Напиши свое имя на моем сердце

Шерлок крепко зажмуривается, но это не помогает. Такое чувство, будто уже вообще ничего не поможет. Не на пятый день. Ничего, кроме сна, а это — последнее, чего он хочет. Спустя семь часов будет вот уже сто двадцать часов, как он не спит. Это его лимит. Хотя нет. Если верить дневнику, он уже доходил однажды до девяти дней. На сто часов больше. Но, по словам Джона, за это он расплатился паранойей и психозом, вызванными галлюцинациями, которые он отказался описывать. Конечно же, Шерлок не помнит их, но догадывается, на что они были похожи. Вероятно, те же галлюцинации он видит и слышит прямо сейчас. — Просто убей себя. И на этот раз сделай это по-настоящему. Встряхнув головой, он открывает глаза и достаёт телефон. Четыре часа назад он отправил Джона домой, чтобы тот немного отдохнул, но сейчас уже жалеет об этом. Это, наверное, было лучшим решением на тот момент: Джон засыпал, сидя на стуле, и ещё одна ночь в Скотланд-Ярде только усугубила бы состояние его плеча. Он никогда не жаловался, но Шерлок улавливал это в каждом совершаемом им движении, понимал по напряжению, собирающемуся в уголках его глаз и рта. Джон, испытывающий боль, абсолютно не способствовал улучшению мыслительного процесса, поэтому Шерлок спорил с ним и упрашивал, и после данного им обещания, тот, наконец, сдался. И теперь, после того, как ему снова не удалось нормально поспать, он собирается вновь пересечь весь Лондон посреди ночи, чтобы вернуться к Шерлоку. Стиснув зубы, он выполняет своё обещание и набирает на телефоне только одно слово: Галлюцинации. И продолжает игнорировать Мориарти. Джон отвечает спустя секунду: Уже в пути. Раздраженный на самого себя, своё тело, мозг, ситуацию, весь мир, и, возможно, немного даже на самого Джона, Шерлок кладёт телефон обратно в карман и зарывается пальцами обеих рук в собственные волосы. — Всё ещё бегает за тобой, как собачка? Бедный Джон. Бедный, бедный Джон. Ты единственный, кто не может вспомнить, но он переживает одно и то же снова и снова, находясь рядом с тобой. Сколько же времени пройдёт, прежде чем ему надоест? — Этого не будет, — огрызается Шерлок, вспоминая слова на груди Джона. Маркер, а не татуировка, и Джон объяснил, почему, но что, если есть ещё одна причина отсутствия постоянства этой надписи? Что, если… Мориарти смеётся, раздаются его иллюзорные шаги, и они звучат словно бы всего в нескольких дюймах. — Ты уверен? — спрашивает он нараспев. — Точно-точно уверен? У тебя достаточно фактов, чтобы предвидеть, что он будет делать, а что — нет? Шерлок решительно поворачивается к нему спиной и смотрит на бумаги и фотографии, развешанные на стене, желая, наконец, уловить хоть какую-то связь между ними. — Этого не будет, — повторяет он более тихо, рассеянно поглаживая грудь двумя пальцами. Позади него ножка стула царапает пол, и Лестрейд просыпается. — А? Что? Ты… — Нет, я ещё не разобрался, — перебивает его Шерлок. — Почему бы тебе просто не пойти домой? Твой храп раздражает.  — Тсс, тсс! Он не храпел. Не говори, что он тоже твоя галлюцинация, Шерлок. Я думал, что между нами что-то особенное… — Я не храпел, — повторяет Лестрейд. Его стул снова царапает пол. Когда Лестрейд встаёт, его спина громко хрустит. Это заставляет Шерлока буквально почувствовать боль и в собственной спине тоже. Он бы и сам хотел присесть или прилечь, но боится, что если сделает это, то уснёт в ту же секунду. Тяжёлыми шагами инспектор подходит и встаёт рядом, скрестив руки на груди. Рукава закатаны, а сама рубашка знавала и лучшие времена. — Скажи мне, что ты видишь, — требует Шерлок. — Расскажи мне об этом деле так, словно я впервые о нём слышу. Лестрейд поворачивается к нему, хмурится, и его рот уже открывается для совершенно предсказуемого вопроса. Чёрт, Шерлок ведь сам напросился на это. Он просто чертовски устал. Мориарти снова смеётся позади них. — Я в порядке, — отвечает он грубо. — Я