Госпожа Неудача. Шаг в Неведомое

— Я должна быть там — как ты не понимаешь, Кэт?! — отчаянно брыкалась я, силясь выбраться из крепких энергетических пут. — Уймись, Малахова, — грубо, на повышенном тоне, в ответ. — Сколько миль ты сегодня уже на барьере своём отмахала? Дунь на тебя — свалишься! Резерв на нуле! Обуза — не помощь. Вот кто ты сейчас. И, вопреки моей воле, глаза предательски защипало. — Я должна быть там, — выдохнула тихо, зная: услышат, но слушать не захотят. Они выше меня, сильнее меня, они не новообретшие недоучки. Но «я должна быть там» — единственный аргумент, единственно нужное желание. И других нет. Другие правильными не станут. Обратно в Москву Джейк мчался без сантиментов — не оборачиваясь и отдыха не давая совсем. Полёт не был волшебным танцем более. В зябких осенних сумерках он обратился гонкой на грани возможностей. Моих и его. Конечно же, я непозволительно отставала. Злило ли это Гилберта? Вспоминал ли о расстановке сил? Вряд ли. Что-то, неслышно для меня пролившееся из мембраны мобильного, мыслями его безраздельно владело. Говорить не успевали. Выжимая себя до предела, я изнурялась и физически. Больше, чем на тренировках. Больше, чем когда-либо. Но рта не раскрыла ни разу. Ровно до того момента, пока не оказалась заложницей собственной квартиры, будучи связанной по рукам и ногам разъяренной Кэтрин. Отчего мы решили, что опасность может грозить лишь нам? Отчего ограждали щитами себя только? Почему думали: в ближайшее время ничего страшного не случится? Наивные. Какие же наивные мы. Какие глупые. Размечтались, расслабились, первый звоночек пропустили — а платим не сами. Другие страдают за нас. «Дана на грани», — вот что выдохнул Карл дрожащим голосом в трубку. Вот что привело Кэт в состояние ярости. Вот что вынудило нас вернуться, а сейчас заставляло меня рваться, сопротивляясь, чтобы хоть немного подруге полезной быть. Ничего изощрённого, выдающегося, необычного. Ничего сложного — несколько энергетических ударов. Для обыкновенного человека — суть смерть. А тех, кто укрыть сумел бы, просто не оказалось рядом. — Пойми, Кристина, ты бессильна сейчас. Своим упрямством вредишь, не помогаешь, — присев рядом со мной, Джейк ласково погладил мои крепко стиснутые ладони. — Мы поможем ей, и всё будет в порядке — не сомневайся. А теперь пообещай мне, что, когда мы уйдём, выпьешь чашку чая и ляжешь спать. Хорошо? И, глядя в эти бесконечно прекрасные двухцветные глаза, я просто смиренно кивнула. — Ладно. Только помоги ей, Джейк. Но покорно приготовленный чай не лез в горло. Сжимая чашку двумя руками, я нервно мерила шагами комнату, снова и снова прокручивая в голове мысли о самом страшном. Вот он, третий раз, третья улыбка смерти. Выкарабкается ли Дина? Справятся ли ребята? И как мне самой жить с осознанием: если бы осталась в Москве, если бы не отдалась безрассудности… Если бы… Вот и наделали глупостей. Вот и стали беззаботными подростками. А что теперь? Пахнущую мятой жидкость без сожаления выплеснула в пустую раковину. «Успокойся, Малахова. Успокойся. Где твой вечный оптимизм?» Мерно тикали ходики. Старые ходики. Помню, перебираясь в город, я сняла их со стены в своей комнате, боясь отчего-то, что, если тикать им придётся в одиночестве, они соскучатся и замолчат. Любимый всегда, сейчас их монотонный звук заставлял переживать ещё больше, и, пошарив рукой под подушкой, я ткнула пультом в сторону телевизора так, будто злейшим врагам заряженным пистолетом грозила. «Не трогай меня», — воскликнул чёрный короб истеричным меццо и, выждав мгновение, резко вспыхнул. Уголки моих губ нервно дёрнулись. Так вот. Даже бездушная техника сегодня просит оставить её в покое — не закон ли подлости самый настоящий это? А на экране тем временем разворачивались действия бразильского сериала. Одного из тех, рьяными поклонницами которых являются все без исключения бабуси, в остальное время заседающие на скамеечках подле своих подъездов. Бьюсь об заклад: выйдя сейчас на улицу, ни одной особы старше шестидесяти лет в окрестностях не обнаружу. И, поднявшись с дивана, сощурилась, мысленно потянувшись к брошенной где-то на кухне куртке. Конечно, старшее поколение мне искать не хочется, а вот прогулка по вечернему городу лишней не станет. Тем более, что… …Чёрт