IAMX — The Unified Field Fall Out Boy ft. Foxes — Just One Yesterday
Our animal anger's eating our human hearts. Наша животная ненависть выедает наши человеческие сердца.
В детстве мама говорила, что от удара тупым предметом по голове можно не выжить. Черепно-мозговая травма и кровоизлияние в мозг могут попросту быть не совместимы с жизнью. Главные отделы мозга перестают реагировать на внешние раздражители, и скачущие по нейронам сигналы утопают в отекающих внутренних органах. Ткани начинают отмирать, вводя организм в терминальное состояние и медленно приводя его к смерти. Это, конечно, если удар будет настолько сильным, что сможет проломить кости черепа и резко нарушить работу главных отделов. Всё зависит от плотности предмета, от силы нападающего, от крепости черепа, в конце концов. У Эвр под рукой нет тяжелых предметов. При этом охраняющий её человек сидит в темноте, прислонившись спиной к небольшой выемке для двери, и она никак не может дотянуться до него, чтобы нанести удар. Мешают прутья клетки, напоминающей вольер. Мужчина смотрит в темноту и молчит, иногда дышит часто и прерывисто, иногда — тихо, незаметно даже для самого себя. Иногда вскакивает и начинает расхаживать по комнате, словно забыв о существовании Эвр, чешет подбородок и задумчиво таращится в потолок. Он с ней не заговаривает, и по какой-то причине ей кажется, что это нормально. Время еще не пришло, и ни она, ни он еще не готовы к нормальным разговорам. Она знает, что кем бы ни был её похититель, он не сделает с ней ничего плохого. По крайней мере, ничего из того, что могло бы причинить боль ей или её близким людям. Эвр была уверена, что братья и родители были готовы принять её смерть, как и она сама. Да и мужчина перед ней явно не был простым насильником; иначе он давным-давно бы сделал своё дело и убил бы её или отпустил. Вместо этого он продолжал круглые сутки торчать около её клетки, отлучаясь только за пищей. Он любил приносить ей курицу, приготовленную по китайскому рецепту — с кучей специй. Иногда сидел на своём месте и пил вино, прямо из горла, закусывая сыром. Его вкусовые предпочтения пугали Эвр и интересовали одновременно: как человек, погрязший в такой грязи, как насилие, убийства или даже каннибализм мог готовить так вкусно и с таким усердием? Конечно, ни об одном человеке нельзя говорить наверняка, но он превосходил все её первоначальные суждения и гипотезы. Два дня от заключения она думала, что он убийца или какой-нибудь маньяк. Скорее всего, серийный, один из тех, кого с таким успехом ловит её средний брат. Думала и о том, что он хорошо её прячет, раз её до сих пор не нашли. Приготовилась к смерти и истязательствам и даже ждала их. На третий день он принёс вино. Алкоголик, решила Эвр. Сквозь сон (по крайней мере, ей казалось, что он уснул), начал декламировать Шекспира, еще глубже погружая её в свою странную, многогранную, но, судя по всему, весьма эстетическую душу. Спустя неделю он устроил ей настоящую трапезу. По-тихому, когда она спала, вошёл в вольер и впервые принес сразу несколько порций курицы. Рядом оставил записку: «Если понадобится разогреть, просто попроси» и большую тарелку с нарезанным сыром и ветчиной. Не сказать, чтобы до этого он морил её голодом, и, всё же, такое угощение поставило её в еще больший тупик. Эвр ожидала увидеть подвох, думала даже, что это совсем не курица, а человечина, но, к её удовольствию и удивлению, ужин был весьма безобиден. На девятый день она для себя точно решила, что человек перед ней не собирается применять к ней никаких насильственных действий. Хотя, возможно, её просто откармливают как свинью на убой: но чего ради? Сегодня был одиннадцатый день. Как обычно, мужчина сидел в темноте, уставившись в потолок и тихо дыша. — Привет, — произносит Эвр, но видит, что человек всё так же неподвижен. Ей кажется, что она звучит глупо, но продолжает: — Не расскажешь мне, зачем я здесь? — Слишком много вопросов, — впервые