не засыпал и всё помню. Мне просто нужно что-то, что объединило бы всё это. Какой-то проблеск. Может, если я услышу, как ты описываешь это… Разочарованно пожав плечами, отворачивается от стены, но прежде, чем он успевает уйти, Лестрейд кладёт ему руку на плечо. — Шерлок… Насколько всё плохо? Он даже не пытается вырваться на свободу. — Джон уже в пути, — резко говорит он, пытаясь таким образом ответить на вопрос. — Я почти уверен, что он будет настаивать на том, что мне срочно нужно идти домой. Если и ты того же мнения, то я бы предпочёл поговорить о деле и попытаться поймать ваших убийц вместо того, чтобы обсуждать свои галлюцинации. Чёрт! Он не хотел говорить этого. В его дневнике, на верхней части страницы, посвящённой работе с Лестрейдом и другими ярдовцами, было правило: Никогда, никогда не говори о своих галлюцинациях. Они отправят тебя домой быстрее, чем ты успеешь сказать, что пошутил. Не то чтобы кто-то вообще мог поверить, что он станет шутить на эту конкретную тему. Или, возможно, Джон… — Ох, да ладно тебе, Шерлок. Ты знаешь, о чём это говорит. Нет ничего такого в том, чтобы признаться, что ты устал. Если ты поспишь несколько минут, это тебя не убьёт, не так ли? Хотя, знаешь, я за то, чтобы ты просто убил себя. Я ждал всё это время, когда же ты придёшь и пожмёшь мне руку, как и обещал. Ты ведь не нарушишь обещание, да? Я очень разочаруюсь, если ты так поступишь. Рука Лестрейда исчезает с его плеча, и Шерлок не знает, что чувствовать: облегчение или раздражение. Это прикосновение было не очень-то желанным, но оно так же являлось чем-то надёжным, настоящим, за что можно было цепляться. Он готовится услышать выговор от Лестрейда, одновременно задумываясь, стоит ли ему ждать Джона здесь или снаружи. Но вместо того, чтобы просить его уйти, инспектор спрашивает: — Почему ты сказал «убийцы», во множественном числе? Разбирая всё это, я думал, что причастен один человек. Что я пропустил? Первым инстинктом Шерлока было — выдать что-нибудь дерзкое и сказать, что он, должно быть, ослышался. Но когда он мысленно воспроизводит свои собственные слова, то понимает, что действительно сказал «убийцы», хоть и так же, как и Лестрейд, думал, что трёх жертв убил один человек. — Просто, — хихикает Мориарти в углу комнаты. — Т-а-а-а-к просто. Тебе понадобилась целая вечность, чтобы понять, хотя на самом деле всё было настолько очевидно! Подумай о потерянном времени. Ты мог разобраться ещё два дня назад, и эти два дня провести со своей собачкой. Достаточно ли внимания ты ему уделял, Шерлок? Заметил ли, как сильно он тоскует по тебе? Он так, так старается позволить тебе играть, но, ох, он тоже хочет играть, только в совсем другие игры. Как ты думаешь, он позволит себе прикоснуться к тебе сегодня ночью, или будет настаивать, чтобы ты как можно скорее заснул? Бедный Джон, ему снова придётся дрочить в душе, а ты притворяешься, будто не знаешь, что… — Заткнись-заткнись-заткнись! Шерлок сжимает кулаки в волосах, пока боль не начинает отвлекать его, заглушая этот ненавистный голос, продолжающий выплёвывать все его страхи, запрятанные на задворках разума. Смутно он слышит, как Лестрейд обеспокоенно зовёт его по имени, но Шерлок игнорирует и его тоже, фокусируясь на жертвах, местах преступлениях, свидетельствах, свидетелях, на всех тех уликах, которые он собрал за последние четыре с половиной дня, на подсказках, уже суммируемых его подсознанием, чтобы найти число больше одного. Его глаза резко распахиваются. — О! Очевидно. Слишком очевидно. Если бы он не был таким уставшим, то понял бы это давным-давно. Когда он поворачивается к Лестрейду, ему почти хочется накричать на него. В отличие от самого Шерлока, его мозг не поврежден, и он успел немного поспать, пусть и не столько, сколько хотел. Каково оправдание тому, что он не смог разобраться? Он не кричит, но не съязвить один-два раза не может. Или, может, чуть больше этого. Лестрейд