Телин

      — И где же наш герой четырёх войн, представленный ко многим наградам, отличившийся в самых знаменитых битвах и не способный справиться с обычной девчонкой? Где же наш гений тактики и стратегии, спасовавший перед каким-то шутом из синего ящика?       В ангаре шла спешная разгрузка привезённого ночным рейсом оборудования, то и дело подходили с космодрома тяжёлые глайдеры, и воздух наполнял оглушительный шум, словно на стройке — так что Гал’хару приходилось изрядно напрягать голос. Но он всё равно старался говорить так, чтобы его слышало как можно больше народу.       Как же тяжело стиснуть клыки и сделать вид, что не замечаешь провокаций и подходящего вальяжной походочкой конкурента. Штабной крысюк на протяжении нескольких дней всеми силами нарывался на поединок, даже несмотря на беспроблемное переназначение, и в очередной раз нашёл возможность позадираться. Несколько ближайших минут не отстанет, как ни игнорируй. Ясно, что Гал’хар не успокоится, пока не изведёт соперника начисто — или добьётся его ссылки в какой-нибудь завшивленный гарнизон на самой периферии криллитанских территорий, или подведёт под трибунал за драку. Но здесь или пойти на поводу противника и проиграть, или молча перетерпеть — что Калтаринн и делал, с большим трудом игнорируя оскорбления. Как гласит прописная истина, кто умеет выждать, тот и победит. Он не потеряет уважение окружающих, не поддержав ссору. Вот не принять прямой вызов — это совсем другое дело, там от репутации труса не отмоешься, но когда идут дешёвые подначки в стиле Гал’хара — то прославишься выдержкой, если промолчишь. Крысюк в жизни не решится вызвать более сильного противника на поединок. А Калтаринн не полезет в драку первым, это сломает всю интригу.       — Осторожный первейший брат, — Гал’хар сдвинулся, пропуская погрузчик, и оскорбительно усмехнулся. — Осторожный и предусмотрительный, ха. А по-моему, просто жалкий трус!       Мог бы придержать своё великое мнение при себе. Молчать становилось всё сложнее, тем более что на них теперь смотрели все вокруг, и рабочие, и охрана, с интересом ожидая развития событий. Но Калтаринн знал, что отвечать нельзя, даже если это будет воспринято некоторыми как слабость. Силу он всегда докажет там, где это уместно. Но не сейчас, не конкретно в этой ситуации. Нельзя реагировать на шавку почтеннейшего отца, как бы она ни старалась укусить его за ногу.       — Ну что же наш трус молчит, язык проглотил или сказать нечего? — Гал’хар подошёл практически вплотную, всё так же гнусно ухмыляясь. Один меткий плевок маслом, и он покойник. Но Калтаринн даже не обернулся, следя через плечо подчинённого за сканером. Грузы из глубокого космоса, даже такие, в которые никто живой не пролез бы — с опасным для жизни оборудованием или с наглухо замороженной провизией, — он предпочитал проверять лично во избежание проникновения шпионов. Паранойя? Возможно. Но у Храма слишком много потенциальных противников, известных необычайным коварством, чтобы расслабляться. Нанооблако, способное за час превратить весь персонал в марионеток далеков, может приехать в обычном патроне. Шпионские самоходные устройства с Галлифрея, те, что последнего поколения, можно разглядеть только в микроскоп. Да и остальная космическая шушера не лучше, только и ждёт повода угрызть соседей. Раз он, Калтаринн, сейчас отвечает за безопасность Храма Времени, он будет следить за ней так, как считает нужным, и не переваливать всю работу и ответственность исключительно на сторожевой кордон космодрома. Доверяй, но проверяй.       — Ну, долго ждать ответа? — Гал’хар ещё не терял надежды вызвать его на конфликт. Заняться, что ли, нечем? И подначки детские. — Если бы ты не спасовал перед горсткой ничтожеств, то не таскал бы ящики, как простолюдин.       