Телин

Глава 17. Арфа и чудовище.       Всё-таки приключения на Скаро изменили Мелизинду. В ней очевидно боролись настоящее, с которым она прожила шестнадцать лет, и прошлое, по нелепой ошибке пробуждённое Доктором. Борьба шла с переменным успехом, что выражалось прежде всего в манере речи, иногда срывающейся на приказы — по большей части, в адрес Патрика, — и в одежде, по которой сразу было видно, кто нынче царь горы. Накануне в девушке бунтовал далек, и она целый день изображала что-то вроде агрессивно настроенного валлийского патриота — бело-красная футболка с надписью «Welsh rebel»*, чёрная, в заклёпках, тужурка с грубо отрезанными выше локтя рукавами, юбка-шорты с принтом под флаг святого Давида и высокие, пугающе-тяжёлые ньюроки. И конечно, на полдня — концерт для арфы с оркестром в лице нудящего Пата, пытающегося припахать своего бывшего стажёра к общей работе. Сегодня на дракона снизошёл тихий стих, и Милли поднялась в консольную в коротком расклешённом платьице в мелкий цветочек и с распущенными, а не кое-как стянутыми в куцый хвостик, волосами. За неделю, пока ещё не выдохлось действие регенератора, они успели отрасти до плеч и начали подвиваться на кончиках. Впрочем, ньюроки с пряжками и хлястиками, больше похожие на утюги, чем на ботинки, никуда не делись. От этого внешний вид девушки подвис между «очень стильно» и «очень странно», словно тощая Соломинка в лёгком платьишке боялась улететь от первого же сквозняка и приковала себя к палубе ТАРДИС довольно экстравагантным способом.       Доктор, тем не менее, снисходительно кивнул на такое преображение: Милли вообще впервые за всё время их знакомства надела платье, если не считать костюм для вылазки в Средневековье, и сделала это не для того, чтобы замаскироваться или кому-то понравиться, а просто потому, что захотелось. А «утюги», дополнявшие её образ, галлифрейца не смущали, как и Патрика, которому было решительно безразлично, как выглядит его стажёр, пока он не в форме. Ракшасу сейчас было начхать вообще на всё: он неделю напролёт, не досыпая, не доедая и почти не общаясь, в прямом смысле слова распутывал хрононный код и на данный момент стоял в светлом облаке плавающих в воздухе нитей рядом с К-9, с головой уйдя в процесс. Рыжий у консоли тоже пощёлкивал клавишами, поглядывая в центр клубка, где висел полуразмотанный кокон — принц вкратце объяснил ему, что бывает с детьми его народа от авитаминоза, наглядно потыкав пальцем в Мелизинду, и Повелитель Времени тут же зажёгся немедленно раскрыть головоломку.       — Суньте его наконец в кипяток, — девушка водрузила на ближайший стеллаж поднос, принесённый с кухни. От работы с коконом она пока успешно отбрыкивалась, а в качестве компенсации взяла на себя хозяйство, о котором обычно в машине времени никто не думал. — Чай, сок, овсянка, тосты, половина вчерашней шарлотки. Вы сегодня вообще спали?       — Кого… в кипяток? — с недоумением спросил демон, соизволив оглянуться.       — Коконы всегда кладут в кипяток, чтобы размотать нитку, — буркнула Мелизинда, расставляя тарелки. С Патриком она себя вела, как со сверстниками с Земли, наплевав на все титулы, звания и субординацию, которой он от неё иногда пытался добиться. — Поешь, бро. Натощак мозги хуже варят. Доктор, вас это тоже касается.       — Спасибо, Милли, — отозвался галлифреец, не спеша отрываться от дела.       По лицу мисс Дженион прошла отчётливая судорога внутренней борьбы человека с далеком. Потом девушка сдавленно сказала, стараясь не сорваться на приказной тон:       — Пожалуйста.       На Доктора это немедленно подействовало: не вежливая просьба, конечно, а заметное усилие спутницы. Он тут же убрал руки от пульта управления и подошёл к ней, натягивая благодушную маску:       — Благодарю. «Что это, Берримор? — Ваша овсянка, сэр!» — то, что придётся есть стоя, мужчину не смущало. Он взял тарелку, макнул в неё ложку и позвал: — Патрик, действительно, иди поешь. Подзарядись, так сказать… Вот помню, твоя матушка как-то сбежала от далеков в скафандре с аккумуляторами на сутки, и…       Милли выразительно кашлянула и перебила:       — Пат, ешь, или я тебе тарелку на уши надену. Если требуешь от меня дисциплины, то показывай пример.       Доктор слегка обиделся на её бесцеремонность и решил не продолжать занимательную историю из прошлого. Ракшас снова оглянулся на арфистку, сдвинул широкие брови, но всё же принялся выпутываться из облака эфемерных нитей. Милли вздохнула, беря тост и принимаясь намазывать его джемом:       — Давай, давай. А то совсем отощаешь. И так вон, половину амбалистости растерял.       Это она, конечно, преувеличила — Пат как был смесью каланчи с бульдозером, так и остался, только выглядел бледноватым и усталым с недосыпа. Доктор в очередной раз попытался себе представить его рядом с Матерью Скаро — и сдался, чтобы не расхохотаться в голос. Несмотря на схожесть во внешности и жестах, в голове никак не складывались скарианская коротышка и такой вот шкаф с антресолью. Из Патрика трёх ТМД можно было выкроить, даже несмотря на то, что она как была булочкой, так и осталась. Вообразить, как заботливая маманя, взгромоздившись на купол собственного доспеха (облик каракатицы ей так и не вернули, но в консервную банку она влезла при первой же возможности), поправляет воротничок сынуле, получалось, но выглядело уж слишком комично.       — М-м-м, — Доктор облизнул ложку. — Неожиданно вкусно для лошадиной каши.       — Там бадьян и корица, — пробубнила Милли сквозь тост. — С ними всё съешь.       Патрик быстро расправлялся со своей порцией, без особого выражения на лице поглядывая на кокон. Похоже, ему было вообще безразлично, что лежит в тарелке, мысли высочества витали вокруг кодировок и содержимого артефакта — ну, если, конечно, внутри вообще что-то было. Мелизинда, зажав в зубах остатки своего хлебца, ловко намазала тост и ему.       — Извини, что опять сливовое повидло, клубничного не нашла, — прошамкала она.       — Не имеет значения, — буркнул ракшас. — У меня нет зависимости от инопланетных фруктов.       — Зависимости? — изумилась девушка, чуть не выронив тост из зубов. Даже Доктор вопросительно приподнял бровь, размешивая сахар в чае.       — Я некорректно сформулировал, — неохотно выдавил Патрик. — Примерно сорок процентов демонов и далеков, однажды попробовав экзосахар, получают от него сильное удовлетворение, что способствует снижению уровня боевых гормонов. Это повышенная способность организма адаптироваться к чужой еде. Возникает психологическое привыкание к той разновидности инопланетных сахаров, которую довелось попробовать первой. Это не наркотик, это просто… кажется им вкусным и эффективно успокаивает. Форма предпочтения. Например, мама любит клубнику, а Вечный — яблоки. А вот отец устойчивый, ему безразлично, с какой планеты фруктоза и глюкоза.       — Хм, выходит, меня торкает с порея? — фыркнула Милли соком. — Ну-ну.       — Предпочтения? — одновременно с ней хмыкнул галлифреец. — Ну-ну.       Патрик услышал только его — и зафиксировал тяжёлый взгляд на Повелителе Времени.       — Что-то не так? — холодно уточнил он.       — Совсем ничего, — невинно отозвался Доктор. — Просто пытаюсь себе вообразить далека — в смысле, настоящего далека, — проявляющего какие-то «предпочтения», а не жующего, что дают, и не делающего, что приказано. А уж самый далечный далек, который что-то предпочитает — это вообще нонсенс…       Милли немедленно предпочла сделать вид, что её рядом не стояло, даже стаканом заслонилась.       — Повторяю вопрос — что-то не так? — голосом, способным выморозить всю ТАРДИС, осведомился Патрик.       — М-м-м, — мечтательно протянул рыжий. — То есть ты считаешь это нормой.       — Моё мнение Галлифрея не касается, — отчеканил ракшас.       — Просто это очень любопытное явление в обществе, где все отношения построены на различных формах приказа и его выполнения, а я же учёный, — Доктор елейно завёл глаза к потолку, — можно сказать, социолог… Психолог… Философ… Считай, что это профессиональный научный интерес.       Патрик молча доскрёб овсянку и так же молча взялся за пакет с апельсиновым соком.       — А-а-а! — выпалил вдруг галлифреец. — Я понял. Наконец-то вас пробрало. Контакт с окружающим миром, да, дружок? — теперь в его голосе зазвучала ехидная подначка. — Давно я размышлял, что с вами будет, если заставить вас жить без внешней оболочки… Что, не хочется обратно в кастрюльку?       — Не понимаю, — настолько подчёркнуто-холодно сказал ракшас, что сразу стало ясно — он лжёт. Потому что нельзя так переигрывать.       — Комната Мэри, — вдруг тихонько пискнула Мелизинда.       Патрик с холодной неприязнью и одновременно озадаченно стрельнул в неё взглядом.       — В яблочко! — подхватил Доктор, весело щёлкнув пальцами.       — Объяснить, — сухо уронил юноша. Что бы ни говорил галлифреец, а приказ всё ещё оставался основой общества на Скаро и основным способом общения демонов. И естественно, ответила ему Милли:       — Ну, это такой умозрительный эксперимент из психологии, — начала она. — Мне про него папа рассказал, когда я ещё только начала видеть. В общем, представь, что есть некая Мэри, которая знает о цвете всё — физические основы этого явления, все свойства солнечного спектра, художественные и полиграфические законы работы с цветом, психологическое влияние цвета, взаимодействие различных цветов — для неё нет никаких секретов. Но Мэри знает это всё только в теории, в цифрах и словах, ибо живёт в чёрно-белой комнате и никогда её не покидала. Вопрос, что с ней будет, когда она выйдет из комнаты в цветной мир?       Патрик завис.       Доктор довольно благодушно поглядел на ассистентку:       — И что с тобой было, Мэри? Ну, когда ты вышла из своей «комнаты»?       — Чуть заикой не осталась, — честно призналась девушка. — Потом с нервов такой приступ шарахнул, что едва не умерла. Хотя и так видела мир с детства, просто очень раздробленными кусками. Ну, как перемешанный паззл. Так что я могу представить, что чувствуют те, кто всю жизнь прожил в панцире, а потом вдруг вынужденно оказался вне его. Только у них наизнанку — я со зрением почувствовала себя более защищённой. А они, должно быть, беззащитными.       — Это новая форма познания мира, — вдруг встрял Патрик. — Доспех не исчез, он убран внутрь. Мы по-прежнему не беззащитны. Но можем полнее воспринимать окружающую среду.       — Твоя мама тоже так думает? — вдруг с не меньшей, чем у Доктора, подначкой спросила Мелизинда.       Патрик вздрогнул. То есть это даже сделалось заметно. Несомненно, удар попал в цель на сто процентов.       — Я так и знала, — хладнокровно принялась громить его девушка, — у старшего поколения есть фобия, с которой они не могут справиться. А у тебя её нет, ага? Ты же второе поколение, бро, для тебя нормально взаимодействовать со вселенной через прямой, а не опосредованный, контакт. Пат, колись уже, что вы там задумали? Я же не глупая, я же чувствую. Это слишком серьёзное расхождение в менталитете поколений, чтобы долго оставаться незамеченным, а значит, у вас есть какой-то план… — она на мгновение закусила губу, словно её осенила какая-то нехорошая догадка. — И тебе для его выполнения нужна… сестра? — в глазах демона мелькнула тревога, и девушка так же моментально побледнела от гнева. — Ах, ты… Я-то, как дура, думала, ты её действительно любишь и пришёл спасти, а ты… Сволочь меркантильная!!! — у Мелизинды сделался такой вид, словно она готова была прибить юношу или хотя бы треснуть подносом. Судя по косому взгляду, брошенному ракшасом на Повелителя Времени, он очень не хотел, чтобы тот стал свидетелем подобного разговора, но у Доктора хватило ума не встречаться с ним глазами и с независимым видом пить чай. Он, если честно, не строил радужных перспектив относительно Патрика и его сородичей, и тот его сейчас не удивил. Куда более странными показались ему слова Милли. Точнее, одно слово, которое она даже подчёркнуто выделила.       Любовь… у далеков? Даже не смешно. Нашла где искать. Надо её просветить на этот счёт:       — Милли, далеки не умеют любить. Точнее, это в них генетически не заложено, — и тут же страшно пожалел о своих словах, так как повернувшееся к нему девичье личико уже не принадлежало его ассистентке. На Доктора смотрела страшно оскорблённая и злющая, как чёрт, ЕРД-900.       — Доктор. Далеки — самообучаемые боевые единицы. Что непонятного в слове «самообучаемость»? — отчеканила она.       Патрик за голову, конечно, не схватился, но вид у него стал такой, словно ему вместо сока выдали флакон шампуня. Может быть, он и был рад тому, что в его соплеменнице иногда просыпалась, так сказать, генетика, но то, как она это делала, явно убивало ракшаса наповал.       Доктор тоже прекрасно понял несоответствие поведения Мелизинды и смысла её слов, и спросил со спокойным интересом:       — Не хочешь ли ты сказать, что демон может научиться любить? — он до сих пор не очень понимал, насколько сильно повлияла на далеков жизнь вне доспеха, и, возможно, разговор смог бы пролить свет на этот вопрос. Во всяком случае, скариане из люфта огребли эффектом «комнаты Мэри» по полной программе, а его ассистентка, выросшая среди землян, — больше всех.       — Родители на практике доказали мне необходимость любви и полного принятия для выживания, — процедила Милли-ракшас. — Они принимали меня такую, какая я есть, со всеми моими отклонениями, ничего от меня не ожидая и не требуя. И любили. Просто за то, что я есть. Я выжила только благодаря их отношению ко мне. Доктор, вы сами вообще когда-нибудь кого-нибудь так любили и принимали, чтобы полноценно проанализировать то, что они для меня сделали?       — Родители? — уточнил Патрик, пока галлифреец пытался полностью вникнуть в то, что выдала скарианская бунтарка, и не уронить челюсть до пола.       Плечи арфистки вдруг опали, а лицо осунулось. Глаза ушли в сторону от обоих собеседников, а короткое платьице в цветочек перестало выглядеть военной формой. Словом, дракон опять упал в кому, а вместо него вернулась арфистка с Земли.       — Я имею в виду приёмных, Пат, — сказала она. — Прости, я не могу их называть по-другому. Я ведь… вообще не помню своих биологических родителей и никогда их не знала, и при встрече даже не узнаю.       — Ты узнаешь их сразу, — почти равнодушно констатировал ракшас, но, похоже, возвращение «земного» режима Милли его несколько разочаровало. — Ты захочешь их убить.       — Что?.. — вопрос был задан хором, девушкой — от изумления, Доктором — от мысли о том, что он ослышался, потому что даже для далеков кидаться на себе подобных было противоестественно.       — Внешне немотивированное желание, следствие физиологического разделения с матерью. Так называемый «синдром разрыва». Потом проходит, а если всё правильно делать при родах, то вообще не проявляется, — неохотно объяснил Патрик. — С тобой всё сделано неправильно. Ты поведёшь себя агрессивно, когда с ними встретишься.       — Класс, — расстроенно заключил рыжий. — Далеки и есть далеки, как из солонки ни вытряхивай. Милли, запомни: «Дракон всегда — всегда! — хочет убить»**, — цитата из старого земного мультика вряд ли была уместной, но уж очень подходила к обстоятельствам. И дракон кстати пришёлся.       Мелизинда, всё так же не поднимая глаз, медленно отложила недоеденный тост и тихо сказала:       — Только Беззубик почему-то не захотел, Доктор. Знаете… Я лучше буду как он. А то нелогично получается — жить под управлением негативных эмоций, не контролируя их ни капли, и утверждать, что при этом ничего не чувствуешь. Жить… враньём, — теперь с лица обтёк уже Патрик, а Доктор озадачился таким выводом в исполнении помощницы. — Извините. Что-то голова разболелась. Пойду вымою посуду. Чашки потом заберу.       Она быстро составила пустые тарелки обратно на поднос и заторопилась вниз.       — Милли!.. — опомнившись, позвал её галлифреец, но девушка лишь скорей припустила вниз по лестнице.       Рыжий глубоко вздохнул и обтёр ладонью лицо. Патрик молча смотрел вслед арфистке, явно обдумывая услышанное. Потом негромко заметил:       — Детские выводы… часто обескураживают.       — Детские? — уточнил галлифреец.       — Она ювенильная особь. Без систем контроля поведения. Без правильного примера для подражания. Допустимое сравнение, понятное тебе и мне — молодой необстрелянный эмбрион без внешней оболочки, вырванный из Империи и безнадёжно испорченный неправильным воспитанием, но всё же… один из нас. Если бы не физическое состояние, её можно было бы исправить, — жёлто-зелёные акварельные глаза пристально уставились в зелёно-карие крапчатые. — Ты ведь этого и боишься, Повелитель Времени. Тебя пугает её происхождение и её опасность для низших форм жизни.       Доктор заставил себя изобразить широкую улыбку, несмотря на то, что ему очень захотелось поёжиться. Ракшас весь в матушку — наблюдательный, проницательный и быстро разбирается в собеседниках с целью морально их отвозюкать. Но тут или признать поражение — и от кого! — или улыбаться, как идиот, и заливаться соловьём, не давая собеседнику развить неудобную тему:       — Напротив, мне очень интересно, что вы оба из себя представляете. Видишь ли, юноша, я уже около пяти тысяч лет не питаю никаких иллюзий относительно твоего племени, и меня удивляет не то, что ты такой, какой есть, и не то, что из моей ассистентки то и дело поликарбидные бока выглядывают, а то, что она укрепилась и до сих пор держится против проснувшейся в ней натуры. Похоже, это потенциал демонов, заданный «комнатой Мэри» и отличающий их от далеков. М-м-м, скажи, вы и впрямь задумали революцию? У вашей половины вселенной есть шанс спокойно вздохнуть парочку веков?       