Чужие имена, чужие лица

      Дождь бьется в стены. Ветер рвет за порогом. Как будто они хотят сорвать завесу грез со всех, кто спит этой ночью в доме конунга. Но сон воинов крепок, сны женщин спокойны. Только единственная среброволосая ведьма не может уснуть. В шуме бури ей слышится хохот богов.       Для той, в чьих жилах течет троллья кровь, нет никакого «сейчас», нет снов. Или, наоборот, вся ее жизнь — это греза, с размытыми во времени краями.       Она смотрит на спящего воина и вместе с тем видит спокойное лицо этого мгновения, безбородого юнца в прошлом и окровавленную голову в смертный час. Он не вернется из похода, который задумал конунг. Но завтра встанет вместе со всеми, будет радоваться солнцу, пить и веселиться, предвкушая добычу и славу.       Потому что не обладает даром, доступным ведьме. Даром ли? Чаще ей кажется, это проклятие.       Она умеет разговаривать со звездами и видит время. Но не может предотвратить того, что уготовано.       Радовался бы завтра этот воин солнцу, если знал, что в любом случае умрет в походе?       Ведьма не может уснуть этой ночью. Ведьма слушает дождь в настоящем, видя одновременно прошлое и будущее. Живя сразу везде.       Вот будто бы только что она познакомилась с мужем. Она ощущает первый взгляд, который он на нее бросил. И в то же время чувствует жар его погребального ложа. Как будто между этими моментами нет десятилетий.       Как будто будущее уже наступило.       Она смотрит на свое отражение в зеркале, но видит только время.       Она смотрит на сына, но видит только судьбу.       Она смотрит на мужа, но видит только огни Вальхаллы.       Она плетет вязи заклятий, но не в силах ничего исправить. Она может только наблюдать. Делать вид, будто не знает будущего.       — Не спится?       Рядом с серебрволосой королевой садится скальд. Единственный, чья компания ей сейчас в радость. Тот, кто не станет задавать вопросов, на которые она не желает отвечать.       — Не спится, — соглашается она.       — Дурные сны?       — Нет… просто…       Она смотрит на скальда и видит его одновременно и с сединой в бороде, и с золотыми кудрями юнца, слагающего первые висы. Если он спросит, ведьма сможет сказать что-то, непонятное ей самой, недоступное, пока она не произнесет слова. Неясные предсказания, смутные предостережения.       Но скальд молчит. Только в уголках его губ притаилась задумчивая улыбка.       — Что бы ты сделал, — она невольно сбивается, прочищает горло и заканчивает. — Что бы ты сделал, если знал будущее? Знал, когда умрешь ты или дорогие тебе люди.       Скальд улыбается. Ему не ведомо то, что открыто взору ведьмы, но он как будто знает что-то, ускользающее от ее внимания.       — Ничего, — говорит скальд. — Совершенно ничего.       И видения будто замедляются, лепестками ниспадают под ноги ведьме. Ты этого хотела, среброволосая госпожа? К этому стремилась, троллья кровь? Так позволь видениям стать полупрозрачной дымкой, туманом, влагой в волосах. Пусть только настоящее будет реальным. Ты управляешь даром, а не он тобой.       Потому что ты и есть время.