Телин

      Это напоминало волны — тяжёлые, ультрамариновые морские волны, накатывающие на гранитные скалы побережья. На равномерные вздохи прибоя, на перекат мелких камешков в воде, на колыхание сорванных водорослей в морской пене, на дробящиеся в барашках солнечные лучи. Где-то в глубинах Ла-Манша дышали раковины и смеялись русалки, в чьих волосах переливались нити жемчуга. Где-то на дне, занесённые песком, лежали забытые стены утонувшего города, погубленного собственными жителями.       Доктор стоял в коридоре и слушал, как Мелизинда играет «Ис» Алана Стивеля. Сочинённый для ирландской леверсной арфы, вистла и виолончели, он необычно приятно лёг на трёхрядку. Хотя в руках девушки ещё не сформировалось той воздушной лёгкости, что присуща профессиональным музыкантам, а произведение явно подбиралось по слуху и потому было упрощено, ей всё же удавалось передать атмосферу бретонского предания. А особый строй валлийского инструмента и его глуховатый звук позволяли специфически обыгрывать мелодию. Как говорилось в старинном трактате для арфистов Уэльса — «перезвон восьми колоколов», словно под водой плакали колокольни погибшего Иса и напевала, расчёсывая локоны на древней стене, царевна Даху́т, оборотившаяся русалкой.       Пожалуй, Мелизинде не следовало знать о том, что Ис существовал на самом деле и какое он, Доктор, имел отношение к его судьбе. Как и то, что восемьдесят процентов его жителей вообще не были людьми и планировали захватить Землю… Пусть предание о злом городе останется для неё обычной кельтской сказкой на ночь, без научно-фантастических дополнений и старины Градлона, выезжающего из потопа на крыше ТАРДИС.       Доктор осторожно всунулся в комнату и бросил взгляд на бледный девичий профиль. Мелизинда, закрыв глаза и ничего не замечая, медитировала над струнами. Может, оно и к лучшему, что она его не видит. Может, ей не хотелось слушателей, или она принесла бы арфу в консольную и не сидела в каюте. Но с другой стороны, дверь-то не закрыта, музыка кругами растекается по кораблю и не может не привлекать к себе внимание. Вот и пойми эту девушку со средневековым именем.       Доктор ещё раз внимательно посмотрел на Мелизинду. Пожалуй, она и впрямь слишком бледна, и ещё эти тёмные круги под глазами… Для первого путешествия всё произошедшее оказалось, безусловно, выше крыши. Доктор привык, знакомясь с будущими спутниками, изображать волшебника из синей будки, который решает все проблемы щелчком пальцев, привык нравиться, привык производить впечатление, и, как правило, те, кто с ним путешествовал, далеко не сразу понимали, что приключения с весёлым инопланетянином — это не только развлекалочка с привкусом опасности, что они имеют свои тёмные стороны, а каждая победа на самом деле дорогого сто́ит. Не все могли это принять. Дрожащая, как осиновый лист, Тиган: «Доктор, я так больше не могу». Марта с прыгающими губами: «Доктор, с меня довольно этих смертей». Список аналогичных прощаний можно продолжать до бесконечности. Но так, чтобы с порога врезаться в то, что пугало других через много недель, а то и месяцев, путешествий во времени и пространстве, и при том не сбежать в слезах домой… Почему Мелизинда вообще осталась? Кто она такая? Скорость её мышления превышает стандартную человеческую, это факт. Ну, прямо скажем, слишком умная и соображалистая для своих лет. Повадки и речь вроде как у обычного подростка, но это только на первый невнимательный взгляд. Сквозь все её «типа чё ваще», сквозь расхлябанность, вечные руки в карманах и погрызенные ногти проскакивают странно выверенные, словно по книге прочитанные, обороты и отточенные, как у гимнастки, движения. И умение держать себя в руках просто фантастическое для девятнадцатилетней девочки. Ведь видно, что трясётся, что губы прыгают и руки с коленками дрожат, а говорит только строго по делу, тщательно анализируя каждую фразу, и делает ровно то, что надо, не жалуясь, не сетуя и никого не обвиняя в том, что её втащили в неприятности. И даже в слёзы ударилась тогда, когда это было уместно, а не тогда, когда хотелось. Это отцово воспитание или… Или что-то другое? И если другое, то что? Он не знал, но не мог отрицать, что всё это очень настораживает.       