бы побрал тебя, Джейкоб! Смело шагнув в окно, я всем телом впечаталась в упругую энергетическую завесу, пройти сквозь которую при всём своём желании не могла. Щит ставил тот, кто много меня сильнее, а значит, собственная квартира стала моей тюрьмой. До тех пор, пока кто-нибудь солнечный не смилостивится, даруя свободу. Было обидно. Обидно потому, что меня заперли, словно несмышлёным ребёнком была, от того, что не поверили. От того, что не доверяли. Но обида моя ровным счётом ничего не значила. Обида ровным счётом ничего изменить не смогла бы. И, обняв себя руками, я без сил рухнула на диван, пытаясь унять бушующий внутри шторм бесполезной мантрой: «Всё будет хорошо. Всё наладится. Всё будет прекрасно». Закрывая глаза, вздохнула. Хорошо хоть, что Анжелас не в городе. Или… нет. Была бы рядом сейчас — обеим наверняка стало бы легче. Интересно, чем сейчас занимается рыжик? И вдруг словно разряд пробежал по телу, будто молния ударом прожгла. Самовольно вырвавшись из груди, барьер потянулся куда-то далеко-далеко, крылом распахиваясь — мне стало дурно. Резкая боль пронзила живот. Невыносимая боль, жгучая, разрывающая внутренности на части. С судорожным вдохом я пополам согнулась, зубы стиснула… Перед глазами плыло, в голове шумело. Но откуда всё это? Чьё? Сосредоточься, Малахова, постарайся от боли отрешиться. Она не твоя! Не твоя. Но кому принадлежит тогда? Кто так мучительно умирает? Ответ пришёл раньше ярко вспыхнувшей в сознании картины. «Анжи». И он же вытолкнул из видения, оставив мне бессилие, панику и осознание: в далёком Петербурге моя сестра бьётся в агонии на широкой гостиничной постели с вонзённым в живот ножом, а я заперта в собственной квартире человеком, что печётся о моей безопасности, и ничего, ровным счётом ничего не могу сделать. Отрезанная от мира, лишённая какой бы то ни было связи, как до друзей докричусь, как сообщу: этой ночью помощь нужна не только Дане? Если не придумаю ничего, Анжи умрёт. Если не выберусь отсюда, всё будет кончено. А значит, в первую очередь нужно успокоиться. Настолько, чтобы более-менее здраво соображать. Вот первый вопрос: «Чувствует ли Джейк свой щит? Заметит ли, если, к примеру, башкой своей глупой начну о него стучать?» Однако так себе мысль, ведь о той защите, что ставлю сама, я круглосуточно не думаю. Поочерёдно набрав номера детей солнца, со злостью швырнула телефон на пол. Вне зоны действия сети. Ожидаемо, все вне зоны! И что я могу сделать?! Что могу сделать?! Что? Не знаю, какие бы ещё светлые мысли посетили глупую мою голову, продолжи я одинокие свои раздумья в подобном ключе, но тихий щелчок дверного замка, почти потерявшийся в создаваемом телевизором шуме, показался спасением и счастьем, на какое я и в самых прекрасных мечтах надеяться не смела. — Как ты здесь, узница? — гостем моим оказался Алекс. В комнату вошёл с фирменной своей улыбкой — и тотчас буквально с ног сметён был бурей по имени «я». — Что? Зачем? Куда ты меня тащишь? — возмущался, пытаясь выдернуть ладонь из моей цепкой хватки. — В Питер, — коротко бросила я. — Анжи в беде. Лишь поднявшись в подсвеченные огнями города небеса я наконец позволила себе успокоиться. Холодный осенний ветер трепал лёгкое домашнее платье, терзал волосы и беспощадно душу пытался выстудить, а я мчалась вперёд изо всех оставшихся в резерве сил, с трудом поспевая за безмолвной тенью Алекса. Теперь у меня и Анжи был шанс. Только бы в северную столицу добраться успели. Только бы Анжелас до прилёта нашего продержалась. Сейчас главное для меня — помочь ей. А уж потом я вопросы задам: Анжи, Джейкобу, себе и, самое главное, — Оскару. «Наша жизнь похожа на зебру». По всей видимости, именно этим руководствовались владельцы гостиницы, выбирая эскиз чёрно-белого интерьера. Чередуясь в цветах, узкие полосы одна за другой спускались с высокого потолка и, пересекая гладкие плитки пола, стремились в усыпанную мелкими светильниками высь. Обряженная в короткое красное платье девица лениво прохаживалась перед пустующими кожаными диванчиками, и лишь цокот её изящных туфелек нарушал повисшее в воздухе безмолвие. Полагая, что находится в одиночестве, молодая служительница то и дело распахивала рот в широком зевке, не давая себе труд прикрываться ладонью. — Что дальше? — шепнула