ИБО, СОВЕРШИВ ГРЕХ, ЗАСЛУЖИЛ Я ТВОЁ НАКАЗАНИЕ...

***

ДЖЕЙМИ ДОЛГО ПРЕРЫВИСТО ВЫДОХНУЛ, будто спуская пары из кипящего котла. От него остро пахло страхом и… похотью – по-другому это никак нельзя было назвать. Я отошла от него на шаг, но он так доверчиво подался вслед за мной, словно надеясь на продолжение ласк. Так, милый, прости, но не сейчас. Я еще не готова была закончить свою мстительно опасную игру. Отщипнув от растения несколько небольших веточек, я снова подошла к нему и, нежно раздвинув ягодицы, вложила это жгучее послание в его конверт, снова побуждая его завибрировать всем телом. Потом я, нежно погладив, охватила его бедра ладонями с двух сторон и с силой сжала его половинки вместе с тем, что оказалось между. Безжалостно сдавленная палящая масса заставила его еще больше почувствовать огненный эффект. – О-о-ооо! – на мгновение он выгнулся и, судорожно втягивая воздух, побагровел еще больше. – Держи это, Джейми. Сожми, как следует. Ты должен держать это, пока я не разрешу убрать. Ты понял? Он лишь кивнул, стиснув челюсти так, что желваки ходуном заходили. Кажется, в глазах его блеснули слезы, или мне это просто показалось в тусклом, подрагивающем от сквозняка, свете свечей. Я легко провела ногтями сверху вниз по его спине, основательно воспаленной от воздействия ожога и, ощущая влагу испарины под своими пальцами. Боже, не перегнула ли я палку? Сердце мое беспокойно екнуло. – Если ты хочешь перестать, ты же всегда сможешь сделать это, правда, милый? Он только кивнул, не размыкая сжатых губ. Потом подумал и все-таки ответил мне. Хотя голос его звучал немного глуховато. – Конечно, я помню, что могу. Ведь я не связан ничем, даже словом, – увлажненные глаза его насмешливо блеснули на меня, – так что не переживай об этом, Саксоночка. Продолжай. Надеюсь, я стерплю… твои изуверские ласки до конца, – он откровенно поморщился. – Хотя мне и трудно, честно признаюсь. Я кивнула и натянула перчатки обратно. – Хорошо, – и опять взялась за свежий пучок. Его выставленные мускулистые ягодицы вибрировали изо всех сил, пытаясь выполнить мой приказ и удержать эти чертовы растения, и до сих пор еще – вот безобразие! – оставались самой светлой частью на основательно покрасневшем теле. Ладно, наконец, пришло время исправить это упущение. Неумолимо приближаясь к своей цели, я еще раз тщательно прошлась по его рельефной спине, мышцы которой вовсю вздрагивали от огненных прикосновений. В завершении сего изысканного росчерка, я несколько раз с хорошим оттягом хлестанула жалящей метёлкой по одной ягодице, потом, повинуясь внутренней жажде симметрии, методично перешла на другую, которой тоже досталось как следует. Он задохнулся и жарко застонал, правда от боли или по какой-либо другой причине, я так и не поняла. – Теперь повернись ко мне лицом, Джейми. И… держи ладони на стене, – строго предупредила я. Немного помедлив, он как-то нерешительно вздохнул, но беспрекословно подчинился, с явным удовольствием прижавшись попой и лопатками к прохладной побеленной поверхности. При этом его слегка сконфуженный взгляд безучастно заскользил поверх моей головы, подчеркнуто внимательно рассматривая что-то крайне занимательное на потолке. – Что? Джейми! – глаза мои слегка расширились в недоумении, с насмешливым укором остановившись на неоспоримой улике его текущего состояния. Его мужское естество пребывало в том самом очевидном обличье, которое совершенно недвусмысленно сигнализировало о его «приподнятом» душевном самочувствии, вопреки, казалось бы, телесному, довольно-таки бедственному в настоящий момент, на мой