Sexual harassment

Каких-то три часа сорок пять минут, и Геллерт профессионально набил руку сворачивать картонные свадебные пригласительные приторно сиреневого цвета с причудливыми золотыми узорами по краям. Не то чтобы он внезапно обнаружил у себя страсть к оригами, скорее его призвал долг дружбы, и Геллерт, как не пытался, не смог ему отказать. — Не хочу показаться мелодраматичным, но, кажется, он моя первая любовь. Альбус со смесью страха и недоверия уставился на недовольное лицо Геллерта, которое сморщилось так, будто он говорил о раннее неизученном учёными венерическом заболевании, которое имел счастье подхватить. — Это просто чудо! — попытался улыбнуться Альбус, отправляя очередной конверт в стопку с готовыми приглашениями. Он не страдал переизбытком скепсиса, просто это же Геллерт, и любовь здесь слегка неуместна. — Чудо санкционирует католическая церковь, а это… — Геллерт с отвращением закрепил круглый стикер с золотым орнаментом на конверте, — скорее похоже на несчастный случай. — Ты ассоциируешь свои чувства с катастрофой? — голос Альбуса, как всегда в ответственные моменты, приобрёл осторожные мягкие учительские интонации. — Не только, — сладко улыбнулся Геллерт. — Ещё они волнующие, многообещающие, — он с наслаждением перекатывал каждое слово на языке, — сексуальные, страстные, непристойные… — Понял, — Альбус уверенно показал стоп-жест, протянув ладонь вперёд. — Я писатель, я могу синонимы до вечера перечислять, — усмехнулся Геллерт. Дамблдор ни на секунду не сомневался. Когда дело касалось секса, Геллерт становился гуру красноречия и мог вечно культивировать эту бессмертную тему. — Кофе? — устало предложил Альбус, поднимаясь из-за стола. Его руки горели сухим огнём от слишком частого соприкосновения с картонными краями конвертов. — Я не пью кофе, меня поддерживает стресс от недотраха, — грустно вздохнул Геллерт. — У нас с Грейвзом теперь один целибат на двоих. Дамблдор рассмеялся, его друг выглядел по-настоящему грустным. — Секс — это важная часть жизни, но, по-моему, ты превозносишь его слишком высоко, — Альбус с удовольствием подставил руки под холодную воду. Геллерт только оскорблённо фыркнул и победно опустил последнее пригласительное на вершину стопки. — Как думаешь, мне стоит рассказать ему? — О чём? — Альбус удивлённо обернулся. — Ну, об этом… — Геллерт страдальчески закатил глаза, ему физически было непереносимо произносить это снова. — Не знаю, — Альбус честно пожал плечами. — Иногда такое не стоит говорить прямо. Может, он ещё не готов? Или не испытывает ответных чувств? — на этих словах Гриндевальд удивлённо изогнул бровь, мол, быть такого не может. — Намекни, не обязательно об этом говорить словами, чтобы донести суть. Геллерт задумчиво кивнул, откинувшись на спинку стула. Дамблдора настигло нехорошее предчувствие: его лучший друг обладал исключительной способностью вольно интерпретировать советы. * В час дня — законный и нормированный государством перерыв — все рабочие пчёлки King по своему обыкновению покинули офис. Геллерт тихо проскользнул мимо ресепшена, за которым пыхтел Якоб, чей принтер выдавал с громким гудением по десять листов в минуту, и незаметно проскользнул за дверь с табличкой «Глав. Ред». Геллерт бегло осмотрел кабинет и расстроено выдохнул, хозяина в нём не оказалось, но уже через минуту из-под стола показалась черноволосая макушка. Персиваль быстро поднялся, сжимая в руке пару скрепок, ручку и непонятный металлический предмет. — Геллерт, — на лице Грейвза мелькнула и тут же исчезла улыбка. — Ты придумал тему для апрельской статьи? — Нет, — покачал головой Геллерт, — но она уже принимает отчетливые и логичные формы в моей голове, осталось придать ей словесную оболочку… — он говорил медленно и важно, подкрепляя слова широким жестом, но Грейвза это всё равно не впечатлило. — Делай, что хочешь, но сдай в срок, — подытожил он. Гриндевальд понятливо кивнул и обошёл стол. Мягко опустившись на его край, он склонился над самым ухом Грейвза, недвусмысленно намекая, что его визит ещё не окончен: — Сейчас перерыв, почему ты работаешь? — спросил он и заботливо опустил руки ему на шею, разминая напряжённые мышцы. — Я не работал в воскресенье, — Персиваль метнул в собеседника красноречивые взгляд, — поэтому ощутимо выбился из… графика… — Грейвз довольно повёл плечами. — Можно чуть левее… — он с удовольствие прикрыл глаза, выпуская бумаги из рук. — У тебя сидячий образ жизни, нужно хотя бы раз в месяц ходить на массаж всего тела, — серьезно заметил Геллерт, соскользнув со стола, он занял место позади Грейвза и чуть тише, но не менее серьёзно, добавил: — Или его могу сделать я. — Когда-нибудь, — с улыбкой пообещал Грейвз. Руки Гриндевальда соскользнули вниз, разминая грудь, и даже скользнули ещё ниже на уровень живота, но тут же вернулись к шее. Его руки давили с разумной силой, разминая без болевых ощущений и принося волнующее возбуждение. — Кто-нибудь может зайти, — заметил Персиваль, его тело всё больше и больше наполняла свинцовая расслабленность, если бы в эту секунду в дверь вошёл президент Соединённых Штатов, то он бы всё равно не смог подняться. — Помнишь наше чудесное семейное фото на обложке People? — успокаивающе шептал Геллерт, его глаза светились дьявольски