***
Сливы весенний цвет Дарит свой аромат человеку, Тому, кто ветку сломал. Фукуда Тиё-ни
– ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, КЛЭР, ДУША моя целиком и полностью принадлежит тебе... Но мое тело... – я почувствовала в его голосе нотки раскаяния и какого-то обволакивающего меня искушения, – видишь ли, оно иногда дурит. Да. Так это называется. Может быть, ты знаешь, что с этим делать, милая? Не отпуская моих плеч, он подвел меня к столику, на котором красовалась довольно внушительная охапка крапивы. Я застыла в искреннем недоумении, пока что, озабоченная только своими обидами, не в силах уловить ход его мысли. – Что это? Зачем? Ты собрался варить суп, Джейми или… хочешь, чтобы я это сделала? Он хмыкнул. – Не сегодня, девочка. Хотя сравнение мне нравится. Да, собираюсь кое-что заварить... И, да, хочу, чтобы ты в этом поучаствовала, если ты не против. – Но тогда... ведь это не то, что я сейчас подумала?.. – я подозрительно сощурилась, слишком живы были воспоминания о вчерашнем, таком чудовищном дне. – Ну... смотря что ты подумала, Клэр, – я снова ощутила легкую вибрацию его тела, когда он усмехнулся. – Это ведь не для… меня? – я сглотнула в испуге и лихорадочно рванулась. С него станется, и логика его рассуждений в этом отношении, а так же его намерения, часто не совпадали с моими. – Джейми?! – Для тебя, Клэр, – он удержал меня, стиснув сильнее, – вернее, конечно, не для твоей прелестной попки. Не надо так пугаться, милая, – он хохотнул, зараза, и зашептал в самое ухо с отчетливым придыханием, – как раз предполагалось совсем наоборот... Кажется, наш мелкий паразит вчера хорошо усвоил урок с помощью этой штуки. Он провел рукой по моим волосам, мягко целуя в мокрый висок. – Хмм… ты уверен? – я улыбнулась сквозь слезы. – Не заметила, чтобы Джему это особо понравилось. – Да, выглядит очень опасно, – согласился он. – И, черт, довольно-таки болезненная штука... Пока рвал, пару раз ощутил, каково это… жжет, просто, хоть глаз вырви! – Он нервно потер тыльную сторону ладони о штаны. – Чуть было не передумал. Но, знаешь, иногда наказывать себя по-честному и пытаться этим загладить грехи – это хорошая идея показать Всевышнему, что мы сожалеем, что действовали против Него. – Ох, ты ж... Прямо так буквально? – недоверчиво фыркнула я. – Ну... Всевышнему и одной... – он стал вдруг серьезен настолько, что его, и так не слишком бодрый голос сдавленно захрипел, – слишком любимой женщине. Иисус, надеюсь, после этого она поймет глубину моего раскаяния и примет извинения. – Пф-фф... Кто-то когда-то рассказывал мне, – сарказм лился рекой из моих уст, – что крестьяне секли своих неверных жен крапивой… – Да, помню... – он ухмыльнулся, снова согрев мое ухо своим дыханием. – Правда история умалчивает о неверных мужчинах. Что делать в таких вопиющих случаях, ума не приложу... – Думаю... если бы секли всех неверных мужчин, на земле не осталось бы крапивы. Он покладисто рассмеялся. – С твоими утверждениями не поспоришь, Клэр. Но, дело тут совсем даже не в верности... поверь, милая. – Да? И в чем же, интересно? – А в том, что эта дьявольская штука порой живет своей непостижимой жизнью, совершенно нас не спрашивая... И даже не понятно, что с ней иногда происходит. Да... – Вот как! – не удержавшись, я язвительно хмыкнула, поджав губы. – Очень удобная отговорка, Джеймс Фрейзер, не правда ли? То есть молодая, красивая, сочная девица – это непонятно что? Разве дело тут не в вожделении? Сдается мне, ты слегка лукавишь, мой похотливый паренек, признайся. Он удрученно крякнул и довольно жалобно забормотал. – Ну... я не хотел, правда, Клэр... это вышло случайно... не знаю... И осекся в неловком замешательстве, внезапно уразумев, что говорит то же самое, что и его проштрафившийся внук два дня назад. И еще, он, вероятно, подумал, что сообщать мне о том, что вдруг совсем перестал управлять своим телом рядом с этой распущенной чертовкой, не слишком уж хорошая идея. Меня внезапно осенило смутное подозрение, когда я вспомнила странную реакцию всех мужских особей на появление Марины. Диавол... – Это было какое-то наваждение, но я ее пальцем не тронул, клянусь, – попробовал он еще раз. Я презрительно фыркнула, и он в очередной раз сокрушенно вздохнул. – Господи, Сак... – он споткнулся в нерешительности, произнося мое имя, но так как моей негативной реакции не последовало, облегченно продолжил, – ...