Этот дурацкий проект

Хартмут пришел домой, и вопящие близнецы тут же выкатились навстречу брату, он быстро скинул туфли, сумку и куртку и подхватил двоих сразу: — Вы чего не спите, сопливые? Из кухни выглянула мать: — Почему задержался, сынок? Обед остывает, иди мой руки. — Чего мелкие не спят? — Капризничают, сейчас уложу. — Дед еще на работе? — Конечно, у него сегодня четыре пары. Отец матери Фридрих Майер, дедушка Хартмута и его братьев, был заведующим кафедрой немецкой филологии, а также единственным другом Харта. Три года назад, когда стало известно, что Агнет беременна, да еще и двойней, и размещаться в трехкомнатной квартире будет проблематично, он выкупил соседнюю однушку, как раз выставленную на продажу. Хартмут предпочитал проводить свободное время у деда за неспешными рассказами о его детстве и юности в Сибири или же пофилософствовать о политике, экономике, либо о злобе дня — современной системе образования, обсудить недалекость одноклассников. Надо отметить, что Фридриха Августовича расстраивало отсутствие друзей у внука, его нежелание общаться с ровесниками. Хартмуту же беспокойство деда было совершенно непонятно, лично он не видел ничего странного в том, что общаться с дедушкой или отцом (в те редкие моменты, когда он приезжал из Германии) ему намного интереснее. Он неоднократно пытался объяснить это деду, но тот все равно считал, что общение с одногодками внуку нужно обязательно и ничего страшного, если друг не будет таким умным, как сам Хартмут, — в дружбе не это главное, главное, чтоб интересы были общие, да и просто посмеяться с кем-то вместе тоже немаловажно. Харт на это отвечал, что он хоть сейчас может посмеяться над любым из своих одноклассников, за редким исключением, но дед только качал головой, поясняя, что смеяться вместе или одному, да еще над кем-то — это совсем не одно и то же. Да и вообще, у Хартмута сейчас возраст такой — пора влюбленности, так почему бы ему не влюбиться в симпатичную девчонку и не проводить с ней свое свободное время вместо того, чтоб отвлекать старенького дедушку от отдыха? Но Харт не понимал, что значит «влюбиться». Как можно ни с того ни с сего влюбиться? В кого? В кого-то из девчонок в школе? А зачем? Ему этот «геморрой» точно не нужен. Да, когда-нибудь он женится на спокойной, покладистой девушке, заведет детишек, но пока подобная тема не затрагивала никаких струн в его душе. Хартмут переоделся, пообедал, сделал уроки и оплаченные задания, задумался над этим дурацким проектом, что дала директриса. Никаких путных идей в голову не приходило, нужно было дождаться деда из университета, может, он что посоветует, при этом Харт не сомневался, что Златоверхий голову свою ломать точно над этим не будет. Фридрих Августович, выслушав внука, сразу же сказал, что в школе есть завуч по внеклассной работе, так что желательно с ней всё согласовывать, да и неплохо привлечь ребят из других классов, начиная с младших. И опять о своём добавил: — Почему б тебе не присмотреться к этому парню, с которым вы проект вместе делать будете. Может, подружились бы? Друг тебе точно не помешал бы. — Деда, ты чего? С ним не то что дружить — общаться проблематично, разве что посадить его в клетку и тыкать палкой. *** На следующий день Айхгольц перед последним уроком подошел к Илье, возможно, надо было поздороваться, но прошло уже шесть уроков, и Хартмут решил, что уже поздновато это делать: — Ты думал над проектом? Илья, до этого бездумно пялившийся на цветок, подвешенный возле доски, перевел взгляд на Хартмута: — Нет. Поскольку Златоверхий на перемене не вышел, то в классе стояла почти звенящая тишина, изредка нарушаемая шелестом страниц или шорканьем ног под партой, поэтому разговор, каким бы тихим ни был, стал достоянием всех присутствующих. — Так может, после уроков обсудим мои идеи? В ответ такое же тихое: — Нет. Хартмут только плечами равнодушно пожал и в тишине класса под злым взглядом Зелинской (а кто ей виноват, что цена не подошла, а самой лень реферат делать?) вернулся на свое место. «Нет, так нет. Что, ему больше всех надо?» В конце концов, не директор, так отец заставит Илью этим заняться. Так и получилось: прошла неделя, и Златоверхий как-то остановил Хартмута, который как раз вышел из школьных ворот и направлялся к своему подъезду: — Садись, поговорим. Айхгольц влез на заднее сиденье джипа и спокойно посмотрел на Илью, тот сидел к нему спиной и даже не подумал обернуться. — Слушаю тебя, — ровно сказал Хартмут. — Это я тебя слушаю, — прожурчал Златоверхий. И как такой медовый голосок мог сочетаться с такой сволочной натурой? — Ладно… Предлагаю набросать план программы посещения нашей школы «высокой» комиссией, думаю, развлечений часа на полтора-два будет достаточно; когда план будет готов, согласовать его с завучем по внеклассной работе, тогда все шишки в случае чего достанутся ей, а не нам. — Хм, звучит неплохо, а что конкретно твоя программа развлечений предлагает? — Это нам как раз и нужно обсудить. — Можно поехать ко мне домой, — после некоторого раздумья высказался Илья, — или в кафе, — слегка скривившись, добавил он. — Лучше в кафе, — тут же согласился Хартмут, неизвестно, отвезут ли его потом обратно, а добираться самому общественным транспортом… — тут рядом есть неплохое, «Эдельвейс» называется. — В «Эдельвейс», — кинул Златоверхий водителю. Джип мягко затормозил у входа в кафе, и когда парни вышли, Николай отъехал на несколько метров дожидаться юного хозяина. В это время посетителей было немного и машин на стоянке, соответственно, тоже. Ребята присели на мягкие диванчики возле столика у окна. Это кафе нравилось Хартмуту своей выпечкой, мама тоже пекла постоянно, но в основном сдобу, а он любил безе с орехами и сливочным кремом, и здесь эти пирожные были просто изумительны. Вообще-то сейчас было обеденное время и кушать хотелось не по-детски, но тратить деньги на то, что он дома мог поесть бесплатно, смысла не было, поэтому Харт заказал любимый десерт и черный чай, хоть чай и жалко было покупать, но не водой же из крана запивать пирожное. Илья же на меню брезгливо скривился, а на официантку посмотрел так, что у нее слезы на глазах выступили от обиды. Заказывать он, естественно, ничего не стал, а только непроницаемым взглядом уставился на Хартмута. — Я думаю, что мы не должны отдуваться сами с этим проектом, — начал Айхгольц. — Нужно набросать примерную программу и привлечь других лицеистов, причем начиная с младшеклассников. Пусть малолетки стишки какие патриотические или про дружбу почитают, кто петь умеет, может песни в этой же тематике исполнить. Старшеклассники могут спеть на английском и немецком. — Они из Венгрии, — перебил Илья. — А мне пофиг, — отрезал Хартмут, — или, может, ты сам хочешь выучить что-нибудь на венгерском, тогда вперед. Илья, прищурившись, смотрел на Айхгольца, так бы и двинул ему, но тогда с этим дурацким проектом придется возиться самому. Хартмут смотрел в глаза — необычные светло-карие у зрачка и зеленые к краю радужки, притом сама радужка была обведена темно-коричневым ободком. Очень красивые глаза, вот только дикий, звериный взгляд пугал. — Я участвовать ни в чем не собираюсь, — медленно сказал Илья, — мы составим план по развлекательной части, подумаем, кого можно привлечь и отдадим завучу, пусть она заморачивается. — Согласен. Хорошо будет, если мы под каждым пунктом напишем, кто может его исполнить, а уж привлечь их будет ее задача. Хартмут доел пирожное, допил чай и аккуратно поставил чашку на блюдечко, все-таки после сытного обеда он получил бы больше удовольствия от десерта. — Сообщишь, когда все обмозгуешь, — Илья поднялся из-за стола и, плавно развернувшись, вышел из кафе. Харт задумчиво