Sexual harassment

Бывают ситуации, в которых мы не действуем исходя из правил или логики, но в которых подчиняемся эфемерной, не поддающейся изучению и тестам британских учёных интуиции. Геллерт с загадочным миром человеческой психики имел связь исключительно метафорическую. То есть он где-то слышал, что сознание человека до конца не изучено, но собственное знал от и до. Геллерт мог бы ввести Зигмунда Фрейда в ступор абсолютно беззастенчивым признанием своих желаний, он вообще имел очень призрачное представление о понятии «стыд». Тем не менее, этим утром, проворочавшись всю ночь без сна и уловив исключительно интуитивный порыв, Геллерт сорвался с места и взял низкий старт на Манхэттен. Сейчас этот остров казался Геллерту самым прекрасным на свете: там был самый свежий воздух и самая зелёная трава, и самые красивые люди, и дома, и ещё там жил самый замечательный Персиваль Грейвз… Геллерт понятия не имел, чем оправдает своё появление на чужом пороге без приглашения в шестом часу утра, но сейчас это казалось мелочью. * — Нет, завтра — это не последний срок, последний срок — вчера! — Персиваль придерживал трубку плечом, перелистывая в руках ежедневник. Мистер Грейвз умело пользовался искусством дипломатии, а лучше всего ему давались приёмы устрашения и злоупотребления властью. Не нужно сразу записывать на его счёт все грехи человечества — он варился в мире бизнеса и играл по правилам, по которым играли все, и эти правила предполагали давление для достижения целей как нечто естественное. — Я передавал запрос через секретаря ещё неделю назад, и если положительный ответ не будет лежать у меня на столе к вечеру, я лично устрою вам увольнение без рекомендаций. Мог ли Грейвз разбрасываться такими угрозами в адрес помощников других фирм? Да. Работало ли это? Безупречно. Было ли это честно по отношению к ним? Определённо — нет. В отношениях босс-подчинённый Нью-Йорк был ретроградом, не слыхавшем об отмене рабства в 1865 году. И Грейвз послушно занимал своё место в пищевой цепочке, закусывая секретарями и молодыми помощниками каждое утро. Звонок в дверь не заставил Персиваля удивлённо вздрогнуть, он только раздражённо хлопнул ладонью по кухонному столу и недовольно поднялся с места. На пороге стоял сияющий во все тридцать два зуба Геллерт, что Грейвза тоже не удивило, но заставило сердце сжаться и ухнуть на уровень желудка. Он отошёл в сторону, давая гостю пройти. Гриндевальд переступил порог, и не успел он поприветствовать хозяина или отвесить ему немного пошловатый, но зато абсолютно искренний, комплимент, как Персиваль хлопнул дверью и развернулся к нему спиной, рукой показывая следовать за ним и полностью отдавая своё внимание телефонному разговору. — Я понимаю, что у вас сроки, но летняя коллекция готова сейчас, мы не сможем пустить её в тираж осенью. Геллерт почти слышал металлический скрежет зубов между предложениями и радовался, что злость мистера Грейвза этим солнечным утро повернула свой лик не в его сторону. Персиваль, растолковывая прописные истины своему собеседнику, не забыл о гостеприимстве и придвинул в сторону Геллерта стакан с молоком и тарелку свежего курабье. Геллерт перевёл выразительный взгляд с молока на гостеприимного хозяина. Он не замечал у себя ушей и хвоста, а потому предпочитал благородный и абсолютно не зависящий от времени суток напиток — виски. Геллерт одним пальцем отодвинул от себя стакан, но от печенья не отказался. — Это Версаче и Вествуд, вы просто не представляете, какие убытки понесёте, — зло процедил Грейвз и отвернулся спиной к Геллерту. Геллерт не представлял, на другом конце телефона, видимо, тоже не представляли, бедный Персиваль был окружён идиотами. — Нет, я имею в виду не только деньги, я… — Грейвз запнулся, он почувствовал тёплые, успокаивающе ладони, оглаживающие спину и мягкие губы на загривке. — Я также имею в виду ваш имидж… Геллерт медленно наступал, как медведь, придавливая жертву собой. Он неторопливо ласкал губами шею и, чуть оттянув