Патрик мгновение помолчал, потом сказал совсем не то:       — Согласно данным моей матери, ты рассчитывал на несколько другой фактор, когда передавал Новой Парадигме ДНК каледа. А сейчас с уверенностью рассуждаешь об эффекте «комнаты Мэри», словно с самого начала это и планировал. Объясни?..       Смотри-ка, молодой человек неплохо умеет переводить стрелки. Ладно, заслужил ответ. Даже честный. Доктор насмешливо поцокал языком и покачал длинным пальцем перед самым носом собеседника:       — Ц-ц-ц, в Войну Времени было в ходу такое мудрое правило: «Ни за что не озвучивай свои планы при далеке, даже если он мёртв». Идея узнать, что получится, если с рождения не дать далека засунуть в скафандр и воспитать его, так сказать, в натуральном виде, гуляла у меня ещё после самой первой встречи с твоей мамой, а тут и шанс подвернулся. В результате следовало бы ожидать восхитительного ничего или тотальной революции мировоззрения, но предположить то, что вы ухитритесь принять оба решения, даже у меня фантазии не хватило. И ты с Мелизиндой — явный ответ на мучивший меня вопрос. Вот я вас и изучаю, пока есть возможность, — он ослепительно улыбнулся. — В конце концов, я же Доктор. Учёный. Практик. Или есть какие-то возражения против этого факта?       Похоже, артистичная речь никак не проняла Патрика. Лицо его так и осталось непроницаемо-спокойным, а взгляд — трезвым и холодным. Что там варилось под чёрной короткой стрижкой, было совершенно непонятно, хотя галлифреец предпочёл бы иметь побольше ясности в данном вопросе. Умеют же некоторые рожу кирпичом держать… Это явно папочкина наследственность, ТМД так не может. Пожалуй, с Патом лучше не играть в покер.       — Я возвращаюсь к работе, — сказал, а точнее, как водится, сам себе приказал юноша и нырнул в облако нитей вокруг кокона. Выглядело это как отступление с целью обдумать состоявшийся разговор и совершенно не удивляло. Да и в разболевшуюся голову Мелизинды было сложно поверить, девочка так же, как и Патрик, сбежала успокоиться и подумать, просто перегрузка информацией у неё наступила чуть раньше. Доктору, в общем, тоже не мешало переварить услышанное.       Интересно, а папа-майор и мама-искусствовед знали, что растят далека? Воспоминания Милли, доставшиеся Доктору, показывали, что скорее нет, чем да, но всё же, в U.N.I.T. работают не полные кретины. Иногда даже хомо милитари умеют думать головой, а не пулемётом. А может быть, именно из-за папы-майора маленький скарианский Беззубик и упал в спячку, разобравшись в обстановке? Иначе откуда взялся этот приказ — забыть прошлое, скрыть врождённую информацию, не развивать чужой мир до своего уровня, слиться с местным населением. Идеальная маскировка! Даже его, Доктора, провела, уж на что он в далеках разбирается. Надо же было суметь создать настолько незаметный образ!.. Не будь на Мелизинде артронного отпечатка, галлифреец вряд ли взял бы её в постоянные спутники.       И не растревожил бы дракона. Живи арфистка прежней жизнью, он проснулся бы не раньше, чем она задумалась о своей подзатянувшейся молодости. Техносимбиотические системы дают скарианам защиту и силу, но никак не регенерацию тканей — обновление организма у них своё собственное, скоростное, как эволюционный ответ на экологическую обстановку на Скаро. Современный далек — такая же плохо дохнущая тварь, как и Повелитель Времени, и чтобы её убить, надо сильно постараться. Это не те «зелёные комки слизи», что в былые времена укрывались в куче оболочек, как кочерыжка в капусте, не кучка истерящих нервных клеток, а полноценное существо — недоразвитое, не очень приспособленное к окружающей среде, ещё с целой кучей всяких «не», но жизнеспособное даже без скафандра. И, между прочим, жизнелюбивое. Учитывая, что генную модификацию под гуманоида далеки делали с целью повысить шансы на сохранение вида в целом, демоны должны быть ещё более здоровыми и крепкими, а значит, вечная молодость им обеспечена. ТМД в своём облике половину тысячелетия бегает без анабиозов, регенераций и пересадок сознания, и ничего, песок из неё не сыплется, даже морщинами не обзавелась. Да и её оперативная команда не стареет — а они могли бы, учитывая, сколько времени они проводят в гуманоидных телах на заданиях. Следует ожидать, что и с Милли получится та же петрушка, вот только вряд ли девушка это сейчас понимает. А он не будет ей говорить по двум причинам — во-первых, сама рано или поздно догадается, а во-вторых, он ещё до конца не уверен в собственных выводах.       Доктор вздохнул, допивая вторую чашку утреннего чая. Любил ли он кого-нибудь так, чтобы принимать и не пытаться переделывать? Только так и любил — и не только женщин. Любовь, как известно, понятие растяжимое. Все друзья были ему дороги, и он никогда не хотел их превращать в то, чем они не были. Они сами менялись, живя рядом с ним. И ему нравилось, как в них просыпаются и закрепляются самые лучшие черты — отвага, честь, милосердие, искренность, — как из обычных людей рождаются настоящие герои.       Рассмотрим проблему иначе, с учётом того, кем она определена — а он хоть раз так относился к далеку?       Доктор поджал губы. Да. Один раз. И что вышло? Вышла ТМД. Отважный, наделённый честью и даже некоторым процентом искренности… враг. Достойный, конечно, ему под стать — но враг. А впрочем, можно ли сказать, что он, Доктор, принимал Мать Скаро такой, какая она есть, на протяжении самой первой, самой главной стадии их знакомства?       …нет. Он постоянно пытался на неё повлиять, перевоспитать. И уж конечно, поначалу ничего, кроме отвращения, не испытывал. Насколько сильно он привязался к странному и невозможно любопытному скарианскому чудищу, он понял лишь тогда, когда она умирала от лучевой в медотсеке ТАРДИС. Тогда, когда он думал, что теряет это взбалмошное существо навсегда, и уж точно не ожидал, что Новая Парадигма вернёт подружку в таком виде — на двух ногах и при двух руках, ненавидящую свою новую внешность и заодно весь мир. Чистая, рафинированная ненависть, безграничное коварство и перешедшее на новый уровень умение взбесить даже покойника. Кажется, это у неё игра была такая — «доведи Доктора до белого каления». Сейчас-то, понятно, она уже не играет, но холодный даледианский сарказм и специфическое чувство юмора из неё никуда не делись, и окружающим порой приходится от них страдать, в том числе своим же. Вот, наверное, Вечный от неё бесится…       Короче, сколько далека ни корми, а он всё равно сквозь прицел смотрит.       Кроме Милли.       «Только Беззубик почему-то не захотел убивать».       Можно сколько угодно врать окружающим, но уж взялся побыть искренним сам с собой, так следует быть искренним до конца и признать факты хотя бы сейчас, на несколько минут. Далеки очень редко, от полной безысходности, привязывались к людям, в которых видели свои черты характера. Он за свою жизнь встретил троих — того солдата, что нашёл себе достойного ученика на Флоране, потом психа, прикипевшего к Докторовой ассистентке, Ивлин Смайт***, — и, наконец, ТМД, загремевшую в ссылку и использовавшую человеческого ребёнка для того, чтобы прижиться среди людей. И всегда — всегда! — эти попытки кончались бойней. «Великий жрец» утопил Флорану в крови, ТМД ответственна за Чернобыльскую аварию, а тот безымянный псих вообще свой флот подорвал, утверждая, что спасает далеков от проигрыша в войне. Ничего не скажешь, обосновал логически — лучше самоубиться, чем когда-нибудь, в перспективе, проиграть собственной идеологии. Кстати, как можно было забыть подсчитать? Ведь и Металтрон к Розе скоропалительно прилепился от того же чувства безнадёжности, хоть и вынес целый бункер народу, не моргнув глазом, и явно нацеливался на продолжение кровопролития.       Горькая ирония — у всех жителей космоса бездушный киллер воспринимается опасным психопатом, и лишь у далеков опасен тот, кто не стреляет. Но никто из этих четверых не поднял излучатель на человека, к которому привязался. Хотя они могли, и никто им этого не запрещал. А один даже получил прямой приказ от командующего расстрелять «низшую самку» немедленно — и тогда простой солдат восстал против своего народа, пощадив Ивлин. Правда, потом заставил её себя казнить, но это уже второй вопрос, такое вот у него было проявление национального милосердия…       Стоп. Этак он договорится, что у далеков есть милосердие. Но его ведь нет? Ну, или это гуманность мизерикордии, только ещё более жестокая и беспощадная, потому что втиснута в рамки бездушных нормативов и параграфов, а не нормальных человеческих отношений. Беспросветная диктатура даже в вопросах смерти на поле боя, много хуже Спарты и Крестовых походов. Так что называть «милосердием» это язык не повернётся ни у одного нормального существа.       