сугубо пристрастный взгляд. Наконец, бросив изучение трещин на потолке, он сокрушенно глянул на свою предательскую плоть и, беспомощно пожав плечами, медленно поднял на меня невинный, как у шкодливого щенка, взгляд, до краев, однако, полный горящего возбуждения. Судя по всему, переживания всего этого действа, несомненно, были сопряжены для него с немалым удовольствием. На его губах, впрочем, застыла крайне бесстыжая ухмылка, пытающаяся, видимо, скрыть явное смущение, и которая тут же заставила меня вспыхнуть от праведного негодования. Ах, вот так, да? Тебе это еще и нравится, паразит бессовестный?! А я тут стараюсь, из кожи вон лезу, чтобы придумать расплату помучительнее. А он наслаждается, дьявол его забери!.. Конечно, я знала, что так оно и есть – сопротивляться и кривить душой тут бессмысленно – мы испытывали в этом потребность, и нам обоим это нравилось. Это придавало особую остроту, пикантность и изысканность нашим отношениям после того, как мы, устав бороться сами с собой, негласно решили довериться нашим необычным стремлениям. Так получалось, что много раз мы затевали в разговорах эту зыбкую тему, возвращаясь к ней снова и снова. Джейми рассказывал мне о своих странных снах, где с ним проделывают ужасные вещи и после которых он, к своему крайнему стыду и удивлению, просыпался возбужденный, а, иногда, в нашем интимном общении, он откровенно провоцировал определенное развитие событий, создавая необходимые ситуации и доводя свои идеи до их смелого воплощения. Я была, сознаюсь, совсем не против подыграть ему в его будоражащих сознание фантазиях, и мы, в конце концов, пришли для себя к решению спокойно и внимательно относиться к нашим желаниям. Тем более, как ни крути, это были наши обоюдные предпочтения, и иногда, в моменты близости, мы оба чувствовали непреодолимую тягу к таким действам... Не меньше, чем Джейми в этом нуждалась и я, и, в зависимости от ситуации и настроения, мы менялись местами в проявлении инициативы. Оказалось, выигрыш от этого смелого решения превзошел все наши ожидания и вовлек нас обоих в такой новый, потрясающий виток упоительных переживаний нашей сокровенной близости, что ни о чем подобном мы даже, полагаю, не могли и мечтать. Но, несомненно, когда мы вступали в игру, волнительнее было испытывать все эти переживания всерьез и по-честному. Это был высший пилотаж, когда нам удавалось свить тонкие хитроумные сети, в которые изящно и ненавязчиво вплетались наши неординарные желания, и обставить ситуацию таким образом, чтобы нельзя было усомниться в ее подлинности, а потом, негласно, мы старались делать вид, что к нашему взаимному удовольствию это, конечно же, не имеет никакого отношения, хотя и прекрасно понимали оба, что это не так. И сегодня, игра, безусловно, имела место быть. Мы с самого начала улавливали ее незримые флюиды, в особых взглядах, словах и прикосновениях, вызывающих легкое томление тела. Начать хотя бы с того, что такой самолюбивый человек, как Джейми, ни за что всерьез не позволил проделать с ним хоть что-то унизительное ни при каких реальных обстоятельствах. Хоть подоплека сейчас была слишком серьезная и действительно травмирующая меня до глубины души, честь и хвала мудрости моего мужа, который не позволил скатиться этому трагическому для нас обоих происшествию в пропасть черной обиды и боли. Он решил быть покорным, несомненно. И это, бесспорно, было частью игры. У него хватило смелости, душевного такта и чувства юмора, чтобы попробовать вырулить из такой щекотливой и сложной ситуации, хоть ему для этого пришлось, буквально, прикрыть эту