Вот… крысюк. Да у него и внешность подходящая — лицо вытянутое и узкое, телосложение худосочное, рост небольшой, зато агрессия и дерьмо лезут изо всех щелей. Крыса и есть.       — Всего-то ума приложить, вычислить девчонкино окружение и взять в заложники. Она бы тебе на подносе всё принесла. А теперь мне принесёт.       Калтаринн опять смолчал. Да, это действительно был самый простой и самый очевидный вариант, проще только сместиться во времени до того, как девчонка встретилась с Доктором, и похитить её, переписав историю. Неужели сложно догадаться, что эти варианты отмели неспроста? Нет, придумал план и понёсся воплощать, не прощупав почву. И при этом он действительно мнит себя гениальным!.. Налетит ведь, но это его проблемы. Почтеннейший отец получит щелчка по носу, когда подонок угробится вместе с подчинёнными, такими же непрофессиональными и глупыми. Своих людей Калтаринн предпочёл увести в резерв, во-первых, чтобы избежать ссор и драк, а во-вторых, чтобы дурак Гал’хар их не угробил. И сейчас стало ясно, что это было предусмотрительно и правильно.       — Оглох, что ли? — тычок в плечо.       — Я занят, брат Гал’хар, — Калтаринн подчёркнуто-спокойно подкрутил реле сканера, увеличивая его мощность. — И очень рад, что у тебя есть план действий. Иди воплощай. Если всё удастся, ты станешь героем.       Крысюк замер и напрягся, словно пытаясь найти в ответе издёвку. Она там, конечно же, была, но не в голосе — ему-то Калтаринн как раз постарался придать максимум равнодушия, — а в том, что лежало за словом «если». Но формально к его ответу не придраться, даже если очень захотеть.       — Смиренный брат Калтаринн, — Гал’хар, судя по роже, едва не сплюнул от досады. — Я тоже рад, что у тебя хватает головы уступать место тем, кто опытнее и умнее!        «Иди, иди», — подумал Калтаринн почти злорадно. Крысюк словно услышал мысль и, в последний раз окатив его презрительным взглядом, гордо пошёл к болотному катеру, стоявшему в другой половине ангара. Хм, а действительно похоже на то, что он собирается в сторону космодрома. Ну тогда — скатертью дорожка на древнюю Землю. Счастливо провалить миссию, брат Гал’хар. Пешка, на которую ты взялся охотиться, слишком хитра и умна для таких, как ты. Мелизинда Дженион не так проста, как выглядит, и её окружение тем более. А гордыня и недооценка противника подводят даже специалистов, что уж говорить о штабных профанах.       Вот интересно, Гал’хар, а ты вообще живым-то вернёшься из того капкана, в который сам себя загоняешь?..       ЕРД-36 мучило раздражение. Вернее было бы определить это состояние, как перманентную злость на обстоятельства и окружающих, но она ещё не дошла до того градуса, после которого непроизвольно начинаешь накапливать убийственный разряд и ищешь первой же возможности рявкнуть «уничтожить». Хотя ладони уже почёсывались.       А началось ещё с Зеркала фей — пока «рыцарь Мелисанд» целый месяц занималась стопроцентной ерундой в окружении древних солдат, ему пришлось разыгрывать «волшебницу Патрицию» в обществе умирающих со смеху человеческих самок. Говорящая вода-оборотень не умела толком различать органических существ по полу, возможно, потому, что была принципиально иной формой жизни с принципиально иной логикой, в корне отличающейся от всего, что Тридцать Шестой изучал по базам данных. Для неё тот, кто бросался на выручку, по умолчанию считался мужчиной, а тот, кого пытались защитить — женщиной. А её пленники и не подумали развеять миф. Ладно, девчонкой назвали — но ведь ещё и женскую униформу обязали надеть!!! Оказывается, передвигаться в таком количестве тяжёлых тряпок чудовищно неудобно. И тем более отвратительно развлекать своим нелепым положением так называемых «дам». И тем более позорно появиться в таком виде перед Доктором, который теперь не упускал случая подтрунивать насчёт далеков в шелках и бархате. А несносная Девятисотка с победоносным видом убрала в шкаф трофейную кольчугу с мечом и заявила, что теперь ей «есть в чём ездить на реконструкторские фестивали»*. Вот… зараза!       