заговаривает он, и девушка слышит низкий, поставленный бархатный голос. Должно быть, он актёр, или вроде того, или телеведущий, который занимался постановкой речи. И у него уставший, почти скучающий голос. — Просто мне скучно, — говорит она, оглядывая место своего заточения. — Дома у меня хотя бы была скрипка. — Ты умеешь играть на скрипке? — в его голосе звучит неприкрытая заинтересованность, и Эвр кивает. — Как здорово. Мне они об этом не сказали. — О ком ты? — спрашивает Эвр, прежде чем понимает, что ответа не дождётся. И правда: мужчина замолкает, заставляя её искать новые подходы. — Тебе нравится скрипичная музыка? — Мне нравится музыка вообще, — он едва слышно усмехается, сгибая одну ногу и кладя на колено ладонь. — А ещё я умею играть на гитаре. — Правда? Мы могли бы сыграть вместе, если бы ты принёс мне скрипку. Это могло бы меня развлечь. — А я здесь вовсе не для того, чтобы тебя развлекать. Он встал с насиженного места и вышел на середину комнаты. Одиноко висящая лампочка осветила его с ног до головы, и Эвр подняла на него полный решимости взгляд. Мужчина это явно оценил, потому что, усмехнувшись, подошел ближе к клетке и сел перед ней, скрещивая ноги. — Но я мог бы рассказать тебе, зачем ты здесь. Тебе ведь интересно, правда? — лампа освещала его достаточно хорошо, и Эвр видела его игривый взгляд и коварную, почти соблазнительную улыбку. Она чувствовала, что её к нему тянет, хотя и не могла понять, почему. — Конечно, — она придвинулась ближе, и его улыбка поползла наверх. Доволен собой, рад, что смог её заинтересовать. Эгоцентрик, психопат, безумец, сумасшедший. «Безумцы всех умней». Эту фразу Эвр услышала от матери, когда та рассказывала о явлении соулмейтов. Еще маленькой девочке показалось, что если она и услышит эту фразу, то это будет обязательно сумасшедший человек — кто-то, кто сможет перевернуть всю её концепцию мира, разложенную по логическим умозаключениям. Такой, например, как сидел сейчас перед ней. Возможно, именно поэтому она с самого детства тянулась к тем, кто был непредсказуем, кто не соответствовал социальным представлениям о добре и зле. Мама и братья говорили, что рано или поздно Эвр попадёт из-за этого в неприятности, но и они, по сути своей, были приверженцами социальных стереотипов. И, естественно, они не понимали её интереса ко всему… сумасшедшему. — Мы долго наблюдали за тобой, Эвр Холмс. Ты умна, но при этом не видишь опасности, которая гнездилась совсем рядом с тобой долгое время. Я, признаться честно, долгое время хотел просто… поговорить с тобой? — последние слова он произнес неуверенно, и его глаза забегали по потолку. — О, и, пожалуй, сравнить тебя с твоим братом. Мне кажется, вы очень разные, но я не могу доказать это. Мне нужны аргументы, материал для анализа. — Ты знаешь Шерлока? — спросила девушка, и мужчина развёл руками, зажмурившись. — Кто в этом мире не знает Шерлока? Меня же знают немногие. Даже он сам. И это хорошо, потому что время ещё не наступило. Но, до той поры… — мужчина подался вперёд и остановился в паре сантиметров от решётки, жутко скаля зубы. — … я могу поразвлекаться с его любимой сестрёнкой. — Ты явно говоришь не о сексе, — мужчина фыркнул. — Неужели я похож на человека, который будет пачкать руки о чужую невинность? Ты перестала меня бояться. Значит, ты мне доверяешь. Ты даже ешь еду, не думая о том, что она может быть отравлена. — Это было бы слишком изощрённым способом убийства, когда я сижу перед тобой безоружная и… очевидно, не смогу защититься. — Вот именно, — он щелкнул пальцами, возвращаясь в прежнее положение. — К тому же, я не привык отрывать у ангелочков крылышки, пока не истязаю их мозг до самого конца. И сердце, если у них есть таковое… Впрочем, даже те, кто говорит, что его не существует, обычно ошибаются, — он опустил взгляд и стал гладить ладонь большим пальцем. — У тебя есть сердце, Эвр Холмс? Когда-то было, наверное. Но Эвр привыкла думать, что сердце — это лишь