Чумной Петербург

— Oh, I can’t wait to see you again It’s only a matter of… —… Time — Hamilton. An american musical.

Фамильные владения. Ах! Как чудесно возвращаться после стольких лет туда, где прошло твое детство. Тихая зелень парка. Сквозь крону столетних деревьев пробивается звонкий шум воды фонтанов. Всюду детский смех, постепенно сменяющийся юношескими вздохами. И вот уже не маленькие аристократы бегают между шутихами, вызывая ужас своих нянек и наставников, а юноши и девушки развлекаются флиртом и танцами. Таков Петергоф — блестящая жемчужина парадных пригородов столицы, хранящая историю императорской семьи. Покойный император Дмитрий еще по началу своего правления приказал передать представительские функции дворцу в Царском Селе. Считая тот более царственным, император предпочел оставить Петергоф исключительно для приближенных. Особенно скромный по меркам двора дворец Монплезир — приватную обитель императорской семьи, куда имели доступ лишь особенно уполномоченные слуги. К тому же привередливых гостей из княжеств Прибалтики возможно было помпезно провести по центральным улицам Столицы, в очередной раз демонстрируя всю мощь и красоту империи по пути в Царское Село. Екатерина, по примеру своего отца, предпочитала небольшой особняк на побережье Финского залива. Место, где тихо прошло детство, пока в Царском Селе гремели летние балы до утра. Монплезир и стал местом заточения свергнутой императрицы. Милость генерала Горностаева облегчила долю женщины. Стать пленницей родного гнезда куда лучше заточения в чужом месте. Время проходило медленно. Низвергнутая императрица посвящала время чтению, вышиванию, музыке и любимым собачкам. Тюремщики оказались изумительно лояльны к Екатерине. Позволяли прогуливаться около дворца, открывать окна в любое время, спокойно ходить по дворцу без надзора. В некоторой мере столь мягкое отношение успокаивало. Стоило ли за подобное благодарить генерала Горностаева? Возможно. Он не чудовище. Во всяком случае никогда таковым не казался Екатерине. Вечерами она сидела на террасе, нависающей над заливом. Вглядывалась в морскую гладь, представляя, как на горизонте вот-вот возникнет очертание корабля. Того самого, на котором когда-то привезли из «губерний разного положения» мальчишек для воспитания императорских гвардейцев. Так повелел отец. Многие посчитали подобное решение гласом безумного императора. К чему такие траты, когда рядом прекрасные кадры из аристократии? Готовые гвардейцы: галантные, ученые, изъясняются на нескольких языках. Нет. Императору Дмитрию требовались не языки, а люди. Первая встреча произвела на шестилетнюю Катеньку неизгладимое впечатление. Она прекрасно помнила тощих, оборванных мальчишек — каждый хуже другого. Они смотрели на мир диким взглядом неприкаянных, испуганных людей. От этого складывалось ощущение, будто жители провинций — необученные дикари. Лишь вечером отец спокойно и доходчиво объяснил, что дети-сироты редко бывают хорошо воспитаны. Но набирать гвардейцев из полных семей, как он сказал, не имеет смысла. Когда мальчишек искали, главными критериями ставили возможность беспрерывно находиться около императрицы, охраняя ее покой. Не удалось. Екатерина не винила верных стражей в случившемся. Куда больше понимала собственные ошибки. Да. Она оказалась бездарным политиком. Чудовищным. Вероятно, отец давно приказал бы выдать ее замуж за «первого встречного» в надежде, что супруг окажется лучшим императором, чем непутевая дочка. Но отец давно мертв. И прошлого не изменить. Пускай ночь переворота и врезалась в память каленым железом. Когда бедняжку Марьяну сбросили с козел преследователи из полка Горностаева, Екатерина уже не надеялась на благополучный пробег. Она помнила лица, дождь, мельтешащую военную форму, шум воды и ветра. Свиридова, до последнего пытавшегося защитить ее. Несчастные гвардейцы… За ошибки императрицы они заплатили сполна. Дмитрий так часто говорил, что безвольность и слабость «императрицы» приведет к печальным последствиям. Чего она боялась? Почему не принимала его предложений усилить влияние? Так хотела остаться вне конфликтов? Вне борьбы. Но почему же расплатились те, кто не заслужил наказания? Екатерина не знала, что случилось с гвардейцами, не