***
— Тсуна! Смотри, она же совсем маленькая! — У неё зу-у-убы… — Да что там этих зубов? За палец укусит и все! — Ы-ы-ы! — Хватит уже реветь, даже собака в шоке. Давай, намотай сопли на кулак и подойди к ней! Как нетрудно догадаться, это двухлетняя я уговариваю трёхлетнего братца подойти к соседской шавке. Она, то есть шавка, настолько мелкая, что свободно пролезла через прутья решётки на воротах забора. У взрослого человека собачонка поместилась бы на ладони, а для нас — маленьких детей, вышедших погулять во двор, — всё же довольно крупная животина. Правда, она всего лишь щенок. И, кстати, очень уж заливающийся лаем. Мне в принципе без разницы, что сделает Тсуна, погладит или пнёт, просто надоело, что он, как только увидит её, опять прокравшуюся в наш двор, тут же цепенеет или ревёт и убегает. Вот и сейчас Тсуна тупо упал на пятую точку и заныл. Собачонка же будто сигнал получила и медленно подошла ко мне, явно дружелюбно виляя хвостом. Я протянула руку, и, заметив это, она ещё больше подставилась на поглаживания. Братец испугался и во всю мощь заорал. На крик во двор выбежала Нана. Оправившись от родов, она отказалась от няньки, считая, что сама может присмотреть за детьми. Испугавшись переполошившегося взрослого, соседская собачонка сбежала тем же путем. Нана всё сетовала, что пора бы давно уже заменить решётку, так как собачонка и ранее топтала клумбы. Пока Нана успокаивала Тсуну и сюсюкалась с ним, я спокойно наблюдала в сторонке. Слава богу, в комбинезончике, а не в том кошмаре, которым снабдил Емитсу. Я всё понимаю: маленькие дети кое-кого умиляют, особенно если ты видишь их лишь изредка, но у него явно были сильные предубеждения. Они же и заставляли приносить его в подарок трусливому в силу возраста Тсуне игрушечные мечи, пистолеты и прочие боевые игрушки для мальчишек, а мне, проявлявшей благоразумие и спокойствие, — кукол и всякие платья, а-ля принцесса на балу. Эх, а ведь я не воспринимаю их как семью… Они идут как-то отдельно. В новой жизни есть только я одна. Наверное, это неправильно. Это наверняка ранило бы чувства каждого члена семьи. Нана искренне заботится о нас и души не чает в детях, посвящает всю себя дому и семье. Не помню, когда она в последний раз удалялась посидеть с подружками. Тсуна, конечно, хлюпик, по поводу и без разводящий сопли, и вообще очень громкий, а ещё постоянно то падает на ровном месте, то проливает на меня что-то. Но он ведь всего лишь ребенок, глупо сравнивать себя с ним. Думаю, он перерастёт это. Даже Емитсу заслуживает хотя бы благодарности. Так что пусть я не могу их всех воспринимать как свою семью, но близкими людьми — вполне. Прошли какие-то полгода, и Емитсу вновь вернулся домой. Он вновь приехал на срок не больше недели. Половину этого времени, если не больше, он ел, пил и спал. Алкогольное амбре от слабой рисовой водки никого почему-то не смущало. Нана даже не забеспокоилась, когда явно пьяный в дрова отец стал подбрасывать жаждущего его внимания Тсуну к потолку. Тсуна был трусливым ребенком и визжал от страха. Емитсу воспринимал это за крики радости и радостно же улюлюкал: — Во-о-от так! Высоко! Акира-чан, а ты почему не кричишь, весело же! Ага, к этому моменту второй рукой он обычно ловил меня и тоже начинал подбрасывать. Впрочем, я быстро убедилась, что он может реально ловить одновременно двумя руками. Тсуна требовал к себе больше опеки, в то время как я вела себя вполне смирно и стойко переносила все приключения. Но всё же почему-то Емитсу считал стойким и бесстрашным Тсуну, которого то совал прямо под морду быку, то свешивал с кабинки обзорного колеса. Одним словом, Емитсу с задумкой и смекалкой подходил к выбору места для новых приключений. Хорошо, что многого Нана просто не видела. Я же оставалась в его глазах маленькой принцессой, которую надо никуда не пускать из дому. Но всё же с собой меня брали, только с кабинки аттракциона не свешивали и под морду быку, к счастью, не совали. Присылаемые им подарки, а это зачастую какие-то вещи диснеевских принцесс, лежали где-то в кладовой. Иногда приходилось хитрить и прятать их даже от Наны. Емитсу уехал, и вернулось спокойное время привычного распорядка. Целый день