И… Как тогда объяснить поведение Мелизинды? Которая всегда старается помочь даже незнакомым, которая неизменно внимательна и доброжелательно настроена к окружающим, а огрызается только тогда, когда другого выхода нет? Из которой агрессия вылезает лишь в пьяном виде и только как ответ на вооружённых людей, приближающихся к ней с недобрыми намерениями? Это не притворство, не маскировка. Такое поведение не имитируешь, если так не чувствуешь. Доктор внезапно пожалел, что никогда не пытался вникнуть в глубокие пласты взаимоотношений у далеков; непосвящённым казалось, что мир Скаро выстроен на беспрекословном подчинении, но галлифреец слишком хорошо знал своих врагов и чувствовал, что под ширмой отношений «командир-солдат» спрятано нечто большее. А что, если там действительно что-то есть? Не зря же у далеков в активном словаре есть такие замечательные словечки, как «клиффил», «низзиал», «эксаб». «Я понял, но не согласен» — возражение, которое даже рядовой может употреблять по отношению к высшим чинам, при наличии соответствующих аргументов, естественно. «Тот, кто рядом с тобой, тот ты» — клятва бескорыстной дружбы, что бы они там ни орали про то, что друзей у них не бывает. «Тот, кого я уважаю за заслуги, а не потому, что мне так приказали» — первейший признак наличия свободы выбора, а не компьютерного принуждения. Да, что бы он сейчас ни наговорил этому мальчишке из люфта, а всерьёз отрицать то, что далеки умеют «предпочитать», было бы глупо. Умеют, хотя компьютерная коррекция у них всё-таки есть и иногда подавляет самые спорящие с нормативами всплески эмоций и самостоятельности. А ведь даже на Галлифрее многие считают, что далек полностью управляется своим бортовым компьютером, а мнение мутанта никак не учитывается. Этим снобам порыться бы в даледианских словарях, там ещё много чего любопытного можно найти. Живой язык — лучшая иллюстрация к внутреннему миру любого существа. И даже поликарбидные монстры строят отношения внутри общества, как минимум, на взаимном уважении и доверии друг к другу. А Милли, похоже, компенсировала потребность в сородичах, перенеся всё, что в ней было позитивного, на весь мир, на всех его существ. И не было компьютерной воли, чтобы заглушить эту ненормальную, с точки зрения далеков, реакцию. Парадоксально, но дела обстоят именно так — или он не может найти другого объяснения.       Остаётся лишь один насущный вопрос: куда в его ассистентке спряталось вечное даледианское «уничтожить»? Не может быть, чтобы оно испарилось в никуда, оно должно на что-то выливаться. Это же главный инстинкт далека, экстремально защищаться от любой, даже мнимой, даже надуманной угрозы. Но Мелизинда — верх миролюбия, мухи не обидит. Даже в компьютерные игры не режется, чтобы выбросить агрессию в виртуальную реальность. В чём же ребёнок компенсируется, если запретил себе воевать со всем миром? Когда далек не тратит энергию разрушения, она в нём накапливается, как пар в котле, и рано или поздно рванёт. Ну, как тогда в консольной, только ещё злее и страшнее. Или надо ждать локального армагеддона, когда у Милли вспыхнет в крови накопленный за много лет агрессин, или… Или мисс Дженион что-то спрятала от него тогда, когда позволила проникнуть в свои воспоминания. Заслонилась безопасными, нейтральными картинами прошлого, скрыв самое важное, самое тяжёлое — то, что испугало бы её саму до паники и что удобно было бы приказать себе «забыть». Если модель контроля памяти уже успешно отработана, почему бы с её помощью не засунуть подальше неудобные эпизоды из собственной жизни? В Риле и окрестностях, правда, никаких маньяков не бегало — про это бы все газеты орали на протяжении многих лет. Но в Кардиффе за невнятными убийствами не особенно следят, с учётом рифта и деятельности некоторых засекреченных организаций, не будем показывать пальцем, все заинтересованные лица и так знают про U.N.I.T. и «Торчвуд». Мало ли кто забил запоздавшего прохожего до смерти в тёмном закоулке, бандит, маньяк или неведомая инопланетная тварь…       Нет. Нет и нет. Это уже предвзятое мнение. Раз далек, значит, убийца и маньяк? Ну Доктор, ну что ты как ребёнок, ну нельзя же, прожив столько тысяч лет, до сих пор бояться буку под кроватью. Милли может побуянить с пьяных глаз, но она не из тех, кто голыми руками убивает людей об стены в глухих переулочках, иначе бы из неё уже вылезла или кровожадность, или ещё что-нибудь — например, вопли «я хорошая», или «это не я натворила», или что-то в этом духе, по малейшему поводу. Но нет — если она виновата, то сразу подходит и извиняется. Если считает себя неправой, так об этом и говорит. Не пытается выдумывать оправдания и отмазываться. Ко всему, в том числе к себе, подходит с критической и рациональной точки зрения, а трезвость мыслей — её кредо.       Хватит ломать голову. Ответ на загадку раскроет время.       Если, конечно, оно у них будет.       — Доктор, ты допил чай, — внезапно констатировал Патрик, которому надоело ждать, когда Повелитель Времени перестанет тонуть в болоте собственных размышлений и вернётся к консоли, и безапелляционно заключил: — Ты будешь работать вместе со мной.       — Угу, — отвлечённо вздохнул галлифреец, — да-да, конечно, юноша…       И даже не обернулся.       — Ты будешь работать вместе со мной, — настойчивей и громче повторил ракшас.       — Ключевое слово тут — «будешь», если ты, конечно, понимаешь, в чём соль, — Доктор наконец отставил чашку. — Твоя мать, по крайней мере, знает, для чего существует слово «пожалуйста», — Пат молча глядел на него, как на дурака, и ничего не говорил. — Неплохо бы с неё пример брать, а?       Ракшас продолжил играть в молчанку. Вот точно, мальчик воспитан далеками на все сто, пробу ставить негде. Мужчина опять вздохнул, поправил шейный платок и неторопливо направился к консоли, провожаемый тяжёлым взглядом из облака колышущихся нитей, похожих на разыгравшиеся мультяшные волны, то пологие, то круто вздымающиеся. Голова юноши торчала из них, как лодка на картине Хокусая.       Что-то царапнуло вдруг Доктора, какая-то задняя мысль, совсем не связанная с психологическими заскоками его попадалеков. Что-то знакомое вдруг уловилось в этом ритмичном волнообразном движении.       Ну да. Хокусай. Цунами. Цунами… Где оно, там подводное землетрясение и ударная волна, кольцом расплывающаяся по океану… Ударная волна из кокона, колышущая хрононные нити по той же схеме… Пульсация изнутри… Как же он раньше не понял, что на кокон можно посмотреть с этой точки зрения?! Тьфу, старость — не радость!       — Десятое уравнение Омеги! — взвыл мужчина, впиваясь пальцами в волосы. — Хрононно-гравитационный резонанс мю-типа! Как я сразу не догадался?! Всё элементарно, Патрик, сейчас мы вскроем эту консерву!       И он пулей бросился к консоли, уже зная, как именно он расставит оставшиеся одиннадцать миллионов хрононов по местам. Дело пяти минут, а потом они наконец узнают, что за тайну прячет кокон.       Милли с остервенением драила тарелки по восьмому разу, но они по-прежнему казались ей недостаточно чистыми. Ну почему дела пошли наперекосяк? Ну ведь всё было нормально! Зачем ей только приспичило узнать о своих родных родителях? С того и покатилось по нарастающей, а теперь приходится жить, глотая Докторово притворство и плохо скрытое разочарование в свой адрес. Называется, хотела его развеять, убрать вселенскую грусть из глаз — ага, прямо обхохотался, как узнал, кто она на самом деле. Да ещё Патрик масла в огонь подливает, вечно ввязываясь в идеологические споры, словно трудно промолчать… Это всё из-за неё, это только её вина! Негодная, негодная ЕРД, во всех смыслах. Не поддалась бы искушению, и путешествовали бы с Повелителем Времени, как раньше. Продолжали бы дружить. А теперь, склеивай или не склеивай отношения, а всё равно трещины видно невооружённым глазом. Разбитая дружба не срастётся — от одной мысли об этом комок в горле встаёт, того гляди в раковину закапают слезинки.       Ну уж нет! Никаких соплей. Хватит рыдать по поводу и без повода и злиться на себя и весь белый свет. Слезами и злостью горю не поможешь. Она умеет обуздывать врождённые инстинкты, она же мыслящее существо. Что бы там ни думали про неё Доктор и Патрик, а она продолжит придерживаться правил, выведенных во время жизни на Земле. У неё, в конце концов, есть достоинство, которое позволяет ей оставаться самой собой. Эти двое пусть притворяются и собачатся друг с другом по идеологическим соображениям, но она себе не разрешит ни того, ни другого. А злость, обиду и раздражение проще всего вылить на грязную посуду, а заодно оттереть кухню. И вообще, устроить бы уборку на всю ТАРДИС, с руками по локоть в горячей мыльной пене, с тряпками и швабрами, чтобы вымести многолетнюю пыль изо всех щелей! Самый лучший способ успокоиться, между прочим — уничтожать грязь, Милли это с раннего детства знала и была изрядной чистюлей. Привычка к порядку начала формироваться ещё в период слепоты — раскладывать все вещи по местам тогда было жизненной необходимостью, иначе фиг их найдёшь. Когда зрение вернулось, искать стало проще, но привычка наводить идеальную стерильность на своей территории никуда не делась, и даже, напротив, усилилась. А мытьё посуды и прочая кухонная чистка превратились в самую любимую часть домашней работы. «Убор и помойка!» — девиз, с которым Миллисент после каждого семейного обеда тащила в кухню штабель грязной посуды, никому его не доверяя.       