***
«Часто при лечении ревматизма, при радикулите и других болях крапиву используют в свежем виде наружно, нанося свежесорванными побегами лёгкие удары по болезненным участкам...» «…в половозрелом возрасте крапива даже способна вызывать эрекцию за счет прилива крови к половым органам» Справочник по фитотерапии
– НУ, ЧТО СКАЖЕШЬ, САКСОНОЧКА, ты готова?.. – он настороженно кивнул на стол с залежами крапивы. И я видела легкий трепет и напряжение, застывшее в его глазах, а еще, буквально всей кожей, ощущала исходящий от него поток какой-то отчаянной бравады и нарастающего вожделения. – Хмм... вопрос в том, готов ли ты, паренек? Он беспокойно сглотнул и качнул головой утвердительно, не сводя с меня пристального взгляда. Я холодно прищурилась, подавив закономерное в моей ситуации желание шмыгнуть затекшим носом. – Ну что ж… тогда раздевайся, Джейми Фрейзер. В гнусавом от слез голосе неожиданно прорезались металлические нотки. Надо же!.. Сказывается многолетняя закалка врача. Невольно я воспроизвела тон, которым обычно говорила на приеме, побуждая пациента подготовиться к неприятной медицинской процедуре. Спокойно, но непреклонно. Он нервно хихикнул. Ноздри его – полагаю, все же, в опасении – дрогнули, а брови жалостливо заиграли. – Господи Боже! Надеюсь, ты все-таки будешь милосердна ко мне, Саксоночка... Поскольку я раскаиваюсь... Правда. – Буду, буду!.. Не сомневайся... Насколько это возможно в данной ситуации. С каким-то мстительным удовлетворением я наблюдала, как Джейми, вздохнув в величайших сомнениях, зябко поежился, но потом, все-таки, стал раздеваться, подчеркнуто неспешно, под моим прищуренным взглядом, продолжая с нахальным упорством глядеть мне в глаза и, аккуратно сложив одежду на стул, распрямился, ожидая дальнейших моих распоряжений. Некоторое время он терпеливо стоял предо мной, полностью обнаженный, немного тревожно потирая ладони о бедра и поигрывая желваками, такой уязвимый теперь в своей беззащитной покорности. От этой мысли внутри что-то упоительно затрепетало и едва уловимое томление мягко окутало меня. Я с привычным удовольствием рассматривала его крепкое могучее тело – Иисус, надеюсь, по-прежнему моё – закаленное всеми ветрами, и все еще такое поджарое и рельефное. «Хмм… что-то даже слишком поджарое, – возникло мимолетное беспокойство, порождённое долголетним инстинктом заботливой жены, и сердце тревожно екнуло. – Кажется, он похудел, бедняга, от всех этих треволнений. Надо будет основательно заняться его питанием. Завтра… Сегодня ему предстоит более значимый процесс, если верить значению приставки вос-». Тем временем, мой великолепный муж топтался в нерешительности, будто потерянный теленок, заметно все больше и больше смущаясь под моим внимательным взглядом. – Мне... лечь на кровать, Саксоночка? – наконец, слегка приподняв бровь, робко поинтересовался он. – Н-нет. Нет. Встань лицом к стене. Руки подними повыше, ладони на стену. И не смотри в мою сторону. Я начну тогда, когда начну. – Иисус... Звучит пугающе... – выдохнул он, практически беззвучно, в точности выполняя мое распоряжение, и застыл у стены, не шелохнувшись. Ладно. Что дальше? Я тоже не торопясь сняла платье, наслаждаясь интимностью момента и ощущением зарождения тихой мелодии, которая вдруг зазвучала внутри меня, сладостно наполняя все мое существо. Мои чувства обострились, как это всегда бывает перед чем-то изощренно особенным, выходящим за рамки, побужденным нетривиальной фантазией моего мужа, Джейми Фрейзера. Несколько свечек, закрепленных в изысканном бронзовом канделябре на каминной полке – подарок жены нового губернатора – разливали по комнате таинственный мерцающий свет. В пылу обиды и гнева я не обратила внимания, когда Джейми зажег их... Оставшись в одной тонкой сорочке, слегка просвечивающей в трепещущем пламени свечей, я подошла к столику с крапивой. Стебли были длинные, крепкие, и в мягком полумраке сверху донизу щетинились опасными жалами. Мое тело среагировало на их коварный вид едкими мурашками, которые, опалив щеки и уши, волнами побежали