игры-еда-сон, в любом порядке. Детские игры меня мало интересовали, но, по здравому размышлению, я решила, что, во-первых, телу нужно какое-то движение, а во-вторых, чего зря навлекать подозрения и заставлять Тсуну обижаться? Кроме того, у меня ещё оставалось достаточно времени на мои эксперименты. К кое-каким выводам я все-таки пришла. Например, чакра, покрывавшая тело словно аура, остро реагировала на экстренные ЧП. Это подсказал мне Тсуна, который куда живее реагировал на приключения, устраиваемые Емитсу. Именно от братца я впервые почувствовала ту же самую силу. Зрительно это воспринималось как вспышка пламени, поэтому силу я окрестила именно Пламенем. Чем сильнее угроза, тем больше распаляется пламя. Его можно едва заметить, или оно может вспыхнуть, словно факел. Причём я всего раз видела, чтобы пламя Тсуны вспыхнуло максимально. Мы тогда шли по улице, возвращаясь домой, и за забором неожиданно залаял доберман. Даже меня это заставило вздрогнуть. Но не всегда пламя появлялось от сильного эмоционального потрясения. Моё, например, отреагировало, когда я решительно подошла к решётчатым воротам, где лаял тот самый молодой доберман. Я не знала, что сделаю, но желания были весьма вредительными. Но они быстро выветрились из головы, стоило псине резко сменить поведение. Пёс делал это скорее по долгу, чем от злости, потому от моего приближения сбавил энтузиазм, замер и потянул носом. Возможно, животным инстинктом он почувствовал Пламя. Позже я не раз буду приходить сюда же, вновь проверяя, чувствует ли он это тоже, а затем бросать ему кусочек сахара или колбасы. Таким образом, у меня наметились первые продвижения в освоении новой силы. Я знала, на что она реагирует, и теперь пробовала ей управлять. Накачав себя эмоционально ощущением небезопасности и решительностью действовать, я могла заставить Пламя вспыхнуть и затихнуть, а ещё — этим я особенно гордилась — сконцентрировать его в руке. Рука — это банально, но с таким же успехом я собиралась попытаться его сконцентрировать в других частях тела. Мечтаниями я уже была в создании заклинаний и магических щитов. Пожалуй, это была самая лучшая игрушка. До четвёртого дня рождения Тсуны оставались считанные недели. Произошло ещё одно событие, которое подстегнуло меня, словно кнутом, к дальнейшим экспериментам. Хорошо, что к тому времени я уже свыклась с огнём внутри, осознала его силу и уже предпринимала попытки им более осознанно управлять. Когда в гости к родителям пришел странный старикашка, который меня откровенно заставил напрячься, я была на кое-что способна. Вновь прибывший домой Емитсу взял всех в аэропорт, и в толпе прибывших я увидела того самого старика. Он выглядел на первый взгляд безобидно: одет в цветастую гавайку и шорты, на седой голове соломенная шляпа. Вроде как на отдых приехал, вот только Намимори далека от Малибу или Ямайки. С первого мгновения старик, который вёл себя вроде бы дружелюбно, вызвал волну опаски. Пока мы доехали домой, у меня было время убедиться, что это предупреждает моё предчувствие. Любой взгляд непонятного старика, любое его приближение — и интуиция ревёт раненой белугой. Нана заметила, что я всё время сегодня бледная. Мама по прибытии переоделась и пошла сразу же на кухню, мужчины остались в гостиной. Нана отказалась от помощи в приготовлении и дала задание поиграть с братом, который мешался у неё под ногами. Я утащила братца с кухни и предложила поиграть в коридоре. Пока Тсуна елозил игрушечным динозавром по полу, я смогла опереться о стену и услышать разговор мужчин в гостиной. Говорили они на японском. — Девочка очень на тебя похожа, — заметил голос старика. — Но ведь в Тсуне тоже что-то есть от меня, так ведь? — польщённо улыбался Емитсу. — Он вылитая Нана! — парировал старик со смешком. Отец издал какой-то странный звук, отдаленно напоминающий хмык. — Если они унаследовали от тебя пламя, это может быть опасно прежде всего для них самих, — серьёзно заметил старик, мгновенно сбив весёлый настрой, а я замерла, боясь вдохнуть. — Если так… — Емитсу замолчал. — Не хотелось бы вмешивать их в это. Пока они не знают ничего о ней, **** о них тоже ничего не знает и они все в безопасности. Непонятное