зияющую брешь своим многострадальным хмм... телом. Мой выбор был – включиться или нет в этот процесс, если я пожелаю, и, положа руку на сердце, я ощутила, что сейчас это будет наилучшим выходом, хотя горечь обиды все еще стучала в моем сердце. Я была расстроена и очень сильно, я чувствовала это. Пока еще я не готова была простить, как говорится, без остатка. Но для того Джейми и отдал мне свою плоть – хотя, конечно, с определенной выгодой и для себя тоже (расчетливый мерзавец!) – в некотором смысле, на растерзание, чтобы я постаралась сделать это. И, видит Бог, я постараюсь. Я поджала губы: «Ладно, черт шотландский, будет тебе настоящее наказание. Быстро лыбиться перестанешь!» – и сурово нахмурилась, изо всех сил стараясь не рассмеяться от вида его удрученной физиономии. Вроде как, в данный момент, это было слегка некстати. – Ладони на стену, ноги расставь, – голос мой зазвенел, толи от гнева, толи от едва сдерживаемого веселья. Он развел руки, плотно, на уровне бедер, прижав кисти к стене, и испуганно застыл в позе неказистой морской звезды. – Стой и не шевелись, что бы я не делала. – Ладно, – прошептал он одними губами, прожигая меня тревожным взором. Отлично. Я опять начала с плеч, обрисовав мощную мускулатуру его груди и торса своей безжалостной кистью, нарочно задержавшись на сосках, тут же ожидаемо среагировавших повышенной упругостью на жгучие прикосновения, а так же наблюдая с жестоким удовлетворением, как беззащитное тело откликнулось изогнувшейся спиной и хриплым дыханием своего хозяина. Ага, то-то же! – Саксоночка… – с усилием выдохнул он сквозь сжатые зубы, когда я медленно спустилась к впадине пупка, спрятавшегося в густоте волосатой поросли. Его ничем неприкрытое достоинство жизнерадостно и абсолютно беззащитно возвышалось из плотной медной гущи, и он дернулся в страхе, громко, со всхлипом вдохнув, когда предугадал мои намерения... Я приподняла бровь. Хмм… Нет, погоди, милый мой, еще не сейчас… И снова его, уже основательно пылавшие чувствительные места между бедрами, подверглись хлесткому нападению, неспешно, снизу вверх, сначала с одной стороны, потом – с другой, до моей основной цели, несомненно, заслужившей сегодня внушительную кару за свое коварное вероломство. – Иисус! – я слышала, как он прошептал это почти неслышно в ужасе от предвкушения, и поймала его взгляд, вызывающий, напряженный и немного… насмешливый. Но прерывистое дыхание, явственно пульсирующая артерия на шее, и трепещущие рыжие ресницы выдавали его смятение. Так мы и стояли друг напротив друга, глядя глаза в глаза, пока зловещее орудие в моих руках неотвратимо скользило по его замершей в ужасе плоти. Я видела, как он сглотнул и облизнул пересохшие губы, изо всех сил стараясь выглядеть беспечно, но паника явно плескалась в его расширенных зрачках. Внезапно его взгляд расфокусировался, глаза расширились... Он содрогнулся, бедняга, будто его прошило током, а рот лихорадочно втянул воздух, точно он только что вынырнул из глубины – мое орудие достигло пункта назначения. Пристально глядя ему в лицо, я несколько раз жестко и отчетливо хлестнула его прямо по причинному месту, многократно усиливая эффект, и чувствовала, как тело его вздрагивает и трепещет под моей беспощадной рукой, исходя на нет от ошеломительных и... сладостных мучений. Конечно, стоило ему только перехватить мою кисть и отвести ее... Но, дьявол, он не отводил. Он смотрел на меня отчаянно, все сильнее морщась и шумно хватая ртом воздух, и невольные слезы дрожали в его синих глазах. Но он не сопротивлялся. Мои губы были совсем близко к его