Дневник филлорийских королей

      Все началось с дикого ощущения надвигающихся в ночи стен, сжимающихся, кричащих, бьющих по вискам колокольным звоном, вточности молитвой дурацкой об усопших — Джулия же сжимала во сне маринино плечо, и казалось, будто ногти ее слишком сильно врезаются в кожу, глубоко, хотят порвать кровотоки. Андриески определенно медленно сходила с ума, взатяг курила тремя пачками больше, чем обычно, и под губы девочки-Уикер подставлялась неохотно, словно конфузило ее и передергивало от одного женского прикосновения.       — Ты в порядке? — как в бреду повторяла Джулия, смотря на Марину своими черными-черными щенячьими глазами, тянула к ней по обыкновению бронзовые руки, хотела обнять подобно алой дикой розе, да только в волшебнице краски становилось все меньше — она белела; совместную кровать заменяла креслом: — Ты опять об этом думаешь, да? О проклятье родственных душ?       Марину коротит при каждом упоминание этой данности второй по счету ее домашней вселенной; здесь над ней нимбом, как клеймом горит «23», но расчет всевышней игры не меняется ни на секунду — погубить тебя способен лишь твой соулмейт и никто другой, дорогуша, поэтому прими и иди займись страстной любовью на дешевом икеевском столе, пока твой избранник не вставит тебе заточку в хрупкую спину; радуйся, ты узнаешь его из тысячи. В случае Андриески — ее, Джулию-40-Уикер, поцелованную богом, ту самую забравшую раскареженную волшебницу из мира Квентина-зверя и сразу под свое ангельское крылышко.       «Откуда ты меня знаешь?»       «Мы были друзьями»       Они были на самом деле большим, предначертанным чем-то и великим — одной из ошибок чертового космоса, потерявшего связи в петлях. Теперь Марина-из-двадцать-третьей все внимательнее слушает стук своего обреченного сердечка, попутно забывая, что значит дышать, а в груди более не солёное море побережья, где Уикер простецким заклинанием строит из песка замки, а сжигающий душу пожар. Девушке кажется, на пятки ее уже наступает проклятье — Джулия убьет ее аккурат Хэллоуина. А на корке сознания маячат вспухшие мутным болотные вены, идеальная стрелка на покрасневшем от крови зрачке и под цвет ее помада с выверенным карандашным контуром, который прерывается некрасивой багряной струей от прокусанного языка — пиздецки страшно; это превращается в фобию; воротник рубашки скрывает множество лунных рубцов. Взгляд Джулии становится с каждым часом все более жадным и ласковым, а Андриески глядит на нее из-под ресниц, с пальцев собственных скусывая остаточную магию, и кажется ей, будто та прячет под подушкой нож.       «Друзьями? Это на меня не похоже»       «Она помогла мне, и ее убили»       И все сильнее чертовыми мотыльками под кожей хочется прикончить Уикер первой — не из-за ненависти, нет, из-за любви, невъебенной, больной, однажды спасшей любви, которая сносила временами крышу и так преданно грела последние несколько лет покоя, что сейчас становится невменяемо страшно. Марина собирается что-то сделать. //       А вот Джулия вечерами сидит, обгрызая от нервозности волнистые ногти — привычка дурная; Марина для нее стала когда-то вторым шансом, погубить который Уикер попросту не сможет, силенок не хватит, и долбанное проклятье может катиться под хвост Амбера и Эмбера вместе взятых, потому что девушка на самом деле знает правду — она уже встретила смерть.       Джулия-40-Уикер уже убила одну Марину Андриески, суку-судьбу свою и душу.       Джулия-40-Уикер после замену нашла в Марине-23-Андриески, как собственную казнь.       Та, что богом поцелована, отныне б е с с м е р т н а.