орган, качающий кровь, а мужчина явно имел в виду нечто сакральное. — Нет. — Во-о-о-от, — протянул он, вновь поднимая на неё взгляд и поджимая губы, — но ты… — Ты делишь людей на ангелов и, видимо, чертей, — перебила Эвр, вызывая у собеседника интерес. — Но разве ты не задумывался о том, что некоторые вещи просто исходят из твоего психотипа? Из бессознательного? Когда-то ты поступаешь хорошо, когда-то плохо. Ты выкрал меня, чтобы позлить брата, и это считается плохим поступком, но ты аккуратен со мной, и ты меня кормишь, а мог бы насиловать или проводить надо мной опыты. Заботу тоже принято считать чем-то хорошим. А самое интересное — это то, что я не могу понять, что в тебе превалирует, ведь именно это позволяет обществу навесить на тебя ярлык. Ты слишком всё упрощаешь. Мужчина наклонил голову вбок, сузив глаза, словно оценивая Эвр и составляя примерное представление о ней, как о словесной сопернице. — Тогда как, по-твоему, действуют люди? — всё-таки спросил он, наклоняясь вперёд. — Любой поступок можно назвать либо плохим, либо хорошим. Ты и сама это признаёшь. — Я могу считать твои действия хорошими, если тебя это успокоит. Ты вытащил меня из скучной жизни, и ты развлекаешь меня, даже если не хочешь этого, — она остановилась, выжидая реакции, которой не последовало. — Что касается людей, то каждый из них обладает определённым набором психологических установок, основанных на логических следствиях и умозаключениях. Они создаются на основе воспитания и окружающей среды. Если ребёнку говорят, что это плохо, то он редко анализирует, почему. Он ведь понимает, что если так сказала мать, или отец, значит это — непреложная истина. — А если родители — непроглядные тупицы? — Но какой ребёнок станет думать так, когда ему не с чем сравнить? — Эвр скривилась, слегка тряхнув головой. Мужчина опустил взгляд с её лица и облизнул губы. — Ты так интересно говоришь о людях… — задумчиво проговорил он, снова улыбаясь уголком губ. — Как будто ты сама — далеко не человек. — Я слишком умна, чтобы воспринимать мир как должное. Не привыкла верить всему на слово, а ярлыкам — в особенности. Ответ ему явно понравился. Не поднимая взгляда, он усмехнулся, проведя языком по нижней губе. — Это всё прекрасно, конечно… — продолжил мужчина, не избавляясь от усмешки, — … но у меня другое мнение. — Поделишься? — Эвр скрестила пальцы, тоже устраиваясь в позу лотоса и наклоняясь вперёд. Мужчина наконец-то поднял на неё взгляд. — Я не верю в социализацию. И в то, что другие люди влияют на тебя. Мои родители ничему меня не учили, я всего добился сам. И я с детства знал, что мне суждено быть преступником. Таким я родился, это я умею лучше всего остального. Такие вещи, как характер и приверженность одной из сторон — это вещи предопределённые. — Думаешь, природа делит людей на плохих и хороших? — Думаю, природа пытается грамотно поддерживать баланс. Ситхов должно быть ровно столько же, сколько джедаев, — он наклонил голову, надеясь, что Эвр поймет его, но этого не произошло. Презрительно фыркнув и удивленно выпучив глаза, мужчина продолжал: — Если бы мы сомневались в самих себе, мир был бы ужасно шаток и нестабилен. Представляешь мир без преступлений, грабежей, войн… Что за скука? — Ты снова пытаешься всё упростить, — вздохнула Эвр почти разочарованно. — Пытаешься объяснить всё эмоциями. Хорошо, я могу в это поверить. Но что тогда есть эмоции? Думаю, это очередной пусковой механизм бессознательного, — она заметила, как мужчина закатывает глаза. — Люди идут на великие поступки либо от великой любви, либо от великой ненависти. Но кто знает, что движет человеком, который решает закрыть любимую женщину от пуль? Если он умрёт, он никогда не сможет рассказать об этом. Что сильнее: забота о женщине, которая делает тебя общественно целостным, или ненависть к тому, кто не похож на других? Возможно, это желание доказать ему, что и на него найдётся управа. Люди говорят о ненависти и любви как о