Вторым фактором неимоверного раздражения была нелепая фантазия, воплощённая двое суток назад — прожить хотя бы несколько часов, как низший. Естественно, идея родилась не у него. ЕРД-900 долго чесала ему мозги всякими выдумками и добилась своего, взяла на слабо́. Самый бездарно потраченный день в жизни, и никакого удовольствия. Что эта недоразвитая нашла в дурацком празднике, как его, «рождестве»? А Доктор подыграл, притащив их в какой-то насквозь промороженный город на востоке Европы, а потом между делом подсунув стакан горячей пряной гадости с примесью алкоголя: «Ты в ветровке, прогрейся, пока не простыл». Прогрелся… Более мрачного состояния, чем после спиртного, Тридцать Шестой никогда не испытывал. Девятисотка напропалую веселилась, ловя языком грязные городские снежинки и катая сестру на незатейливой имитации центрифуги, горланила что-то про «штилле нахт» с другими туристами и сновала, как древесная ящерица, по всей рождественской ярмарке, до полной нерациональности украшенной разноцветной иллюминацией. А он молча стоял под медленно валящимися с неба замороженными осадками, допивал незнакомый жгучий напиток и мрачнел с каждым рэлом, несмотря на очень вкусную тёплую булку с расплавленным сахаром и орешками, называемую невыговариваемым словом «трдельник».       Нет, ему не понравились праздники, ему не понравилась человеческая жизнь. Слишком много нерационального. Слишком много всего неприглядного за ширмой ярких лампочек. Какая от этого может быть радость? Чем тратить бюджет на ерунду, можно было его применить для чего-то более нужного и важного, например, для ремонта зданий или переквалификации безработных, которых тут, естественно, полно.       И, наконец, третий фактор раздражения на сто процентов перекрывал всё остальное. Девятисотка продолжала портить сестру своими идиотскими методами воспитания. А та к ней как прилипла, всё время просится на руки, прячется в её куртках, а к остальным принципиально поворачивается… спиной, свернув свой мир до неисправной ЕРД, арфы и, так и быть, робопса. Доктор выдал сестрёнке очки с телепатическим радаром, но самостоятельно она почти никогда не передвигалась, предпочитая ездить на ЕРД-900. Той даже пришлось обзавестись хитрой подушкой-сидушкой на пояс — такими, оказывается, пользуются матери на Сол-3. Тридцать Шестой на всякий случай запомнил конструкцию. Удобная штука, может и в его основной работе пригодиться.       Словом, обстановочка стала выводить его из себя до жжения в ладонях, и с каждым днём всё труднее было сдерживаться. Он уже начал воспринимать каждую стычку с криллитанами как счастье — хоть какая-то возможность сбросить агрессин в дело. А стычки учащались, словно их окружили и постепенно стягивали кольцо. И совсем неудивительно, что в один прекрасный день ЕРД-900, сидя на пороге ТАРДИС и стряхивая грязь с со своих и сестрёнкиных штанов после очередного бегства от оборотней и падения в канаву, внезапно выдала здравую мысль:       — Слушайте, если они так за нами гонятся, то это значит… Это значит, типа… Что рано или поздно они сменят тактику и завалятся в Рил по душу родаков.       — И? — выразительно поднял брови Доктор, проверяя работоспособность слегка помятой отвёртки.       — Их надо предупредить. Папа чё-нить придумает. Он ж из U.N.I.T.       Это было очень логично, очень рационально — но, возможно, поздно.       