соночка, ну не заставляй ты меня оправдываться. Ты же всё понимаешь, девочка... Знаешь, иногда лучше осквернить душу грехом рукоблудия, говорил мне отец, чем умереть от вожделения... Но, поверь, теперь урок усвоен сполна – эта стерва больше не переступит порог нашего дома, обещаю. – Ты мог бы прийти ко мне, Джейми... – я знала ответ, но мне хотелось услышать это от него. Я почувствовала, как он замер, пораженный. – Ты хотела бы, чтобы я пришел к тебе? После того, как я возбудился от... другой женщины?! Ты мне сейчас это серьезно говоришь? – я молча кивнула, не в силах скрыть горечь, палившую мои внутренности. – Знаешь, Клэр, может быть, моему слабому телу иногда – что греха таить – не видно разницы… чья плоть перед ним, но… моя голова, – и моя душа, несомненно – представь, еще понимают различие. Или за кого ты меня принимаешь? Поскольку свободы он мне не давал, я могла лишь покоситься на него, саркастически хмыкнув. – Джейми! Мало тебе Мальвы? Ты хочешь еще одной подобной истории? Вопрос: тебя жизнь чему-нибудь учит? – Учит, учит… Учит держаться от разных ведьм подальше. Потому что есть своя, домашняя. И почему мне так везет на ведьм, – он хохотнул и мягко куснул меня за ухо, – ты не подскажешь, Саксоночка? Я тихо фыркнула и, высвободив руку, слегка хлопнула его по небритой щеке, потом, с некоторым усилием, все-таки выпроставшись из его объятий, подошла к туалетному столику, на котором невозмутимо возлежал экзотический букет, преподнесённый мне моим мужем. В знак примирения. Нда-аа... Надо отдать ему должное, у Джейми всегда был свой, особый взгляд на привычные вещи... Сочные, слегка повядшие листья ершились хищными волосками и выглядели очень зловеще в своем безжалостном естестве. Я почти физически ощутила тот эффект, который они вызывают, коснувшись кожи, и поежилась. Бр-рр... Страшно даже слегка прикоснуться... Потом неуверенно посмотрела на Джейми. Он правда хочет, чтобы я... это сделала? Изжалила его этим ужасным растением? Бог мой! Видимо, он действительно чувствует себя до такой степени плохо, если готов пойти на этакое... жестокое мучение? Он наблюдал за мной тревожно и внимательно, не сводя пристального синего взгляда, в котором все еще мерцали отчетливые всполохи расстроенности и вины, но, по большей части, заполонённого каким-то лихим упрямым безрассудством. Я нахмурила брови. Что ж, хмм... Может, конечно, в данный момент он это и заслужил. Да, несомненно, он очень сильно постарался, мерзавец... Я опять содрогнулась и сжала челюсти, ощутив свое недавнее глухое отчаяние, которое просто пригвоздило меня к месту, от вида моего разлюбезного мужа, стоящего на коленях в полумраке конюшни и безумно, со сладострастным рычанием, изливающего свое семя в землю. И, ладно, наплевать было бы на самом-то деле – мало ли что там на него нашло – если бы я не заметила такую знакомую грациозную тень, плавно выскользнувшую из дверей и растворившуюся в темноте лесной тропинки всего за две минуты до этого. Все мои внутренности вдруг ухнули вниз с безнадежной стремительностью жертвы авиакатастрофы. Нет, только не это! Иисус! Он же не может!.. И черт меня дернул проявлять свою неуемную заботу! Вот уж воистину... не делай добра... Давеча Джейми жаловался на боль в плече, и я, как образцово-показательная жена, понесла ему в конюшню сюртук, а то, видишь ли, на улице стало прохладно. Да, провалиться, чтоб у него все части его мерзкого тела отсохли: и руки его пакостные, и ноги, и язык вместе с его блудливым членом! О, Господи и все Святые угодники! Ситуация выглядела настолько очевидной, что, казалось, тут невозможно ошибиться, и моя ошеломленная фантазия быстро дорисовала недостающие части картины. Меня буквально накрыло так, что я подумала: «Сейчас упаду в обморок или просто умру в ту же секунду». Как я вышла из конюшни – не помню. Боже, кажется, я со всей мочи заехала этому великому сластолюбцу по его бесстыжей физиономии, вложив в неистовый размах такую ярость обиды и боли своего оскорбленного самолюбия, что, интересно, – я покосилась на Джейми – не сломала ли ему случайно челюсть? Щека явно была припухшая. И настырно поблескивающий от огонька свечи глаз слегка заплыл. Ну и ладно, и поделом... Не помню, как в тумане горя я добралась до дома и без сил упала на кровать в нашей спальне. Все теперь стало вдруг пустым и бессмысленным. «Я