Карусель

«Каждый сам в полчаса по своим адресам».

Несколько дней спустя - Сакамото, на выход! – резкий голос вырывает из размышлений. Гремят ключи – и тяжелая дверь открывается с шумным скрипом. Тянет сквозняком. – К тебе пришли. В полутемной комнате за другим концом стола сидит Нао. Я не удивляюсь: я знал, что он придет. Сажусь – тень охранника за спиной кажется куском интерьера. Лицо Нао выражает плохо скрываемое волнение и усталость. Пальцы плотно сжаты, под глазами темные круги: он не спит уже несколько ночей. Какое-то время мы молча изучаем друг друга. - Как ты? – наконец нарушает тишину лидер. Его голос хриплый и негромкий. - Нормально, - отмахиваюсь я. Нам незачем говорить обо мне. – Лучше скажи, как ты. - Так себе, - он хмурится. Я сглатываю и стараюсь не смотреть на него. - Как Хирото? - Плохо, - в голосе лидера появляется едва уловимая жесткость. Ему тяжело говорить, и я это знаю. – Снова был срыв, но я упросил докторов отпустить его на завтра из больницы. Завтра похороны... Он замялся, потер переносицу. - Тора придет? – не смотря в глаза Нао. - Не знаю. Боюсь, он не в состоянии. Я чуть заметно киваю. Мы оба прекрасно понимаем, что это значит: из запоя так просто не выходят. От разъедающего стыда некуда деться: теперь все свалилось на Мурая, и никто из нас не помогает ему. Вот же... - Я официально сообщил, что группа распадается, - мрачно произносит он после паузы.- «Alice Nine.» больше нет. Я снова киваю: он прав. Снова виснет молчание. - Сага, если тебе что нужно... Ну ты понял, - опять потирает переносицу. – В общем, можешь на меня рассчитывать, вот только... Пауза. Сглатываю. Нао поднимает на меня глаза: - Зачем, Сага?.. Резануло, как бритвой. Устало подношу к лицу руку – мой излюбленный жест. Начинается... - Что Шё тебе сделал? – тихо и уверенно. - Ничего, - сглатываю. Как же мне надоело объяснять тебе это, друг!.. Когда же ты поймешь... – Я освободил Шё. - Ладно, - Мурай резко прерывает объяснения. – Может, потом поговорим. Он встает из-за стола, готовясь уйти. - Счастливо. - Не вини меня, - пытаюсь задержать его хотя бы на секунду. - Я тебя не виню, - серьезно замечает Нао. И я чувствую, что он не врет. - Нао, ты самый лучший лидер. Он не отвечает: лишь еле заметно тяжело улыбается и в сопровождении охраны покидает помещение. «Пух-сан, прости меня...» - в четырех гулких стенах мысль тает. Шё хоронили в четверг. Почему-то снова стало холодно, и с самого утра под завывание метели снег валил не переставая. Здесь, на небольшом новом кладбище, собрались только самые близкие: родственники Кохары, да трое грустных друзей. Потом сюда обязательно придут фанаты, роняя слезы, будут читать свои и его стихи, завалят скромную могилу свежими цветами и игрушками... Но это потом – сейчас здесь была зима. Тора молчал. Скрестив руки на груди, он стоял в стороне от других и, казалось, мечтал, чтобы к нему не приставали. Его глаза скрывали темные очки – странноватый аксессуар для декабрьской вьюги. И никто – даже при огромном желании – был не в силах догадаться, что творилось в душе гитариста. Его больше не было – и Тора знал, что значат эти слова: расширяющуюся пустоту. Тишину вместо взрыва. Хирото плакал. Закрыв глаза тонкими руками, дрожа всем телом, он уткнулся в лидера и не скрывал своего горя. Сейчас, после нескольких срывов, введенных лекарств и полусна, в который они его погружали, он плохо понимал, что происходит, находясь точно в тумане и не желая верить в страшную реальность. В реальность, где их больше нет. Нао мягко обнимал за плечи малыша Хиро, старался согреть. У него самого слез не было: все уже кончилось, осталась только горечь на дне опустошенной души. Дело сделано – ничего не изменишь. Он был реалистом. Хотя всегда ненавидел себя за это. ...Вздохнув, Мурай переводит взгляд на белое небо, со всех сторон, точно ватой, обложенное облаками. - Ну и дурацкая же зима в этом году, - роняет он. Ответа не последовало: реплика «Да, холодина страшная» должна принадлежать Такаши, но его здесь нет. Колкий ветер образовывает льдинки в уголках глаз. ...«Нао, ты самый лучший лидер», - снова пронеслось в голове, заставляя Мурая лишь горько усмехнуться. Сага, как же ты не прав. Если бы он был хорошим лидером, он бы не позволил вам так бессовестно пользоваться его мягкосердечностью и сидеть у него на шее целых шесть лет. Тогда бы он сумел вовремя разглядеть, что точит душу басисту, и смог бы ему помочь. Или хотя бы не остался сейчас в одиночестве решать проблемы вместо того, чтобы, как все, уйти в себя, поддаться своему горю, свалить... Как будто ему не больно. Почему только он расхлебывает эту кашу? Хотя... Кто-то же должен... Но если бы он был хорошим лидером, он бы не позволил гитаристам так просто сдаться, и Шё был бы сейчас жив... Печально улыбнувшись, Нао покрепче обнимает несчастного Хирото: «Нет, Сага, я очень плохой лидер. Очень плохой».