смотрел ему вслед, осознавая, что, судя по всему, Златоверхий вообще ничего с проектом делать не собирается, разве что выслушает какие-то идеи Хартмута. *** Свободного времени у Айхгольца было не так уж и много: подготовка к ДПА, домашки, выполнение оплачиваемых заданий, периодически возня с близнецами, общение с дедушкой, до проекта, данного директором, руки не доходили. Златоверхий тоже молчал. В классе кое-кто успел увидеть, что Хартмут садился в машину Ильи, и, естественно, поползли слухи и сплетни, правда, ползали они очень тихо и осторожно, чтоб Златоверхий не заметил. У Айхгольца же спрашивать было бессмысленно, все прекрасно знали, что на темы, не касающиеся домашних заданий, он разговаривать не станет. Время шло, и директрисса уже недвусмысленно намекала на результаты, в итоге, выбрав более-менее свободный вечер (дед задерживался на заседании кафедры), Хартмут набросал несколько вариантов программы и даже к некоторым пунктам подобрал подходящих исполнителей, из тех, кого он знал. А знал он, к сожалению, слишком мало учеников, разве что некоторых, кто из других классов ездил с ним на олимпиады, но годятся ли они для исполнения песен или постановок, было под вопросом. На большой перемене он подошел к Златоверхому и показал свои наброски, тот только взглядом скользнул и тихо молвил: — После уроков поедем ко мне. Харт недовольно поджал губы: ехать к Илье не было ни малейшего желания, но и альтернативы никакой. Не тащить же его к себе? Может, Златоверхий бы даже согласился, но Хартмут рисковать не хотел, все-таки дома маленькие дети, иди знай, как на них отреагирует этот придурок, еще пришибет кого-то из близнецов! *** Огромные черные ворота раздвинулись в стороны, и джип въехал в небольшой дворик, выложенный светло-серой тротуарной плиткой. Хартмут вышел из машины и огляделся: трехэтажный дом с широким каменным крыльцом был облицован темно-серой клинкерной плиткой под кирпич, явно ручной формовки. В дворике было очень тихо, что неудивительно, учитывая, что микрорайон, в котором находился дом, был застроен элитными особняками. С боков двор был засажен аккуратно подстриженными кустарниками, за которыми виднелись деревья: то ли парк, то ли сад. Илья прошел в дом, и Хартмут последовал за ним. В вестибюле — назвать это помещение прихожей или коридором не поворачивался язык — они разулись и сняли верхнюю одежду. Илья, как и следовало ожидать, домашней обуви не предложил, хотя и сам никаких тапок не надел. Хартмут поморщился: не слишком-то приятно ходить по чужим полам, пусть они и выглядят идеально чистыми, в одних носках. Илья молча пошел к лестнице и поднялся на второй этаж, Харт отправился следом, мельком оглянув оставшуюся на первом этаже гостиную и кусочек кухни-студии, видимый в арку, которая туда вела. Пока от дома Ильи у него создавалось впечатление тишины и пространства: нигде не было нагромождения мебели, дорогих ковров и какого-нибудь антиквариата — все было очень светлым и лаконичным. Комната Ильи была тому подтверждением: большая, светлая, под одной стеной двуспальная кровать и встроенный шкаф-купе, под другой возле окна — огромный письменный стол с шикарным компьютерным креслом, на столе ПК-моноблок фирмы Apple и ноутбук, в углу кадка с пальмой, в стене напротив кровати еще одна дверь, возможно, санузла. — Располагайся, — кивнув на стол, Илья прошел во вторую дверь, и Хартмут успел заметить, что оказался прав — это была ванная комната. Чем там занимался Илья, слышно не было, видимо, на комнатах стояла звукоизоляция. Хартмут пожал плечами и вынул из сумки несколько листов со своими наработками, Ильи всё не было, и он начал на отдельный лист выписывать окончательный вариант, на данный момент, конечно. Наконец, сумев составить то, что больше всего подходило, он удовлетворенно положил лист, исписанный аккуратным, почти каллиграфическим