Госпожа Неудача. Шаг в Неведомое

Из кокона энергетических видений вырвалась мокрая и дрожащая, словно не на сумке сидела всё это время, а в короткой схватке живое участие принимала. Вырвалась — и вскочила. «Что они натворили? Что они натворили?!» — Бледный от усталости Карл дёрнул за руку: — Сядь! Куда ты? Я не ответила и слушать его не стала — схватила куртку, в окно метнулась, сжимая у горла ворот. Полечу к башне нового типа. Ведь ещё не должно быть поздно? С Джейком столкнулась в небе. — Натворили?! Натворили?! Натворили, герои чёртовы?! — взбешённой фурией закричала. Он смотрел на меня растерянно. — Кристи, да что случилось? — Ветер трепал наши волосы и одежду, но ни сил, ни желания ставить щит у обоих не находилось. Остатки группы маячили в арьергарде. Я видела спящую Дану, но: — Элеонора где? — Мяучет, полагаю, запертая в столе, — это на расстоянии вытянутой руки появился Алекс. Я всплеснула руками: — Какого чёрта? Меня наконец окружили члены «спасательной операции». Обыкновенные, самые человеческие глаза Анжи я выделила с особенной укоризной, а в ответ получила усталость и бесконечную пустоту. — Ты ведь не знаешь ничего, Криста. Так было нужно. Давай улетим и в безопасности всё тебе расскажем подробно? Чувствуя, как волна ярости с ужасом пополам медленно отступает, я, тем не менее, отрицательно головой качнула. — Мы с Карлом TV смотрели. Раньше, чем вы пришли. — И встрепенулась, ведомая единственно важным ощущением «спешить нужно»: — Вы применили свои таланты? Алекс, ты мне рассказывал. Нора теперь кошка? Да? Всё нужно вернуть обратно! — Рассказывал, — кивнул он, — но ты должна помнить: это необратимый процесс. — Необратимый… Необратимый? — закачалась из стороны в сторону голова Даны. Спасённая просыпалась, чтобы мою истерику в точности повторить. — Да что вы вообще знаете? — бессильно, заторможено говорила, сидя уже в студии. — Что вы знаете? — Руки Даны беспомощно описывали круги, и я видела, что с пальцев её срываются тонкие нити силы — Дану научили применять способности, но не объяснили, что их нужно сдерживать, чтобы обыкновенным людям не навредить. Это означало только одно: никто её отпускать и в живых оставлять надолго не собирался. — Мы с Норой бежать хотели. Сначала я вас ждала. Так долго ждала — почему вы не приходили?! — Хлюпнула носом. Внезапно, чтобы через пару мгновений снова призвать себя к нарочитой видимости спокойствия. — Такое вот у вас благо — загубить хорошего человека? Да чем вы тогда лучше? — Дин, это ошибка — знаешь? Бывает такое. — Мягкий голос Карла успеха не возымел. — Главное: ты вернулась. Её глаза внезапно пронзили яростью: — Какой ценой? Будь мы немного слабее, давно погибли бы. Любые эмоции спасённой сейчас выплёскивались неконтролируемо — ей самой это казалось естественным, как дыхание, но в любой момент могло стать катастрофой. — Как нам быть с этим? — успела я спросить Джейка, когда один за другим мы влетали в окно, горящее ровным, уютным светом. — Если не переучим, ты понимаешь, — бросил он полушёпотом, — убить придётся. Способности ведь нельзя отнимать надолго. А контролировать мы её постоянно не сможем. Это так же опасно, как с Кэт и Алексом. — Но ты ведь спасаешь их? — возразила я, и тотчас ответила одними губами самой себе: — Потому, что они дороже и ближе — родная кровь. Чёрт возьми, как же это несправедливо. В реальном времени Дана уже обессилено опиралась о стену. По всей видимости, для неё сомнамбулическое, всегда полусонное состояние стало привычным и не удивляло совсем. Но нам созерцать это было жалко и как-то страшно. — Улетаем, — скомандовал наконец Джейк, поняв, что больше никто говорить не будет. Сказать по чести, это короткое «улетаем» прозвучало скорее жалко. Джейк сомневался, Джейк ощущал вину, но ничего изменить не мог. Он возвращался к изначальному плану и пытался переступить происшедшее, забыть и оградиться от него максимально. У меня так почему-то не получилось. Бросив всех, с кем шли всегда плечом к плечу и спина к спине, я помчалась к башне нового типа — вытаскивать кошку-Нору. Зачем? Для чего? И как так получилось, что предприятие моё осталось абсолютно незамеченным всевидящими агентствами? Я просто влетела, отыскала, прижала к груди комочек и, перенёсшись в свою