Да. Убор и помойка. Не только на кухне, но и в мыслях, и в поведении.       Патрик просто такой — он не знает другой жизни и цепляется за то, что ему знакомо и понятно, всеми руками и ногами, едва ли не зубами; между ним и арфисткой целая стена из идеологии и мировоззрения, которую фиг проломишь и с которой проще смириться. Доктор тоже просто такой — у него есть масса причин ненавидеть всё, что связано со Скаро; девушка это не то чтобы знала, скорее, смутно припоминала какие-то обрывки информации, как ассоциации с полузабытыми снами, но этого вполне хватало, чтобы не винить педди за изменившееся к ней отношение. И наконец, она сама, Миллисент Дженион, ЕРД-900, просто такая — существующая вопреки, самим фактом своего существования нарушающая все мыслимые и немыслимые законы далеков. Самое главное — живущая без компьютерного контроля, навязывающего образ мыслей и силой вынуждающего привыкать к этим законам. Потому что если не привыкнешь и не смиришься — свихнёшься или будешь устранён. Далеки, чуть что не по ним, сразу орут. Ага, а попробуй тут не заори, с такой-то жизни, когда все кругом делают, что хочется, а тебе приходится подчиняться, хочешь ты того или нет, а всё личное мнение оставлять при себе без права его высказать, особенно если ты из нижних чинов… Ей сказочно повезло отделаться от «большого брата», диктующего волю прямо в мозг, зато есть возможность оценить ситуацию со стороны и понять, где прячутся косяки в даледианской системе. Вот бы ещё суметь донести это до Патрика! Он явно нацелен на реформы, и если его немного подтолкнуть в нужном направлении… Хоть чуть-чуть истончить стену, что стоит между ними… Он смог бы изменить свой народ. Он же принц, за ним многие потянутся.       В отношении себя Милли подобных планов не строила. На Скаро не убили, и то ладно. Кто она такая, чтобы поднимать революции — обычная девчонка без особых талантов? Ну, типа, дворянской крови, если уж искать аналогии, но не из тех харизматических личностей, за кем подданные толпами бегут. Далеки вон, смотрели на неё, как на болезную. И организатор из неё никакой, так, вечно вторая роль ходячей записной книжки, которая знает, кто куда пошёл и где что валяется. Хористка. Подпевка. Подтанцовка. Зато в кармане всегда найдётся запасной бутерброд для голодного солиста. Или нитка с иголкой. Или схема концертного зала. Миллисент привыкла быть крепким тылом для своей команды и заботиться о тех мелочах, про которые более вдохновенные и харизматичные личности вечно забывают. Даже сейчас, на ТАРДИС, она продолжала заниматься своими обычными делами — прислеживать за координатами машины времени, вовремя всех кормить-поить, наводить чистоту и порядок в жилых помещениях, подкармливать чижика в саду, не забывать чесать К-9 за ушком...       Уф, вроде злость отступила. Девушка поставила последнюю сверкающую тарелку на решётку для сушки посуды. Ну, Доктор, ну и брякнул — «далеки не умеют любить». А она тогда кто? Недодалек? Ну спасибо, типа… Девушка на мгновение прикрыла глаза. Может быть, у них с педди просто разные точки зрения на то, что есть любовь. Но одно она, Миллисент Дженион, знает точно — она никогда не позволит обидеть дорогих ей людей и будет их защищать любой ценой, поддерживать до конца, каким бы он ни оказался, и помогать, не думая о последствиях. Между прочим, Доктор к этому списку тоже относится. И К-9. И даже Патрик, несмотря на всю его заносчивость и умение постоять за себя самостоятельно — он же в быту такая бестолочь! Вчера вон, среди ночи залез в холодильник и сожрал кило грязной сырой картошки, при том, что на столе стояли фрукты и ещё под салфеткой булочки с цукатами для особо голодных. Типа, не заметил, а на упаковке было написано «мытая». Ну разве не балда?       Арфистка вздохнула, вытирая руки. Не позаботишься об этой парочке, так никто не позаботится. Перейдут на подножный или синтетический корм, грязью зарастут… Одним словом, пропадут мужчины. Она представила в красках высочество, жующее «сникерс», и Доктора с пакетом из «Старбакса», и прыснула — ведь так и будет, останься они вдвоём, без её поддержки. Девушка потянулась было повесить на место кухонное полотенце, но вздрогнула и едва его не уронила, потому что в этот момент раздался звук.       Долгий, пронзительный, на одной ноте — то ли завывание, то ли крик, — он никак не мог принадлежать ни Доктору, ни Патрику, потому что был слишком высоким, слишком детским по тембру. Но ярость, рвущаяся из него, была вовсе недетской. Чёрный разрушительный гнев, выраженный протестующим воплем, летел по коридорам ТАРДИС с такой силой, словно собирался испепелить машину времени.       Девушка схватилась за голову, уронив полотенце на столешницу: что-то в ней резонировало с этим истошным воем, что-то смутно знакомое и совершенно точно такое же гневное, глубоко спрятанное, но не выболевшее до конца.       Уничтожить. Ненавижу вас. У-НИ-ЧТО-ЖИТЬ!!!       Милли испустила глухой стон, до боли стиснула зубы и по стенке побрела в консольную, так быстро, как могла. Если ей-то, с её недоразвитыми системами, плохо, то каково сейчас Пату?! Он же всё это слышит во много раз острее!       Где-то на задворках сознания ещё мелькали мысли о том, что негодяй Калтаринн всё-таки обманул, а в коконе действительно находился ребёнок, но одновременно становилось страшно — что же это за деточка такая, если в ней с рождения столько гнева и ненависти, столько слепой звериной злобы? Нет, даже не звериной — демонической, ведь в животных как раз зла-то и нет. Такую ярость и ненависть можно увидеть только после смерти, у адских чудовищ. Это и есть злоба далеков в рафинированном виде? Бр-р! Её нация больна на всю голову!       Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу-у!!!       Ор не замолкал ни на миг, пока девушка поднималась по винтовой лесенке, словно существу (ребёнком это язык не поворачивался называть) не надо было дышать. И что-то продолжало отзываться внутри Милли, пульсировало, подкатывало к горлу.       («Мама. Почему опять не приходит мама? Где мама?»).       Девушка, собрав всю силу воли, перешла на бег.       («Страшно. Очень страшно. Кругом сплошь незнакомые голоса и шаги. Анализ ситуации показывает: враждебная среда»).       На последней ступеньке арфистка резко остановилась, как споткнулась, и вцепилась в косяк. Точно. Первые дни на Земле. Слепой ужас и паника от того, что родители не приходят на зов. От того, что мама не рядом.       Это не злоба. Это страх — и естественная защитная реакция, затмевающая всё остальное. Существо не ненавидит — оно напугано и стремится сделать так, чтобы окружающим стало ещё страшнее.       Милли медленно подняла взгляд: вот сморщившийся и заткнувший уши Доктор у консоли, вот настороженный К-9, вертящий ушами-локаторами, вот на полу белая раскрытая капсула, похожая на половинки грецкого ореха, вот бледный и напряжённый, как высоковольтный провод, Патрик — и на его руках бьющийся и орущий комок в облаке тёмно-рыжих кудрей, мельтешащих вокруг мотающейся головёнки.       Ракшасу чертовски, невероятно повезло.       Или не совсем. Миллисент вдруг поняла, что девочка выглядит значительно старше, чем новорождённая, хотя понять, сколько же ей точно, было невозможно — в воздухе брыкались и целились по брату и руки, и ноги, и даже голова. Как юноша ухитряется держать и не ронять этот мечущийся орущий клубок протестов, оставалось загадкой.       На мгновение Патрик встретился взглядом с арфисткой, и та заметила на дне жёлто-зелёных глаз отчаяние. Понятно, ЕРД-903 уже не быть здоровой, они опоздали с расшифровкой. Наверное, капсула как-то ускоряла развитие малышки. Не могла же девочка всего за какой-то месяц жизни перемахнуть критический рубеж и так вымахать? Пат что-то говорил сестре, стараясь уворачиваться от розовых пяток и кулачков, метящих ему в лицо. Наверное, пытался успокоить дитя — но Милли знала, слишком хорошо знала, что через этот ор не прорвутся никакие словесные увещевания, потому что если ребёнок не хочет слышать, он не услышит. Здесь надо что-то неожиданное, незнакомое…       И тут её осенило. Ну конечно, мамин способ. Если один раз сработало, может быть, сработает и вторично. Девушка, забыв обо всём, пулей бросилась к арфе, живущей на данный момент в углу консольной. Ей нужно что-то неожиданное. Например, звук, который ракшасам абсолютно незнаком — а всё незнакомое требует затаиться и обдумать, прежде чем выдавать какую-то реакцию. Доктор проследил её манёвр сначала растерянно, а потом со вспыхнувшим в пёстрых глазах пониманием, и широко улыбнулся, мол, давай, валлийка, жги!       