А сейчас девочка через музыку стресс сбрасывает, это очевидно. Арфотерапия в чистом виде. Говорят, арфы с их особенным звуком умеют лечить душу. Так это или нет, Доктор не проверял, но игра Мелизинды ему понравилась — не совсем профессиональная, но полная эмоций.       Мелизинда. Да уж, дали ребёнку имечко с двойным дном... Если он не ошибся в выводах, то это поздняя производная от Мелузины — кельтской богини родников, что умело притворялась человеком до тех пор, пока не погружалась в воду. Родная среда проявляла её истинный облик, а ведь Мелузина была драконом. Кто же скрывался за человеческим обликом мисс Дженион? Какого дракона она в себе так старательно прятала?       Руки соскользнули со струн прямо на середине музыкальной фразы — Мелизинда откинулась на кровать, на краю которой сидела. Покусала ноготь. Потом со стоном потёрла виски и лоб, по-прежнему не открывая глаз, да так и застыла.       Доктор нерешительно переступил с ноги на ногу. С одной стороны, он не был уверен в том, как земное дитя отнесётся к его подслушиванию, а с другой, тут явно нужна была помощь, абсолютно точно моральная и, возможно, медицинская — уж очень жест похож на автоматические жесты человека, привычного к мигреням. Впрочем, было бы желание, а повод найдётся:       — Пора ужинать… Надо поесть, Мелизинда.       Она несколько секунд помолчала, прежде чем всё-таки сесть и невнятно угукнуть.       — А потом, если захочешь, сможешь задать все свои вопросы, — закончил Доктор.       — Да, — послушно отозвалась Мелизинда, но не пошевелилась. — Сейчас. Футболку переодену.       — Прачечная рядом с ванной, — это ей явно не помешает, все девчонки ужасные чистюли, начиная с ТАРДИС. — Жду тебя через пятнадцать минут в консольной.       Да. За четверть часа он как раз успеет разогреть пиццу — лучше, чем ничего. О нормальном ужине надо было думать заранее, а напрягать синтезатор и выдавать еду в виде тюбиков и брикетиков — это для перегруженной впечатлениями девочки будет последним гвоздём в крышку гроба. Так что пицца. Понятно, привычно и не вызывает вопросов. Их у земного ребёнка, должно быть, и так многовато.       Мелизинда пришла только через полчаса, переодетая в майку с каким-то ярким принтом и уже знакомую мини-юбку. Судя по слегка влажным волосам, она наконец вспомнила, что можно смыть запах гари. Но, несмотря на принятый душ, вид у неё по-прежнему был усталый и нездоровый.       — Если болит голова, то могу таблетку дать, — предложил галлифреец.       — Не, — она глядела только на выдвинутый к дивану журнальный стол с пиццей и посудой, словно избегала встречаться взглядами. — Я просто устала.       Прозвучало это неправдиво, но настаивать Доктор не стал. Скорее всего, у неё пошёл развиваться обыкновенный эмоциональный откат после пережитого стресса, а значит, обострилась недоверчивость к окружающему миру. Это и с другими ассистентами случалось. Попадать под раздачу пряников не хотелось, нужно просто дать Мелизинде тайм-аут, чтобы она поела, выспалась и обдумала произошедшее. Поэтому Доктор отложил справочник по крупнейшим научным библиотекам Рокочущей Спирали, подошёл к столу и указал на диван:       — Садись и лопай. Тебе чаю покрепче или послабее, чёрного или зелёного?       — А мяты нет?       — Есть и мята, даже свежая. Если подождёшь пять минут, я принесу из сада.       — Из сада?! — вытаращилась Мелизинда, но Доктор, не вдаваясь в подробности, подмигнул и понёсся в глубины ТАРДИС. Он, правда, лет семь не заходил в когда-то любимый садик, но давно не востребованные отсеки автоматически ставились на хронозамок, чтобы уж слишком не пылились. Так что грядка с травами для чая должна быть в полном порядке, как будто вчера прополотая.       