спокойно принимает все оскорбления и подгоняет Шерлока, когда тот перестаёт объяснять. Под конец, когда Шерлок уже собирается назвать убийц, Лестрейд перебивает его. — Сёстры! — восклицает он, звуча при этом одновременно и сбитым с толку, и раздражённым. — Как я мог этого не заметить? — Сёстры, — повторяет Шерлок, шарф уже обмотан вокруг его шеи, когда он забирает своё пальто со спинки стула. — Я бы попросил тебя сообщить об аресте, но сомневаюсь, что это дело будет волновать меня так долго. Он уже подходит к двери, но Лестрейд останавливает его. — Шерлок. Пытаясь скрыть свою усталость, Шерлок бросает на него взгляд. — Я ценю твою помощь, — немного неуверенно произносит инспектор. — Я должен говорить это чаще, но я правда… — Даже если ты будешь говорить это каждый день, — перебивает его Шерлок, — для меня всё равно ничего не изменится. Лестрейд морщится. — Я знаю. Но я просто… Он вздыхает. И не может посмотреть Шерлоку в глаза, но это даже к лучшему. Шерлоку не нужна жалость. Лестрейд подхватывает свою куртку со стола, до этого сложенную и использованную в качестве подушки, и рукой указывает на дверь, прежде чем надеть её. — Я пойду с тобой. Арест может немного подождать. — Я просто подожду снаружи, — говорит Шерлок, закатывая глаза. — Мне не нужен телохранитель. — Ты не единственный, кто дал обещание Джону. В любом случае, мне нужно покурить. Они спускаются в тишине. Шерлок хочет спросить у Лестрейда, когда тот успел вернуться к старой привычке, но боится, что уже спрашивал об этом, снова и снова, а ведь он по-прежнему ненавидит повторяться. Поэтому продолжает молчать и не спрашивает, не начал ли он сам курить. Вряд ли: Джон не даёт ему сигареты, и было бы бесполезно пытаться припрятать их на потом. Выйдя на улицу, Лестрейд прислоняется спиной к ближайшей стене, и Шерлок еле сдерживается, чтобы не сделать тоже самое. Он заставляет себя стоять. Даже при таком холодным воздухе, наполняющем его легкие, обжигающем его щёки и заставляющем подрагивать, бодрствовать в такси будет достаточно сложно. Но он должен. Он должен вернуться домой, написать о расследовании в дневнике, а потом Джон. Позаботиться о Джоне. Быть хорошим для Джона. Убедиться, что… — Ты всё ещё видишь это? — внезапно спрашивает Лестрейд. — Или слышишь? Голова Шерлока дёргается. — Что? Его удивляет не столько сам вопрос, сколько осознание, что он действительно больше не видит и не слышит Мориарти. Ему страшно думать об этом слишком много и удивляться, почему; ему страшно, что Мориарти вернётся. Лестрейд выдыхает голубоватый дым. — Твои галлюцинации. Ты сказал заткнуться, так что я подумал, что ты слышал что-то. Ты не смотрел в угол комнаты, так что ты ещё и видел это. Или всё ещё видишь. Что это, Шерлок? Может, ты хочешь поговорить об этом сейчас, после того, как мы закончили расследование? Шерлок качает головой, собираясь пропустить эту тему, но он не может не спросить: — Ты уже спрашивал об этом раньше? Лестрейд кивает, в очередной раз затягиваясь сигаретой. — Полагаю, я никогда не отвечал, иначе бы ты не стал спрашивать. — Или, может быть, ты отвечал, — возражает Лестрейд. — Но я просто хочу узнать, не те ли это галлюцинации, что были в прошлый раз. Шерлок фыркает. — Нет, я не мог. Я бы не… Он замирает, когда мысль приходит к нему. Он не рассказывал Лестрейду или кому-либо ещё, что видит Мориарти, который говорит ему убить себя, и он не записывал это в дневник, который Джон, возможно, читает. Хоть он и сказал, что не делает этого, но как Шерлок может быть уверен в этом? И он даже не хочет зашифровывать эти записи, потому что это будет первым, что он прочтёт, когда проснётся в следующий раз, а после прочтения сможет сам воссоздать эти же галлюцинации. Но если он оставит подсказку через Лестрейда, то получится узнать, прав ли он был насчёт того, что каждый раз видит одно и то же. Он задумывается на секунду; не трудно догадаться, что эта подсказка