Телин словно сама бросилась под пальцы, которые привычно пробежались по струнам, проверяя настройку. Впрочем, если что-то и фальшивило, это было не разобрать под такой аккомпанемент. Милли нервно и отчаянно улыбнулась мужчинам и заиграла «Suo Gan». Ей всегда нравилась старинная колыбельная, которую пели, наверное, все матери Уэльса — мягкая, светлая и уютная. Песня, которую она услышала первой в своей жизни и благодаря которой вообще полюбила петь.       «Спи, дитя, в объятьях мамы…»       Нет, эти слова не годятся. Какая мама? Мамы рядом нет, и не надо сыпать соль на рану — это вызовет у малышки лишь усиленный боевой крик. Надо что-то другое, на ходу…       — Спи, сестрёнка, спи, малышка, — затянула Миллисент, стараясь высосать из пальца хоть что-то, похожее на рифму. — Ну-ка, глазки закрывай. Сон приходит серой мышкой, тихо-тихо засыпай…       Дальше слова не пошли, поэтому она ограничилась банальным «ля-ля-ля», но способ Ллио Дженион всё равно сработал: маленькое рыжее чудовище заткнулось, словно кто-то щёлкнул выключателем, и настороженно замерло, повернув личико в сторону подозрительного звука. Доктор показал два больших пальца, продолжая широко улыбаться. Патрик озадачился. Милли, на мгновение оторвав правую руку от струн, поманила его ближе и перешла с колыбельной на «Ирландскую сюиту» Стивеля, чтобы ЕРД-903 не привыкла к одной и той же мелодии и не завела по новой свою ужасающую шарманку. Теперь арфистка видела, что малышка не только рыжая, но и очень бледная, и глаза у неё выглядят как-то странно, словно они белого цвета. Плюс закушенная нижняя губа, нехороший прищур и наморщенный, как у старушки, лобик. Ничего детского не было в этом напряжённом и злом ребёнке, даже несмотря на пухлые щёчки, ямочки на локтях и не сошедшие до конца перевязочки. И Милли знала только один способ, как это вылечить. Вопрос, позволит ли высочество.       Ракшас медленно сделал несколько шагов к арфистке, продолжая что-то шептать сестре; девушка заметила, что его ладонь лежит на её затылке, и догадалась, что Пат вытягивает у малышки лишнее электричество, предотвращая возможный приступ. Он и с Миллисент уже два раза такое проделывал, не считая истории в допросной — для его народа беспроводная перекачка энергии была удивительно простым делом, а для арфистки — настоящим спасением.       Милли сменила мелодию на знаменитую бретонскую «Песню о сидре». Здесь, по крайней мере, было так же сложно запутаться в словах, как и в «Новых ботинках»:       — А ну-ка, выпьем, выпьем сидра, брат! А ну-ка, выпьем сидра, брат! Налей мне кружку сидра, брат! Ну что сидишь, как будто ты не рад, а ну-ка, выпьем сидра, брат! Налей, налей, по кружечке налей! Давай, налей и не жалей…       У Доктора стало такое лицо, словно он был готов замахать руками и завопить что-то про цензуру, рейтинги и про то, что детей песнями про бухло не убаюкивают — но тут ЕРД-903 как-то очень внезапно расслабилась, вздохнула и закрыла глаза, привалив рыжую кудлатую головёнку к груди брата. Морщинки на её личике разгладились, хотя и не исчезли до конца, как не разжались и кулачки, но грудь начала подниматься и опускаться медленно и ровно.       — Спит, — сообщил Патрик вполголоса. — Слишком сильный стресс. Отключилась.       Милли тихо сняла пальцы со струн — и тут же рыжая недовольно завозилась, сморщилась и раскрыла рот корытом, готовясь заорать сквозь дремоту. Пришлось заиграть снова, на этот раз тихо. Девочка сонно причмокнула, сунула палец в рот и засопела, немедленно передумав скандалить.       — Ей… понравилось? — озадаченно спросил Патрик.       — Меня это тоже успокаивало, бро, — прошептала Милли, кивнув. — Сначала пугаешься, потому что непонятно. Потом понимаешь, что звук ничем не угрожает. И ещё он гармоничный, а это хорошо и правильно. Что, в свою очередь, переключает внимание и расслабляет. Покачай её, только тихонько. Или лучше походи с ней на руках, чтобы заснула покрепче… Ой. Она же голая. Как бы не замёрзла.       Но рядом уже был Доктор и протягивал пиджак:       — Заверни её, а то действительно замёрзнет. Так, попадалеки. У нас большая проблема. Девочке… — он слегка коснулся пальцами рыжих кудрей, — …два с половиной года. Хотя ей всего месяц. Внутри кокона время текло иначе — вроде нуль-комнаты, только наизнанку, — пояснять, что такое «нуль-комната», он, конечно же, не стал, а Милли не стала спрашивать. И так понятно, что если тетерев затоковал, перебивать бессмысленно, или последнюю нить беседы упустишь. — Малышка росла на темпоральной энергии, но разум её крепко спал и очнулся только сейчас. А самое главное, её организм привык получать энергию, так сказать, в чистом виде, минуя стадию усвоения пищи. Все понимают, что это значит?       — Что нам срочно нужен заменитель грудного молока, пол-литра «дюфалака» и подгузники в диком количестве, — всё так же шёпотом заключила Милли, следя взглядом за ракшасом, баюкающим сопящий в пиджаке комок. Это получалось у него неожиданно профессионально. — Доктор, вы же врач. Сможете её осмотреть и кинуть мне СМС, какое именно молоко нам надо? А мы с Патом сбегаем в магазин.       — Сначала надо найти этот магазин, — вполголоса проворчал педди.       Девушка уничтожительно на него посмотрела:       — Если вы не заметили, я ещё четыре дня назад посадила ТАРДИС рядом с Киото. Между прочим, с вашего же разрешения, под вашим контролем и вообще, по вашей инициативе — вы сказали, что Киото вас вдохновляет. Супермаркет через дорогу, аптека за углом.       — Извини, замотался, был сильно занят, забыл… — тоже шёпотом протараторил мужчина с самой широкой и примирительной улыбкой. Девушка только вздохнула и покачала головой.       — Я не оставлю сестру с Повелителем Времени, — глухо заметил ракшас из-за консоли.       Милли едва не забилась головой о гриф Телин:       — Дебил, что ли? Или я тебе ломовая лошадь? Одни подгузники сколько весят, а нам ещё кучу всего надо — соски-бутылки, подогреватель тоже не помешал бы, чтобы с чайником не возиться, потом одежда малышовая, обувь, бортик на кровать, чтобы твоя сестрёнка не свалилась при болтанке, игрушки для развития мелкой моторики…       — Милли, — потрясённо прошептал Доктор, — откуда такие познания?!       — А, — мотнула головой девушка, — было дело, нянчилась с соседским беби.       В подробности она вдаваться не стала, чтобы не выглядеть хвастунишкой, но воспоминание об истории двухгодичной давности было достаточно ярким, и прошлое на миг захватило её полностью.       …Дриши была одной из тех девочек, которых хлебом не корми, дай понянькать младших. Несмотря на то, что она была старше Милли на целых четыре года, она постоянно заглядывала к ним в гости и водила слепую соседскую девочку на площадку, где следила за ней и тянула на свой уровень, а когда Миллисент увозили в Кардифф, брала под опеку другую малышню, живущую на их улице, и не стеснялась мечтать при взрослых, как она вырастет, нарожает кучу детей и будет с ними счастлива. Повзрослев, Дриши замуж даже не вышла, а вылетела, едва окончив колледж, по первой любви и без оглядки, с целью выполнить свою многодетную программу. Вот только Бран Джексон оказался порядочной-таки скотиной, а его почти центнер мускулов (как же, спортсмен, футболист, гордость городского клуба) — почти центнером дерьма. Дриши не жаловалась, сцепив зубы и терпя характерец мужа, но когда у них наконец-то случилось пополнение, то Бран, которого, видите ли, раздражал ночной детский плач, свинтил из дома и даже намылился подавать на развод. Без работы, без квалификации, без денег, с трёхмесячным младенцем на руках — соседка оказалась в совершенно безвыходном положении и чуть руки на себя не наложила. Милли, исправно посещавшая с родителями воскресные богослужения, случайно заметила Дриши, сидящую в слезах и соплях в самом углу церкви, и тихонько подошла спросить, что случилось. Словом, её угораздило сначала поработать жилеткой для отчаявшейся мамаши, а потом предложить выход из ситуации: старая подружка обходит ближайшие к дому гостиницы, а на Ривер-стрит, как известно, половина домов — гостиницы, и договаривается с хозяевами о работе по вечерам, хотя бы на полставки. Например, перемыть посуду после ужина, потом забежать домой, покормить и уложить Айрона, а потом обратно, мыть полы. Может, не самая чистая, но верная работа. В конце концов, тут все друг другу соседи и все друг друга знают, да вон, хоть к Рону Филлису с женой постучаться, у которых мини-отель через дверь от двери Джексонов, неужели они не пойдут Дриши навстречу? Тут же и этих самых Филлисов поймала — покажите валлийца, не посещающего церковь по воскресеньям, — объяснила ситуацию, и всё, хвала святому Деви, устроилось. А чтобы малыш Айрон не оставался совсем без присмотра, Милли предложила с ним сидеть после уроков хотя бы несколько часов, и, принимая во внимание финансовую яму