Потратив немного времени на поиски — ну как же, это же было где-то здесь, ах, старый глупый пень, ты ж полгода назад опять библиотеку раздвигал, и теперь сад на уровень выше! — ему наконец удалось найти нужные двери, витражные и свежие даже на вид. Вздохнув, Доктор вышел в росистую тишину.       Так и есть, газон с маргаритками будто вчера стригли. Весело засвистел чиж. Доктор порылся по карманам и с неудовольствием себя пожурил, что там не нашлось семечек. Понятно, почему ТАРДИС до сих пор не сбросила сад в архив — куда девать чижа, бабочек и фикус Тинкербелл, не в консольную же их всех переносить? Кстати, надо хоть с Тинки поздороваться.       Он подошёл к высокому пестролистному деревцу, росшему в перекатной кадке в углу патио, и пощекотал крайнюю веточку:       — Тинкербелл, ты дома?       Из-под всех листьев разом полилось золотистое сияние — и через секунду погасло. Кажется, колония земных дриад поселилась у него после Чернобыльской аварии, Доктор уже не помнил наверняка, слишком много регенераций прошло и слишком во многое он успел за свою жизнь влезть. Маленькие создания с удовольствием заселили сад, предпочитая земные растения. Но основная квартира у них была тут, и именно компания из фикуса иногда собиралась в шарик размером с яблоко и радостно летала, как шаровая молния, вокруг хозяина ТАРДИС — за что и получила своё прозвище. А может, оно прилипло и при других обстоятельствах, этого он уже не помнил.       — Тинки, — Доктор снова пощекотал веточку, — мне нужно немножко мяты и душицы. Я сорву?       Дерево опять ответило мягким всполохом. Предпочтя это трактовать, как согласие, он пошёл по дорожке к грядке с душистыми и лекарственными травами. Надо было поторапливаться, ведь Мелизинда осталась в консольной одна со своими мыслями…       — Вау! — раздалось от входа. — Вот это да-а!       Ага. Осталась одна, как же… Доктор обернулся и помахал рукой спутнице, замершей на пороге с надкушенным куском пиццы и чашкой.Чиж зачирикал активнее — это двуногое было ему незнакомо, но большая порция еды не могла не привлечь его внимания. Порхнули крылья. Мелизинда даже ойкнула от неожиданности, когда нахальная птица размером с воробья уселась на её пиццу и по-хозяйски сняла пробу с корочки.       — Не бойся, он не клюётся, — судя по тому, как девушка замерла, она совсем не привыкла к прирученным птицам.       — Фига се оранжерея, — Мелизинда осторожно, чтобы не вспугнуть чижа, закрутила головой по сторонам, словно пыталась впитать образ полузапущенного сада. — Совсем не видно, что она на космическом корабле… Ну, то есть в машине времени.       Доктор наклонился и сорвал по веточке мяты, мелиссы и душицы. Потом, мгновение подумав, присоединил к букету несколько листьев парфеноны из лесов Гаммы. Тоже приятно пахнущая и успокаивающая трава, отнюдь не такая навязчивая, как какая-нибудь валериана, и не горькая, как пустырник.       — Давай чашку, — велел он.       В чашке оказался заранее налитый кипяток. Мелизинда всё ещё не отрывалась от проекции неба на потолке.       — Это ж какого размера ТАРДИС? — спросила она.       — Трансцендентного, — он пожал плечами, надеясь, что это выглядит не слишком хвастливо. — Сколько надо пространства, столько старушка и сделает. Иногда, правда, приходится часть отсеков сбрасывать, но я жгу ненужные, которые легко восстановить, типа бассейна. Один раз, правда, пришлось спалить комнату бабочек, так потом вылавливал их по всей ТАРДИС и собирал сюда. В общем, никто не пострадал, кроме помещения.       — А почему тут ничего не разбилось и не попадало?       — Стабилизаторы, как и в каютах, — Доктор осторожно снял на палец увлёкшуюся хлебушком птицу. Надо всё-таки вспомнить, где лежит запас льняного семени, и порадовать чижика. — Старушка нарочно перестала их ставить под консольной, чтобы я чувствовал ответственность за свою манеру вождения.       Мелизинда наконец-то улыбнулась. Похоже, садик подействовал на неё благотворно, и Доктору в голову тут же пришла хорошая мысль:       — Вот что… Давай я сюда принесу чайник и ужин?       — Я помогу, — тут же отозвалась она, так и не положив пиццу — наверное, опасалась дальнейших покушений чижа. Или банально проголодалась.       Очень скоро они устроились у фикуса, за садовым столиком, вместе с чижом, клюющим с блюдца найденный Доктором лён и ветчину из Мелизиндиной лепёшки. Похоже, девочка придерживалась умеренного вегетарианства — по крайней мере, это было не первое мясо, которое она откладывала в сторону.       Мерно зажужжал разбрызгиватель, освежая газон.       Чиж, прекратив трепать ветчину, перепрыгнул на коробку поизучать жирные пятна на картоне.       Тинкербелл предпочла не высовываться.       — Я знаю, о чём ты хочешь спросить в первую очередь, — сказал Доктор нарочито спокойно, отпивая чай с молоком. — Про детей, да?       Мелизинда кивнула.       — Конечно, мы их не бросим, — он твёрдо поставил чашку на блюдце. — Но надо вообще понять, что происходит. Я сам немного озадачен, зачем были такие сложности, как извлечение детей с изнанки мироздания, когда здесь своих хватает.       — А вот изнанка мироздания, — пробубнила Милли сквозь пиццу, — это второй вопрос, который я хотела задать. Чё это за демоны такие, почему люди на студии стали живыми, и про разлом ещё, и ваще. Я ведь правильно понимаю, что это всё взаимосвязанные вещи?       Да. Чересчур умная для обычного землянина. Или просто с опытом путешествий во времени и пространстве, о которых она каким-то образом забыла. Время многое забирало из памяти Доктора, как дань, но только не друзей, и о том, что когда-то случилось с Джейми и Зои, он не забудет до конца света. С кем из Повелителей Времени-ренегатов мог путешествовать такой трезвый рационал, как Мелизинда? С безумцем Мастером? С на всю голову долбанутым Монахом? А что, им обоим не помешал бы стоп-кран со средневековым именем. Или это была, не приведи релятивистские законы, вивисекторша Рани, между делом научившая земную девочку правильно думать, чтобы не так скучно было? Или старина лорд-кокни Дракс, у которого до сих пор из карманов сыплются гайки и отвёртки? Или вообще родной братец решил Роману позлить? Говоря откровенно, Милли могла летать с кем угодно, у кого есть личная ТАРДИС и кто иногда таскает с собой спутников для развлечения или для серьёзной работы. Да и память ей могли стереть как сами ренегаты-нарушители, так и поймавшие их на месте преступления сотрудники Небесного Комитета. Но пока разобраться с печатью на её воспоминаниях не представлялось возможным. Не следовало пугать Мелизинду больше, чем она уже была напугана за последние сутки. Грамотнее всего было пустить ситуацию на самотёк и дождаться того момента, когда девочка наконец задумается, откуда она столько всего знает и понимает. Вот тогда и только тогда можно будет попробовать посмотреть, кто похозяйничал у неё в голове. Но не раньше.       — Ты права. Это всё более чем взаимосвязано, но история очень долгая.       — А я люблю долгие истории, — на губах Мелизинды проснулась улыбка.       — Ну хорошо, — согласился Доктор и подлил кипятка в её чашку. — Только давай договоримся: я рассказываю сказку, ты в неё не веришь, а потом идёшь спать.       — Как скажете, — кивнула Мелизинда.       Доктор собрался с мыслями. По всему выходило, придётся рассказывать всё и сначала. В смысле, с самого-самого начала.       — Всё началось, пожалуй, в Тёмные Века, когда Земли ещё в проекте не было, а Солнце только загорелось. Тогда Вселенная была ещё совсем тесная, а цивилизации едва зарождались, и они совсем не походили на современные. Страшные, дикие, часто даже не имевшие физической формы народы — ракносс, великие вампиры, халлдоны, вечные… Скажем, древние империи. Они в буквальном смысле рвали друг друга на куски и старались подчинить себе все новые, едва зарождающиеся цивилизации, относясь к ним, как к рабам или вещам. Мироздание только выстраивалось, даже время ещё не устоялось, и мир пребывал в относительно креативном хаосе. В то время на краю одной из галактик, в скоплении Кастерборус, в