Чумной Петербург

Stay alive… — Hamilton. An american musical.

Низкий звук большого барабана разрезал тяжелый, влажный воздух. Дворцовая площадь, забитая людьми так, что яблоку негде упасть, гудела, вторя ударам. Возвышавшаяся над головами толпы гильотина угрожающе вырисовывалась на фоне стремительно темнеющего неба. — Будет гроза, — произнес сидящий на козлах экипажа низкий извозчик. — В последнее время здесь всегда грозы, — тихо ответила его пассажирка, графиня с детским лицом, и неясно было, точно ли о погоде они говорят. Несколько человек, выстроившись странной фигурой у окон Зимнего дворца, наблюдали за действом. То — власть. То — палачи. — Стоило сделать это еще раньше, — строго заметил толстый человек в напудренном парике. — Не было необходимости, — возразил мужчина в генеральских погонах. — Да и сейчас я ее особо не вижу. — Вы продолжите препирательства после, — одернула их Императрица. — Указ подписан, генерал Горностаев. Промедлений было достаточно. — Пора показать им, что сопротивление — худшая дорога, какую они могли выбрать, — голос толстого чиновника вторил Императрице с благоговением. Удары барабанов. Звуки шагов. Первые капли дождя. Метрономы, отсчитывающие приближение неизбежного. Сквозь толпу повели заключенных. Из-за столпотворения на сопровождение пришлось выделить меньше солдат, чем должно быть, ибо все остальные вынуждены были охранять периметр от зевак и недовольных. — Это все такой цирк… — пробормотал кто-то в толпе. — Смерть не может быть цирком. Это — ведьмосожжение, — был ответ. Первым, гордо вскинув голову, шел рыжий мужчина с жуткими глазами. Он был почти незнаком толпе, если не считать публикаций в «Петровском вестнике», с недавних пор центральной газете города. Рыжий ведун. Противник. Еретик. Аура опасности и непокорности, созданная вокруг него журналистами, работала не хуже орудий в руках солдат. А он своим взглядом лишь подстегивал эту ауру. По толпе то и дело пролетал шепот. Кто-то смотрел на рыжего ведуна с воодушевленной верой. Кто-то глядел, будто на прокаженного. Пленные за его спиной ощущались серой массой. Это торжество величало лишь одного преступника. Первые капли дождя упали на головы страждущих, коснулись крыши экипажа. — Мы может того… Отправимся отсюда, уважаемая? — под нос пробормотал извозчик. — Нет… Потерпи немного. Он не пропустит это событие, — аристократка поправила подол платья, более стараясь отвлечься, чем навести марафет. Если человек, в ожидании которого они прибыли на эту площадь в такое время, не придет, а казнь состоится… Многое в этом городе на свои места не вернется никогда более. И надежды не останется. Под стенами Зимнего на выстроенных трибунах расположились аристократы и высшие чиновники. Все с одинаково скорбящими лицами, выражающими отсутствие мельчайшей радости. — Сомнительное развлечение… — прошептала дочь барона Дашкова. — Тогда отчего же вы присутствуете, Мария? — с легкой насмешкой поинтересовался генерал-майор Тарковский, поднимая воротник красного инквизиторского мундира. — От требования императрицы Александры, — девушка потупила взор. — Я не хочу находиться здесь. Как и многие, полагаю. Она робко подняла взгляд, спешно разыскивая в массе сидящих Настеньку Шпагину. И нашла ее, испытав смешанное чувство облегчения и подавленности. Облаченная в строгую черную вуаль, скрывающую лицо до самого подбородка, Настенька казалась почти прозрачной на фоне иных придворных, что своим видом жаждали выказать благоговение пресмыкание перед молодой Императрицей. Мария поджала губы. Вот уж кому точно не хотелось бы здесь находиться. Из-за бесконечных нападок леди Чижовой и слухов по поводу сомнительного положения возлюбленного Настеньки, ей приходилось несладко. Особенно возмущало то, что сама леди Чижова не отличалась благородством. А ее восторг более походил на пляску ведьмы. Марию передернуло. Она предпочитала не допускать отрицательных мыслей ни о ком, но это оказалось куда сложнее. Порой во время словесных нападок благородной леди хотелось одернуть ее как