решалась спросить своих тюремщиков, опасаясь худшего. К тому же мальчишки из полка, охранявшего Монплезир, вряд ли осведомлены в подобных вопросах, а Горностаев появлялся редко и был весьма неразговорчив, предпочитая беседы на отстраненные темы. Николай изменился со времени правления Екатерины. Из болтливого сплетника, светского человека, умевшего показать себя очаровательным, вежливым молодым мужчиной, превратился в исполнительного моралиста. Бывшая императрица не могла решить, что хуже. Однажды Екатерина застала конфликт Горностаева и Драйцеля, разыгравшийся в парке, когда оба нанесли визит к пленнице. Беседа оказалась невыносимой — морализаторство схлестнулось с цинизмом. Женщина стояла за тяжелой портьерой, вслушиваясь в происходящее через открытое окно. Когда Драйцель в сердцах воскликнул: «Почему вы тогда просто не закололи ее в тот день?» — она упала на кровать, накрыла голову подушкой и лежала так, пока во дворце не воцарилась тишина. Единственным утешением оставалась Марьяна. Ей позволили и дальше прислуживать Екатерине, но не как императрице, а знатной даме. Все же аристократическое происхождение снять с Екатерины не представлялось возможным. Однако последнее время Марьяна все больше крутилась вокруг капитана Неверова, которого зимой перевели в гарнизон Петергофа. Как слышала Екатерина, за зиму многих инквизиторов при помощи генерала Горностаева и верховного инквизитора Тарковского раскидали подальше от столицы — в загородные императорские резиденции и пригородные деревушки. Как рассказала Марьяна, они стали жертвами борьбы с особо опасными повстанцами, скрывающимися на Васильевском острове. Служанка заламывала руки, с жалостью вещая о тяжкой судьбе бедного Ванечки, попавшего под теракт безумных мятежников. Но это не волновало Екатерину. Повстанцы. Теракт. Что стало с несчастным городом? Но никаких более новостей. Екатерина взглянула на результаты кропотливого многочасового труда. Детальная вышивка робко смотрела на неё смиренными взглядами ангелов, точно сошедших с ватиканских фресок Рафаэля. Екатерина рассеянно провела кончиком пальца по краю пялец, потеряв к работе, до того занимавшей её всецело, всякий интерес. И тут же в бессильной злобе откинула вышивку от себя. Звук падения грустным эхом отозвался в пустой угловой комнате Монплезира. За окном, вдалеке, неслышно сменились на посту солдаты — значит, пробил уже полдень. Всего лишь полдень из целого дня, наполненного пустотой. Екатерина закрыла глаза, и руки сами собой сжались в кулаки. Лишь спустя несколько колких ударов секундных стрелок она нашла в себе силы вновь посмотреть перед собой и, тихо вздохнув, поднять вышивку с пола. Показывать свою слабость — недостойно императрицы. Даже свергнутой. Ей бы хотелось не быть императрицей. Не иметь на плечах своих долга и обязательств, сковывающих крепче любой цепи, любого плена. И дело было даже не в том, что былая необходимость вникать в государственные дела и невзгоды давила тяжёлым камнем мироздания. Чувства её, трепещущие в грудной клети, искали выхода, но ещё в детстве ей наказано было навсегда упереть их на замок. Чувство невысказанности, гнилой беспомощности отравляло её лучше всяких ядов и лживых речей. Эта мечта была невыносимой самой себе. Не будь она императрицей никогда, она бы не смогла иначе встретить тех, за кого радеет душа, за кого бьётся встревоженной птицей сердце. Того, чью улыбку она никогда уже не посмеет забыть. Екатерина опустила стремительно мутнеющий взгляд на ткань. Ей бы хотелось, чтобы эта вышивка украшала не очередную бесполезную салфетку, о существовании которой она забудет через минуту, а сорочку Дмитрия. Её Дмитрия. От осознания невыполнимости столь мелкого, столь наивного желания на глаза Екатерины наворачивались предательские слёзы. Она не могла плакать, не должна была, но власти над собой она давно не имела. Казалось, вышитые ангелы смотрели на Екатерину с сочувствием пополам с презрением. Даже заточённой в стенах некогда любимого дворца ей запрещено было любить. Ведь мертвецы, как известно, не отвечают взаимностью. За окном поднялся нехороший ветер. Как странно. Ничто не предвещало непогоды. В считанные секунды небо затянули низкие темные тучи. Мрак в паре с беспокойным ветром заставил