губам, и я ловила каждый его пылающий выдох, впитывая жаркие вибрации тела, разгоряченного необычными ласками. Но, нет!.. Стоп! Я почти рывком отскочила от него, разрывая липкую паутину вожделения. Что? Его предательская плоть еще не остыла от другой женщины, я не дам ему прикоснуться к себе. Хотя, к его чести, надо сказать, он и не пробовал… В смятении я отошла к столику, на котором сиротливо лежал последний пучок крапивы, постояла чуть-чуть, оперевшись, успокаивая взбудораженную плоть и дыхание. И искоса глянула на Джейми. Он все еще стоял у стены в той же позе и, дьявол, его физиономия излучала такое самодовольство, будто блудливый котяра получил то, что хотел. Злость почему-то нахлынула с новой силой. Наверное, это была яростная досада на свою женскую слабость, но я не хотела разбираться. Я знала, чья задница за это все рассчитается. Я взялась за последний веник. – Иди, ложись на кровать. Он испуганно посмотрел на меня. Что? Еще не все. Может быть, его довольный вид, все же, означал радость от окончания моей зверской экзекуции? Но, поверь, мой милый, твоя задница должна еще повилять, как следует, прежде чем я с тобой закончу... – Так? – он вытянулся ничком на накрахмаленных простынях, настороженно поглядывая на мои действия из-за плеча. – Я ведь веду себя достаточно покладисто, милая? – довольно ехидно проговорил он, по всей видимости, намекая на давнишние его «приключения» на рынке рабов – с чего это вдруг ему вспомнилось? – когда мне пришлось выкупать его из рук работорговцев. Тогда я даже обещала повесить его купчую над нашей кроватью, как напоминание, кто здесь госпожа, но как-то не удосужилась это сделать. Все-таки воспоминания, в целом, были не слишком приятные. Я чуть, в очередной раз, не потеряла его навсегда. А потом эта славная бумага сгорела в том катастрофическом пожаре. – Госпожа мной довольна? – попробовал он снова поязвить, хотя видно было, что его сильно беспокоит внушительный пучок с остатками крапивы в моих руках. Наверное, он сожалел, что излишне постарался и нарвал так много. Хотя мне-то казалось, что совсем наоборот. Я приблизилась к его опасливо сжавшемуся телу с самыми серьезными намерениями. – Несомненно, госпожа будет довольна лишь в том случае, когда доходчиво объяснит некоторым самовлюбленным личностям, что засматриваться на чужих девиц очень нехорошо. – Ну, так я вроде уже все понял, Саксоночка. И потом, я ж извинился. – Это всего лишь слова, Джейми. Да, – я нравоучительно приподняла брови в то время, как мой голос был полон торжествующего сарказма. – Есть разница между простым пониманием и действительно полным и глубоким осознанием. Могу по своему опыту тебе сказать, что хорошая порка позволяет серьезнее воспринимать многие вещи. Он закусил губу, подавляя смешок. – Сдается мне, где-то я уже слышал это, мистрисс. Не думал я, однако, что ты так хорошо запомнишь мои слова и, главное, усвоишь их так глубоко и полно. – Да, уж, не сомневайся. Память у меня, вообще-то, отличная. – Ух... Звучит сейчас довольно опасно... – Особенно, – я сварливо поджала губы, и весь мой вид говорил о том, что он вряд ли порадуется этому факту, – когда в целях закрепления сей глубокомысленной идеи меня отходили ремнем так зверски, что два дня сесть нормально было невозможно. – Видишь, не зря я мучился, когда старался объяснить тебе столь доходчиво. Пока что моя теория полностью подтверждается. – Знаешь, чтобы подтвердить какую-либо теорию нужно провести не один опыт. Вот и проверим сейчас, в целях чистоты эксперимента, эту, выдвинутую тобой замечательную гипотезу еще раз, и