хитрым огнём. — Про нас и так пускают слухи, так что какая разница? — И кто в этом виноват? — Грейвз попытался воззвать к справедливости, но это было крайне трудно — губы Геллерта ласково поцеловали ушную раковину и спустились к шее. Поцелуи в шею носят самый интимный характер: мы даём прикоснуться к сонной артерии, где под кожей тугим потоком крови пульсирует наша жизнь. Шея — эрогенная зона всего человечества. — Признаю свою вину и готов понести наказание, — послушно согласился Геллерт. Он развернул крутящееся кресло к себе и опустился на колени. Персиваль распахнул глаза. Он старался не дышать, боясь спугнуть образ покорного Гриндевальда перед собой, который вызывал напряжённое предвкушение и заводил с пол-оборота, до этого Грейвз даже не подозревал о наличии у себя подобной слабости. Геллерт молча смотрел ему в глаза, оглаживая колени и постепенно подбираясь к внутренней стороне бедра. — Ты собираешься сделать то, о чём я думаю? — севшим голосом спросил Грейвз. Геллерт неторопливо высвободил края рубашки из-под ремня и начал снизу расстёгивать пуговицы, оголяя твёрдый и плоский живот, чуть подрагивающий от возбуждения. — Если ты против, — Геллерт хитро посмотрел вверх. Он коснулся губами пресса и обвёл языком пупок: — Только скажи, я остановлюсь… Но Грейвз полностью потерял связь с речевым центром. Он ощущал острую нереальность происходящего: в час дня, в его кабинете, у него между ног сидел его сотрудник и собирался ему отсосать — если не это сексуальное домогательство, то что вообще? Геллерт сжал рукой чётко вырисовывающийся сквозь брюки контур напряжённого члена. Услышав шумный вздох сверху, он воспринял это как знак, и неторопливо расстегнул ширинку. Возбужденная головка уже упиралась в резинку боксеров. Грейвз зажмурился и вцепился пальцами в подлокотник, ощутив горячий язык сквозь ткань трусов. Он не был готов к таким ярким ощущениям. — Можешь переходить к главному, — прохрипел Грейвз. Он старался не смотреть вниз, сосредоточив всё своё внимание на необходимости дышать. Гриндевальд усмехнулся и слегка прикусил головку сквозь ткань. Горячие губы плотно обхватили член, Грейвз издал низкий стон. Геллерт втягивал щеки, наращивал темп и вообще подходил к делу очень основательно. С пошлым звуком он выпустил глянцевый от слюны член изо рта лишь на минуту, чтобы сделать вздох. Он поймал замутнённый взгляд Грейвза, довольно усмехнулся и вернулся обратно к своему ответственному делу. — Господи, Геллерт!.. — слова вырывались из Грейвза сами собой. — Геллерт… Гриндевальд довольно жмурился от собственного имени, сказанного будто в бреду срывающимся на хрипы голосом. Персиваль уже приближался к грани, его бёдра непроизвольно толкались вперёд, но Геллерт с силой нажимал на них руками, железной хваткой заставляя оставаться на месте. — Пожалуйста, Геллерт! — интонация Грейвза поползла вверх, он откинул голову назад, впиваясь со всей силы в волосы своего писателя. Геллерт выпустил член изо рта и довёл его рукой. Грейвз кончил беззвучно. Оргазм ударил яркой вспышкой, и Персиваль устало расслабил руку, но не убрал её от приятных на ощупь каштановых прядей. Геллерт нежно массировал член рукой, пока он не опал полностью, с интересом наблюдая за Грейвзом, медленно приходившим в себя, затем помог ему принять опрятный вид и поднялся с колен. — А ты? — тихо поинтересовался Грейвз, намекая на выпуклость в штанах Геллерта. Тот улыбнулся и, наклонившись к его уху, прошептал: — За тобой должок. Он уже хотел отстраниться, когда Грейвз вдруг поймал его за край футболки и притянул к себе. Геллерт выглядел удивлённо, но его возбуждение от короткого поцелуя возросло в тысячу раз. — Ты никогда не целовался после минета? — Грейвз выглядел как само воплощение порока. Несмотря на то, что Гриндевальду было с чем сравнивать, ничего сексуальнее в своей жизни он ещё не испытывал. — Нет, — признался он. Грейвз усмехнулся и снова впился в его влажный рот, сцеловывая собственный вкус и запах. * — Очень поэтично, — хмыкнул Альбус, — что ты решил придать минету эквивалент признания в любви. И меня невероятно тронуло, что после этого ты решил сразу позвонить мне, — Альбус источал щедрые волны сарказма. — С кем мне ещё поделиться? — Геллерт почти обиделся. — Кстати, ты замечал, какая универсальная вещь минет? Это как «я тебя люблю», и как подарок на день рождения, и как поощрительная премия на работе, это как валюта!.. — голос Геллерта звучал гласом мудрости из веков прошлого. Альбус рассмеялся: — Мне от тебя такой подарок не нужен, — заметил он. — Зато от тех часов, которые мы видели на прошлой неделе, я бы не отказался… — Ну уж нет, я знаю, в какую свадебную сторону ты клонишь, — Геллерт нехорошо усмехнулся. — Я подарю только то, что вы сможете использовать вдвоём, как законопослушный гость этой церемонии жертвоприношения. — Дари, что хочешь, главное приди, — спокойно заключил Альбус. Геллерт убрал телефон в карман и удовлетворённо выдохнул. Он не испытывал ничего подобного ранее, а потому пришёл к выводу, что любовь больше всего походит на травку: тебе постоянно весело, в твоём теле поселяется неоправданное чувство лёгкости, будто всё по плечу, а море по щиколотку, даже приближающаяся свадьба Альбуса больше не казалась ему такой угрожающей.