квартиру, долго баюкала животное на коленях. «Как же так? Как же так?» — мысленно вопрошала. «Всё хорошо? — услышала вдруг знакомым голосом в голове. Звучало настолько слабо, что сначала мне показалось: вообразила. Но кошка-Нора говорила-шептала где-то на самом краю сознания: — Сеть над городом. Будут катастрофы. Скоро. Отца остановите». — Постой. Объясни подробно? — заговорила невольно вслух. Но кошка вздохнула тихо — и что-то угасло в её глазах. Больше не было голоса. Больше Элеоноры не было. Отчего-то зная, как будет правильно, я оставила её невдалеке от родного дома. Казалось, как бы там ни было, она захочет оставаться рядом с отцом. Это было ужасно, но поднять руку и прервать такое существование у меня не хватило сил. Я улетала в Лондон. *** Когда из мглы рождается рассвет, в его руках как будто мира нет, как будто очертаний и границ не отыскать меж бархатных ресниц, меж крыльев чёрных — ночь вразлёт, в распад — без контуров, сомнений и преград, Вне времени, вне памяти и гроз. Рассвет во мгле как будто не всерьёз. *** Рассвет я встречала на маленьком балконе, прижимая к груди кулаки, спрятанные в широкие рукава мягкого розового халата. Переезд был спланирован и продуман, так что с самого начала было решено: Анжи будет жить неподалёку, но не рядом, как мы уже успели привыкнуть. В конце концов, квартиры здесь были почти у всех — Антону нашли подходящую холостяцкую берлогу, а сонно сопротивляющуюся Дану на неопределённый период приютили Гилберты. Мы не знали, что дальше будет, а произошедшее этой ночью точным ударом наметило раскол в нашем сплочённом, монолитом сплавленном коллективе. Лично я пока никого не хотела видеть. По крайней мере на целое мглистое, почти морозное утро, три чашки кофе, короткую песню и колкий ветер — я видеть никого не хотела. Мне физически ощутимо требовалось переварить, переосмыслить и пережить. Впервые за долгое время в нетленном, незыблемом одиночестве. Так ли это плохо на самом деле? Но, когда улица ожила лаем, гудками, шуршанием шин и сотнями человеческих голосов, я покинула своё добровольное изгнание. Никто метаний, терзаний и наших проблем не знал — и мы никому о них рассказывать не планировали, так что жизнь продолжалась — активная, как обычно. Группе умирать не пристало. Через три дня о возвращении «Morning Star» заговорили на радио и музыкальных телеканалах. Теперь нас называли «Tumbleweed». Мы новое прозвище оспаривать не пытались. «Перекати-поле» — всё же не худший из вариантов. Ещё наконец познакомились с третьим за время нашего существования руководством. Каролину и Эмму Трайс Джейкоб нашёл давно, так что ко времени прибытия группы в Лондон всё необходимое было не только обговорено, но и подписано, а ещё оплачено и пущено в оборот. Будучи не готовыми к любого рода активности, возвращение ознаменовали переизданием самого первого альбома с приятными бонус-треками проекта «Неотразимых». Но требовалось всё же как можно быстрее начать работу — ярко, так, чтобы запомнилось и долго обговаривалось, витая эхом над городом и далеко за его пределами. Увы, работать не выходило. Новая наша студия в день своего рождения была, вероятнее, гаражом. Вернее, тремя гаражами, ставшими на светлую дорогу градации. Лозунгом непрерывного развития стало объединение. Эволюционировать вместе оказалось гораздо проще и веселее. Не знаю, с какими перипетиями сталкиваются те, кто явно решил измениться к лучшему, но скажу, что нашим гаражам сие удалось на славу. Переступать порог светлого, просторного одноэтажного помещения было приятно, но как-то уж очень пусто и одиноко. Наших пожитков, от коих в Москве не знали, куда деваться, здесь для полноценного интерьера едва хватало. — Эх, хорошо! — восклицал Антон, сайгаком прыгая по углам — его, слабенького мужчину, в наши проблемы не посвящали. — Неплохо, неплохо, — бормотала Анжи то по-русски, то по-английски, чем выдавала крайнюю степень своего к происходящему безразличия. — Барабанщика у нас нет, вот что, — сокрушённо вздыхала я. — И бас-гитаристки, пожалуй, тоже. Но проблему Даны пыталась решить Мэган. «Дома сидишь, я знаю», — отобразилось уведомление на экране моего телефона. «Сижу», — быстро отстучала по клавишам, отправила и удалила тотчас, но Джейк сообщение успел всё равно