Доктор поморщился, изо всех сил стуча заевшей отвёрткой по ладони:       — Поиграться с прошлым не получится. В Риле всё сложно. Если только сразу в Тауэр, но вряд ли команданте Стюарт придёт в восторг…       Тридцать Шестому ничего не стоило вспомнить историю знакомства Девятисотки с ренегатом, рассказанную ей почти добровольно, и сложить в уме уравнение. Но удержаться от уточняющего вопроса всё равно не получилось:       — Ты имеешь в виду, что ТАРДИС первоначально материализовалась в городе не по ошибке и не из-за инопланетного зверя, а предвидя историю с Котлом Времени и вычислив его рабочий элемент?       ЕРД-900 незамедлительно пихнула его кулачком в ногу, продемонстрировав обиду:       — За «элемент» ответишь, Лилу.       Кем она теперь его назвала, осталось непонятным, но уточнить не удалось — Доктор почти одновременно буркнул:       — Мозгов, как у далека… — это прозвучало неодобрительно. Мама трижды права, у Доктора избирательная ксенофобия. — Да, время вокруг Рила взбудоражено. Самое безопасное для нас — тот день, в который я должен был тебя вернуть, Мелизинда, пятнадцать минут после полудня.       — Хмы, — Девятисотка свободной рукой потёрла лоб. Второй она придерживала сестру, уже забравшуюся к ней на колени и обхватившую её за шею. И это злило. — А мне даже в голову не пришло, что можно метнуться назад и, типа, всё заранее утрясти. Вдруг чего. Как там у Брэдбери, на бабочку наступил, и опаньки, — она замотала головой. — Не-не, я помню, ТАРДИС можно так настроить, что она компенсирует всяких бабочек-фигабочек... Но, типа, вокруг Рила это просто нельзя, потому что нельзя, если события связаны с Котлом?       — Сделать-то можно, вопрос, с какими последствиями.       — Инерция времени, — поправил явную неточность высказывания Тридцать Шестой. — Или мы удалим событие, или оно удалит нас. Второе в Риле вероятнее. Ты там слишком долго находилась и повлияла на стабильность Сети.       Ну вот почему Доктора всегда не устраивают его предельно конкретные формулировки? Опять морщится, словно прокисшей луумы нажевался:       — Какая разница, почему именно, — отвёртка наконец-то зажужжала и засветила диод. — Идём. Попробуем прорваться в Рил и не привести за собой «хвост». А вот если не получится, постучимся к команданте…       — А это, типа, кто?       — Глава научного отдела U.N.I.T. Вряд ли ты её знаешь, хотя она тебя знает, — Доктор наклонился и щёлкнул Девятисотку по носу, отчего та весело сморщилась. Вот умеет же притворяться легкомысленной в сложных ситуациях!.. В том, что это глубоко въевшееся притворство, почти на уровне рефлекса, Тридцать Шестой не сомневался. Демон должен быть серьёзным в момент опасности, и глаза ЕРД-900 совсем не улыбаются. Но она способна и дурашливо повопить, и шутливо попытаться натянуть шляпу на лицо Доктору, как настоящая земная девчонка. Какая органично приросшая маскировка. Может, неисправная ЕРДшка не так уж и бесполезна? Он помнил из истории, что ни один далек, ни один демон не выдавал такого уровня адаптации к ненормальной среде обитания. Но как Девятисотка этого добилась, на что опиралась, чтобы не сойти с ума и при этом не выдать себя низшим? Психологи были бы в восторге от такого материала…       — Короче, летим в Рил, — ультимативно заключила ЕРД-900, вставая вместе с сестрой. — Во папа офигеет, когда я трёх инопланетян домой притащу!       — Никого ты «домой» не потащишь, — твёрдо возразил Тридцать Шестой. — Низших следует уведомить письмом. Пусть его передаст Доктор, он лучше всех определяет криллитан и поймёт, опередили они нас или нет.       