вниз ворот мягкой домашней футболки, оставил пару поцелуев по позвоночнику вниз. Тело Грейвза переполняли мурашки, он прикрыл глаза, крепче сжимая в руках телефон. — Вы можете перенести юношеский показ на два месяца, он не зависит от сезона в отличие от нас. Да, именно так… — выдохнул Грейвз. Геллерт с нажимом огладил его бёдра, настойчиво игнорируя ширинку, где постепенно затягивался тугой узел возбуждения, его губы ни на секунду не отрывались от шеи. — Я вам перезвоню, — выпалил Грейвз, почувствовав чужое возбуждение на уровне своих ягодиц, и отбросил телефон в сторону. — Геллерт, — хрипло позвал Грейвз. — Да, — послушно отозвался Геллерт и зарылся носом в чужие волосы на затылке. — Зачем ты это делаешь? — Протягиваю руку помощи, — лёгкая усмешка, и острые зубы прикусили шею, усиливая эффект — чужая рука неторопливо спустилась ниже, массируя сквозь мягкую ткань домашних штанов полунапряжённый член. — Хорошо, — Грейвз почти сдался. — Мы сделаем это, и ты уйдёшь… Пять слов, произнесённых хриплым шёпотом на грани слышимости, возымели эффект отрезвляющего душа Шарко. Геллерт распахнул глаза и сделал полшага назад. — Почему уйду? — он подозрительно сощурился. Грейвз повернулся к нему лицом: — Мне казалось, ты всегда так делаешь. — То есть, трахнулись и разбежались? — в глазах Геллерта плескалось праведное негодование, хотя он прекрасно знал, что Персиваль прав на его счёт, но он ещё никогда в жизни не чувствовал за это обиду. Жизненные ценности Гриндевальда терпели крах прямо на глазах, он с ужасом наблюдал за катастрофой и ничего не мог сделать, потому бил тревогу, противореча самому себе. Грейвз немного смутился. Как же иногда трудно подобрать верные слова: — Мы ничего друг о друге не знаем, мы знакомы всего несколько недель, и это может быть просто секс… — Я сегодня абсолютно свободен, а ты? — вдруг спросил Геллерт и опустился на стул позади себя. Если бы Грейвз не предложил сам, возможно, Геллерт так бы и сделал: получил желаемое и просто ушёл. Или нет? — Свободен, — осторожно ответил Грейвз. — Значит, у нас есть время узнать друг друга. От хитрой улыбки Геллерта Грейвзу стало не по себе. * — Я родился в Польше, куда мои родители эмигрировали из Венгрии, моя мать-француженка умерла при родах. Отец, разнорабочий, подался в Штаты на заработки. До семи лет я исколесил с ним всё южное побережье, познав прелести американских мотелей на заправках и отцовского ремня, — оттараторил Геллерт и опрокинул в себя стопку текилы. — Твоя очередь, — он протянул Грейвзу его порцию напитка и лайм. Тот тяжел вздохнул, принимая правила игры: — Я родился в ортодоксальной католической семье. — Господи, — Геллерт поёжился, как будто речь шла о страшном заболевании. — У тебя было тяжёлое детство. — О да, — Перси не стал спорить. — Отец преподавал в школе для мальчиков, мать домохозяйка. Они и сейчас так живут, — Грейвз уже приготовился осушить свою стопку, но Геллерт его остановил: — Нет, этого недостаточно! — он протестующе замотал головой. — Мне нужны пикантные подробности. Отец тебя бил, мать гуляла на сторону с приходским священником или тебя растлил дядя? — глаза Геллерта светились надеждой. Персиваль рассмеялся. — Ничего такого, даже отец не бил. Я был идеальным ребёнком, — он задумчиво посмотрел куда-то сквозь Геллерта. — Мне запрещали жаловаться, плакать или капризничать, потому что в нашей семье было одно понятие — слабостью легко воспользоваться. Отец любил повторять: «Никогда не показывай другим свою кровь», — Грейвз замолчал и опрокинул в себя стопку, отправляя следом ломтик лайма. Гриндевальд молчал, медленно осознавая сказанное. — За счастливое детство, — подытожил Грейвз и опрокинул следом вторую. — Учёбу я не закончил, — Геллерт снова начал первым. — Бросил два колледжа, из третьего меня выгнали за неуважительное отношение к преподавателю, — он заговорщицки понизил голос: — Мне не стоило спать с профессором… — Он или она? — отстранёно поинтересовался Грейвз. — Она. — Не знаю, мне это