Сказочник из соседней палаты

Слот — Зеркала

Вам никогда не хотелось посмотреть в зеркало и увидеть кого-то другого? Эвр задаёт этот вопрос Шерлоку и нервно сглатывает, вспоминая последний раз, когда она смотрела на своё отражение. Выходя из дома, она решила проверить парик и макияж, когда, моргнув, увидела в отражении кого-то другого. И Эвр была бы счастлива, окажись это Фейт Смит — в конце концов, сегодня нужно играть именно её, и было бы неплохо войти в роль. Но нет. Надо же было её отражению оказаться Джимом Мориарти. — Приве-е-е-е-е-ет, — он тянет гласные в излюбленной манере, и Эвр не может сдержать радостную ухмылку. — Скучала по мне? Она хочет ответить, но не успевает: стоит моргнуть, и он исчезает, оставляя перед ней лишь пустое стекло с изображением незнакомой девушки. Ну, ничего страшного, шансов увидеть его в зеркале у неё еще будет предостаточно, а сейчас пора заняться другими делами. Шерлоком, например. Джим приходил к ней как минимум раз в день, и Эвр никогда не успевала поймать его, прикоснуться, схватить и не отпускать, лишь бы он не знал, где лежит этот проклятый пистолет, забыл про Шерлока и остался с ней, но ничего не выходило. Иногда она бросалась к зеркалу, почти забыв, что до Джима она всё равно не доберётся: он находится за стеклянной преградой, совсем как тогда, в день их знакомства. Эвр помнила, что отражалась в нём все пять минут, и почти наслаждалась тем, как черты её лица наслаиваются на его, как они становятся одним целым, как наконец-то друг друга обретают. Джим смотрел на неё и, кажется, думал о том же. Потом она выбралась, и четыре месяца им не мешали никакие преграды. А потом Джим вышиб себе мозги, играя роль безумного злодея, и теперь сам оказался за стеклянной преградой. И Эвр прекрасно знала, что его там нет, знала, что это всё — игры её воображения, расшатанной психики, но спрятать улыбку никогда не могла. Иногда даже стояла у зеркала, висевшего в прихожей, прикасаясь к стеклу кончиками пальцев и надеясь, что за твёрдой холодной поверхностью сейчас загорятся его глаза и улыбка — безумная улыбка, которая так не была похожа на улыбки обычных людей. В ней не было ни теплоты, ни нежности, лишь холодная жестокость и страсть, которой боялись все, кто его знал, и в которую Эвр с таким упоением погружалась каждый раз, когда они виделись, словно возвращаясь в горящий Мазгрейв-Холл. Да, всё вокруг горело: от ненависти к миру, к Шерлоку, от скуки, но она всё равно чувствовала себя как дома. Бе-зу-ми-е. Они складывали это слово по слогам, когда смотрели друг на друга, сидели рядом на заднем сиденье такси, целовались или душили друг друга в объятиях, почти не зная меры. Им обоим казалось, что они познали все возможности ума уже давным-давно, еще не встретив друг друга, а теперь делились накопленными знаниями и опытом — каждый час, каждую секунду, проведённую вместе, и теряли собственные умы, словно переливая из одного сосуда в другой. Безумие росло, как воронка, засасывая их всё глубже и глубже, как навязчивая мелодия, как сильнодействующий наркотик. Почти как любовь, если бы они верили в то, что она существует вне обыденности. — Приве-е-е-е-ет, — Эвр стучит пальцами по стеклу, надеясь, что сейчас он появится, спросит, скучает ли она, и снова исчезнет на неопределённый срок. — Я скучаю по тебе-е-е-е-е. С Шерлоком так скучно. Он угощал меня дешёвыми чипсами. Было вкусно. Так жаль, что мы с тобой не поели чипсов, пока ты был жив. Если я принесу немного, ты появишься? Или лучше попкорн? Ты так любил попкорн. Уплетал его за обе щеки, как морская свинка. Так хотелось бы снова посмотреть с тобой «Звёздные войны», кто бы знал. Зеркало молчало, продолжая отражать лишь узкий коридор квартиры, когда-то принадлежавшей Джиму Мориарти. Но тут так пусто, так пусто, и в зеркале тоже — никого. Эвр одна, и, в