системе красного двойного гиганта, жил-был народ, мало кому известный и имеющий мало влияния за пределами небольшого участка космоса. Древние империи не особо обращали на него внимание, так как мирок находился вдалеке от основных конфликтных зон и никого не привлекал, а случайно сунувшимся вторженцам её жители были способны дать отпор. Но они понимали, что рано или поздно про них вспомнят, и тогда без разницы, кто придёт на их планету — всё одинаково скверно. И трое их великих учёных отправились в космос, чтобы создать самое невероятное рукотворное изобретение — Око Гармонии, генератор энергии времени невероятной мощи, и привезти его домой. Выжил из них только один. И он, используя могущество Ока Гармонии, разработал и запустил Сеть Времени. Это не типа-интернет, — быстро поправился Доктор, — это что-то вроде участка накрепко зафиксированной истории, которую невозможно переписать. И всё, с чем соприкасаются жители этого участка, подцепляется к Сети и тоже оказывается зафиксированным. Таким образом, Сеть быстро расползлась во все эпохи, и назад, и вперёд, а поскольку её эпицентр был, естественно, на той планете, получилось так, что она взяла под контроль само время, — всё, конечно, было намного сложнее, но Доктор специально упрощал историю. В конце концов, он рассказывает сказку, а она не верит. — Вот тут-то и оказалось, что у мало кому известного народа есть стратегическое преимущество перед всеми древними империями, вместе взятыми. И угадай, что получилось?       Мелизинда наморщила лоб:       — Ну, чисто логически — если все эти древние империи были друг с другом в контрах, то фиг они объединились бы против новичков, а даже если б, типа, попытались, те имели в руках преимущество в виде путешествий во времени и могли переписать события, заранее перессорив врага. А дальше чё, дальше принцип веника — пока он един, его не сломаешь, но по прутику его раскрошить ничего не стоит.       Доктор щёлкнул пальцами:       — Именно так, Мелизинда, именно так. Молодой народ победил, а написанная им история прошлого и будущего сделалась единственно верной и стала определять схему развития Вселенной.       — Типа, концепция судьбы — не враньё? — наморщила лоб девушка.       — Слушай дальше, — усмехнулся Доктор, сам не зная, то ли из-за её сообразительности, то ли из-за вечного паразитического «типа», которое его забавляло. — Шли годы. Жители той планеты научились обманывать смерть и путешествовать во времени. Конечно, они очень быстро приняли политику невмешательства в события мироздания, чтобы случайно не навредить Сети Времени, но всё равно, новые цивилизации, теперь рождавшиеся и развивавшиеся в относительной безопасности, стали называть их Повелителями Времени.       Мелизинда вскинула брови:       — Вас так называли…       Доктор невинно развёл руками:       — Мы же договорились, это сказка, и ты ни во что не веришь. Ну вот, Повелители Времени жили, не вмешивались и постепенно впадали в стагнацию, потому что центр Сети Времени требовал именно этого — состояния полной неподвижности и неизменности. Когда-то бойкий и молодой народ стал старым, пыльным и замшелым, не желающим никаких перемен, буквально превратился в механизм старых часов, двигающийся чисто по инерции…       — Типа, как те древние империи, — подхватила Мелизинда. — И опять появился кто-то молодой и наглый, да?       — Да ты прямо пугаешь меня своей сообразительностью.       — Я просто вспомнила историю Земли. Если, вы говорите, Сеть Времени едина для всего космоса, значит, спиральное развитие истории Земли одинаково и для других частей Вселенной. И всё повторяется, приходит в одну и ту же точку, только на новом уровне.       Доктор подавил желание врезаться лбом в столешницу. Вот это даже для него было чересчур. Он сознательно не упомянул второе, неофициальное название Сети — «Спиральная Политика», но Милли почувствовала его сама. Что же это за подарочек с арфой?..       