можно резче, но Дашкова не умела так. Приходилось довольствоваться утешением плачущей Насти. Она этого не заслужила. Как, вероятно, и те люди, что скорбно шагали к эшафоту. — Не могу не согласиться, — неожиданно кивнул мужчина. — Неужели сам глава инквизиции на торжестве правосудия недоволен? — чуть холодно поинтересовалась Дашкова, еще не до конца простившись с мыслями о Милене. — Не скажу, что это так, — Тарковский задумался. — Скорее меня не удовлетворяют методы, которые использует генерал Горностаев… — В ваших силах приструнить его? — аристократка мельком взглянула на собеседника. — Боюсь, не в моих… Но я бы желал… Вглядитесь в осужденных. Многих ли стоит отправлять на казнь? Мария вздрогнула. Она не думала, что подобные вопросы стоит обсуждать. Допустим, инквизитор Тарковский имеет некоторый карт-бланш на разговоры любого толка. Но что с ней? Не окажется ли на гильотине следующей за такие беседы? — Почему инквизиция помогает в этом? — шепотом спросила она, чувствуя неприятный комок в горле. — Потому что инквизиция присягнула Горностаеву. Прикажи я иное, окажусь следующим… Едва ли от этого будет польза, — кивнул старший инквизитор, поправляя воротник красного мундира. Женщина все же вгляделась в колонну обреченных, каким бы страшным не казалось ей данное зрелище. Большое впечатление произвели двое совсем мальчишек, коим наверняка не исполнилось больше двадцати лет. Они замыкали колонну, опустив головы. Конвоиры изредка толками их в спину жесткими дубинками, чтобы не тормозили. — Смотрите, леди, — извозчик втянул голову в воротник настолько, что на козлах, казалось, осталась лишь одежда. — Решили всех разом… — Казнь докторов и лекарей, — ахнула пассажирка, присмотревшись к колонне осужденных. — Не могу в это поверить… — Остается надеяться, что ваш этот герой, ради которого мы так рискуем, явится, — пробурчал мужчина. Женщина напряженно вглядывалась в толпу. Не мог не появиться. Согласно письму, он направился в Петроград. И в каком бы состоянии ни был, совершенно точно не допустит подобного произвола. Ее сопровождающий был куда меньшим оптимистом, а потому нервно озирался по сторонам, стараясь убедиться, что все на месте. Двое за аркой Главного Штаба, двое за углом дворца, еще один в стороне Александровского сада. Конечно, в договоренности было условие никого не брать, не строить никаких планов и вообще вести себя тише мышей, но едва о таком условии услышал командир, пришел в настоящую ярость. Даже окно разбил в своем «штабе». И доводы его были вполне понятны. Коль скоро новая власть решила доказать жесткость своих рукавиц, в которых она пока еще удерживает город, почему оппозиция Васильевского острова должна стоять в стороне? Разве не срыв казни невинно осужденных докажет, кто в этой безумной агонии борется не за себя, но за всех?.. Дождь усиливался. — Маг великий Черный… — Помолчи. Ты пr'ивел меня сюда, чтобы спеть песенку? На крыше арки Главного Штаба сидели двое, скрывшись от посторонних глаз за величественной колесницей. Головы статуй были увенчаны заинтересованными процессией внизу воронами. Птицы будто ожидали, когда прольется кровь. Дмитрий Свиридов предположить не мог цель, ради которой этот сумасшедший Келескен привел его сюда. Он говорил что-то о воронах и знаке Черного. Свиридов не понимал ни слова из того, что вовсе казалось бредом безумца. — Посмотри, — Келескен вытянул руку, указывая костлявым пальцем на крупного ворона, нахохлившегося на гриве коня. — Что ты видишь? — Птицу, очевидно, — хмыкнул Свиридов. — Нет! — безумец мгновенно вспыхнул негодованием, схватив гвардейца за грудки. — Как ты можешь быть таким дураком?! Как Черный мог избрать такого дурака?! Процессия приговоренных к казни остановилась. Лезвие гильотины уходило вверх, вызывая ощущение обреченности происходящего. Крупные капли падали на землю, окрашивая камень и пыль в темный цвет. Казалось, небо рыдало от бессилия. — Пr'екr'ати… Немедленно… Пусти сейчас же, идиот!.. — Свиридов насилу попытался освободиться от хватки Келескена. — В кого