слово меня сбило с толку, но я запомнила его и продолжила внимательно слушать. — Мне нравится, что Намимори маленький и тихий город, но лучше оставить охрану для семьи, ты так не думаешь, Емитсу? — Нет, явная охрана лишь привлечёт внимание, — перед моим мысленным взором предстал необычно серьёзный Емитсу, качающий головой. — Давайте не будем об этом, я и так делаю всё, чтобы защитить свою семью и оставить её в неведении. — Что ж, я запечатаю в них силу, как мы и договаривались, и на них не должны обратить внимание, — вынужденно признал старик. Я похолодела. Что значит — запечатать пламя? — Я более чем уверен, что обнаружу в твоей дочери именно пламя Неба, в перспективе очень сильное пламя. Не бывает таких совпадений. Её глаза окрасились не просто так. Она очень похожа… — Да… — подтвердил голос Емитсу, тут же затихнув. Старик говорил о моём биче. Хотя распробывать я его только начала, когда Нана выводила нас на детскую площадку. Дети остро реагируют на всё необычное, и дефект генов, при котором я получила оранжевые радужки вместо нормальных карих, как у родителей, очень привлекал их внимание. Довольно часто это внимание было неприятным, но впереди была ещё школа. Мужчины в гостиной продолжали сохранять задумчивую тишину. Дальше я слушать всё равно не смогла, так как меня стал тормошить и требовать внимания братец. К играм с ним я совсем не была расположена. Скорее, я просто была шокирована. Хотя я рада любой информации о моём пламени, тем более, если даже его наличие призовет неприятности. Не добившись от меня ответа, Тсуна помчался на кухню к маме. Нана всё ещё готовила, а отец с дедом с глубокомысленным видом сидели в гостиной, медленно попивая саке, и разговаривали теперь о семейном счастье. Я пошла к маме на кухню, лишь бы не присутствовать в зале, где за низким столиком сидели мужчины. — Ужин скоро будет готов, Кира-чан, и тебе, Тсу-кун. Поиграйте вон там. — Ха-а-ай! — кивнул Тсуна. — Идём, имото. Братец потянул меня в зал, где схватил мячик и оцепеневшую сестрёнку, потащив обоих во двор. Точнее, попытавшись, так как меня подозвали к низкому столу. Отвертеться уже не получалось, Тсуна понятливо помчался во двор сам, сказав, что дождётся сестрёнку. Старик протянул руку, я зажмурилась от страха. — Ну-ну, Кира-чан, дедуля не навредит тебе, — морщины старика сложились в улыбке. Он прикоснулся к моему лбу указательным пальцем, и я зажмурилась. Я почувствовала чужое присутствие. Ощутила чужое пламя, которое проникало внутрь и обволакивало разум, затуманивая не хуже какой-то травки. Между бровей по ощущениям что-то затрещало, когда я инстинктивно попыталась защититься. Теперь, когда чужая сила атаковала, я смогла почувствовать центр Пламени прямо между бровей. Затем что-то врезалось в макушку, и там сразу же потяжелело. Пламя спустилось ниже по позвоночнику. Я ощутила второй центр, который оно прошло, и этот центр тоже будто сковало чужеродной силой. Ещё один центр я почувствовала посередине груди. Добралось до солнечного сплетения. Ещё один центр сдался. Сколько их осталось? Огромным усилием я сконцентрировала Пламя там, где ощущалось чужое вмешательство, и чужой захват замедлился. Это дало мне некоторое время прийти в себя. Но ненадолго. Чужое пламя было похоже на моё, но гораздо сильнее. Оно споро нейтрализовало моё пламя. Стало кристально ясно, что долгое сопротивление я не потяну. Мелькнула быстрая мысль. Меня лишат необычной силы. Причём лишит тот человек, которого отец привёл в дом. Предательство? Да, ещё какое. Из-за необходимости или ради безопасности? Возможно, он так считает. Я не знаю всего, но я не собираюсь отказываться от силы, как бы эгоцентрично это ни прозвучало! Поддавшись моему горячему желанию, пламя набрало силы и обступило чужой поток, продолжая его сдерживать, но в то же время и окружая со всех сторон, чтобы не дать возможности обойти. Наступающее пламя, видимо, приняло сконцентрированную силу за ещё один очаг. Я чувствовала, как моё пламя затвердевает и воспринимается чужеродным, но знала, что это не один из центров. Его я ощущала в районе пупка. Если враг спустится ещё немного, то захватит и его. Чем больше я теряла контроль над