бессильной ярости, она бьёт кулаком по стеклу, разбивая его на десятки осколков. Стекло сыпется на старый паркет, и она топчет его, а потом падает на колени и режет пальцы в надежде, что в отражении мелькнёт хотя бы его взгляд, и стеклянное прикосновение будет равносильно ему самому. — Привет! — продолжает петь воображение, срываясь то на Лайонела Ричи, то на The Doors — ох уж эти музыкальные предпочтения Джима, ох уж это его непостоянство! — и в осколках появляется его фигура: он чуть ли не танцует от удовольствия, подпевает что-то себе под нос и хохочет, сводя Эвр с ума. — Ты скучала по мне? Скучала? Скучала? Боже милостивый, она так по нему скучает. Думает о нём каждый день, когда собирает в кулаки всю ненависть к Шерлоку: за то, что оставил её, и за то, что заставил Джима уйти. Заставил, вынудил сделать тот выстрел. Ба-бах. И всё. И Джима больше нет. Его нет, но он хохочет над Эвр, словно издевается над её одиночеством, над тем, что ей приходится бороться без чьей-либо помощи. Она совсем одна. Его голос почти срывается на крик: он наслаждается им, он наслаждается её агонией, и фразы выскакивают, как пузырьки в кипящей воде. Он говорил, что так будет. Он предупреждал. Но это не изменило одного факта: Джиму всё равно, насколько Эвр одиноко, и он ничего не понимает, и не понял бы, даже если бы она призналась. — Я не хочу, чтобы ты уходил. — Тебя никто не спрашивает. Только представь, как будет рукоплескать зритель! — Я — твой единственный зритель, Джим. — Скучала по мне? — шепчет стекло прямо ей на ухо, и Эвр бросает его, разбивает еще сильнее. Осколок разлетается, и Джима становится еще больше. Она давит осколки руками и ногами, наблюдая, как они превращаются в мелкие стеклянные песчинки, и слушает, как голова гудит от миллиона разных голосов, принадлежащих одному человеку. Крик, шёпот, лепет, вся палитра его голосов задаётся только одним вопросом: скучает ли она. — ДА! — она кричит почти в исступлении, кусая сжатые кулаки. Голоса замолкают, и она падает на осколки, не волнуясь, что они могут впиться в кожу головы. — Прекрати это. Просто прекрати, Джим. На какое-то мгновение ей кажется, что тишина наконец-то наступила, и она осталась одна. Эвр уже не сложно дышать, но она чувствует, как её пальцы становятся влажными, оставляя на стекле кровавые следы. — Соскучилась по мне? — вкрадчиво произносит чей-то шепот прямо над ухом, и она хочет перевернуться, ударить, избавиться, но вместо этого видит лишь отражение: миллионы её копий, стоящих за спиной Джима, под защитой, под присмотром, на земле, а не в воздухе, даже если это — лишь пустое пространство в зазеркалье. И отражение смеётся над ней, словно показывает что-то, чего у неё никогда не будет. Эвр вскакивает с пола и несётся в кабинет, зная, что Джим хранил там пишущие принадлежности. Шариковые ручки, карандаши — она резко выдергивает из письменного стола ящики, и в содержимом, которое вываливается на пол, судорожно ищет черный маркер. Найдя его, она возвращается в прихожую и, чуть ли не скользя по паркету, вновь падает на осколки и, хватая каждый из них, закрашивает его маркером, чтобы ничего не видеть. Отражение хохочет, издеваясь над ней, Джим говорит что-то про любовь, про то, что это она виновата в его смерти, и что он презирает её за то, что она делает сейчас. Но Эвр всё равно; она рада, что не слышит голосов, и что остаётся одна. Когда затихают звуки, и она лежит, восстанавливая дыхание, Эвр вспоминает, что зеркало было единственным способом продолжать видеть Мориарти, и решает, что завтра же купит новое, карманное — чтобы осколки были поменьше. Потом она уничтожит Шерлока, и зеркала ей больше не потребуются. Ну, разве что для одной цели. Последнее зеркало она разобьет, чтобы осколком пустить себе кровь. И умереть. Боже милостивый, ведь она так скучает по нему.