уже совсем старая для него, и он меня больше не хочет!» – крутилась в моей голове убийственная в своей логичной определенности мысль. Меня выворачивало так, что, казалось, все лопнет сейчас в моей голове, но я боялась кричать в голос, чтобы не напугать Эми, которая, я слышала, все еще суетилась внизу, на кухне. Помню, когда я, в крайней степени шока, пересекала комнату, она, видимо, встревоженная моим непривычным замороженным видом, удивленно спросила, можно ли накрывать на стол, но я, конечно, пробормотала что-то невразумительное... Кажется, сказала, чтобы она шла домой. Джейми не приходил. И от этого я испытывала двойственные чувства. С одной стороны, мне совсем не хотелось его видеть, предателя мерзкого, а с другой, я так надеялась, что он объяснит мне все как-нибудь, и это будет похоже на правду. И я обязательно поверю ему и пойму, что все случилось именно так, как он мне расскажет, а совсем не так, как я подумала своим больным предвзятым воображением и... мое немыслимое отчаяние меня, наконец, отпустит. Но то, что он не приходил, подтверждало мои самые худшие опасения. Оох!.. Невероятная трясучка перемежалась с разрывающими внутренности рыданиями, и я, не в силах успокоится, стала шарить по комнате безумным взглядом в поисках, чего бы такого разбить, чтобы полегчало. Мой взгляд остановился на его обожаемом сокровище – змейке Вилли. Эту змейку подарил ему умерший от кори старший брат. Вырезанная собственноручно из дерева специально для Джейми, она хранила до сих пор магию его рук, навеки запечатленную в резном посвящении, которое Вилли оставил на основании игрушки. «SAWNY» – гласила нехитрая надпись. И это было второе имя Джейми, то имя, которым только Вилли называл его. Кажется, из всех вещей для моего мужа ничего не было важнее этой змейки, он пронес ее, каким-то немыслимым образом, через все свои жизненные испытания. И даже, если сказать больше, мы посылали ее Брианне в будущее вместе с письмами, но добрая змейка вернулась к нам вместе с дочерью и снова заняла свое законное место в нашей жизни. И вот она красовалась на полке в нашей спальне, как некий могучий тотем нашего семейного благополучия. Я молча схватила змейку, подскочила к окну и, размахнувшись как следует в слепой безудержной ярости, выбросила ее в ночь. Потом так и осталась у окна, завороженно глядя в темноту, терзаемая тоской и рыданиями, пока не пришел этот подлый негод... хмм... Джейми. Дверь нерешительно скрипнула, но я не удостоила его даже поворотом головы. Я слышала, как он возится у туалетного столика, стоящего в глубине комнаты за кроватью, но одна мысль клокотала во мне, и кроме нее больше ничего не шло в мой опустевший от переживаний мозг. Это было невыносимо, и я решила, будь что будет, спрошу его прямо сейчас, хоть это и крайне болезненно ранило мою гордость. – Я уже старая для тебя, Джейми? Ты не хочешь меня больше? В комнате повисла тишина, потом он подошел к кровати и тяжело опустился на нее – я услышала, как она негодующе скрипнула под его внушительным весом. Я чувствовала дикое непереносимое жжение в груди и совсем не ощущала своего тела – будто чужого, пребывающего в каком-то кататимическом сне. Развернувшись вполоборота, я посмотрела на него требовательно, как мне казалось, хотя взгляд мой был совсем туманным от слез, и мое сердце внезапно содрогнулось – он сидел и смотрел на меня жалобно, будто побитая собака, которая подползает на брюхе к своему хозяину. Господи, нет. Только не эта вселенская виноватость!.. Меня захолонула волна ужаса – значит, он действительно виновен. Мир летел в тартарары без надежды на спасение... Я отвернулась и уставилась в окно, чтобы скрыть головокружительную панику. Иисус! Что теперь? И тут я почувствовала, как меня окутывает сверху теплым покровом утешения, и его горячее дыхание ласково щекочет мои растрепанные волосы. Я дернулась: как он смеет дотрагиваться до меня, ублюдок?! После всего, что произошло! Но Джейми не так-то легко противостоять, особенно если он упрется, словно бодливый баран во время гона. Вот хоть убей его, упрямый шотландец будет делать то, что решил. Это я уже успела уразуметь за... двадцать лет общения с ним. Мое сердце опять резануло – несмотря на все эти годы и то, что между нами было, он все-таки... предал меня! Почему тогда я позволяю держать себя в объятьях? И мне... так хорошо, будто атмосферный столб в