помогло закончить Гарвард, — Перси пожал плечами, как будто говорил о чём-то заурядном. — Ты спал с профессором? — мировоззрение Геллерта дало трещину, его глаза удивлённо округлились. — Да, история права. — Он или она? — осторожно вернул вопрос Геллерт. Грейвз загадочно улыбнулся: — Он. — Постой, — Гриндевальд весь вскинулся от возмущения. — В одну из наших первых встреч ты сказал мне, что не гомосексуалист. — Это было очень давно, и мы никогда не занимались сексом, — попытался объяснить Персиваль. В отличие от Геллерта, ему чувство стыда было не чуждо: — Есть множество других способов, ну… достичь… — Я понял, — Геллерт поднял руки вверх, — можешь не объяснять. Избавь меня от интимных подробностей своей юности. Грейвз самодовольно хмыкнул, алкоголь через кровь постепенно добирался до мозга и развязывал язык. Спустя три часа употребления текилы и двух больших пицц с ананасами и охотничьими колбасками разговор плавно и незаметно завернул в сторону нетленных шедевров кинематографа. — Тебе не нравится Тарантино? — Удивлённо и почти обиженно воскликнул Геллерт. — Тарантино — это сама жизнь! — Если твоя жизнь — это бесконечные перестрелки, шутки про член и шлюхи, хотя постой, — Грейвз изобразил задумчивость, — кроме перестрелок — это же действительно твоя жизнь! — Ты переступил черту, мой друг, — беззлобно рассмеялся Геллерт. — Дай угадаю, а твой любимый фильм - это что-нибудь из чёрно-белого кинематографа, обязательно про любовь… — теперь была его очередь изображать задумчивость и усиленную работу мысли. — «Римские каникулы»! — Если ты скажешь что-нибудь плохое в адрес Одри Хепбёрн, я тебя ударю, — предупредил Грейвз, он держался уверенно, но мутный блеск в глазах его выдавал. — Не могу сказать ничего плохого, — Геллерт искренне приложил руку к груди. — Она просто замечательная. В детстве я хранил её фото из журналов, ну, сам знаешь для чего… Грейвз, полный решимости, собрался исполнить обещание, защищая честь Одри, но гравитация резко велела ему прилечь, и справедливости не было суждено восторжествовать. Геллерт аккуратно опустился рядом. Они лежали на тёплом полу с подогревом в окружении картонных коробок из-под пиццы и маленьких пустых бутылочек из-под текилы. Они были почти что абсолютно счастливы. — Сочувствую, что Альбус решил сыграть свадьбу, — вдруг нарушил тишину Грейвз. Геллерт удивлённо повернул голову в его сторону, но промолчал. Тогда Грейвз продолжил: — Я знаю, что ты желаешь ему счастья и рад за него. Но наверняка какая-то часть тебя злится, как будто он тебя бросает, — вот так просто, после шуток про кино Персиваль добрался до самого сокровенного. — Я просто хочу сказать, что эта злость нормальна, любой бы на твоём месте немного злился, не стоит думать, будто это из-за того, что ты… — Сволочь? — охотно подсказал Геллерт. — Да, — хмуро согласился Грейвз. Больше они эту тему не поднимали. Персиваль Грейвз был не только счастливым обладателем роскошной квартиры на Манхэттене, вторым его достоянием была винтажная коллекция виниловых пластинок. В основном на круглых чёрных дисках покоились записи великих джазменов: Рэй Чарльз, Вулф, Армстронг, но здесь были и Билли Холлидей, и Нина Симон, и Джун Кристи. Больше всех Геллерту понравился Хаулин Вулф. Его хриплые волчьи завывания отлично ложились на разогретое алкоголем сознание. — На самом деле мне понравилась твоя книга, — признался Грейвз, выпуская клубы табачного дыма через нос. Они стояли возле раскрытого настежь окна, позади них тихо урчал, разливаясь золотыми потоками, саксофон. — Продолжай, — Геллерт одобрительно обнял его за талию, притягивая к себе. Ему безумно нравилось, что они дошли до той стадии, когда он мог просто подойти и коснуться его или даже поцеловать, не встретив сопротивления. — Хороший стиль, хороший сюжет, — продолжил Грейвз после короткого поцелуя. — Но в ней нет романтической линии, нет чувств. Геллерт недовольно нахмурился. — Теперь я понимаю, что во многом она автобиографична, — Грейвз решил бить до