И только договорив, он понял, что зря раскрыл рот. Возможно, галлифрейский Хищник и был внутренне с этим согласен, но ни за что не простит то, что не первым озвучил самое логичное решение. Это во-первых. А во-вторых, Девятисотка нипочём не послушается. Вот Доктора — пожалуйста. Но не своего бывшего инструктора, тут у неё субординация так и не включилась. И даже если вдруг его поддержит К-9, это не поможет — к мнению робопса Доктор относился с редким наплевательством.       Яблочный пирог?..       Это было громко. Очень. Вплоть до ощущения песочного коржа, рассыпающегося колючими приторными крошками на языке, и кисло-сладкого вкуса начинки, тёплой, желейной с плотными комочками фруктовой мякоти — ровно такого, какой печёт Девятисотка. Но… Кто…       Он поглядел на рыжую макушку, торчащую из-за оттопыренного воротника девчоночьей рубашки. ЕРД-900 широко раскрыла глаза. Доктор же стоял в траве, сунув руки в карманы, и мечтательно улыбался, глядя на их троицу.       Хочу яблочный пирог.       Не может быть.       Рот наполнился слюной, даже желудок заныл. Тридцать Шестой огромным усилием воли выставил ментальный блок, чтобы защититься от столь откровенного и дерзкого внушения. Это что, наследственное? Подарочек от сводного папочки, используемый не по назначению? Вечный может выпотрошить сознание у всех, кроме старшего комсостава, одним усилием воли. Возможно ли, что Девятьсот Третья унаследовала этот дар?       — Эй, — пролепетала ошарашенная Девятисотка, — я не уверена, что мамзи его сегодня пекла…       Много. Два. Сейчас же. Это приказ.       Доктор расхохотался в голос:       — Ну, значит, решено — летим за пирогом.       Дикое ощущение чужого требования немедленно откатило. Тридцать Шестой перевёл дух. Вот это дар. Без сетевых рецепторов, без тренировок так врываться в чужие мозги… А любопытно, насколько сильно прилетало бы от сестры самому Вечному, останься б она дома? Первые годы родителям от малыша не закрыться, нить не позволит. С таким талантом сестрёнка и маму, и Вечного проводочками бы скручивала. Всё-таки она много взяла от отца.       ЕРД-900 поднялась с порожка ТАРДИС и шагнула внутрь, освобождая проход.       — Оказывается, ты можешь говорить, — выдавила она.       — Но не так же, это ненормально, — Тридцать Шестой шагнул следом. — Это не разговор, это подчинение окружающих. И если ты, — он строго посмотрел на рыжие кудри Девятьсот Третьей, — ещё раз начнёшь ломать тех, кто рядом с тобой, и пытаться ими управлять, я тебя… накажу.       Волна ответного упрямства, несформулированная ни во что конкретное, но вполне читаемая.       Мерзкая девчонка.       — Дурак ты, Пат, — вторая мерзкая девчонка. — Посмотри с другой стороны, ребёнок впервые попросил хавку. Сам. Правда, не уверена, что ей можно такое давать, но пару ложек начинки, типа, как прикорм… И творог тоже неплохо бы.       Она не понимает, что её уже перешибли об излучатель и манипулируют? Им не получится, галлифрейцем тоже — но Девятисотка совсем не защищена. Она не умеет беречь сознание от внушения. Теперь понятно, почему сестра липнет именно к ней. Всё есть в природе, за примерами далеко летать не надо. ЕРД-900 удобна для паразитизма. Если на ТАРДИС появится кто-то, кем управлять будет проще, сестра немедленно сменит «хозяина». Самая незатратная форма выживания. И самая сложно возникающая в процессе эволюции.       Паразитка.       Доктор, уже закрывший дверь, прошёл мимо них к консоли, хитро косясь из-под шляпы. Тоже догадался?.. Вот зараза. Надо пресекать действия сестрицы, пока они не зашли слишком далеко, иначе будет поздно. При таком уровне ментального воздействия Девятьсот Третья быстро вытопчет чужие мозги до состояния слякоти. Даже если это мозги далека.       