сверху вниз по всей коже. – Джейми, ты, правда, уверен? Я имею в виду, что хочешь этого? Он все-таки, вопреки велению, повернул ко мне голову, но остался стоять на указанном месте. – Хочу ли я? Хмм... Не думаю, что это то, о чем я особо мечтаю... – на мгновение сжав лопатки, буркнул он нерешительно, разглядывая меня и крапиву через плечо, – но лучше тебе, все же, сделать это, Саксоночка. Потому что... это будет справедливо. И мне… наверное, так спокойнее... – добавил он слегка севшим голосом. Понимание справедливости у моего мужа, обычно сильно расходилось с моим, но сегодня, как ни странно, я была с ним полностью согласна. Хотя, забота о его спокойствии – это было самое последнее, что волновало меня на данный момент. Яростная боль от недавнего потрясения, сжигающая дотла мою грудную клетку и внутренности, ни в кое мере несравнимая с обычной телесной болью, была еще слишком свежа. Надеюсь, хотя бы его физические мучения немного это компенсируют. – Ладно. Неожиданно, в памяти возник полный трагизма пример мексиканской художницы Фриды Кало, которой пришлось всю жизнь мириться с многочисленными изменами мужа. Он имел наглость оправдываться тем, что остается преданным только ей, несмотря ни на что. Преданным, но не верным… Великолепно! Да. Боль от предательства близкого человека непомерно велика – ее невозможно выразить никакими словами... Это, пожалуй, во сто крат хуже, чем пережить его смерть. Ведь тогда этот отрезок твоей жизни вместе теряет всякий смысл, вроде как ты и не жил его вовсе. Потому что он был обманом от начала до конца. И то, во что свято верил, рассыпается в прах, исчезает, растворяется в лживом факте предательства – любой, случившийся за это время счастливый момент вдруг становится испачканным и притворным. А мир меняет точку отсчета, становится другим. Фальшивым. И, в результате, за тобой… и перед тобой остается пустота… Фрида прибегла к пронзительной метафоре, воплощенной ею в простой, но полной жуткого реализма картине, на создание которой ее вдохновила одна житейская история, впечатляющая своей вопиющей обыденностью. Один человек нанес своей неверной возлюбленной множество смертельных ножевых ранений и потом, оправдываясь в суде, искренне недоумевал: «Но ведь это были всего лишь несколько царапин!» Циничная фраза ублюдка и стала названием картины, написанным на белой ленте, которую держат белый и черный голуби, по всей видимости, должные символизировать светлую и темную стороны любви. Фриде удалось сделать картину «Всего лишь несколько царапин» особенно беспощадной с помощью запятнанной «кровью» рамки, а когда работа была завершена, художница добавила последний штрих – несколько раз проткнула раму ножом. Хмм... судя по всему, эта женщина понимала толк в изменах! «Даже, когда они ранят нас в самое сердце, им почему-то всегда кажется, что едва нас поцарапали…» – говорила она насмешливо. Такая трагичная в своей обыденной прозаичности картина была впервые представлена публике пару веков спустя, под названием «Страстно влюбленный». Да уж... в этом мире во все времена ничего не меняется... Комок снова набряк в моем горле, и я невольно сглотнула. Что тогда? Выходит, это подлая суть всех мужчин? И даже самые лучшие из них не избегают подобных соблазнов? Мне стало тоскливо и страшно. Я глянула на мужа. Он безропотно стоял у стены и, как и полагается, не смотрел в мою сторону, но я чувствовала во всей его поникшей позе неподдельное раскаяние и сожаление. Он ведь не мог обманывать меня? Или мог? С равной вероятностью могло быть и то и другое, и мне никогда уже не узнать истину. И, тем не менее, сейчас у меня был выбор – и только в моей власти была возможность этого решения и... нашего с ним будущего – поверю ли я ему и смогу ли доверять дальше? Или же нет. Эта ноша, право, слишком тяжела... Думать пока совсем не хотелось. Ладно, сейчас у меня есть чем заняться. С пользой для нас обоих. Надеюсь, со временем все решится как-нибудь... само собой. «Что ж, – я поджала припухшие губы, – радуйся, вероломный ты мерзавец! Крапива – не