потоком силы, тем больше нервничала. Сработало ли отвлечение? Пламя не направилось дальше. Оно застыло, будто раздумывало или подозревало обман, я в ужасе ожидала дальнейших действий. Неожиданно раздался громкий крик и плач Тсуны, и пламя встрепенулось. Я открыла глаза, а встревоженные старик и Емитсу уже выбежали во двор. По ощущениям, чужое пламя растворялось и исчезало, но как-то медленно. Я попыталась определить, что это такое, когда поняла, что моё пламя просто поглощает его. Как я и сказала, они были очень похожи. Я мысленно прощупывала замерзшие очаги. Казалось, они превратились в окоченевшие трупы. В голове всё ещё звенело от усталости и непонятного чувства замешательства, но действовать я решила быстро. Согнав остатки сил к «подставному» очагу, я попыталась просто уничтожить мёртвое… Побилась об невидимую, но осязаемую преграду, ничего не вышло. От моих попыток меня отвлекли. Старик с Емитсу подошли как раз к открытым дверям. На руках отец держал плачущего брата. С ужасом я видела, как старик точно так же прикоснулся ко лбу Тсуны и на кончике его пальца запылал огонек. — В этом мальчике есть сила. — Тсуна громко зевнул и мгновенно заснул. — Хорошо. Теперь эта сила откроется, когда это действительно понадобится. — Девятый… — сложно сказать, что было в этом слове, произнесённом отцом. — Я хочу, чтобы ты и твои дети жили в мире, — твёрдо отрезал старик. Взрослые смотрели друг на друга, казалось, очень долго, пока Нана не спросила с кухни, что случилось. Ещё раз посмотрев на спящего Тсуну, я завалилась на татами и замерла, пытаясь усмирить бешеный ритм сердечной мышцы. В теле ощущалась дикая слабость, скорее всего, если бы не противоположные усилия, я бы вырубилась. Отец, не изменяя своим привычкам, ответил: — Ничего! Тсуна слишком много играл и истратил все силы! — Емитсу ещё раз посмотрел на старика и зашёл в дом: — А вот и мы! О! Акира-чан тоже заснула! Он тоже подхватил меня на руки и понёс наверх. Когда меня оставили в покое, я вздохнула более спокойно и вновь погрузилась в ощущения. Решимости поглотить или развеять омертвевшее нечто было хоть отбавляй.Глава 2
18 февраля 2017 г. в 14:28
Год. Целый год прошёл. На столе стоит небольшой тортик с всего одной свечкой. Заливаюсь слезами и бьюсь лбом об стол. Окаа-сан — это я уже знаю, что так по-японски мать называется, — в панике. Братец в шоке. А мне одновременно и больно, и какое-то облегчение испытываю. Пожалуй, для меня это ещё более важная черта, чем для всех остальных.
Умом понимаю, что истерика, а остановиться не могу.
Через полчаса силы у тела иссякают и я, наконец, беру себя в руки. На лице привычно-усталый покерфейс, правда, уже изрядно опух, наверное. В зеркале проверяла, благо уже уверенно хожу, пусть и не долго. Хребет слабый, быстро устаёт и потом ноет.
Кстати, первым на голове появился блондинистый пушок. Сейчас уже есть коротенькие пшеничного цвета волоски. Смутили только глаза — ярко-оранжевые, почти желтые. Туго будет с ними, да. Ну, то дело будущего, когда в школу пойду. Кстати, черты лица ну совсем не азиатские! Мать и Тсуна и то больше похожи на японцев, хотя и тут не всё так однозначно.
Пока что же первый день рождения существенно подпорчен истерикой, но это не мешает мне уминать торт на пару с Тсуной — так зовут старшего братца. Тортики я люблю, мня. Вот мне утешительный приз за всё моё терпение и все старания.
На следующий день после дня рождения Нана оставляет Тсуну на няню и собирает меня на прогулку.
Перед первой нашей прогулкой я очень нервничала, но, слава Ками, никаких ОЯШей с тесаками или тян, летающих по небу с жезлами, не было. Обычные люди, обычные улицы плотно заставленного частного сектора. Правда, есть многоэтажки, но не совсем уж — так, до пяти этажей.
На этот раз мы идем без братца, странно. Странность объясняется, когда мы прибываем в больницу. Мать моего тела — молодая ничем особо не примечательная шатенка с темно-карими глазами — быстро щебечет о чем-то с доктором. Улавливаю свое имя — Акира. Только контекст какой-то тревожный. Ничего такого, кроме неожиданной истерики, в последние дни я не творила, так что можно, логически думая, предположить, о чём она рассказывает.