почерком на тоненькую стопку предыдущих попыток. Илья в одних спортивных штанах, на ходу вытирая голову, вошел в комнату и резко остановился, в глазах мелькнуло недоумение, похоже, он забыл, что у него в доме находился одноклассник. — Вот, — указал Харт на свою работу. Илья, мельком глянув на верхний вариант, безразлично пожал плечами и кинул мокрое полотенце сверху прямо на выпестованный труд Хартмута, тот, шикнув от возмущения, сдернул полотенце и швырнул его назад в Илью, но тонкая бумага уже успела промокнуть. Как же его выводил из себя этот придурок! Сдерживаться было всё сложнее. — Видно, мало тебя пороли в детстве, — процедил он, глядя на Илью. Тот замер и посмотрел с таким удивлением, словно с ним заговорил вазон с юккой, стоявший в углу. Его глаза странно заблестели, а красивые губы слегка приоткрылись. — Чем-то недоволен? — спросил Илья своим медовым голосом и небрежно бросил полотенце на то же место. — Твоим поведением! Думаю, к таким, как ты, воспитание ремнем и сейчас применимо, — Хартмут снова снял полотенце и опять бросил его в Илью. «Спокойно, Хартмут, спокойно, не выходи из себя, ты сможешь». Но как же за последний месяц Илья выводил его! Никогда в своей жизни он никого не ненавидел, но и тут эта сволочь отличилась. — Не указывай мне, немец, — растягивая слова, прошипел Илья. Его шепот жидким медом окатил Хартмута и отдался в каждом нервном окончании. Айхгольца никогда не смущало то, что он был немцем, и, казалось бы, какое может быть оскорбление в том, что Златоверхий так его назвал, ведь он и есть немец, наоборот, Хартмута всегда это радовало, ведь благодаря своей национальности он получал массу преимуществ, не здесь, конечно — в Германии, но Илья умудрился прошептать это таким тоном, что иначе как оскорблением это невозможно было расценить. — Дрянь! — Айхгольц вскочил из-за стола и толкнул Илью в плечо. Глаза того загорелись, а губы искривила странная улыбка, и он тихо повторил, изгибая бровь: — Немец. Харт, прошипев что-то невнятное, подскочил к Златоверхому и снова толкнул его, тот отступил на пару шагов и уперся ногами в кровать, снова повторив: — Немец. Очень светлые, почти белые, слегка вьющиеся, уложенные в аккуратную прическу волосы Хартмута растрепались, серые глаза полыхали. Еще один толчок, и Илья распластался на кровати. Айхгольц даже не заметил, как выхватил из шлевок своих брюк ремень и одним движением перевернул Илью на живот. — Дрянь! Какая же ты дрянь! — бормотал он, охаживая задницу Златоверхого ремнем. Где-то на ударе пятом до него дошло, что он делает и с кем. Он не сразу понял, что Илья не сопротивляется, а наоборот лежит расслабленный, лицом в подушку, как на массаже, и даже вроде бы издает какие-то подозрительные звуки, совсем не похожие на стоны боли. На автомате Хартмут еще ударил его пару раз, Илья как-то странно содрогнулся и протяжно застонал, стон был совсем тихим, но прошелся по нервным окончаниям Харта как по оголенным проводам. Он отступил от кровати, пальцы разжались, и ремень упал на пол. Хартмут в ужасе замер, горло сжалось, язык совершенно онемел, тело парализовало. Заметив, что Илья шевельнулся, Айхгольц зажмурился и затаил дыхание, он стоял так, пока мягко не хлопнула дверь в ванную. Только тогда Харт отмер и огляделся, Ильи в комнате не было. Первым порывом было запихнуть свои бумажки в сумку и бежать, но рациональная его часть прекрасно понимала, что от смерти не убежишь, а в том, что Златоверхий его будет убивать, он не сомневался. К тому же, убежав сейчас, он мог подставить свою семью. Поэтому Хартмут остался, обреченно стоя посреди комнаты и дожидаясь своего палача. Из ванной Илья вышел в одном полотенце, посмотрел на замершего Айхгольца и сказал, словно мед в хрусталь потек: — Почитай в интернете, как правильно пороть, не хочу, чтобы в следующий раз ты меня покалечил.