кинжал». Хотя не знаю, как бы я поступила, если бы час назад, в конюшне, у меня в руке было оружие. И, судя по его отекшей левой щеке – большая удача, что его там не было... Джейми предусмотрительно принес мои плотные рабочие перчатки, которые лежали тут же на столике. Я тщательно натянула их на ладони, ощутив вдруг легкий приступ «дежа вю», будто в клинике готовлюсь к хирургической операции. Потом опасливо взялась за колючий стебель и несколько раз потрогала его, после чего немного покрепче сжала пальцы. Нет, вроде через перчатки не жжется. Хорошо. Я вытащила одну ветвь из грозного букета. Ой-ей-ей... Это орудие неожиданно вызвало у меня настоящий приступ сочувствия к объекту наказания – родной все-таки, хоть, паразит, и сволочь изрядная – который томился, тихонько переминаясь с ноги на ногу и заметно сдерживая сокрушенные вздохи. При близком рассмотрении несимпатичное растение выглядело еще более пугающе – его зубастые листья сейчас напомнили мне акульи челюсти. Надо же какая «пушистая» милаха! Вкупе с мелкими ядовитыми жалами все это смотрелось довольно кровожадно, и морозный приступ снова окатил мою кожу. Мальчишек вчера отчихвостили этой «прелестью», будь здоров. «Ну и ладно, и подумаешь, – неожиданно я вдруг ощутила мстительное негодование ко всему распутному мужскому роду, – пару дней зады почесали, ничего страшного, пройдет…» Если нет аллергии. Зато, какая наука на будущее! Думаю, мой муж тоже не слишком пострадает – аллергии на крапиву у него никогда не наблюдалось, на этот счет я была более-менее спокойна – хотя неприятные ощущения, надеюсь, подлецу обеспечены. Поразмыслив, я вытащила еще пару веток, и мы, вместе с крапивой, неотвратимо приблизились и встали у «подлеца» за спиной. Невольно любуясь, я окинула взглядом вдохновляющую картину. Джейми стоял, отступив на ярд от стены и положив на нее свои изрядно «натруженные» за сегодня ладони чуть выше уровня головы. Для чего ему пришлось нагнуться вперед так, что ягодицы были самой выступающей его частью. Я ощутила резкий всплеск крови в висках, и дыхание мое предательски сбилось – было от чего снести прочь здравый смысл у его бедной женушки – зрелище, несомненно, мягко говоря, соблазнительное. Но нет, погоди же, коварный провокатор, я не поддамся на такую очевидную манипуляцию и буду играть по своим правилам. По крайне мере собираюсь… Я подняла зловещие стебли и осторожно коснулась его правого плеча. Спустя мгновение, почувствовав ожог, он дернулся рефлекторно, отчего мышцы спины напряглись и грациозно перекатились под его кожей, как у встревоженного жеребца. Джейми шумно втянул ртом воздух и издал тихий, с легким придыханием, горловой звук, будто его неожиданно ошпарили. Впрочем, так оно и было. – Стой спокойно, – я предусмотрительно добавила металла в свой скрипучий голос, – и не шевелись. Я еще с тобой не закончила. – Вообще-то мне больно, Саксоночка!.. – возмущенно хмыкнув, поделился своими ощущениями мой муж, глянув на меня из-за плеча с крайней степенью досады. – Вот как? Ну, что ж… – голос мой сочился едким сарказмом, – Вообще-то ты наказан. Так что придется терпеть. И учти, это только самое начало, – не обращая внимания на его грустный вздох, я как следует припечатала ему свирепой метелкой по плечу и повела жгучую дорожку вниз, к подрагивающей лопатке, почти физически ощущая, как безжалостно запекло его покрасневшую кожу. Потом та же участь постигла левое плечо. Вернее, даже, «обработка» заняла чуть больше времени, поскольку я решила «совместить приятное с полезным». Ведь именно на это плечо он жаловался сегодня утром, и поэтому лечебный эффект крапивы я решила использовать в полной мере, нещадно отхлестав его по проблемному месту. Он корчился, постанывал, но, в общем, держался молодцом, не пытаясь увернуться. Ничего, потом еще «спасибо» скажет… Но пока, было заметно, если какие-то слова и приходили ему в голову, они получались совсем не из той категории, что принято сообщать приличной даме. Тем более, если эта дама с пучком жгучей горной крапивы в руках и готова к