теперь уже, как положено, на другом испытуемом. Не все же мне, как ты понимаешь, быть подопытным кроликом. – Мпфммм... Как я понял, молить о пощаде бесполезно, – сделал он закономерный вывод из моей выстраданной тирады. – Что ж, надеюсь, твоего женского милосердия хватит хотя бы на то, чтобы не запороть меня до смерти, учитывая тот факт, что я уже сто раз раскаялся и попросил прощения. – До смерти? Крапивой?! Не думаю. Разве до полусмерти, что было бы справедливо. – Ох, может тогда не тянуть с этим, Саксоночка. Что-то, право, уже поджилки совсем трясутся. – Ну что ж... как скажешь, дорогой. Итак, уважаемые дамы и господа, данному обвиняемому «за прелюбодеяние и… грех малакия, – язвительно процитировала я пункт 48 «Уложения о наказаниях», который перед этим самозабвенно зачитывал нам на собрании Хирам, – полагается основательная порка крапивой по обнаженным ягодицам до… хороших волдырей». Да. («Иисус!» – он посмотрел на меня трагически, неуютно заерзав) Без права на помилование, прости. Так что, ничего здесь не попишешь, мосье изменщик, подложи подушку под попу и терпи, пока я не решу, что с тебя хватит. Я видела, как он тихонько тцыкнул зубом в ответ на мою жаркую обвинительную речь, и вспыхнула от возмущения. Что это еще такое?! Ладно, получит у меня без жалости, паразит, чтобы не смел проявлять неуважение к достопочтимому суду! В этот самый момент я решила не церемониться особо и отхлестать его, как положено, чтобы у него не возникло больше ни малейшего желания бросать даже невинные взгляды в сторону чужих женщин. – Прелюбодеяние и рукоблудие это смертный грех, мой милый, чтоб ты знал! И нечего тут цыкать! Потому что сейчас я всерьез намерена спасти твою бессмертную душу от геенны огненной, – заявила я, решительно поднимая карающую руку с крапивой над его удобно расположившимся на возвышении местом воспитания. Когда, минут через десять я с ним закончила, его блудливая задница была отметелена на славу и превратилась в самое пунцовое, вздувшееся и, надеюсь, пылающее, место на всем его влажном от пота теле, вдобавок покрытое хорошими волдырями. Хмм.. Да-а… Жгучая горная крапива шутить не любит… эффект запомнится надолго, надеюсь. Еще несколько минут он пролежал, отчаянно вжавшись лицом в подушку, пока его сведенные палящей резью мышцы медленно расслаблялись. Наконец, он перевел дыхание и осторожно поднял голову, с опаской наблюдая за тем, как я убираю разбросанную по всей комнате измочаленную зелень и вышвыриваю за окно. – Можно тебя попросить, Саксоночка, проделать то же самое с твоей дьявольской припаркой прямо в моей заднице, иначе я просто с ума сойду… – Ты хочешь, чтобы я убрала ее? – нежно пропела я. – Да, любимая, если можно... – его брови дрогнули в умоляющем порыве. – Ну, вообще-то, – я присела рядом на постель и ласково провела рукой по его бедру, как добрый доктор, заправски утешающий больного, перед жестокой операцией, – в мои планы пока это не входило… хотя бы до утра – по всем показаниям, пойми, это отличное профилактическое средство от геморроя. А уж если выбирать между геморроем и крапивой, поверь, первое куда мучительнее. – Что?! – он широко открыл глаза. – До утра?! Нет-нет-нет... погоди!.. Что-то не припомню, чтобы я страдал от этой чертовой заразы! Что ж... – пробормотал он как-бы про себя, – если, конечно, не считать геморроем тот бедлам, который мне приходится иногда расхлебывать, благодаря некоторым, не в меру активным личностям в нашей округе... – Надеюсь, себя ты тоже имеешь в виду? – А, ты думаешь, стоит? – он недоверчиво хмыкнул. – Думаю, немного самокритичности