Sexual harassment

Не часто удаётся поймать моменты кристальной ясности, когда раздробленные части вдруг соединяются в целое без посторонней помощи. Остаётся лишь пассивным зрителем наблюдать со стороны, поражённо приходя к абсолютному пониманию: «Именно так всё и должно было быть, и ни как иначе». Её красота была потрясающей: чёрные волосы густыми волнами покрывали белые плечи, на пухлых алых губах сходились линии острых скул, тёмные глаза в обрамлении пушистых ресниц смотрели удивлённо и недоверчиво. С коротким вздохом она успела чуть приоткрыть рот, но Грейвз резко прижал указательный палец к своим губам. Персиваль отстранённо рассматривал её расстёгнутую блузку, смазанную от поцелуев помаду и ничего не чувствовал, кроме какого-то заторможенного удивления, но разум назойливо твердил, что нужно скорее уходить. Он медленно сделал шаг в строну от двери, в глубине квартиры мелькнула фигура. Грейвз был уже на середине лестничного пролёта, когда из-за спины его догнало загнанное: — Перси! Геллерт в одних штанах, босиком по бетонным плитам бросился в погоню. Он поймал его только через три лестничных пролёта, схватив цепкими пальцами за рукав пальто. — Пожалуйста, просто послушай, — запыхавшись прохрипел Геллерт, он смотрел на Грейвза с мольбой. — Просто дай мне объяснить… Свой ответ Грейвз облёк в довольно лаконичную форму. От тяжёлого удара в челюсть Геллерт завалился плечом на холодную стену, с трудом устояв на ногах. Перси зашипел от боли и прижал ушибленную руку к груди, с удовольствием отмечая, как из разбитой губы Гриндевальда потекли багровые ручейки вниз по шее и по голой груди. — Больше не подходи ко мне, — процедил Грейвз. — Никогда. Он развернулся на каблуках и уверенным шагом направился вниз. Где-то на первом этаже громко хлопнула дверь. Гриндевальд стоял, привалившись плечом к стене, и судорожно глотал воздух. * — Хьюстон, приём, у меня проблемы, — шепеляво сообщил Геллерт в трубку, прикладывая к разбитой губе пакетик с замороженной овощной смесью. — Просто удивительно — шесть утра, а у тебя уже проблемы, — проворчал Альбус. — Нужна конфискация. Голос Дамблдора в мгновение растерял сонливость и недовольство: — Ничего не делай, никуда не уходи, я буду через пятнадцать минут. Всё наполняется смыслом, когда ускользает песком сквозь пальцы. Геллерт стоял у окна, смотрел невидящим взглядом на Центральный парк, держал уже чуть подтаявшие овощи возле щеки и пребывал в ватной, одуряющий апатии. Он потерял нечто неоценимо важное, и, кроме Геллерта, обвиняемых на скамье подсудимых больше не наблюдалось. Можно покориться судьбе, можно привыкнуть к вынуждающим обстоятельствам, но нельзя смириться с собственной глупостью. — Как же я тебя ненавижу, — измучено прошептал Геллерт своему отражению. Последний толчок в бездну совершил факс, который задорно пискнул и начал шуршать бумагой, принимая сообщение. «Мистер Гриндевальд! Я счастлив сообщить, что ваш запрос об увольнении, который вы оставляли два месяца назад, удовлетворён. Более того, я взял на себя смелость и провёл переговоры с издательством Rolling Stones, дабы избежать возможные недопонимания в будущем, и довожу до вашего сведения, что мы пришли к общему, выгодному для вас соглашению. RS готовы подписать с вами контракт со следующего месяца, по поводу чего я не имею никаких претензий. Кроме того, я выплачиваю вам дополнительную от заработной платы сумму, за ваши услуги вне рабочего времени. Большое спасибо за ваш труд и приятное сотрудничество. П. Грейвз». — Он заплатит? — Альбус удивлённо посмотрел на друга сквозь очки-половинки. Он