Дриши, естественно, бесплатно. Знала бы, на что подписывалась, трижды бы подумала…       Впрочем, всё разрешилось самым неожиданным образом — через полтора месяца после того, как подруга нашла работу, а она почти нечаянно угодила в беби-ситтеры, девушка возвращалась заполночь с очередного вечернего дежурства и вдруг увидела Брана Джексона, идущего по улице в обнимку с какой-то шлюховатой блондиночкой. Что он там, на Ривер-стрит, делал, одному Богу известно, но Миллисент вдруг сделалось так обидно, что этот козёл развлекается, пока Дриши чистит унитазы в гостинице, и так жалко саму себя, что у неё вместо новой книги Хокинга в качестве ежевечернего развлечения вечно орущий Айрон, что она неимоверно разозлилась и, совершенно обезумев от гнева, пошла через дорогу наперерез парочке… Что́ именно она тогда сделала и наговорила, ей потом вспомнить не удалось, осталось лишь смутное полувоспоминание-полуощущение бледного мужского лица у забора, собственный удивительно спокойный и ровный тон, чуть ли не по слогам чеканящий слова, да с трудом сдерживаемое желание превратить эту наглую рожу в кровавую кашу, так, чтобы мозги по закоулочкам. Но разговор подействовал благотворно — Бран через два дня вернулся в семью и даже нрав смирил, перестав поколачивать жену. Правда, по праздникам, несмотря на спортивную карьеру, по-прежнему закладывал за воротник, но уже без дебошей. И ещё одно, он почему-то стал от неё, Милли, шарахаться. Арфистка действительно не помнила и не могла помнить подробностей, потому что в ней в тот момент говорила скорее озверевшая ЕРД, чем земная девочка, но сосед через годик по нетрезвому делу проболтался приятелям, что чуть не обделался, когда соплячка, которую щелчком перешибёшь, запросто подняла его, девяностокилограммового мужика, в воздух, шарахнула спиной об забор и, стреляясь молниями, пообещала провернуть его мужское достоинство на котлеты и заставить любовницу их съесть… Ведьма, не иначе, и по ночам, небось, на метле гоняет, как Гарри Поттер. Друзья, естественно, не поверили и только пальцем у виска покрутили. Да и кто на Земле, кроме U.N.I.T. и «Торчвуда», смог бы поверить, на что способен далек в состоянии аффекта, даже если он в человеческом теле…       Кому как, а Милли эта история точно пошла на пользу — будучи в семье единственным ребёнком, она иначе и не научилась бы обращению с мелкими, чтобы знать, как развеселить малыша погремушкой, помыть ему попу, сменить подгузник, определить, когда хнычущий ребёнок хочет есть, а когда у него колики, вовремя найти нужное лекарство или впихнуть в рот пустышку — в общем, практика по уходу за младенцем оказалась не лишней и сейчас должна была пригодиться. Тем более что козявки, когда у них хорошее настроение, существа довольно забавные, и с ними интересно.       Доктор как-то странно взглянул на ассистентку, словно уловил тень её воспоминаний, но потом спохватился и натянул на лицо обыкновенную широкую улыбку:       — Что ж, тогда ты прекрасно справишься с покупками. И, знаешь, вот ещё что. Если будут пивные дрожжи в аптеке, возьми. Они — самое верное средство выводить организм из долгосрочной голодовки.       Патрик прошипел что-то невнятное, но всё же подошёл, продолжая покачивать сестрёнку, и остановился рядом с галлифрейцем. Малышка звонко причмокнула пальцем.       — Точно? — недоверчиво уточнила девушка у педди.       — Верь мне, — проникновенно ответил тот, заглядывая в глаза арфистки, — я — доктор.       — Непременно верю, — так же проникновенно-фальшиво отозвалась Миллисент.       — Тогда вот тебе кредитка, — тем же елейным тоном и с тем же выражением лица произнёс Повелитель Времени, похлопав себя по карманам и после недолгих поисков вытащив искомый предмет. Выразительно пожужжал отвёрткой на карту. — Так, всё, киотские кассы её примут. Здесь хватит на армию беспризорников. Жду вас через час с детской смесью на козьем молоке, от рождения до полугода, и средством от колик. Брысь!       …Они всё-таки не рассчитали время и опоздали минут на пятнадцать, ввалившись в ТАРДИС, нагруженные, как вьючные верблюды. Патрик нёс рюкзак детского питания и шесть коробок подгузников, смотанных скотчем, Милли — внушительные пакеты со всем остальным барахлом, и оба — массу впечатлений от совместного похода по магазинам, так как киотские продавцы принимали парочку гайдзинов за кого угодно — за мужа и жену, за брата и сестру, за любовников, — но только не за товарищей по несчастью, к полному возмущению ракшаса и смеху арфистки (ну как же, нечаянно пополнила стройные ряды «ян-мама»****).       И с порога «попадалеков» встретила идиллическая картинка: Доктор сидел возле арфы, держа на руках проснувшуюся ЕРД-903, которая неторопливо и размеренно пыталась вырвать постанывающую струну из колков. Но, главное, не орала, делая своё чёрное дело молча.       Рыжий и рыжая. Как трогательно.       — Вот, — сообщил новоиспечённый бэби-ситтер, смерив взглядом запыхавшуюся парочку, — тебе смена растёт, Мелизинда.       Милли проглотила ругательство, уронила пакеты на палубу, перевела дух и спросила:       — В Киото не поняли, что такое «пивные дрожжи». Наверное, не Дублин. Я смесь-то готовлю?..       Всё-таки ЕРД-36 был наивным и сейчас себя за это укорял. Нет, выжившего ребёнка он вычислил правильно, но на этом всё и заканчивалось. Глупо было рассчитывать, что кокон откроется с какими-нибудь спецэффектами и предупреждениями — нет, всё произошло очень обыденно и незаметно, только что было светящееся облако, и вот уже в развалившейся пополам, как раковина дохлого моллюска, капсуле заходится отчаянным криком ЕРД-903. Столько ожидания – и выстрел вхолостую, без пафоса и напряжения. Не менее глупо было надеяться, что с малышкой всё будет в порядке — как ни питай радужные надежды, а всё выйдет по самому плохому сценарию, это пора зарубить себе на носу. Ещё более глупо было рассчитывать, что он сразу же заберёт сестру домой, в люфт — а вместо этого оставил её с Доктором, потащился с Девятисоткой добывать материальное обеспечение, и вот уже вторые сутки сидит на ТАРДИС и думает, как вытряхнуть малявку из депрессии. Повелитель Времени прямо намекнул, что вот только в люфт сейчас и отступать — Девятьсот Третья как-то связана с Котлом, а механизм этой связи неизвестен. Где гарантия, что ребёнка опять не своруют или Котёл не притянет его обратно? Надо разобраться с угрожающим фактором, а уже потом возвращаться домой. Это звучало очень резонно, и ЕРД-36 пришлось признать, что путь в Империю лежит через победу над криллитанами.       Ну и, наконец, очень, очень наивно было полагать, что синдром разрыва не ударит по сестре в полную силу. После первой истерики, вполне понятной и обоснованной, хоть и слишком буйной, она впала в апатию и прекратила реагировать на окружающих, что очень напоминало самый опасный постэффект синдрома разрыва — отторжение реальности. На команды вслух Девятьсот Третья никак не реагировала, «нить» она, похоже, намеренно заблокировала, а сетевые рецепторы у неё не сформировались, как и у Девятисотки. Для ЕРД-36 это было серьёзным ударом по всем фронтам: ждать легко управляемого месячного младенца, а получить неконтролируемую и не подлежащую ремонту двухлетку, объявившую бойкот окружающему миру, в том числе и брату, и не иметь возможности оперативно доставить её к родителям — это было, мягко скажем, неприятностями. Он же чувствовал, что на самом деле сестра его слышит и узнала, но позволила себе обидеться. И эта демонстративность невероятно раздражала. Однако врезать ей как следует было непедагогично и вряд ли привело бы к нужному результату, хотя так и подмывало дать шлепка пожёстче, хотя бы чтоб нормально накормить.       А то она и есть отказывалась — словом, полное игнорирование окружающей среды.       Единственное, что будило в Девятьсот Третьей минимальный интерес к реальности, это арфа. Наверное, незнакомый агрегат, издающий странные звуки, требовал обследования на уровне инстинктов. Малявка так увлекалась дёрганьем за струны, что даже соглашалась немного подсосать молочный заменитель из бутылки. У ЕРД-900 при этом был такой вид, словно ей всё это ужасно не нравится, но она не возмущалась и даже, напротив, сама брала девочку на руки и давала трогать инструмент, а между делом впихивала ей в зубы соску. Но такие просветы продолжались недолго — сестра быстро уставала и снова скатывалась в режим апатичного бревна, а потом засыпала. Понятно, что её нервная система пыталась отойти от шока, но, на взгляд демона, процесс слишком затянулся. Ну максимум, сколько надо нормальному детёнышу на саможаление, это сутки, а потом пора бы включать мозг — а у Девятьсот Третьей не предвиделось вообще никакого просвета. Молчать, не общаться, не есть, затаиться, застыть… Следующим пунктом — умереть? Чем девочку так напугали криллитане, что она даже родному брату не доверяет? И станет ли она теперь хоть кому-то доверять?       