не помешало бы. Для этого я и прописала тебе эту зажигательную процедуру. Увидев, как его глаза в просительном ужасе расширились еще больше, я рассмеялась. – Но если ты, как говоришь, все осознал, мой дорогой, и настаиваешь… – он сглотнул, но ничего не сказал, усиленно комкая подушку под своим подбородком, – то я могу досрочно ее отменить, по показаниям. – Конечно, осознал, КАК тут можно не осознать?! Я уже готов признаться во всех смертных грехах и поклясться в чем угодно и... на чем угодно. И буду вам очень признателен, доктор, если вы, наконец-то, примете во внимание мое чистосердечное раскаяние, – пробормотал он, слегка ерничая. – Иначе мой мозг расплавиться вместе с задницей. Не знаю, как там насчет геморроя, – он с кряхтением потер рукой свое ярко малиновое, заплывшее светлыми волдырями седалище и трагически сморщился, – но она чувствует себя так, будто варится в бурлящем кипятке и, главное, прекращать, похоже, не собирается... – жалостливо добавил он. Я аккуратно извлекла листья, нежно смахивая рукавицей остатки. – Так лучше? Он прислушался к своим ощущениям и поморщился. – Особых улучшений на данный момент что-то не наблюдается, но, наверное, через какое-то время можно надеяться, этот пожар в моем заду стихнет. – Непременно. Хотя, быть может, придется пережить пару неприятных минут... Он недоверчиво покосился на меня. – Вернее... часов. Может быть и дней... не знаю. Джейми вздохнул с такой страдальческой миной, что мне, признаюсь, даже стало жаль его на секунду. – Да... скажу тебе, Саксоночка, в этом нет ничего приятного... Бедные парни, они еще и розгами сверх того получили. Наверное, мы с Роджем все же слегка погорячились... По-моему, – он поиграл мышцами ягодиц и скривился, – этой вразумляющей процедуры было бы достаточно. Печет, как в аду, действительно. – Ничего, не переживай, крапива очень полезное растение. Во всех отношениях. Будь покоен: и здоровье улучшает, и мозги прочищает... – Да уж! Должен признать, до самой чертовой глубины! – Особенно у тех распутных мерзавцев, кто заглядывается на чужих жен – или, хмм... девиц – и, кроме всего прочего, кто подвержен греху рукоблудия. Сии дурные помыслы, говорят, как рукой снимает. Думаю вам с парнями это прямо в точку. Джейми посмотрел на меня крайне сокрушенно и вздохнул, пытаясь найти себе прохладное место на простынях своей пылающей кожей. – Трудно с этим спорить, Саксоночка. Сейчас, пожалуй, я дал бы себе зарок на всю оставшуюся жизнь. Но ты ведь, конечно, не думаешь, что я действительно мог возжелать чужую жену? – он подозрительно быстро опять зарылся носом в подушку, пытаясь скрыть пунцовую краску, мигом затопившую его лицо и шею, вплоть до загоревшихся кончиков ушей. – Вот как? И как же тогда называется твой порыв? «Невинное смирение плоти»? – Ну-у... Наверное, ты права, это было не совсем невинно... согласен... Я недоверчиво подняла брови. – Хорошо, это было совсем не невинно, да. Но, Христос, девочка, ты же не полагаешь всерьез, что я могу променять тебя на это похотливое стервозное существо? Можешь не волноваться – ты, если честно, в этом можешь дать ей бо-о-ольшýю фору, Саксоночка моя, и я все равно поставил бы на тебя… – ЧТО-О-О?! Крепкая затрещина заставила его прикусить свой не в меру разболтавшийся язык. Он охнул, возмущенно потирая пострадавший затылок. Потом внезапно протянул руку и, не успела я опомниться, плавно скользнул вверх по моей ноге, задирая рубашку. Завладев моим коленом, он, мягко поглаживая его горячей шершавой рукой, подполз чуть ближе, как бы невзначай обхватив мои бедра. – Та-а-ак! – я