конца, — а значит, ты не описываешь то, чего не переживаешь сам. — Я тебя понял, — кивнул Геллерт и отстранился. — Давай не будем об этом. В девять вечера они спустились вниз в небольшое кафе, поужинать двойным сэндвичем с курицей и выпить пару кружек чая из пластиковых стаканчиков. — А как вы познакомились с Альбусом? — Грейвз всё-таки решил задать мучивший его с того вечера вопрос. Он впился заинтересованным взглядом во взъерошенного Геллерта напротив, который только приготовился взяться за свою еду и теперь укоризненно смотрел на него в ответ. — Десять лет назад я отправлял свою книгу для рецензий и правок всем профессорам филологических факультетов в Нью-Йорке, и только он мне ответил, — улыбнулся Геллерт. — Потом посоветовал меня одному научному издательству. Там я не прижился, но зато завёл нужных знакомых и через них прорвался на глянцевые страницы. А дальше ты можешь прочитать о моей карьере в Википедии, — отмахнулся Геллерт и, наконец, накинулся на свой сэндвич, давая понять, что больше обсуждать их дружбу незачем. Поужинав, они поднялись обратно и раскрыли бутылку виски, цена которого, Геллерт был в этом уверен, больше походила на серийный номер. — Я был чемпионом Гарварда по игре в гольф, — заявил Грейвз. Раз уж у них был день откровений, то он решил в обязательном порядке выложить на стол самые привлекательные карты из колоды своей биографии. — Да ты спортсмен, — насмешливо протянул Геллерт, вытаскивая лёд из морозильника. Он уже чувствовал себя, как дома. — Между прочим гольф, как и бильярд, требует логического мышления и математического расчёта, — заметил Перси. — Гольф — это газон и травка, — Геллерт бросил пару прозрачных кубиков себе в стакан. — Я всё детство играл в футбол и был лучшим нападающим — вот это спорт. Грейвз очень нехорошо сощурился, дело приближалось к спору, разрешить который можно было только на практике. — Это плохая идея, — проворчал Геллерт, переводя взгляд с выстроенной в конце коридора пирамидки из стеклянных стопок на Грейвза с клюшкой в руках. Персиваль долго пристраивался, после непрерывного употребления алкоголя в течение четырнадцати часов сосредоточиться было трудно. Наконец, он отвёл клюшку в сторону, делая замах с запасом, чтобы в последний момент погасить удар, и именно в этот момент Геллерт хлопнул в ладоши и со всей дури закричал: «ОСТОРОЖНО!». Всё произошло в одно мгновение: рука дрогнула, пластмассовый шарик полетел по воздуху, вместо того, чтобы покатиться по земле, отскочил от стены и прицельно влетел в тонкую стеклянную перегородку, заменяющую дверцу шкафу в прихожей. Послышался оглушительный звон, Грейвз в последний момент успел отскочить в сторону. — Класс, — одобрил Гриндевальд, — такой спорт мне нравится. * До дома Геллерт добрался только во втором часу ночи, голова гудела от жуткого похмелья: Грейвз пил гораздо больше Геллерта и чудесным образом не пьянел, хотя Геллерт всегда считал, что его возможности в этом плане обширны. Рухнув на кровать, не раздеваясь, он первым делом включил телефон. Автоответчик был переполнен сообщениями от Альбуса подобного характера: 13:00 «Тебя весь день нет дома, не отвечаешь на звонки, я волнуюсь. Позвони как сможешь.» 14:15 «У тебя опять запой на любовной почве? Позвони, как будешь в состоянии связать два слова». 17:48 «Я больше не дам тебе денег на реабилитацию! Сам лечись, недопонятый гений!» 23:00 «Геллерт, если ты не позвонишь через час, то я буду обзванивать морги». 01:15 «Ты не оставляешь мне выбора, если не перезвонишь в ближайшее время, я позвоню твоему отцу». Геллерт лихорадочно набрал номер. — Ты звонил? — сразу выпалил Геллерт, как только гудки оборвались. — Нет, — голос Альбуса приобрёл едкие назидательные характерно-учительские интонации. — Как прошёл день? — Я был у Грейвза, — успокоил друга Геллерт. — И ты ещё жив, фантастика, — Альбус мгновенно изменился в голосе. — Мы до двух ночи занимались… уборкой… — Это такой эвфемизм? — Лучше, — рассмеялся Геллерт. — Это чистая правда.