двух сторонах одной монеты, но ненависть — катализатор куда мощнее, нежели любовь. Ты выкрал меня из ненависти к Шерлоку, а не из любви ко мне. Мужчина выпучил глаза, пытаясь сыграть удивление, но Эвр заметила, что он с силой сжал руки, как будто заволновался. — А почему бы и нет? — Я не уверена, что ты способен на любовь. Возможно, она для тебя слишком проста и предсказуема… Хотя, возможно, я и ошибаюсь на этот счёт. Я не могу отрицать это наверняка. — Что именно? — Влюбленность. Или очарованность. Ты говоришь, что вы долго наблюдали за мной — значит, было на что смотреть? Мужчина нахмурил брови, но при этом улыбнулся, надув щёки. — Вы все о себе такого высокого мнения? — Это неважно, — продолжила Эвр, пряча улыбку. — Как бы то ни было, ненависть к моему брату сильна настолько, что ты выкрадываешь меня и сажаешь в вольер, чтобы через десять дней начать со мной разговаривать. — Разговор начала ты, — поправил он, выставив вперёд указательный палец. — Но ты и правда прелесть, Эвр Холмс. И ты подвержена тёмной стороне куда сильнее, чем тебе хочется думать самой. — С чего ты взял? — С того, что ты меня не боишься. — Я не думаю, что ты причинишь мне боль, вот и всё. — Тебе — нет. А вот твоему брату — возможно. — Во всяком случае, если ты убьешь меня, мне будет уже всё равно. Мужчина снова был удивлен её ответу. Эвр не продолжила мысль, снова незаметно улыбаясь. Этот мужчина явно обладал высоким интеллектом и успел оценить её. Конечно, она никогда не сомневалась в собственных способностях, но добиться признания от человека, заранее расположенного по ту сторону баррикад, было не менее приятно. Впрочем, Эвр всё меньше и меньше верила в баррикады. В конце концов, ей всегда нравились немного сумасшедшие люди, а уж о тех, у кого окончательно снесло крышу, даже говорить не приходится. Человек перед ней был явно из таких; и, хотя она не знала, почему именно мужчина сошёл с ума, она уже видела сдвиги его сознания. Они были примечательны в мелочах: в мимике, взгляде, даже выражении слов. Безумный человек признавал её интеллект, даже не соглашаясь с её мнением. Может, он и не считает, что безумцы всех умней. — Ты знаешь, есть люди, которые ведут себя так, словно любят всех и вся? — заговорила она после короткой паузы. — Но и они не укрыты от ненависти. Любовь не всегда способна защитить от неё душу, но ненависть очень часто превозмогает остальные чувства, в том числе любовь. Лишь боль заставляет наш мозг работать, а приятные чувства уничтожают всю мозговую деятельность. Они делают нас нежными, податливыми, заставляют нас бояться. Печаль — это поэма, сложенная в химические дефекты, а счастье — попса, которую слушают, лишь бы не воспринимать растворенную в воздухе ненависть. Иллюзия спокойствия, в которой нет места боли. Но боль всегда с нами. Нами управляет то, чего мы боимся… Ты чего-нибудь боишься? — Да. Боюсь стать такой же занудой, как ты. — О, тебе это не грозит. Мужчина нервно облизал губы, а Эвр спокойно улыбнулась. Кажется, он начинал злиться, и Эвр это почему-то забавляло. — Ты говоришь о логических суждениях. Думаешь, что поступки происходят почти математически, начиная с поиска переменной и заканчивая итоговым результатом. Но ты никогда не задумывалась над тем, что незаурядные люди незаурядны именно потому, что их логические рассуждения текут по другому пути развития, нежели у остальных? — Конечно, — кивнула Эвр, — благодаря их интеллекту. — Но и их мысли текут либо со знаком «плюс», либо со знаком «минус». И, пожалуйста, не говори мне про воспитание! — воскликнул он, увидев, что Эвр собирается возразить. — Логики не существует, как и математики. Алгебра — это очередной язык, попытка объяснить явления реальной действительности цифрами. Очередное навешивание ярлыков, переход с одной ступени на другую. Но человек не думает математическими понятиями. Даже применяя разум, он отталкивается от того, что подсказывает подсознание. Это не всегда объяснимо, но