довольно сурово сжала его запястье и решительно убрала нахальную конечность. – Если сейчас кто-то не прекратит свои порочные забавы, тоже отправится резать розги для своей наглой задницы! Причем в крайне голом виде. А заодно и узнает, каково это получить сверху хворостиной по отжаленным местам. Чисто в знак солидарности со своим бестолковым отпрыском. Тут, положа руку на сердце, я могла сказать, что, действительно, разозлилась, поскольку мне все труднее было устоять против его настырных посягательств. Вожделение предательской плоти грозило захватить и меня, с этим так трудно было бороться – тут я Джейми вполне понимала. Он быстренько отдернул руку и, сокрушенно вздохнув, пожал плечами, потом с некоторым сарказмом посмотрел на меня. – Что-то звучит не слишком вдохновляюще. Но, все-таки, попытаться стоило, ты не находишь?.. Хотя, боюсь, еще одного курса твоих лечебных процедур – это ведь так можно назвать? – больше не выдержу... да. – Ну, исходя из всего вышесказанного, не столько сугубо лечебных... Но хотя, можно сказать, что и так, если рассматривать значение этого слова в более широком смысле. Мозги ведь тоже иногда нуждаются в лечении – мои губы строго сжались, – или в элементарном вправлении, особенно, если они съехали, либо их переклинило. И с большим успехом, как ты знаешь, они просветляются через одно, – я многозначительно похлопала его по бедру, – совсем даже противоположное место. – О, благодарю покорно, Саксоночка, ты права, как всегда. После твоего виртуозного врачевания все так быстро излечивается, – он, закусив губу, поерзал, видимо, пытаясь хоть немного снизить нескончаемое жжение, – и болеть что-то больше совсем не хочется. Так что, да. Могу смело подтвердить достоверность моего ги... потеза. Как чертов подопытный кролик. (Хотя понятия не имею, что сие обозначает) – Ну, это же хорошо, ты так не думаешь? Значит я очень искусный доктор. Он рассмеялся от души, интенсивно поглаживая горящие места, хотя заметно, что без особого результата. – Конечно, тут с тобой не поспоришь… Слишком, слишком талантливый. Да. Напиши на своем кабинете вывеску: «Новый метод лечения больных – жестокие пытки и изощренные зверства. Очень действенно! Прием ежедневно». И не забудь брать плату за это. От желающих отбою не будет. Я тоже похихикала и слегка хлопнула его по губам перчатками. – И буду все эти средства испытывать на тебе, мой милый подопытный кролик, особенно, если не замолчишь прямо сейчас… Он вдруг посерьезнел, и я увидела в его взгляде напряжение и растерянность. – Пора спать, Саксоночка. И замолчал, будто что-то собирался сказать, но не решался. – Да. Пора. Давай ложиться, Джейми. Наконец, губы его невольно дернулись, и он продолжил все же. – Мне лечь с тобой или… – он, сглотнув, так скорбно посмотрел на меня, что мое сердце не выдержало, хотя я всерьез рассматривала этот вариант. Просто я не представляла, Иисус, как мне коснуться его по-прежнему после всего, что случилось в конюшне. – У тебя есть альтернатива?.. – холодно процедила я, прищурившись. Он на секунду прикрыл глаза, и я почувствовала, что разговор приобретает ту заключительную стадию серьезности, после которой все решится. Так или иначе. – Альтернатива всегда есть, Саксоночка. Но, если честно, не хотелось бы спать на коврике, возле твоего порога. Наверное, пойду тогда, лягу в своем кабинете. Он приподнялся и потянулся к стулу за рубашкой, подчеркнуто вопрошающе поглядывая на меня. Моя пыхтящая гордость несколько секунд боролась с моим страхом надолго потерять нашу близость и, как это ни странно, утешение в его