ты такой вспыльчивый?! — А в кого ты такой идиот?! — в тон ему отозвался безумец. Он сощурился, аки хищная птица, сжал костлявые пальцы в кулаки и обессиленно взмахнул ими в воздухе. — Мы не хотим тебе помогать, что за бред!.. — мгновенно его состояние изменило, и Келескен резко склонил голову набок, точно сломанная кукла. — Подожди, еще не поздно… Заткнись, заткнись!.. Заткнись сам, дай исправить ситуаци… Проклятье!.. Свиридов вздохнул. Единожды ему уже пришлось наблюдать такое. Келескен и в обычном-то состоянии не производил впечатление хоть сколько-нибудь адекватного собеседника, но порой на него находили подобные… сдвиги, из-за чего с ним контактировать становилось совершенно невыносимо. Дмитрий попытался незаметно для безумца покинуть его поле зрения, скрывшись за каменной композицией с другой стороны. Однако отходить спиной по крыше в самый разгар дождя оказалось до безобразия паршивой идеей — и, сделав один неосторожный шаг, Свиридов едва не сорвался вниз на брусчатку. — Это кто из нас еще безумец! — неожиданно очнулся Келескен. — Руку, сейчас же! Вороны, до того спокойно наблюдавшие за двумя незваными гостями, заунывно гаркнули и разлетелись в разные стороны, разнося карканье по всей площади. — Посмотрите! Что там?! — госпожа Дашкова прижала ладони ко рту, сдерживая испуганный крик. Над аркой Главного Штаба, держась за край крыши, висел человек. Толпа отвлеклась от стоящего около гильотины рыжеволосого лекаря. Палач, готовый бросить молодого мужчину под лезвие, замешкался. — Что за самоубийца рискнул сорвать справедливое возмездие? — ласково, но сквозь зубы поинтересовался Драйцель, щуря поросячьи глазки, чтобы разглядеть «негодяя». Горностаев поступил куда разумнее. Он, мягко перехватив театральный бинокль, который императрице подавала горничная Светлана, направил окуляры на фигуру. Сердце тут же пропустило удар. В груди появился какой-то тяжелый комок. Нет. Невозможно. Это невозможно! Дмитрий Свиридов — убитый им гвардеец — пытался взобраться на крышу. — Генерал Горностаев, объяснитесь, — пропыхтел стоящий над его ухом журналист. — Все комментарии будут позже, Газин, — тихо рыкнул Николай, бросаясь к другому окну. — Все на крышу! — гаркнул он. — Перехватить нарушителя! Он вздумал сорвать процедуру исполнения приговора! В толпе началась паника. Стража и инквизиция, покидавшая свои посты в погоне за тенью, вселившую такой ужас в генерала, оставляла без присмотра толпу и заключенных. Те, что пытались проявить смекалку, начали было палить по фигуре. — Сложить оружие! — заорал Горностаев. — Вы стреляете по мирному населению, идиоты! — Проклятые черти! Они стреляют по мирному населению! — взвыл спокойный до этого ведун, наваливаясь на мощного палача. Тот, не ожидая подобного напора, упал на гильотину. Веревка ослабла. Лезвие со свистом разрезало воздух и с чавканьем вонзилось в тело. В толпе закричали. Туловище палача распалось на две части. Молния разрезала темное небо. На эшафот упали внутренности мертвого палача, омываемые дождем. — Помогите! — верещали дурными голосами в толпе. — Меня ранили! — Я ранен! — подхватили сотни голосов, вынуждая стражу и инквизицию прекратить огонь. Площадь наполнялась криками, слезами и стонами. — Что происходит?! — заверещал Драйцель. — Уведите императрицу! — рявкнул Горностаев, белея, будто это его кровь смешивалась с каплями дождя. Заключенные бросились врассыпную, стремясь смешаться с толпой и разбежаться по темным норам, подобно диким зверям. Не бежал лишь стоящий на эшафоте мужчина. Стража, окружавшая орудие казни, не двинулась с места, готовая в любой момент поднять «преступника» на штыки. — Стреляйте в них! Стреляйте! — верещал Драйцель. — Не стрелять! — отвечал Горностаев. — Под трибунал того, кто выстрелит! Со своего места сорвался господин главный инквизитор. Он не одобрял это шоу с самого начала. И, раз Горностаев потерял контроль над ситуацией, перехватил у глашатая рупор, чтобы отдать приказ: — Инквизиция! Оружие на плечо! Построение на обеспечение безопасности мирного