несколько тонн перестал давить на мои плечи? – Клэрх... Ну, естественно... в моменты волнения его горский акцент становился излишне заметен, а я, как всегда, дьявол, начинаю терять голову от этого его мягкого, с глубоким придыханием, выговора. Но, ощерившись, я еще немного подергалась, в целом, для порядка: – Пусти, ублюдок! Он только чуть заметно усмехнулся, обдав мою макушку теплой волной: – Знаешь Клэрх, когда мы стояли напротив друг друга, венчаясь в церкви, я вдруг подумал, готов ли я любить тебя, когда ты станешь совсем... дряхлая и седая и вся трясущаяся на своих сморщенных иссохших ножках. – Что?! – я воочию представила себе картинку, и заплывшие мои глаза слегка расширились от изумления. – Ты об этом думал, Джейми? Когда смотрел на меня тогда? Такую... молодую и красивую... Ужас!.. – Конечно, я думал, Клэрх. А как же иначе... Ведь я осознавал, что это навсегда. И мне хотелось понять... готов ли я. – Ну вот, время и пришло узреть меня всю сморщенную на дрожащих ножках... – едко выговорила я и почувствовала, как он повел рукой мне по волосам. – Господи, Клэрх. Ну не городи же ты чушь! Ты прекрасно знаешь, что это не так. – Что не так? Я еще не до конца сморщилась? Или мои ноги недостаточно дрожат? – Ну… ни то и не другое, – он был на удивление покладист сегодня. – Я понимаю твой сарказм, милая, но может ты, все же, дашь мне договорить? – Ну, хорошо, и что же ты надумал в тот момент? Не помню, чтобы тебя перекосило от отвращения. – Ну, это потому, что именно тогда я понял – для меня не особо и важно какая ты внешне... Конечно, я был рад, что мне досталась такая красивая и аппетитная жена, но это был лишь приятный хмм... бонус. – Боже! – Но еще я осознавал – и осознаю сейчас, спустя столько времени – что я люблю в тебе, милая, гораздо больше всей этой поверхностной суеты. Да. Поверь. Ты такая, Клэр... такая... как драгоценный камень. Просто в тебе столько сторон, столько... граней... наверное, вся тысяча... а, может, и того больше... и в каждой из этих граней отражается только малая часть твоей сути... А если заглянуть внутрь, то можно увидеть целую Вселенную, переливающуюся всеми тайнами жизни. И, я понял тогда у алтаря – Боже! – это сокровище будет принадлежать мне навсегда. Поверь мне, девочка, то, что ты рядом – это великое счастье. – Ну, знаешь, неувязочка тут вышла... – я снова грозно запыхтела, пытаясь вырваться, – камешек-то слегка потрескался от времени и пришел в негодность... – Нет, что ты! – смиряя мои потуги, он начал мягко покачивать меня в своих объятьях, тихонько целуя мой затылок. – Ты вполне себе прекрасный камешек, и этот камешек со временем становиться только очаровательнее, уверяю тебя... как и аппетитные старушки, такие как ты, Саксоночка, становятся еще желаннее. Посмотри на себя, девочка... – он чуть развернул меня к себе, как бы невзначай заглядывая за вырез моего грубого домотканого платья. – Иисус! Какая ты обворожительная... сладкая... изящная с тонким ароматом леса в волосах... ммм... настоящая белая дама. Моя белая колдунья. Потому что ты околдовала меня, душа моя... навеки околдовала. Да... Мы с ним покачивались в сладкой колыбели грез, и умиротворение, вопреки моему горестному настрою, стало нисходить на меня. – Помнишь, как ты мне сказала совсем недавно, и я с тобой вполне согласен, милая: нельзя нам так сильно расклеиваться из-за сиюминутных проблем, ведь это значит сдаться и признать, что больше в жизни с нами никогда ничего хорошего не случится... А ведь это не так. У нас все еще будет ничего себе, правда? – тихонько нашептывал он в мое ухо. Я недоверчиво хмыкнула. – Конечно, не буду спорить, мы не можем угнаться за временем, но ведь мы на одной лошади, милая. На одной, разве не так? – Но дело в том, Джейми, что ты еще можешь пересесть на другую лошадь, а я уже нет, – тихо и горько ответствовала я, вдруг осознавая всю подоплеку моего горя. – Нет, Клэрх, не пересяду, – его голос зазвучал серьезно, будто он вновь стоял у алтаря, давая обет верности. – Просто потому, что не захочу. Я понимаю, что ты мне не поверишь, даже, если я поклянусь самым дорогим, что у меня есть, и это, конечно, твое право, милая... Но все равно хочу, чтобы ты знала, ты – самая прекрасная и любимая... Была, есть и всегда будешь... моя милая старушка. И, поверь, ты всегда будешь для меня – единственная... Разве остальное важно, Клэрх?