прочесть. «Я уже под твоими окнами, — вспыхнуло тёмно-синим, — не держи на пороге гостя». Колебалась долго. Секунд, наверное, десять. Но здравый смысл всё-таки пересилил. — Привет, — улыбнулся Джейк уже в реальном своём присутствии, паря в сантиметре над подоконником. — Одевайся, красавица. Ты сегодня панда. Розовая кофейная панда. — Здравствуй, непрошенный и незваный, — насупилась, бросая в раковину пустую чашку — ей там с тремя точно такими же скучать однозначно не доведётся. — Я розовая недружелюбная панда. Он улыбнулся. Одними губами к сожалению улыбнулся — при тщательном осмотре в глазах я эмоций не обнаружила. — Значит превращайся в мою Кристину. Я буду гарцевать под твоими окнами, аке принц и конь — два в одном. Вечер сегодня тёплый, а я знаю такую чудесную булочную, где он ещё и до неприличия ароматный. — Неужели ты думаешь: я простила Элеонору? — крикнула навстречу ветру в распахнутое окно. «Прорываться любой ценой было изначально твоей инициативой», — отобразилось на экране мобильного. «Все хороши», — отправила и зачем-то незамедлительно удалила. «Что ж, я согласна вдыхать твой ароматный вечер». Макияж и вправду растёкся грустными чёрными кругами, подчёркивая красноту моих вообще-то зелёных глаз, но на милого, любимого всеми зверька я в домашнем халате и жёлтых тапках ни в коей мере не походила. Стало безумно стыдно. — Бигудей тебе, Малахова, для совершенства образа не хватает, — ругалась вслух, вытряхивая содержимое косметички. — Ты женщина или где? — И с головой зарывалась в шкаф. Джейкоб прождал меня около получаса. — Ты прекрасна, — галантно раскланялся. — Знаешь, хорошо, что я кофе не принёс в стакане, как собирался. — И извлёк из-за спины огромный железный термос. Я рассмеялась. — Прямо как обыкновенные люди. Ты почему просто барьером кофе не прикрываешь? — А ты почему копалась, как будто простая девушка? Действительно, почему… Мы не говорили, медленно бредя куда-то в направлении обещанных ароматов. Но вечер и без булочной пах по-зимнему изумительно. Тем не менее горькая, ноющая тоска обнимала сердце. Грея пальцы о крышку термоса, я от раза к разу представляла невольно маленькую белую кошку. — Как вы это делаете? — не выдержала наконец. — Делаем что? — Джейк не понял. Остановился. Вечер свернулся у его ног, заурчал, спрятался горстью в коже тёмно-синих перчаток… — То, что с Норой… Вы… — Захлебнувшись словами, сделала глоток — кофе оказался слишком горячим, вниз комком проскользнул, обжигая горло… — Это выходит за пределы разумного. Понимаешь? — Не выходит. — И первый сдобно-ванильный вестник ноздри пощекотал. — Это нереально сложная многоступенчатая силовая конструкция. Реальное тело полностью прячется — невидимость, неосязаемость и всё, что ты умеешь. На его месте создаётся качественный фантом — иллюзия, силовой каркас. А всё остальное — игра сознания. Так интересно… — Интересно?.. — Я остатками кофе не облилась едва. — А мне вот жутко. Джейк кивнул. — Мне, знаешь, жутко тоже. Но это талант — я с этим ничего не могу поделать. Таков наш способ самозащиты. Вроде и не убиваем, но всё равно… Противно это. Господи, как противно… — А если бы кто-то другой, я бы и не задумалась. Так ведь? — Ветер уже был так густо наполнен мягкими, горячими булками, что, казалось, их можно прямо из воздуха выхватывать и наслаждаться пушистым тестом с яблоками, корицей и золотисто-янтарным мёдом. — Да, это так, Кристина. Но так на войне случается. Надеюсь: теперь ты понимаешь, почему я был против открытой конфронтации с Александром? — Потому, что белого и чёрного на самом деле не существует. — Потому что, — кивнул, мягко, совсем уютно за плечи обнял. — Постарайся сейчас (нет, не забыть) — пережить это, насколько получится. Прими, как опыт, отведи этому место где-то в закромах памяти, но не оставляй камнем на сердце. Ладно. — И внезапно практически бежать вперёд вынудил: — ну же, поторопись! До закрытия булочной пять минут! Мне-то аромата достаточно, а ты раскаешься, если не попробуешь! И ещё кое-что, — добавил, наблюдая, как я извлекаю такое, как представлялось, яблочно-медовое чудо с орехами из шуршащего коричневого пакета, — Пока эти булки и этот вечер заставляют тебя улыбаться, ничто не потеряно. Всё наладится, всё перемелется. Вот увидишь.