действию, словно Немезида со своими орудиями возмездия – справедливого и… неотвратимого. Нда-а… Я хохотнула про себя, представив упомянутую леди с веником крапивы в руке. И грешников, разбегающихся от нее в панике, словно тараканы от свечки. Не думаю, чтобы кого-то из них вдохновила перспектива повторно получить в наказание крапивой по заднице. Окрыленная этой надеждой, я оставила в покое его плечо – на что он с видимым облегчением, хотя, на мой взгляд, рановато, расслабился – и медленно повела свою праведную дорожку дальше вниз, по четкой впадине позвоночника, к его выразительным ямочкам над треугольным крестцом. Треугольник, который я трижды, самым тщательным образом обвела, замыкая перевернутую фигуру, неотвратимо указывающую на чувствительную ложбинку, пролегающую между ягодицами. Ха! По мере приближения беспощадного орудия, его набедокурившая задница, явно ощутив, чем ей это грозит, чутко подрагивала мышцами, впрочем, вместе со своим притихшим хозяином. Но, однако ж, я не спешила. Эффектным жестом откинув через плечо основательно измочаленные стебли, я отправилась обратно к столику – подобрать себе новый карающий инструмент, нарочито медленно копаясь в мохнатой зеленой куче и перебирая растение за растением, а затем внимательно их рассматривая, чтобы усилить у виновного «приятные» ощущения томительного ожидания. Мой незадачливый греховодник укоризненно сопел и ерзал плечами, уже в полной мере ощутив последствия соприкосновения с обжигающим растением. – Ну что ж… – в задумчивости проговорило мое обиженное на весь мужской род самолюбие, опять в полной боевой готовности заходя с тыла к главному источнику этой обиды, – думаю, сейчас ты можешь предварительно почувствовать, мой милый сластолюбец, каково это в аду, сидеть своим грешным основанием на кипящей сковородке. Несмотря на всю серьезность ситуации, он фыркнул, явно оценив мою дальновидную, даже в чем-то философскую мысль, и, повернув голову, воззрился на меня чрезвычайно нежно, хотя где-то в глубине его прищуренных глаз плясали вредные черти... – Саксоночка, если это будешь ты, девочка… ну, одна из тех, кто будет меня поджаривать. Что ж, наверное, я готов. Ведь плата за это – вечность вместе с тобой. Разве нет? Сузив глаза, я холодно глянула на его самонадеятельное ерничанье, в тайне возмущенная его неуместным легкомыслием. Ну что ж, посмотрим, как ты теперь запоешь, упрямый паренек... надеюсь, прямо сейчас я заставлю тебя передумать. – Полагаю, все же, – я сурово поджала губы, – тебе это не понравится, и ты с первого раза усвоишь урок! Потому как твоя личная Немезида особым терпением не отличается. Ну-ка, раздвинь-ка ноги пошире, мой самоуверенный болтун… – я хлестанула его под коленями и по волосатым крепким играм, побуждая как следует расставить ступни. Он недовольно крякнул, но подчинился. Потом, слегка похлестывая, я провела по каждой ноге снизу вверх, охватывая жгучим крапивным веером самые чувствительные места, с внутренней стороны бедра, от икр и коленей до самой промежности, которую он невольно сжал, судорожно пытаясь увернуться. – Что?! А ну, не смей шевелить своей блудливой задницей! Разве не ясно сказано? Раздвинь ноги, я сказала, – и бессердечно запустила крапивный веник между ног, паляще окутывая снизу всю его провинившуюся штуковину, – что ж, полагаю, это будет ему хорошим уроком! – отчего он, слегка задохнувшись от шока, жалобно замычал и, даже, нетерпеливо привстал на цыпочки. Но это ни в кое мере не спасло его нежную плоть от беспощадного оглаживания. – Иисус! Саксоночка. Неужели ты так на меня злишься? – сквозь зубы прошипел он, испытывая на себе в полной мере всю остроту моего праведного негодования. – Еще как, мерзавец. И это еще не все, можешь поверить мне на слово, – суровость моего тона обещала больше чем слова. – Боюсь даже представить, что дальше… – он явно пытался шутить, хотя ему вообще-то было уже не до шуток. – Надеюсь, это не то, что я думаю, Саксоночка. Нет! Прошу. Ты же не поступишь так со мной, любовь моя? Сквозь оживленные нотки слышалось явное