Или она всё-таки спутница со стёртой памятью, которой безответственный Повелитель Времени дал слишком много знаний, вот они и прорываются сквозь блок.       — Да, дружок. Такой народ появился. Дети Фоллаута, уроженцы планеты, умирающей после ядерной войны, фашисты до мозга костей, воплощение ненависти, мутанты без эмоций и с программой-максимум уничтожить абсолютно все конкурирующие виды. Далеки. Сначала Повелители Времени отнеслись к ним, как к забавной молодёжи, которая возится где-то у подножия их мантий, но очень скоро и очень наглядно далеки показали, насколько их недооценили. Все попытки переписать их историю, чтобы сделать более мирными, приводили лишь к обратному результату — далеки не исчезали, не слабели, не добрели, а лишь учились, делали выводы и ненавидели ещё больше.       — Вообще, я бы тоже разозлилась, если какая-нибудь сволочь рискнула переписать мою биографию, — хмыкнула девушка.       — Ты не знаешь, что такое злоба далеков, — горько покачал головой Доктор. — И во что она в итоге вылилась.       — В войну, подозреваю.       — В темпоральную войну, Мелизинда. Далеки сразу поняли, где преимущество у предполагаемого врага, и принялись развивать хронотехнологии своими путями, неподконтрольными Повелителям. История зашаталась — и рухнула в конце Великой Войны Времени. Два мира сколлапсировали, практически уничтожив друг друга и все другие темпорально-активные цивилизации, а заодно Сеть Времени. Конечно, какие-то её обрывки остались, и их оказалось достаточно для того, чтобы имеющееся мироздание не умерло, но их было слишком мало и они были недостаточно прочны, хотя и продержали вселенную в относительном порядке долго, до шестимиллиардных годов. А дальше включился один интереснейший механизм вселенной, которым ни Повелители Времени, ни далеки не рисковали пользоваться в силу его непредсказуемости — саморегуляция. В космосе она больше известна, как Шестая теория Круйиса, но на Земле её называют теоремой Новикова. Суть в том, что мир сам себя лечит, если он сильно повреждён. Другое дело, что он этим занимается так, как ему удобно, без учёта наших интересов. И целые галактики могут гибнуть или рождаться — да что там галактики, целые филаменты. Собственно, Сеть Времени занималась тем же самым, только более аккуратно, и старалась никого не гробить, а вот мирозданию плевать на цивилизации. И оно, видимо, решило, что Сеть была хорошей идеей, и надо бы её восстановить по-своему, пусть даже стихийно или через парадокс. И первое, что оно сделало, так это позволило вернуться и Повелителям, и далекам, превратив их в два равносильных полюса. А потом столкнуло одного Повелителя и одного далека и заставило их действовать заодно против общих проблем — мол, интересно, а что получится. Мне порой кажется, что оно действительно выбирало, кому поручить восстановление Сети — и в итоге выбор пал на далека, а Повелителю разрешили рядом постоять и свечку подержать. Но вот только у далеков вечно всё через задницу решается, точнее, через первый инстинкт — «уничтожить». И когда этот далек стоял в эпицентре пересоздания вселенной, он из-за этого инстинкта её раздвоил.       — Типа, параллельные миры? — озадачилась Мелизинда.       — Если бы… Кстати, а что ты знаешь о параллельных мирах?       — Ну, говорят, что каждый наш выбор даёт расщепление реальности. Например, в одной версии я съем последний кусок пиццы, — она повернула коробку этим самым куском на себя, — а в другой решу, что с меня хватит. В результате получится уже два мира, — и она повернула коробку обратно.       — Так, да не так. Пицца слишком незначительный объект, чтобы дать энергию на создание целой новой реальности, — хмыкнул Доктор и бессовестно стянул последний кусок, дав таким образом «рождение» третьей версии. — Миры разделяет лишь выбор, сделанный ключевой фигурой в фиксированной точке истории. А если ключевая фигура сделает одновременно два выбора вместо одного или другого, что получится, как ты думаешь?       — Э-э-э, — озадаченно протянула девушка, — не знаю.       — Кошка Шрёдингера получится, которая жива и мертва одновременно. Такой эффект во времени называют «люфт» — мир один, дата одна, предмет один, а события с ним происходят разные. Ну вот, тот далек меня стёр и не стёр из времени одновременно, — Мелизинда вытаращилась, но не перебила. — Поскольку на тот момент мы оба были ключевыми фигурами, мир расщепило на люфт по всей линии нашего с ТМД существования. А поскольку там же присутствовало несколько ключевых персон из разных периодов истории по отношению к Войне Времени и, соответственно, Сети Времени, то возвращение их по домам создало новую Сеть. Таким образом, мир сейчас — это что-то вроде двойного провода в обмотке общей истории.       — И что, между проводами никаких различий? Или «ноль» и «фаза»?       Опять грамотный наводящий вопрос. Доктор наконец-то понял, что именно его напрягает в мышлении новой знакомой — все спутники проходили через стадию адаптации к ТАРДИС и путешествиям во времени, когда они задавали глупые вопросы и совали нос во всё подряд. А она её весело перескочила, как будто в ней вообще не нуждалась. И его подозрения окрепли ещё больше.       — Второе. Различия накапливаются, причём в оба конца истории. Но в основном, естественно, по направлению в будущее после точки выбора. И в первую очередь удар словили люфтовые Повелители Времени и далеки. Первым там пришлось компенсировать моё отсутствие, а я изрядно наследил в истории мира. А вторые практически вымерли. Спас их тот самый далек-приключенец, но они навсегда изменили облик. Дело в том, что незадолго до катавасии с Сетью и люфтом эти ребята ставили эксперименты по стабилизации своей ДНК. Они ведь по сию пору мутируют… Ты видела того кальмара, это далек и был, просто вытащенный из экзоскелета. Вот они и попытались вычистить из наследственности всё лишнее и сделали свою гуманоидную версию. Потом решили, что одноглазыми ушлёпками им лучше и привычнее, но, видимо, где-то сохранили банк очищенных ДНК, или я их не знаю. А ТМД его в люфте нашла и реанимировала. Так что там далеки выглядят иначе, вроде Контролёра Времени, с которым ты успела познакомиться. Но это не делает их лучше, ушлёпки и есть ушлёпки.       Мелизинда покатала чашку в ладонях.       — Понятно, светлая и тёмная сторона мира. А вы, типа, Обиван Кеноби с Дартом Вейдером… Почему я себя Скайоукером чувствую? — Доктор усмехнулся, но промолчал, потому что Мелизинда явно была готова продолжать рассуждения. Но она вместо этого задала вопрос. — Вы так и не сказали название той планеты, на которой жили Повелители Времени.       — Галлифрей, — Доктор выжидательно поглядел на девушку, но, похоже, название не произвело на неё никакого впечатления, кроме полученной информации. Ничто в её лице не дёрнулось, будто она слышала это слово впервые.       — А вторая планета, типа, Скаро?       Он кивнул.       Мелизинда допила чай, выловила ветку мяты и принялась её задумчиво жевать.       — Так люди всё-таки погибли, — констатировала она.       — Кошка Шрёдингера, — напомнил Доктор. — И погибли, и не погибли.       — Тем, кто в люфте, от этого не легче, — буркнула Мелизинда. Помолчала, дожевала мяту и наконец сказала: — Выходит, между двумя сторонами можно путешествовать.       Если бы всё было так просто.       — Люфты — хрупкая вещь, вечно стремятся или оторваться от материнской реальности, или схлопнуться. Согласно нашей науке, если то, что есть и там, и там, встретится, оно сольётся в одно целое, в пользу посещённой стороны люфта. И для этого не нужна даже личная встреча — достаточно просто оказаться на одной стороне мира. Поэтому пройти через барьер может только тот, кто существует только с одной стороны.       — Ага, — совсем задумчиво протянула Мелизинда. — Типа… Я могу понять, что вы существуете только с одной стороны, вы сами объяснили причину. Я могу предположить, что ваша машина времени тоже есть только с одной стороны, раз она с вами в симбиозе и, типа, всё такое. Но тогда один логичный вопрос — как смогла пройти по ту сторону я?..