Сказочник из соседней палаты

Кто-то говорил, что влюбленный человек не видит в объекте своего воздыхания ни единого недостатка. Эвр натолкнулась на эту фразу в какой-то библиотечной книжке, записала в тонкую тетрадочку в своей голове и решила рано или поздно убедиться, так ли это на самом деле, или сентиментальный автор решил влюбленностью объяснить свою неосведомленность в людской психологии. Не то, чтобы Эвр верила в любовь, что вы, она верила в химические дефекты, которые вызывают в мозгу приятные ощущения и образы. И она не сомневалась, что рано или поздно она всё-таки познает, что это такое, даже когда Майкрофт холодно оглядывал её, словно проверяя, не умерла ли она за время его отсутствия, и не спрашивая ни о чём до того, как сделает очередной заказ. Но потом Майкрофт доигрался, даже не представляя, с чем столкнулся. Дамы и Господа, Джеймс Мориарти и Эвр Холмс! Как звучало! Она откидывалась на подушки своей Шерринфордской кровати и задумывалась о том, как приятно было бы выйти с ним под руку на сцену. Она бы, конечно, сделала красивую причёску и оделась бы в красивое платье, обязательно с кучей маленьких черепков, а Джеймс выглядел бы так же, как и всегда: он был бы в костюме, с уложенной причёской, одним словом, он был бы великолепен в собственном любовании собой. Он предпочитал во всем доходить до конца; если нужно выглядеть прекрасно, то он выглядел неотразимо даже без британской короны на голове, если надо было играть безумца, то он вытягивал пистолет и совершал суицид, если надо было быть другом, то он утягивал за собой не в дружбу, а в любовь, похожую на вихрь восторгов и сказанных в предсмертной горячке слов. У него всё было просто: он не мог просто помочь Эвр, дать ей денег на реквизит; он словно дал себе обещание, что расскажет ей обо всём, что знает, пока не сыграл в ящик, а потом уйдёт, даже не попрощавшись. Эвр слушала его, внимательно, не в силах отказаться от подаренной ей возможности. А потом он, в порыве очередного выброса гормонов, прошептал ей в губы «Я люблю тебя». И Эвр не знала, что на такое ответить. Она знала, конечно, что нельзя судить о человеке по ярлыку, который навешен на него социальными стереотипами. Джим и сам нередко смеялся, когда она говорила об этом, ласково называл её глупенькой и говорил, что она ничего не знает, и что он — старый добрый злодей, который еще понавесит тумаков её брату. Джиму казалось, что человек обязан играть за одну сторону — он либо ангел, либо дьявол, иначе он пришёл на эту землю с пустым сердцем и мозгами. После этих слов он косился на Эвр, но она никогда не реагировала на его фразы так, как ему того хотелось. Она не взрывалась восторгами, не рукоплескала, иногда даже не соглашалась с ним. И было в этом что-то притягательное, затягивающее, что-то, что заставляло его добиваться её восхищения, раз за разом подбивая её крепкий постамент сильными ударами. И эта фраза, «Я люблю тебя», хотя и была сказана искренне, сильно ему в этом помогла. Эвр смотрит на него ошарашенным взглядом — таким, какого она себе никогда не позволяла, скрываясь за стеной из собственной невозмутимости. — Почему мы говорим о любви? — спрашивает она, хмуря брови, но это движение выглядит так криво, так неестественно, что Джим не может сдержать ухмылку. — Это прерогатива обычных людей. Скучных, недалёких, глупых… — Так говоришь ты, — произносит он низким голосом, наклоняясь к её шее и оставляя рядом с ухом короткий поцелуй. — Но ты еще увидишь, что я был прав. Больше они об этом не заговаривают, но Джим видит, как усиленно Эвр наблюдает за ним. Ловит каждое движение, каждую его эмоцию; она и раньше делала так, но без меньшего энтузиазма, скорее