Он подошёл к девчонкам и решительно оторвал сестру от Девятисотки:       — Всё. И если я тебя, — он уставился в тёмные стёкла очков, — ещё раз поймаю на том, что ты используешь внушение для манипулирования окружающими… — что бы пострашнее придумать? — …то маму ты уже никогда не увидишь. Я просто оставлю тебя у Доктора. Навсегда. Пусть он тебя изучает и ставит на тебе психологические эксперименты, сколько ему угодно.       Кто бы сомневался, что детский рот тут же оплывёт в мерзкую гримасу и откроется, готовясь испустить ор. Не на того напала.       Девятисотка возмущённо потянулась за ребёнком:       — Патрик! Ты что вообще несёшь?! Так нельзя!       Сестра всё-таки заорала.       — Как я сказал, так и будет, — он развернулся и потащил Девятьсот Третью вниз, в так называемую «детскую» — каюту, не имеющую опасных углов, с мягким покрытием на полу и со всем, что может малышу понадобиться, включая не нужные далеку игрушки. Девятисотка шла следом, что-то мямлила и пыталась отнять его ношу, но он решительно захлопнул перед её носом дверь и опустил не прекращающую голосить и извиваться сестру на яркий ковёр с глупыми картинками.       Внимание, сейчас будет выговор.       — ЕРД-903. Прекрати отыгрывать эмбриональную фазу своего существования, — честно говоря, больше всего хотелось не языком молоть, а дать пинка хотя бы за вопли и истерические корчи. — Мы с Доктором проводили твоё медицинское обследование. Твоя спина достаточно окрепла, ты давно можешь ходить. Твой интеллект не повреждён, несмотря на долгую изоляцию. Твой речевой аппарат готов к речи, — он повысил голос. — Вместо этого ты используешь слабых окружающих, которые не могут от тебя защититься, и выжигаешь им мозги. Это бегство от реальности. Самый простой путь решения проблемы никогда не бывает правильным. Поэтому я здесь, а не в ювенильном центре, и пока ещё терплю твои капризы. Но если ты меня хоть немного «слышишь», ты знаешь, что я почти готов применить к тебе строгие меры.       Большого труда стоило подавить желание закончить монолог жёстким «так что заткнись», но сестра замолчала сама. И даже прекратила дубасить ногами и кулаками по полу.       Где ты был, когда ты был по-настоящему нужен, инструктор?       Не возмущение. Холодный сарказм вперемешку с такой же холодной ненавистью.       Ребёнок.       — Вёл розыск. Проследовал за тобой в люфт. Искал кокон. Взламывал на нём защитный код криллитан. С того самого рэла, как стало известно о вашем похищении, я вас искал. Быстрее некуда. Или ты ещё веришь в байки о всемогуществе взрослых?       Всемогущество?       Сарказм вдвойне. Так даже мама не умеет, а Вечный и подавно. Откуда она этого набралась, любопытно?       Ты учил меня верить, что мы можем всё. И мама учила, и папа. А оказалось, мы не можем защитить даже собственных детей.       Ах, вот оно что.       Ты спасал не нас четверых. Тебе просто нужна моя информация. Если бы её не было, ты бы не пришёл.       Как бак холодной воды вылила.       Так что не строй из себя… «героя». Вон отсюда.       А у самой губы дрожат.       Ненавижу тебя. Ненавижу вас всех. И где…       Опять рот, как грузовой лифт, раскрыла.       …мой яблочный пиро-ог?       Не пирог. Остальные двое похищенных. Не успела до конца остановить мысль и прикрыть ложью, да и сама, похоже, давно всё поняла — но продолжает воевать с реальностью, потому что отрицать её проще, чем принять.       А орать и кататься по полу проще, чем взять себя под контроль.       И непонятно, как теперь вообще продолжить разговор, потому что обвинение не голословное.       Дверь за спиной открылась — это почувствовалось по движению воздуха. По звуку не было бы слышно, так отчаянно верещала сестрица. Очки с неё наконец слетели, но Тридцать Шестой даже не подумал их подобрать, только стоял в растерянности и не знал, что предпринять. В такой тупик дети его ещё ни разу не загоняли.       