населения! Пока стража металась по площади, пытаясь то ли добраться до Главного Штаба, то ли удержать всех беглецов, которые, смешиваясь с толпой, спешили к спасительным закоулкам, инквизиция, по приказу своего начальника, поспешно начали уводить мирное население. — Тарковский! — Драйцель вновь «дал петуха». — Арестовать его! Нарушение! Неповиновение уставу! Саботаж! Дезертирство! В этот момент в его сторону от гильотины прилетел сапог мертвого палача. Резкий жест лекаря отвлек стражу, что позволило ему торопливо нырнуть в толпу, оставив с носом экзекуторов. — Я вас всех уложу на гильотину! — голосил Драйцель. — Это проделки мятежников! Бунт! Мятеж! — не обращая внимания на стенографировавших все его слова писак, он схватил Николая за лацкан мундира. — Последнее предупреждение, Горностаев, — краснея, прошипел он, уподобляясь раскаленному чайнику, — найдите способ разогнать Васильевский остров. Уничтожить их всех. И принести мне голову их главаря… Первыми с площади, пробираясь сквозь толпу, вылетели двое студентов. Первый — схвачен прямо на скамье медицинского университета, второй — задержан по прибытию в Петроград. Оба разделяли незавидную судьбу друг друга и без всякой подсказки держались рядом. Жизнь сама подсказала, что им лучше находиться рядом, когда гостя из далекой провинции зашвырнули в камеру, где помимо воров и «революционеров» находился студент-медик. — Что произошло? — слабым голосом спросил второй, убирая с лица промокшие темные пряди отросших в заточении волос. — Понятия не имею… Нас не казнили… И это определенно приятно, — ответил товарищ по несчастью. Он упер руки в бока, стараясь отдышаться, но не показывать некоторой слабости, огляделся, размышляя, куда кинуться в этом городе. Александровский сад? Надолго они там укроются? Пара дней? А дальше? Власть наверняка начнет облаву на тех, кого не поймает сейчас. Скрывшись за оградой, юноша наблюдал за толпой, которую эвакуировали инквизиторы. Можно направиться к окраинам. Укрыться в каком-нибудь монастыре. Там новую власть не жаловали. — Молодые люди, отдыхаем? Студенты обернулись. За их спиной стоял мужчина средних лет, облаченный в темную военную форму без знаков отличия. — А вы!.. Что!.. — приезжий опальный студент отскочил в сторону, не ожидая встречи с человеком военным. — Не беспокойтесь так, ребята, — военный поднял руку, улыбаясь. — Я — Александр, меня прислали друзья из… гвардии Ее Величества Императрицы Екатерины. — Подполковник! — вдруг воскликнул здешний юноша. — Я узнал вас! Неужто полковник Громов еще здесь? — в глазах его появился какой-то восторг. Будучи студентом, однажды он напросился на практику в гвардейский полк императрицы. И с восторгом вспоминал, как ему довелось лечить полковника Громова от похмелья. За «доброе лечение» ему в итоге выделили три метра мехового сукна из запасов на нужды гвардии. Это сукно позволило пережить зиму в заточении не только ему. — И собирается вытащить вас из этой заварушки, — Александр кивнул. — Надо спешить. За мной, — он кивнул в сторону пока еще пустующих закоулков сада. — Антон Кузнецов, — широко улыбнулся здешний студент на ходу, наконец-то чувствуя себя в относительной безопасности. — Сергей Стрельников, — поспешно представился второй, не разделяя настроя товарища. — Ну что, Антон Кузнецов и Сергей Стрельников… Считайте, что вам очень, очень повезло, — вдруг Шпилёв схватил одного из своих новых подопечных за шкирку, второго — за подол одежды, и нырнул через ворота в проулок к набережной. Они успели как раз вовремя, чтобы разминуться с отрядом инквизиции, уносящим с площади раненных в давке. — Что будет с остальными? — осторожно спросил Сергей, когда опасность миновала. — Я пришел не один, — успокоил его бывший гвардеец. — Вы же не думали, что такое важное мероприятие, как первая публичная казнь, не посетит оппозиция? — Александр тихо рассмеялся. — А… Куда мы теперь? — ненавязчиво поинтересовался Антон, пытаясь успокоить нервно колотящееся сердце. — На Васильевский остров, друзья. На Васильевский остров.