беспокойство. Я непреклонно покачала головой. – Можешь не надеяться, мой милый, ты получишь то, что сегодня заслужил. Сполна. Полагаю, это отучит тебя засматриваться на разных блудливых потаскух. Давай, Джейми, раздвигай свою восхитительную задницу. Я научу ее быть более осмотрительной в вопросах супружеской верности. – Раздвигать? Ты имеешь ввиду?... – Да, наклоняйся вперед и раздвинь попу руками. – Что? Нет! Я холодно подняла бровь, изо всех сил стараясь сдержать распиравший меня коварный смешок, такой подозрительно-неуместный в этот ответственный момент. – Что значит «нет»? Все? Ты сдаешься уже? Мне перестать? – Н-не… Нет. Господи Боже, Саксоночка, неужели я заслужил именно это? – он явно оторопел от столь нелицеприятной перспективы, и дыхание его растерянно сбилось. – Поверь мне, ДА. И отступать как бы уже поздновато. – Ладно, – он не слишком уверенно взялся ладонями за свое злополучное седалище и слегка развел его, склонившись вперед, пока лоб его не уперся в стену. – Так? – он был явно смущен, но я, наверное, теперь уже не имела право на жалость. – Стой так, пока я не скажу «хватит», Джейми, ты понял? Он отчаянно зажмурился, закусив губы и скорчив уморительную, полную крайней неловкости гримасу. Потом умоляюще скосил на меня глаза. – Ладно… Очень надеюсь, что по причине такой неприглядной позы не умру со стыда прямо сейчас, на этом самом месте, а ты прямо сейчас не разлюбишь меня, Саксоночка. – Ну, вообще-то, поздновато сожалеть о чем бы то ни было, милый. Поверь мне, мой храбрый солдат, сейчас ты стоишь очень прелестно, так что просто стой теперь и наслаждайся моментом. Он демонстративно закатил глаза, выражая этим всю гамму чувств от негодования до полной покорности и смирения своей нелегкой участи. – Ладно, попробую... Хотя, сдается мне, что о слове «прелестно» у нас разные представления, моя добрая мистрисс, – буркнул он ворчливо. Потом вздрогнул и очень интенсивно задышал, когда я несколько раз повторила свой трюк с крапивой между его ног, а после… жалящей лаской проложила себе путь между его раскрытых половинок вверх, с некоторым усилием стараясь проникнуть как можно глубже. Я видела, как он задрожал от пронзительной рези в таком чувствительном месте, и лицо его покраснело, а глаза крепко зажмурились, когда он изо всех сил пытался сдержаться. Ну, как, впрочем, и положено храброму солдату... Я постояла немного, давая ему возможность как следует прочувствовать драматизм момента, потом стянула одну перчатку и потянулась за баночкой с кремом, стоявшей на моем туалетном столике. – Две стороны любви, – проговорила я назидательно и, подойдя вплотную, нежно вторглась в его запретное и сейчас такое беззащитное пространство, которое он все еще послушно держал открытым, мягко раздвигая и лаская его скользкими пальцами. Он дернулся почти в панике, но я твердо удержала его за бедро. – Чш-шш... чш-шш... Боль сейчас пройдет... Джейми, так лучше? Ты чувствуешь, милый? – Да, – голос его хрипел, глаза закрылись, а вмиг пересохшие губы припухли. – Боже... – Две стороны любви – светлая и темная… Вопрос, какую выберешь ты? – прошептала я ему в самое ухо, оказавшееся сейчас, когда он прижался лбом к стене, так близко от моих губ. – Скорее всего, ту, на которой в данный момент ты, моя ведьмочка... Чем бы мне это не грозило, – ответил он мне так же неровным шёпотом и беспомощно усмехнулся, все еще тяжело дыша и слегка содрогаясь от моих утонченных ласк. Легкий ветерок невозмутимо дул в раскрытое окно, принося в комнату душистую свежесть расцветающих гор, насыщенную беспорядочными звуками ночного леса. – И это касается только нас двоих, не правда ли? – мои ноздри затрепетали, а губы приблизились еще сильнее. – М-м-мм… – явно охваченный вожделением, промурчал он, не в силах еще что-либо сказать. – Хорошо, – я приникла к нему сзади, сжала его запястья и, с усилием оторвав тяжелые руки от тела, довольно категорично опять прижала их к стене над его головой. – Держи их здесь, ты понял? – прошептала я его широкой спине и нежно поцеловала ее между лопаток.