стоял в прихожей в сапогах и пальто, Геллерт с порога всучил ему в руки листок ещё тёплой бумаги. Гриндевальд поднёс экран телефона к лицу Дамблдора, показывая свой лицевой счёт, на котором красовалась круглая сумма в сто тысяч долларов. — Я самая дорогая шлюха в Нью-Йорке, одна ночь со мной стоит шестизначную сумму, — бесцветно протянул Геллерт. Он не отшучивался, не пытался разрядить обстановку, его кожа посерела за одну ночь, а лицо осунулось, делая очертания более острыми. — Меня ещё никто так не унижал, — он бросил телефон на кровать и прошёл в кухню, оставляя за собой грязный след от босых ног. — Это была она? — осторожно спросил Альбус, сразу распознавая ситуацию. — Или он?.. Геллерт ничего не ответил. Дамблдор молча обошёл квартиру, достал бутылки виски, скотча, джина из всех тайников, которые успел выучить за время реабилитации Геллерта три года назад, составил их в ряд на кухонном столе и сел напротив друга, который за это время не сдвинулся с места. — Это всё? — мягко спросил Дамблдор. — Ещё под раковиной, — тускло отозвался Геллерт. Альбус достал оттуда уже начатую бутылку рома и сразу вылил в унитаз, затем та же участь постигла оставшиеся запасы. — Деньги, — тихо напомнил Альбус. Геллерт послушно поднялся с места, взял с тумбочки возле кровати визитницу с банковскими карточками и вручил другу: — Бери все. Альбус кивнул, спрятал визитницу во внутренний карман пальто и снова вернулся в кухню. Геллерт сидел голой сутулой спиной напротив форточки, но совершенно не чувствовал холода. Они долго молчали, скорбная тишина давила со всех сторон, но Альбус не знал, что сказать. Он ещё никогда не видел такого молчаливого и угрюмого Геллерта, который обычно отличался почти радикальным оптимизмом. — Я это заслужил, да? — обречённо нарушил тишину Геллерт. — Нас всех есть за что наказать, если ты об этом, — уклончиво пожал плечами Альбус. — Но меня больше всех, — с каким-то остервенением процедил Геллерт. Он вдруг расслабился и спрятал лицо в ладонях, положив локти на стол. — Я с ума схожу, Альбус, — простонал он. — После него я даже трахнуть никого не могу. Дамблдор удивлённо вскинул бровь и окинул друга недоверчивым взглядом. Геллерт закатил глаза и со злостью прошипел: — Ничего не было! Стоило Геллерту закрыть глаза, и он видел под собой раскрасневшегося Грейвза, влажного, горячего, вкусного, тесного, невозможно волшебного, которого хотелось брать каждый день и абсолютно везде: в его кабинете, в кабинке туалета ресторана, в его спальне, на кухонном столе, на заднем сидении его машины. Его стоны — музыка, его тело — поэзия. Но открывая глаза, Геллерт видел другую, и тело протестовало против хозяина, соглашаясь реагировать исключительно на неповторимого Персиваля Грейвза. — Мелисса всё поняла, — огрызнулся Геллерт, — а вот Персиваль нет. — Ну и какие планы на будущее? — Альбус легко улыбнулся. — Никаких, — пожал плечами Геллерт. Он действительно устал, любовь оказалась ему не под силу, это нежное, вечное, как цикл вселенной, движущейся к точке своей сингулярности, чувство прожевало его и выплюнуло морально искорёженным и потерпевшим позорное поражение. — Извлёк ли я из случившегося урок? Да. Но я больше не смогу нигде применить этот бесценный опыт, потому, что кроме Грейвза, мне никто не нужен, а ему нужен кто угодно, кроме меня. Геллерт устало поднялся со своего места и направился в сторону спальни. — Ты куда? — Альбус растеряно смотрел в спину удаляющегося друга. — Плакать, изо всех сил стараться не уйти в запой и дрочить под Crazy in love, — ответил Геллерт и хлопнул дверью.