Дневник филлорийских королей

      Жизнь устало сводит с ума; память ставит подножки, упрямо выглядывая кучерявой копной темных волос из-за пыльного переулка Большого яблока.       У Кэтрин Хоутон Беккет когда-то был напарник. До умопомрачительного Касла, кольца им же подаренного на безымянном пальце и звания капитана в собственном участке.       У Кэтрин Хоутон Беккет когда-то уже был напарник, точнее напарница, а потом она пропала — будто бы вообще не появлялась до, и от этого чувства становиться так странно, аж скулы сводит. Кейт кажется, будто та девушка — подруга, соратница, коллега — ей приснилась в безумном сне, нахлынувшем внезапно во время очередной бессонницы, но половинка медальона на женской шее плавно покачивается при ходьбе, обжигая серебром кожу. Как призрак. Как чертов признак того, чего никогда не было, и четкое ощущение, словно Кейт нагло обманули, теплится на подкорке головного мозга все ярче с каждым днем.       Ее звали Саманта «Сэм» Каннингем — то еще имячко однако; супергеройского что ли; слизанное со страниц замшелых комиксов — и она когда-то работала под прикрытием вместе с Райаном в ирландском наркокортеле, а после ее перекинули в убойный отдел, к Беккет. Она вошла уверенной походкой истсайдского брокера в отглаженном сером костюме и даже взгляда не бросила на улыбающуюся натянуто Кейт; не нужно показухи, я не за друзьями пришла, сказала Сэм, а Беккет только выдохнула, мол, слава Богу.       Кэтрин Хоутон Беккет помнит, что Саманта Каннингем дергалась от полного имени и ствол держала ровно, четко, без колебаний; траектория выстрела никогда не дергалась, а рука не дрожала, если приходилось отнять жизнь, потому что иногда так было нужно, потому что иногда так правильно, Кейт, ты же понимаешь. Девущка понимала, как и осознавала, что после таких вот дел необходимо время, чтобы выдохнуть, обдумать, найти светлое в беспросветном черном — Сэм оставалась до поздна; Райан говорил, она себя погубит. Беккет помнила, как однажды осталась вместе с ней.       — Это был твой первый раз? — детектив подходит со спины, Каннингем дергается в желтом свете офисных ламп, потом расслабляется немного, усмехается криво, кивает и явно не хочет вдаваться в подробности.       — Я видела, как убивали в картеле. Там не было ни горечи, ни слабости — лишь отточенные движения; ни капли сожаления. Я думала, что смогу так же. Они же плохие люди, Беккет. С плохими должно быть легче.       — Но это не так, — Кейт садится напротив и в превый раз видит Сэм человеком, а не машиной, выверенным отлаженным механизмом, — Каждый такой раз заставляет задуматься о всех тех вещах в твоей жизни, которые ты больше не хочешь откладывать на потом.       — Я думала о том, что работа всегда была моей целью, а после — ничего. Наверное, здесь я могла ошибиться.       Кэтрин Хоутон Беккет помнит, как Саманта «Сэм» Каннингем улыбалась — немного вымученно, но ярко; каре-розовыми губами, вздернутыми уголками по-лисьи вверх, и это, кажется, все. Кэтрин Хоутон Беккет однако еще помнит темное теплое пиво в ближайшей забегаловке, где Эспозито так явно подбивал к Сэм клинья, та смеялась, хлопала по плечу, мол, извини, Хави, а после чокалась стеклянными боками бутылки с напарницей своей.       Кейт помнит свист пули, в миллиметрах от лица ее пролетевшей, и жесткость напряженных пальцев Каннингем на своей руке, когда она оттягивала ее в сторону, чтобы та самая пуля не разнесла девушке череп.       — Ты спасла мою жизнь. Спасибо. Сэм.       — Когда-нибудь ты вернешь мне должок, Беккет.       Только скорее всего нет. Кэтрин Хоутон Беккет знает, что Саманта — умоляю, просто Сэм — была настоящей, реальной, ощутимой и кулон на шее тому доказательство, но базы — стерты, данных — нет, и лица ее в памяти тоже нет. Будто никогда и не существовало вовсе.       Лишь темные туго собранные в пучок волосы, серый отглаженный костюм и супергеройское имячко, застывшее и закованное во льдах черепной коробки; словно кто-то все стер и вымел, не оставил и шанса на прощание.       — Ты стала моей лучшей подругой, Кейт Беккет. Я тебя не забуду, поверь. Будь счастлива, ладно? — детектив тогда подумала, что у Сэм какой-то странный приступ нежности, ведь объятия ее были крепкими, тесными, сердце стучало заведенной игрушкой, а в глазах стояли непривычные Каннингем слезы; Кэтрин ответила «конечно» и «встретимся завтра, хорошо? ты мне все предельно ясно расскажешь».       На следующий день все упоминания о Саманте «Сэм» Каннингем исчезли.       Только отзвуки.       Только завитки волос.       Только такой знакомый офицерский значок на рабочем столе и четкое знание того, что когда-то давно у Кэтрин Хоутон Беккет все же была напарница. И она ушла.