я, дрожащей рукой цепляясь за предплечье Алекса. Последняя капля энергии иссякла ещё над пригородом, так что теперь колени подкашивались, и вид я имела весьма жалкий. Впрочем, созерцать сие мог только Гилберт, а нас обоих подобное сейчас ничуть не волновало. — Барьером отыщу, но, — сощурился, касаясь силы, — журнал полистай всё же. Это не пригодилось. Уже через минуту, забыв об усталости, мы мчались по лестнице вверх. Всё было, как в видении: просторная спальня, приглушённый свет, тёмно-синие обои на стенах и краснобокие яблоки, раскатившиеся по полу с опрокинутого стеклянного столика. Анжи лежала на постели в одном белье, беспомощно зажимая ладонями рану. Музыкальные пальцы её окрасились кровью, пот мешался с крупными слезами и тонкой струйкой слюны, стекавшей с уголка губ. — Жива, — судорожно выдохнула я, растерянно замирая на пороге. Ноги внезапно слушаться отказались — беспомощно опершись о косяк, тело медленно поползло вниз. — Только потому, что иная. — Алекса уже не было рядом. Неестественно спокойный, он опустился на колени подле просторной кровати. Красивые руки порхали в сантиметре над животом Анжелины — влево, вправо. Став иной, я больше не воспринимала применение барьера так, как прежде, но, сощурившись, заметить могла нити силы, тянущиеся от Алекса к Анжи — он лечил её, разделяя боль и повреждения пополам. — Серьёзно, — процедил сквозь зубы. Маска дрогнула, жилка забилась на лбу. — Мне помощь нужна. На мобильный Джейк не ответит. А за тобой следит всегда. Почувствует, если что-то… дура, стой! Но зазубренный осколок стекла уже ладонь рассёк наискось. Не серьёзно. Не страшно. Один раз, другой — и открыться, кричать мысленно, болью своей пространство поить, кормить досыта, каплями крови светлый ворс ковра портить. Если Джейк следит за мною — примчится, а раны старые и без того были. Вновь затянутся. Это не смертельно. Это не важно. Плевать. Они примчались так быстро, как сумели только – усталые, бледные, с поблёкшими ободками вокруг зрачков. И тотчас поняли всё. Молча накрыли ладонями плечи Алекса, силой делясь — и замерли. Лишь Джейк с непередаваемым выражением следил иногда за тем, как, разворошив аптечку, я привожу в порядок снова пострадавшие руки, да Кэт челюсти сжимала яростно, сдерживая неясно кому адресованный гнев. Ночь тянулась долго — ничто не менялось. Скрутившись на кресле в одной из комнат номера, я пыталась дремать, зная, что во сне резерв восстанавливается гораздо быстрее. Не выходило. Увы. Отвлёкшись на секунду, Алекс шепнул слабо, что теперь жизни Анжелас не грозит ничего, но запоздалая истерика накатила вновь, сбивая сердцебиение и дыхание. Мне нужен был отдых, вот только дать его я себе не могла. — Кристи, нам пора, — осторожное прикосновение к плечу почудилось ударом, и я дёрнулась, больно ударившись виском о деревянный подлокотник. Рядом, растрёпанный и усталый, стоял Джейк. — Пора улетать, — повторил тихонько, ласково, руку подал. – Кэт унесла Анжи. Ал остаётся — заметёт следы, иллюзиями управлять будет, а я помогу тебе. Выспалась хоть немного? — Н-нет, — пролепетала растерянно, с трудом разлепляя тяжёлые веки. — Ал… он… как он? — На ногах стоять может. Мы с Кэт разделили его долю. Шрамы у всех останутся. — И улыбнулся криво. — Ну же, идём, глупышка. Восстановлюсь — снова возьму твои руки в свои. Чего удумала? — Почему ты следишь за мной? — ответила вопросом на вопрос я, медленно поднимаясь. Ноги успели занеметь и слушались теперь с превеликим трудом, походя на бесполезные куски мяса. — Ты ведь госпожа неудача. — Он передёрнул плечами. — Да и… в какой-то степени я за тебя отвечаю. — Отвечаешь, — откликнулась грустным эхом. А что услышать хотела? На что надеялась, стоя с растрёпанными волосами в испачканном кровью домашнем платье цвета подвальной крысы? Что услышать хотела от человека, который только и делает, что разгребает массу моих проблем? Молчали. Подняв меня на руки осторожно, Джейк ощутимо вздрогнул: рана, пусть и поделенная многократно, давала о себе знать. Влекомая сквозь рассвет, я снова задремала. В голове вертелось много вопросов, впереди была масса дел, но организм, вымотанный до крайности переживаниями последних суток, брал своё, так что, крепко прижавшись к Гилберту, я позволила векам сомкнуться.