вздрогнуть. Грянул гром. Зашумели волны. Их беспомощный крик подхватили деревья в парке. Погода протестовала. Еще недавно ликующий солнечный день обращался какофонией бури. Вновь раскат. Тишина. Екатерина не успела закрыть окно, как непогода растворилась в воздухе, подобно мыльному пузырю. Женщина замерла на пороге террасы, удивленно глядя на успокоившуюся водную гладь. Будто ничего не произошло. Ничто в природе не изменилось, кроме появившейся на берегу человеческой фигуры. Некто лежал ничком около кромки воды. Екатерина не сомневалась: еще пять минут назад там никого не было. Очертания слишком контрастировали с мирной природой. Бывшая императрица почувствовала нервное беспокойство. Не раздумывая, она вбежала через покои в старый кабинет отца, вытащила из стола подзорную трубу. Возвратившись на балкон, женщина с трудом раздвинув старый механизм, направила его на неожиданно появившегося на берегу человека. Чего она ожидала? Во что так старательно верила? — Ваше величество? — Марьяна застала бывшую императрицу в странном виде. Она стояла на балконе в домашнем платье и тяжелом кафтане, вглядываясь куда-то вдаль через окулат старой подзорной трубы, медь которой подернула зелень. Служанка не могла сообразить, что же так привлекло внимание госпожи. Обычно Екатерина не проявляла интереса… к вещам, в которых использовались подобные приборы. А сама Марьяна слишком была увлечена иными делами, когда погода изволила преподнести капризы миру. — Марьяна? — Екатерина резко обернулась, чуть не выронив подзорную трубу. Она была непривычно бледна, совсем потерялась на фоне своих черных волос. — Марьяна, скажи… Сегодня дежурит твой молоденький капитан? Как его фамилия… Неверов, кажется… Не помню точно… Не суть важно… Он сегодня на дежурстве? Служанка растерялась. Капитан в самом деле сегодня заступил на дежурство. И задержалась-то она именно из-за беседы. Но не могла сообразить, к чему все эти вопросы. — Ну… Да… Капитаны меняются через трое суток… — Прекрасно! Так… Немедленно иди к нему… И назначь встречу около… Около дуба Вашингтона… Через полчаса… Иди… Скорее! Екатерина поспешно вытолкала мало понимающую что-либо Марьяну за двери. Служанка лишь пожала плечами. Не сказать, что она расстроилась от того, что госпожа предложила ей наладить личную жизнь в ближайшее время. К тому же, события последнего года ясно показали девушке всю значимость протектората влиятельного лица. Чего стоит только один из бывших гвардейцев, стараниями имеющих вес в обществе родственников супруги не отосланный в Петропавловскую крепость следом за своим командиром. И Марьяна — на случай, если от Екатерины решат избавиться — планировала заручиться происхождением капитана Неверова. Уж слишком часто в этом мире происхождение играло хорошую роль в судьбе человека. С самого детства девушка слышала о необходимости удачно устроиться в жизни. Главное — найти успешного мужчину, коим в полной мере казался капитан Неверов. К тому же он довольно пассивно относился к окружающему миру, становясь легкой добычей для желающих выйти в свет девушек. Таких, как Марьяна. Екатерину после ухода Марьяны охватило удивительное волнение, отчего она заметалась по комнате, не находя себе спокойного места. Увиденное поразило ее, заставило воспрять, найти в себе силы на риск. Бывшая императрица решилась бежать. Она не могла позволить себе ничего подобного ранее. Сама мысль о том, чтобы оставить Монплезир, казалась страшной. Но теперь в ее голове будто перемешались все переживания. Опасения уступили место безрассудству. Фигура, увиденная на побережье, заставила отбросить прочь сомнения. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Екатерина попыталась привести себя в душевное равновесие. Не получилось. Мандраж все сильнее забирал в свои руки. — Госпожа Екатерина, я сделала, как вы велели, но я не пон… — в комнату вернулась Марьяна. Служанка не успела договорить, как Екатерина схватила ее за руку и жестом велела замолчать. — Слушай меня внимательно, Марьяна… От этого зависит сейчас очень многое, больше, чем ты можешь себе представить… — с удивлением служанка заметила, как дрожат пальцы ее госпожи, и как в голубых глазах собираются крупинки слез. *** Девушка в одеянии горничной, нарочито небрежно прикрывая голову чепчиком, выпорхнула из дворца в парк. Солдаты, охранявшие входы-выходы и порядком разленившиеся на до безобразия простом посту, смерили ее равнодушным взглядом. Не прошло и десяти минут, как среди солдат и прислуги разошелся слух о том, что Марьяна назначила капитану — капитану! — Неверову свидание возле дуба Вашингтона. Ее дело, конечно, и никому и в голову не пришло укорить ее за попытку. В конце концов, даже служанки должны иметь право на счастье. К тому же, капитан-то не контролирует гарнизон, когда решает дела сердечные. За подобное стоило выразить служанке отдельную благодарность. Девушка прошла вдоль аллеи, мимо пустующих окон, спустилась на побережье. Тяжело вдохнула и медленно выдохнула, когда мраморные ступени остались позади. Огляделась. С удивлением отметила, что никто за ней не следует. Почему это так просто? За ней наблюдала лишь одна пара глаз, скрываясь за тюлем, что украшал окна Монплезира. И глаза эти были напуганы и влажны. Екатерина не могла точно назвать причину своего побега. Казалось, ее подтолкнула какая-то невидимая сила, ловко перемешав в женской голове несколько решений, и вот — она уже торопится вперед по побережью, в платье служанки, без единого намека на план. Бывшая императрица спешила к тому месту, где еще совсем недавно увидела человека, что так взбудоражил сознание. — Дмитрий! Она готова была поклясться, что видела гвардейца Дмитрия Свиридова. Так же отчетливо, как в последний день перед переворотом. Полное отсутствие вестей сыграло с Екатериной злую шутку — получив хоть малый шанс встретить знакомое лицо, узнать, что произошло, она ни секунды не сомневалась в том, что делает. Но сейчас… На берегу не оказалось ни души. Как будто все ей только привиделось. Не было ни человека на берегу, ни непогоды, так внезапно и необъяснимо обрушившейся на окрестности Монплезира. Лишь чайки кричали над головой, как ошалелые. — Дмитрий?.. Екатерина продолжала идти, скорее на автомате, чем имея какой-то конечный пункт назначения. В мыслях все смешалось, женщиной целиком и полностью властвовало смятение. Что теперь ей делать? Она сбежала, но абсолютно не представляла, что дальше. Стоило, наверное, вернуться в Монплезир… Ведь у нее нет ни шанса в существовании один на один против глухих территорий пригорода. А в столицу путь заказан. Может быть, еще есть время? Сколько понадобится капитану Неверову понять, что Марьяна не пришла на встречу? А как скоро узнает о покинувшей Монплезир девушке? — Ах, юная леди, разрешите-ка к вам обратиться! Екатерину остановил незнакомый мужской голос. Женщина вынырнула из своих мыслей и обернулась. Оказалось, она ушла довольно далеко от изначально задумываемого места. Находилась вблизи пристани, чему немало удивилась. Поодаль стоял сомнительного вида мужчина. Солдата или местного жителя Екатерина в нем не признала — для первого выглядел слишком неряшливо, для второго… отвратительно дико. А перевязанные тряпьем руки и красноречиво висящий на поясе длинный нож намекнули на возможное совсем не дружеское общение. — Что вам нужно? — мысленно женщина уже отругала себя за опрометчивое решение заговорить с маргиналом, но выбора особого не было. — Моя милая юная леди, — елейно начал мужчина, подходя ближе. — Не стоит вам, такой красивой, ходить по таким опасным местам в одиночку… — Я могу и сама о себе позаботиться, — ощетинилась Екатерина. Не сразу до нее дошло, что платье служанки скрывает особу благородных кровей слишком хорошо. Разбойник не мог ее узнать. Бандит сделал шаг вперед. Женщина увидела перед собой дикое бородатое лицо со страшными серыми глазами. Разбойник схватил ее за плечи, резко разворачивая к себе спиной, заламывая руки, чтобы не вырвалась. — Я провожу вас до… Аууу! Ах ты… Екатерина дернулась вперед. Во рту остался отвратительный привкус старой ткани и грязного тела, смешавшись со слюной, отчего женщина ощутила рвотные позывы. Прикрывая рот рукой, она, едва не запинаясь о подол юбки, побежала в сторону дворца, едва различимого на горизонте. — Не так быстро, — еще более неприятный голос. Еще более дикий человек. Он расставил ноги и руки, пытаясь схватить Екатерину, из-за чего та споткнулась, наступив на подол платья. Почувствовала безумную боль в