будет достаточно непонятной для других, но вполне ясной для него самого. — В следующий раз, когда я скажу про галлюцинации, — говорит он, достаточно близко склонившись к Лестрейду, чтобы вдохнуть табачного дыма и понять, что нет, он не вернулся к курению. — Мне нужно, чтобы ты чётко сказал мне одну вещь. Ты внимательно слушаешь? Лестрейд немного выпрямляется и кивает. — Может, мне стоит это записать? Шерлок нетерпеливо взмахивает рукой. — Если тебе нужно. Просто скажи: «Ты пожимаешь руки в аду?» Нахмурившись, Лестрейд повторяет слова. Видно, что он хочет спросить об их значении, но прежде, чем он успевает сказать что-либо ещё, раздаётся голос Джона. — Ну что, готов вернуться домой? Не потрудившись даже попрощаться с Лестрейдом, Шерлок оборачивается. Джон стоит у открытой двери кэба. Его взгляд уставший, под глазами залегли глубокие тени, но он мягко улыбается. Не задумываясь, Шерлок улыбается в ответ. — Звучит превосходно, — отвечает он, забираясь в такси. Джон следует за ним, тихо попрощавшись с Лестрейдом и ещё более тихо сказав: — Три дня. Если инспектор и отвечает, Шерлок этого не слышит. Он не спрашивает Джона, что это значит. Очевидно: Лестрейд не будет звонить и предлагать другие дела около трёх дней, чтобы он мог нормально отдохнуть. Шерлок закусывает внутреннюю сторону щеки, заглушая протест. Нужно хорошенько выспаться, он и сам это знает. Просто он хочет, чтобы не было нужды так старательно оберегать его. — И кем оказался убийца? — спрашивает Джон после того, как просит водителя отвезти их обратно на Бейкер-стрит. Он сидит на середине заднего сиденья, его нога прижата к ноге Шерлока. Они сидели в такси именно так все эти пять дней, но он всё ещё чувствует себя странно. Странно, приятно и удивительно знакомо. Словно нога Шерлока помнит это ощущение от соприкосновения, когда его разум утверждает, что всё это происходит впервые. — Сёстры, — отвечает Шерлок, и продолжает рассказывать Джону всё, даже то, что тот уже и так знает, потому что если он остановится, то сразу же уснет, а это не должно произойти, не сейчас. — Ты потрясающий, — шепчет Джон, когда Шерлок замолкает. — Ты знаешь это? — Даже если и знал, то, должно быть, забыл, — отвечает Шерлок невозмутимым тоном, а затем слегка улыбается, чтобы показать Джону, что он всего лишь дразнит его. — Видимо, ты говоришь это недостаточно часто. Привыкли к моему великолепию, доктор Ватсон? Джон смеётся и берёт Шерлока за руку, слегка сжимая её. — Чёрт, это вряд ли. Тебе просто нравится слышать это слишком часто ради собственного удовольствия, поэтому я должен себя сдерживать. Но Шерлок не слушает. Он смотрит на руку Джона, сжимающую его собственную так, словно это самая естественная вещь в мире. Может, так и есть. Слова, набитые на его груди, несомненно намекают, что это происходит довольно часто. Но за последние пять дней подобное не случилось ни разу, и для Шерлока это — первый раз, когда они взялись за руки, начиная с того момента с наручниками, который произошёл, как ему кажется, целую вечность назад. — Шерлок? — осторожно спрашивает Джон, сжимая его руку чуть сильнее. — Всё в порядке? Шерлок нерешительно кивает один раз, а затем и ещё, но уже более уверенно. — Всё отлично. Мне просто интересно, почему ты не делал этого до сих пор. Джон снова смеётся. — Ты был занят расследованием, идиот. Звучит так, словно у них уже был похожий разговор — разговор, в котором Шерлок, вероятно, сказал что-то вроде: Ты слишком отвлекаешь, поэтому тебе придётся воздержаться от этого, пока я работаю. — Дело закрыто, — говорит Шерлок, и его голос звучит странно и грубо. — Я знаю, — отвечает Джон, улыбаясь. Его рука перемещается, переворачивается, и теперь они соприкасаются ладонь к ладони, и их пальцы переплетены. Его тёплая нога прижимается к Шерлоку. И если бы Шерлок верил в бога, он бы поблагодарил его, её или их за то, что он уже может видеть дверь 221В на расстоянии.