лице. – Ладно, лежи уже. Только не смей до меня дотрагиваться со своими этими штучками! Предупреждаю! – я предостерегающе ткнула в него пальцем, заметив, как просиял его взгляд. – Нет, нет, конечно, – он поднял вверх ладони, энергично мотая головой, с ангельским целомудрием во взгляде. – Вот и имей в виду! – мой палец опять грозно направился в его сторону. Он тихонько, будто маленького котенка, взял мою кисть с оттопыренным пальцем, мягко расправил ее и, поглаживая, сжал мои пальцы в своих теплых загрубевших ладонях. Потом по одному перецеловал каждый, искоса посматривая на меня хитрым глазом и приговаривая что-то вроде: – Конечно, родная... как скажешь... я всегда... да чтобы я... да я ни-ни... И как-то незаметно переместился на саму ладонь, оставляя на ее чувствительной поверхности свое горячее дыхание. Я очнулась, когда его губы стали продвигаться к запястью. Черт! Резко выдернув руку из объятий коварного искусителя, я шлепнула его по припухшей щеке. – Ха! По-моему, кто-то сейчас ляжет на коврике! – Все-все, я уже сплю, Саксоночка, – безропотно проговорил искуситель, с наслаждением зарываясь под одеяло и как следует зажмуривая праведные глазки. – Не могла бы ты погасить свет, милая, – пробормотал он сонным голосом, нарочито громко зевая. Я задула отекшие свечи, забралась под одеяло со своей стороны, расположившись с краю кровати, как можно подальше от него, и, на удивление, утомленная переживаниями, довольно быстро заснула, решительно повернувшись к притихшему грешнику спиной. Я ПРИШЛА В СЕБЯ ПОСРЕДИ ночи от какого-то неуловимого ощущения беспокойства... В комнате было достаточно светло – взошла луна, и теперь яркий свет лился нам прямо в окно, придавая всем предметам в комнате вид таинственной нереальной четкости и насыщая их магическим, неземным свечением. Я полежала чуть-чуть, ощущая. Что-то не так… Рядом со мной не было обычного покоя, расслабленности и тихого уютного храпа. А были приглушенные скрипы матраца под тяжелым телом и маята… Джейми ерзал, кряхтел, грустно вздыхал и тихонько поругивался. В общем, как говорится, не находил себе места. – Что? – я приподняла голову, спросонья совсем забыв о вечерних событиях, просто, с щемящим сердцем, чувствуя его тягостный дискомфорт. – Ничего, все в порядке, спи... – прошептал он как-то сдавлено, и я поняла – нет никакого «все в порядке». – Что? Болит? – воспоминания нахлынули резкой безудержной волной, от которой сон как рукой сняло. – Не слишком-то приятно, да. Печет всё, будто меня черти жарят... Ох... Хоть на стены лезь! Он немного помолчал, потом смущенно проговорил: – У тебя там где-то была мазь, кажется... Не будешь ли ты столь милосердной, Саксоночка, чтобы все же полечить своего бедного, раскаявшегося мужа? Я видела, как в свете луны поблескивает его измученный взгляд, и вздохнула. Чтобы такой упертый человек, как Джейми, попросил о помощи, значит, ему действительно было невмоготу. – Ну, что ж с тобой делать, Джейми Фрейзер, готовь свою заблудшую задницу к припаркам, я пока схожу в хирургическую, принесу подходящую мазь и настойку алое. – О, благодарю! – он заметно расслабился, радостно поворачиваясь на живот. – Только учти, мази надо о-о-очень много, поскольку не только задница пострадала. И, глядя на меня многозначительно, он запустил ладонь между ног, с несчастной гримасой и шумным выдохом, похожим на стон, остервенело потер в паху. – Что ж, у меня как раз есть то, что нужно. А, вообще, знаешь, давай-ка ты вставай, одевайся, кажется, я знаю, как помочь твоей... хмм... беде. Думаю, прохладные водные процедуры здесь не помешают.