Чужая рука опустилась на плечо. Не надо было даже оглядываться, чтобы понять, кого принесло.       Но он всё-таки оглянулся.       Номер Девятьсот стояла, серьёзно и печально глядя на него чуждыми глазами-имплантами, но проступило в ней что-то знакомое — то ли в выражении лица, то ли в сдержанности чувств, то ли в собранной позе. Ни следа обычной расхлябанности и эмоциональных всплесков. И она ничего не сказала. Лишь протянула листок бумаги, из тех, с клеевой полоской, которыми обыкновенно пользовалась для списков покупок.        «Если мелкая сказала правду, просто уйди. Если в тебе к ней есть что-то, кроме голого расчёта, прижми к себе, прими вот такую плохую и не отпускай, пока не сдастся».       Так она всё слышала? Краем глаза Тридцать Шестой заметил зелёное пятно в дверном проёме и понял, что Доктор тоже здесь и тоже в курсе. Сестра ведь не выбирает, кому говорить, она транслирует ощущения в пространство, а уже в головах окружающих они превращаются в подобие слов. Дверь — слишком эфемерная защита против её ментального удара.       Взгляд. Серые, слишком человеческие глаза ЕРД-900.       Взгляд. Доктор, со скрещёнными на груди руками подпирающий косяк, выражения на лице не больше, чем у спящего магнедона.       Взгляд. Рыжий клубок ненависти, с дикими воплями перекатывающийся с боку на бок.       …А потом он стоит, подпирая дверь у себя в каюте, и в ужасе пытается отдышаться, даже холодный пот на лбу и плечах выступил. Никто не попытался его задержать, никто ничего не кричал вслед, никто не пошёл за ним, а его колотит, колотит!       Как же так… Он… сбежал?       Он же… сбежал. Не ушёл, а… Дёрнул так, как на треке из-под обстрела не бегал, и сам не помнит и не понимает, как это могло получиться. Он сбежал, потому что не смог принять решение. А должен был с достоинством уйти. Сестра неисправна. Сестра… безобразна!.. в своём протесте. От сестры… надо отказаться. Не столько по Общей Идеологии, сколько по уму. Гори эта информация в джете, в конце концов, мать с Вечным рано или поздно другого ребёнка произведут. Но почему он не смог? Ведь он почти поступил так, как предложила Девятисотка. Он почти сделал шаг к сестре. Почему? Почему?..       Тридцать Шестой глухо застонал, прошёл три шага и рухнул лицом в койку, в прохладное покрывало, в глухую черноту.       Слишком опасное слово — «почему».       От него начинают сходить с ума.       Но всё же, почему?..       Вот так и знала, к гадалке не ходи, что этим кончится. Такой большой, а такой балбес. Милли горько вздохнула и подняла вопящего Рыжика:       — Напугалась? Всё, хорош орать. Поехали за пирогом. Доктор, — она обернулась, — айда в Рил. Пат теперь до вечера не вылезет.       Мсье Паганель выглядел… очень расстроенным. Он, конечно, старался скрыть чувства, но его несложно было угадывать по глазам. Позорная сцена и не менее позорное отступление Патрика наверняка вывели его из себя, но он умно не полез в семейные разборки. А вот она не удержалась.       Ласково поглаживая жалобно хнычущего и привычно ищущего защиты Рыжика по спине, Милли вышла из детской.       Патрик. Ну до чего идиот. Внушение, манипулирование… Да, было дело, мелкая разок попыталась таким образом дорваться до арфы, только это было легко пресечь. Ну не умеет сис управлять своим даром, и начни она по-настоящему лезть в чужие мозги, это будет атака на всех без разбору, причём не сильнее обычного «радиовещания». Но упёрся же, дурак. Неужели непонятно, что ребёнок просто хочет того же, чего и другие дети — надёжного взрослого рядом? Что киднеппинг был для него невероятным шоком? Что плохое поведение — это целенаправленная проверка на вшивость? И Пат её, между прочим, раз за разом валит.       