лишь потому, что перед ней была информация, которую она должна была записать. Он даже не заметил, как одной фразой привязал Эвр к себе, потому что ей нужно было докопаться до сути и понять: что это, откуда берётся этот химический дефект, и что происходит с ней, когда она думает об этом. Часы тикали, время двигалось к кульминации, и однажды Эвр спросила за обедом: — Джеймс, как думаешь, у меня есть недостатки? — в её тоне не было и оттенка неуверенности в себе, как и обычно, лишь чистый интерес и любознательность, но Джим не удержался от колкости: — Ты не толстая, — произнёс он, не отрываясь от свиной отбивной, жёсткой и почти неприятной на вкус. — Я не об этом, — отвечает Эвр, даже не обращая на шутку внимания, и медленно садится перед ним. — Я о своих… других недостатках. Ты замечаешь их? Мгновение Джим сидит молча, подняв вилку и нож, но и мгновения ей, кажется, хватает, чтобы Эвр сделала какие-то выводы. — У тебя комплексы? — говорит он, прищурившись. — Я уже говорил, что ты красивая, умная, не от мира сего… — Это я уже слышала, — Эвр тянет звуки, как маленькая девочка, и почти капризно начинает стучать вилкой по бокалу. — Хочу услышать что-нибудь новенькое. — Хочешь, чтобы я сказал, что ты сумасшедшая, и это не очень хорошо? — Джим приподнимает одну бровь, и Эвр, продолжая коситься на него, начинает водить ребром вилки по бокалу. — Ну, так этого ты, милая моя, не дождёшься. — Очень интересно, Джеймс, — произносит Эвр, не отрываясь от своего странного занятия. — Ты можешь сказать, что ослеплен чувствами, и поэтому не видишь моих недостатков? — Ах, вот оно что! — почти победоносно восклицает Джеймс, и Эвр хмурится. — Ты снова ставишь на мне опыты, малышка Эвр. А я-то подумал… — Скажи, что я не умею готовить, — перебивает его она, и Мориарти, ухмыляясь, отвечает: — Умеешь, вообще-то, хотя свинина жестковата. — Человечина бы больше подошла? — вопрос окатывает его холодным душем, и Джим шокированно выпучивает глаза. — Шутки у тебя тоже так себе, человечина и правда лучше. — Значит, во мне всё-таки есть изъяны? — Джим пожимает плечами, отпивая вино из бокала. — Очень интересно… — Милая, — он наклоняется ближе к ней, кладёт руки на стол и аккуратно сжимает её пальцы, — ты помнишь, что я говорил тебе? Про двух Джимов Мориарти? — Помню, — Эвр усмехнулась, опуская глаза, — я еще сказала, что не очень-то приятно, когда твою личность задвигают на задний план. — Вот, — Джеймс кивнул несколько раз, отведя глаза в сторону, и продолжил, переводя взгляд с глаз на губы, с губ на ключицу. — Это твой самый главный и серьёзный недостаток. Ты второй Джим Мориарти, но ты не чувствуешь своего превосходства над другими. Ты думаешь, что ты всего лишь малышка, оставленная в самолёте, — его голос понижается до соблазнительного шёпота, — но ты гораздо больше, чем просто потерянная девочка, — он медленно опускает взгляд на замок их рук и расцепляет его, бросая взгляд на предплечье и замечая гусиную кожу. — Ты — второй я. А у меня нет ни единого изъяна. Так зачем же их искать? — Поэтому ты меня и любишь? — спрашивает Эвр, стараясь спрятать смущение или вообще не чувствовать его. — Нет, не поэтому, — Джим мотает головой, снова отпивая вина. — А потому что полюбить кого-то, кто не похож на меня, я просто не могу. Он говорит честно, не пряча эмоций, он говорит просто, и он полностью уверен в себе, он уходит от ответа и и снова купается в комплиментах самому себе. Но что-то его выдаёт. Что-то, что он сам не контролирует. Эвр, конечно, не верила в любовь. Но блеск в его глазах почему-то заставил её задуматься, что это было бы не так уж и плохо. У него ведь такие красивые глаза. Без единого изъяна.