Доктор степенно кивает и пытается общаться со мной. Простые фразы на японском я уже понимаю, но мой словарный запас ещё очень мал и касается сугубо бытовых вопросов. Поэтому общается он в основном повторением моего имени сюсюкающим тоном и жестами.
Как могу убеждаю, что всё со мной в порядке. Через долгую беседу с аборигенами понимаю, что волнует их не только моя истерика, но и лениво-усталое поведение. М-да, ещё и спрашивают, не болит ли чего. Снова убеждаю, что всё в порядке.
Фух, вроде ни хрена не понимаю я, а после часа в кабинете доктора ощущение, будто только что доказывала обезьяне, что я не банан, причём на её же языке. Снова спать хочется. Хорошо, что меня пока ещё везут в коляске и носят на руках, можно и поддаться напору усталости.
Через месяц появляется какой-то незнакомый мужик. Хотя вру, ему не больше двадцати пяти; по моим старым меркам, он ещё молодой. У него пшеничные волосы, что наводит на некоторые подозрения. И точно! Мужик тут же схапал нас с Тсуной в охапку и засюсюкал. Ору, как и Тсуна. У него щетина, которую явно хранили, как реликвию, от нескольких дней до недели. Причём растет не везде одинаково, но колючая зараза!
С Наной мужик тоже любезничает. Нана сегодня весь день какая-то больно радостная ходила — вот и причина. Это явно отец семейства.
Несколько дней отец остается дома и счастливо возится с детьми. Тсуна понемногу к нему привыкал, а я уже давно посматривала на его реакции, чтобы реагировать аналогично. Давно просекла эту фишку, но получается не всегда. Нана же, вон, заметила, а вот отец нет.
Когда он начал нас подбрасывать над собой, я чуть было кирпичей не наделала. Взяла себя в руки. А вот Тсуна орал, как резаный. Ещё днем отец таскал нас гулять по городу и близлежащему парку, а вечером «отдыхал» в гостиной с бутылочкой саке — слабой рисовой водки. Пробыл неделю дома и снова куда-то отбыл. Кажется, он у нас командировочный.
После того, как отец, которого звали Емитсу, уехал, жизнь вернулась в привычную тягучую колею. Зато я убедилась, что мать зовут Нана-сан, а то были ещё сомнения.
Мне по-прежнему не хватало привычного потока информации в сознание. Иероглифы я не понимала. Дикторы по телевизору говорили быстро и слишком сложно. Нана, бывало, посматривала по вечерам какие-то глупые мыльные оперы. Пыталась слушать. Прекратила. Дело даже не в куче непонятных слов, а в том, что мозг сворачивался в трубочку, по картинкам угадывая развитие сюжета и дуя в фанфары от игры актеров.
Альтернатива обучения была. Проводились развивающие занятия для нас с Тсуной. Братец реагировал на ознакомление с иероглифами или словами вяло, для него подавалось всё в форме игры. Да и на обучение это тянуло слабо — просто развитие словарного запаса и мировоззрения. Я же не была против без игрового формата, но послушно села ему на хвост.
Не буду вдаваться в тонкости жизни неумелого, неадаптированного и постоянно развивающегося тела. Я очень долго мучилась, осваивая контроль над ним, и этому конца ещё было не видно. С физическими реакциями и потребностями организма разобралась. На очереди были язык и мелкая моторика. Про освоение языка я уже говорила, тут выше головы не прыгнешь, сколько дали, столько и пережёвываю. Пока что я фактически безвольное существо. С моторикой сложнее. Всей кистью ложку удержу, даже до рта её донесу с незначительной ошибкой. А вот шнурки не завяжу. Пальцы путаются и словно деревянные. О времени, когда придется взять палочки для еды, думаю с ужасом. Про письмо вообще молчу. Пыталась банально накарябать что-то на русском… Ну что ж, я думала, раньше у меня был плохой почерк.
С непонятной силой прогресса особого не было. Я смогла её прочувствовать гораздо лучше, тем более что она росла вместе со мной. Ещё я выяснила, что она реагирует на сильные эмоции, но не всегда. Например, во время моей истерики на день рождения эмоций было много, а сила оставалась безразличной. Определенно, были ещё какие-то факторы или нюансы, их я пыталась выяснить, запоминая редкие случаи её шевелений. В реальности она никаких следов не оставляла.