это так. — Ты мыслишь очень сентиментально, — Эвр нахмурила брови, при этом продолжая улыбаться. Мужчина закатил глаза и вскочил на ноги, явно начиная сердиться. — Чепуха. Это попытка наслаждаться жизнью и получать положительные эмоции, а не сидеть в математической коробке, как делаете вы с Шерлоком. — О, положительные эмоции — это прекрасно, — Эвр улыбнулась, поднимаясь следом за ним, — но ты становишься зависимым от них. Они приедаются, надоедают. А боль, как следствие ненависти, помогает тебе совершенствоваться, становиться лучшим человеком. — Чувствовать — еще не значит привязываться, — возразил он. — Ну, конечно… — девушка улыбнулась еще шире, наклоняя голову в сторону. Теперь была его очередь хмуриться. — Твой интеллект не позволяет тебе этого. Он транслирует эмоции, но не развивает зависимость. Ты очередное доказательство моей теории о том, что высокоинтеллектуальный человек способен сам управлять своими эмоциями и сознанием… — Или сознание контролирует наш мозг! — он начал расхаживать по комнате, но сейчас снова бросился к решётке и прижался к ней щекой. — Смотри на меня, умница-психотерапевт, смотри на меня! Безу-у-у-умие, — он покрутил пальцем у виска и усмехнулся. — И ты думаешь, что я ничего не понимаю? А я прекрасно всё понимаю, — он отвернулся от клетки и снова зашагал по комнате, ступая тихо, словно боясь кого-то спугнуть и поднимая ладони, словно пытаясь угомонить неведомую публику. — Ты сидишь здесь и пытаешься объяснить мне мироздание. Пытаешься дать определение бессознательному. А я тебе вот что скажу, милый психотерапевт: у меня нет ума, я потерял его где-то на задворках собственного сознания. Я тоже пытался всё объяснить… всему найти повод и мотив, но потом понял, что хаос внутри тебя никуда не пропадает. Трупы твоего прошлого не всегда всплывают там, где ты их утопил. Вся Вселенная — это хаос, и, когда ты научишься наслаждаться им, тогда и начнётся настоящая жизнь! — он остановился, сверля её взглядом и указывая на неё пальцем. — И вот, что я тебе скажу, дорогая: безумцы всех… —… умнее, — произносит Эвр на выдохе и часто моргает, пытаясь прийти в себя, словно только что она долго задерживала воздух, а теперь могла снова вздохнуть полной грудью. Свершилось. Они рассуждают о ненависти, боли и любви, а духовное родство тем временем продолжает подталкивать их друг к другу, даже наблюдая царящее между ними несогласие. Мужчина остановился, сверля её взглядом и тяжело дыша: — Что ты сказала? — Безумцы всех умнее! — произнесла она быстро, прижимаясь к прутьям и обволакивая их. — Боже мой, вот и ты. Не могу поверить. При таких обстоятельствах! После всех этих слов… Мне нужно держаться тебя, да? Слушать, прислушиваться, учиться? Ты знаешь, как это работает, милый… — она замолчала, поняв, что не знает его имени. — Как тебя зовут? Мужчина, несмотря на её радость, продолжал молчать, и тишина прерывалась лишь его прерывистыми вздохами. — Как тебя зовут? — спросила Эвр снова. Она слышала себя со стороны и понимала, что, возможно, позволяет себе слишком много вольностей, и, сглатывая, обещает себе сделать тон более хладнокровным. — Джим, — почти на автомате отвечает мужчина, и Эвр кивает, словно записывая эту информацию. — Я Эвр, — отвечает она, и Джим перебивает: — Я знаю, как твоё имя! — он почти срывается на крик, как оскорблённый ребёнок, и Эвр почему-то трогательно улыбается, чувствуя, как слёзы растворяются на её губах. — И ты, конечно же, знаешь кое-что еще, — она смеётся, когда Джим, продолжая держать твердый взгляд, подходит ближе к ней. — Скажи это, Джим. Давай. Ты первый. Он поднимает голову, закрывает глаза, пытаясь успокоиться, несколько раз моргая, и, открывая их, он уже не похож на безумца, который только что расхаживал по комнате и восхвалял хаос. Его голос звучит чётко и осмысленно, когда он произносит: — Безумцы всех умней. — Безумцы всех умней, — повторяет за ним Эвр и слышит, как в его руках бряцает связка ключей.