Хозяин ТАРДИС, естественно, делал вид, что всё в порядке, бодрился и старался всех веселить, но как-то не слишком успешно. Нянька из него была никакущая, и сестре он не нравился — на второй день она уже принималась испуганно орать и брыкаться, стоило ей оказаться на руках у галлифрейца. У брата она просто притворялась мёртвой, и лишь с Девятисоткой подавала какие-то признаки жизни. А та и рада стараться отрабатывать материнский инстинкт в особо извращённой форме — щебетать, сюсюкать, припевать, и фу-у — целовать. Где её научили так обращаться с детьми? На Сол-3? Вот ущербная планета. Тридцать Шестому постоянно хотелось отнять девочку и не позволять её портить, но всякий раз его останавливала нешуточная угроза боевого крика.       На самом деле, ЕРД-36 был несправедлив, оценивая поведение Милли — она прекрасно знала по себе состояние малышки и беспокоила её по необходимому минимуму, копируя поведение приёмной матери — нежным голосом объясняла, что сейчас будет делать — переодевать ли, мыть ли в тёплой водичке, массировать ли каменные мышцы, прилеплять ли лекарственный пластырь, выданный Доктором для расслабления и успокоения девочки, причёсывать ли рыжие вихры, красиво обрамлявшие бледное личико без веснушек, одевать ли, но, закончив эти обязательные пояснения, арфистка благоразумно оставляла девочку в покое, давая её перенапряжённому тельцу возможность хотя бы немного расслабиться в мягкой постельке и неизменно подпихивая пустышку вместо засосанного до белизны пальца.       ЕРД-36 отказывался это понимать. Его представление о заботе было совершенно иным, в корне отличным от земного. Он вообще считал, что лечить такое перенапряжение, как физическое, так и психическое, следует только лекарствами в ломовых дозах, а любой его сородич с эмбриональной фазы знает, что такое «умываться» и «одеваться», и вовсе нет необходимости это дублировать вслух, так что воркование неисправной ЕРДшки — пустое сотрясание воздуха, которое ничего не даст.       Сейчас он спустился из консольной в жилой отсек и шёл к девчачьей каюте, куда примерно пять скарэлов назад несносная Девятисотка унесла задрёмывающую сестру, а за ним тащился мерзкий робопёс. Назвался гайкой — полезай в ящик, приходилось терпеть этого шпика, который увязывался следом, куда бы юноша ни шёл. Спасибо, хоть помалкивал.       Арфу стало слышно ещё в коридоре — судя по урезанному диапазону и тому, что музыкальный инструмент остался наверху, это была запись. Юноша подошёл к двери и застыл в проёме, полностью его перегородив.       Милли, нацепившая свои любимые наушники-динамики в виде звериных ушей, разминала плечи и шейку безучастно сидевшей на постели ЕРД-903. Сидевшей!..       — Во, — прокомментировала она, заметив Тридцать Шестого, — умеем, когда хотим.       — Как, — сипло выдавил старший брат, — ты этого добилась?       Лицо рыжей сделалось в три раза безучастнее, и она молча завалилась набок, потянув палец в рот. Девятисотка оперативно её обогнала, воткнув туда пустышку, уложила малявку на живот и принялась дальше растирать и гладить ей спинку.       — Никак, — пожала она плечами. — Рыжик просто взяла и села. Наверное, ей давно этого хотелось. Она у нас вообще молодец, — в голосе Милли зазвучала гордость, — такая храбрая, такая отважная.       Пустышка тихо выпала изо рта — ЕРД-903 тихо и ровно засопела, провалившись в сон без предупреждения, как всегда. Девятисотка кивнула на выход и встала, отложив на широкую постель негромко играющие наушники.       — Слушай, Пат, — сказала она, покусывая губу, как только они оказались в коридоре, — тебе не кажется, что твоя сестра, гм, при тебе зажимается?       Тридцать Шестой усилием воли заставил себя сохранить нейтральное выражение лица и констатировал:       — Не кажется, а так и есть. Номер Девятьсот Три недостаточно хорошо осознаёт, что с ней произошло, но чувствует, что всё идёт не так, как надо. Ей страшно. Я не был рядом с ней тогда, когда она во мне нуждалась больше всего.       — Обидка, да? — понимающе кивнула Милли.       Юноша не ответил — зачем, если ЕРДшка и так всё поняла?       — Я против того, чтобы ты с ней… так обращалась, — начал он нелёгкий разговор. — Это не наше воспитание. Для неё это так же чуждо, как и для меня…       Тонкий девчачий палец лёг поперёк его губ, заставив отшатнуться:       — Нет, это ты послушай меня, высочество. Да, у вас другие традиции. Да, это не ваше воспитание. Но если ты хочешь — если ты действительно хочешь! — чтобы твоя сестра оклемалась от потрясения, ты должен признать — ей необходимо то, что ей могла дать мама за два с половиной года потерянного времени. Причём в концентрированном, как таблетка, виде. Любовь тоже лекарство, и она лечит очень многое. Мне виднее, я прошла через то же самое, что и твоя сестра. Я плохо помню время в капсуле, но всё же знаю, что росла в месте, где нет ветра и есть белый свет — то приглушённый, то яркий до боли. И где никто не придёт на помощь, хоть обкричись. Ты когда-нибудь попадал в такую ситуацию, когда один, сам за себя, в ограниченном пространстве и без связи?       Ну, почти попадал. Тридцать Шестой сумел не передёрнуться, но и отрицать не смог, что бывал в подобной переделке. Глубокий космос, скафандр с ограниченным запасом кислорода, разрастающееся облако взрыва от крейсера — и помехи от него же, не позволяющие связаться с Империей и доложить, что на борту произошла авария и что выжившим нужна помощь…       — Ну так вот, — продолжила ЕРД-900, уловив ответ по каким-то теням воспоминания, проскользнувшим на его лице, и начиная входить в агрессивный раж, — я применяю самый действенный и незатратный способ для того, чтобы вывести твою сеструху из пируэта. Он когда-то вытащил меня, и я уверена, что вытащит и её. Если Рыжик тебе нужна соображающей и доверяющей, действуй, как считаешь нужным, но не мешай мне действовать так, как я считаю нужным. То, что мой способ с самого начала заработал лучше твоего, ты уже и сам убедился. Или давай, настаивай на своём — отними у неё арфу, отними у неё мамозаменитель, отними пустышку и привяжи руку к ноге, чтобы в рот не тянула — и получишь крик до потолка, а потом ушедшую в себя колоду. Тебе точно это нужно? Нет? Вот и не лезь в методы моей мамы! Они, по крайней мере, отработаны на практике!       — Мисс Милли говорит убедительно, — поддакнул К-9, отчего Тридцать Шестому очень захотелось его испепелить.       — Это не воспитание демонов, — повторил он упрямо.       — Убивать ты ещё её научишь, — вдруг очень тяжело заметила Девятисотка. — При вашей жизни у неё в какой-то момент просто не останется другого выхода, как убить, — она так это произнесла, что у юноши вдруг шевельнулось подозрение — это не на пустом месте сказано. — Поэтому дай ей сейчас возможность просто побыть ребёнком и прийти в себя от потрясения.       — Три дня, — рот словно сам собой это сказал, Тридцать Шестой даже подумать не успел, почему именно такой срок. — Три дня, потом ты прекращаешь эти… розовые слюни с танцами вокруг моей сестры.       Девятисотка вдруг захихикала в кулак, да так сильно, что плечи затряслись:       — Ну ты сказанул!.. Я и не думала, что далеки умеют так загибать, — она посерьёзнела. — Вот что. Пока ты в ТАРДИС, ты играешь по нашим правилам. Поэтому я буду заниматься и розовыми слюнями, и танцами ровно столько, сколько будет нужно для минимальной реабилитации Рыжика. Ну или до того момента, как она попытается с тобой общаться хотя бы жестами. А пока этого не произошло, с мелким чудовищем работаю я — и Телин. И это не обсуждается.       Тридцать Шестой пристально вгляделся в её лицо и понял, что девчонка говорит совершенно серьёзно. И более того, в её глазах загорелось что-то такое, что стало ясно — если он рискнёт сейчас настаивать на своём, то она моментально сменит дружеское отношение на враждебное. А значит, и нейтралитет с Доктором нарушится со всеми вытекающими последствиями. Это никак не входило в его планы.       — Хорошо, — медленно процедил демон, — мы ещё раз это обсудим. Через три дня.       Милли, не ответив, развернулась и пошла обратно в каюту. Мелодия арфы прервалась, запищали какие-то кнопки, потом полилась уже знакомая убаюкивающая мелодия, а голос арфистки тихо замурлыкал доморощенную колыбельную, весьма далёкую от поэтического идеала, но почему-то успокаивавшую его сестру:       — Спи, сестрёнка, спи, малышка, ну-ка, глазки закрывай. Сон приходит серой мышкой, тихо-тихо засыпай. В небе — звёзды, в Вихре — время, полетим сквозь них с тобой. Мы прогоним злые беды и отправимся домой…       Вопреки логике, юноша поймал себя на том, что незатейливый мотив и глупые слова успокаивают не только сестру, но и его самого. Бред какой-то!.. ЕРД-36 подавил тяжёлый вздох и поплёлся в свою каюту, сопровождаемый К-9.       Домой… Да. Дело за малым - разгромить криллитан.       А потом вернуться живыми.       Домой.