руках, разодрав ладони о камни. Из глаз брызнули слезы. Теперь бандиты не спешили. Перед ними лишь слабая девчонка, которая так или иначе отпора не даст. Чем больше будет метаться — тем легче обобрать. — Гнойный, бери ее. Да валим. А то еще нагрянет патруль, — распорядился страшный бородач. Браться Екатерина не планировала. Она медленно поднялась, стараясь пересилить саднящие колени и покрытые кровью ладони. Шатаясь, поспешила вперед, не осознавая, что едва переставляет ноги, заставляя грабителей лишь смеяться. Нет. Все будет хорошо. Она сильная. Справится со всеми бедами легко. Сень парка рядом. Там можно спрятаться от мерзавцев. Выйти к гарнизону. Лучше сдаться властям, чем умереть от рук душегубов. Останавливает попытку побега чья-то хватка. И спокойный голос звучит над ухом: — Вы укусили моего человека… Леди не пристало вести себя подобным образом. Екатерина нервно подняла взгляд. Знакомое лицо. Слишком. Именно оно не давало покоя спокойным взглядом со многих плакатов о розыске особо опасных преступников. Тот, кто держал в страхе многие деревни на побережье. Атаман. *** — И кто же… Из ваших… Так называемых солдат, умудрился ее упустить?! — Драйцель повышал голос до визга, до того был зол. Горностаев, к которому первый министр явился сегодня под вечер, от осознания собственной беспомощности перед отвратительным чиновником вжался в дверь, надеясь, что его не забрызгают слюной. — Я… не знаю, — честно признался генерал-майор, вытягиваясь в струну. — Пропажу заметили не сразу, к тому же, положение дел совершенно не располагало к побегу. — Не располагало?! Вы вообще понимаете, что вы несете, генерал? — первый министр вновь взвизгнул. Невольно Николай вспомнил, как его гувернер, бывший талантливым певцом, шутливо о таких визгах высказывался: «Дал петуха». — Я говорю как есть, министр, — Горностаев откашлялся, скрывая смех. Вести диалог с этим человеком у него не было никакого желания, диалог в отношении пропавшей Екатерины — тем более. Особенно когда приходится сдерживать хохот от сходства господина Драйцеля то с одним домашним зверем, то с другим. Что же до Екатерины. Бывшая императрица пропала не более, чем два дня назад — это он знал наверняка. Вот только ее исчезновение заметили не сразу. Как оказалось, она переоделась в одежду собственной горничной и быстренько убралась из дворца. Воспользовалась тем, что солдаты расслабились, получив распоряжение от своего капитана спокойно пропускать служанку по всей территории загородной императорской резиденции. Кто же мог подумать, что они не узнают собственную императрицу в лицо! Конечно, узнав о проблеме, Горностаев знатно надрал шеи всем, до кого смог дотянуться. Кое-кому — лично и буквально. Особенно капитану Неверову, пускай тот без наказания уже выглядел, как в воду опущенный. Но вот к тому, что его собственную шею будет намыливать Драйцель, он был, конечно, не готов. К тому же со всеми последними обвинениями, прозвучавшими за этот год. Горностаев ощущал качающийся под собой трон. Первый министр не питал положительных чувств к несчастной Екатерине — в отличие от Горностаева, он ее не жалел, даже не уважал. Ни как политика, ни как знать, ни как женщину. Возможно, и за человека-то не считал, зная его принципы. Помнится, как-то он возмутился тем, что Горностаев не прикончил Екатерину вместе с ее гвардейцем, пока была возможность. Заявил об избавлении от излишних хлопот, которые доставляла теперь императрица. В ответ генерал-майор разразился гневной тирадой. После этого Драйцель долгое время не рисковал заводить разговоры касательно пленницы. Но не теперь — ситуация переполнила чашу терпения. — В любом случае… — министр быстро натянул маску полного спокойствия. — Долго она не проживет. — Что вы имеете в виду? — Горностаев нахмурился. — Как будто не ваши люди разыскивают банду Атамана по всем соседним пригородам. Не удивлюсь, что они и в Петергоф не струсят кинуться, даром что там базируется гарнизон. — Они же не безумцы… — О, вот в этом вы как раз ошибаетесь, — Драйцель покачал головой. — Любой, кто преступает законы, уже явно себе на уме. А такие отпетые — тем более. О том, что первый министр своими словами ненароком упрекнул самого себя в слабоумии, Горностаев предпочел умолчать.