Вот только, если он сбежал, то он здесь не по расчёту. Ну, типа, расчёт тоже присутствует, а как же без этого, далеки-демоны все из себя рациональные, но в первую очередь дело в мелкой, а не в её знаниях. Но сис в это нипочём не поверит, при таких-то «доказательствах». Пока Пат не разберётся сам в себе, он ничего не сможет сделать для сестры. Вот сломать стены вселенной ради неё он может. А тупо сказать вслух, что она для него важна — это не, это стеночка в разы покрепче мироздания.       Этот мир что, вообще из одних стенок состоит?!..       Милли дунула в рыжую макушку: мелкая доревелась уже до икоты и промочила ей воротник рубашки, пора было это как-то пресекать. Интересно, а далекам можно валерьянку? Ей вообще-то в детстве давали… А. Или просто холодной водичкой умыть.       Доктор не свернул в консольную, пошёл за ними и проследил, как она раскручивает кран, сажает мелкую на выставленную коленку и с уговорами отмачивает пошедшее пятнами и отёкшее от плача личико. Уж лучше бы выругал, чем угрюмо молчал и пырился.       Милли насухо вытерла детскую физиономию:       — Ну вот. Так-то лучше, — она повернулась к Доктору. — Ради бога, простите за эту ужасную сцену.       Он так внимательно на неё поглядел, словно дыру глазами просверлить хотел.       — Разве ты в чём-то виновата?       Милли стало совсем неуютно.       — Ну… Это же я их притащила на борт. Значит, они под моей ответственностью, — выдавила она, чувствуя, как загораются щёки. — А вы… Вам не нравятся далеки. И то, что они делают. И мне тоже это не нравится, — господи, каким жалким блеянием прозвучала эта попытка оправдаться, и как за неё сделалось стыдно. — Я ведь… помню какие-то обрывки… и…       — Мелизинда.       Это был намёк «нечего обсуждать, притворимся, что всё о’кей», она по интонациям угадала. Но если он ей сейчас не даст договорить, то они не скажут друг другу что-то важное, очень важное, поэтому замолчать было нельзя:       — Доктор!.. Вы же сами видите, что бро и сис не такие. Мы все трое… не такие, — она опустила взгляд. — Все трое совсем не то, чем должны были стать, чем были запланированы…       — Чем? — лицо Доктора дёрнулось, словно он собирался цинично прищуриться, но в последний момент сдержался.       Вот именно, «чем». А в итоге становятся, кажется, «кем» — но это она почему-то не сказала.       — Мне как-то раз один умный дядька мозги полоскал, что помочь другим можно только тогда, когда сам себя понимаешь, и свою мотивацию, типа, тоже, — ужасно хотелось погрызть ноготь, вот только на руках сидела мелкая и, как водится, не собиралась слезать. — А если ещё не разобрался, то ни фига не справишься, только сам гробанёшься и других подведёшь, — она посмотрела прямо в глаза Доктора. — Вот вам с нами не повезло, а? Три запутавшихся в себе опасных придурка.       — Мелизинда…       — Нет уж, я договорю, раз начала, — упрямо продолжила она. — У мелкой вон, всю почву из-под ног выбили. Пат врезался в своё настоящее «я», в своё настоящее «хочу» и не знает, чё с ними делать. Да, блин, он даже сформулировать это не умеет! Ни хрена не понимает, что происходит, а сам на нервяке, не просыхая. А я… — она выдохнула, — я вообще не представляю, кто я. Плетусь за вами всеми в хвосте и обед готовлю, вот. Кстати… Грязную одежду в следующий раз донесите, пожалуйста, до бельевой корзины. В коридоре ей точняк не место…       Доктор вытаращился — и вдруг искренне расхохотался на весь коридор, да так громко, что мелкая вздрогнула и сжалась.       — Ну, ты сумела внезапно закруглить мысль!.. — он хлопнул её по плечу. — Так, слушай сюда, мать Тереза. В памяти ТАРДИС ещё остались координаты твоей комнаты. Мы проверим дом — если твоих родителей успели подменить, в воздухе должен остаться запах криллитанского масла, это нам есть чем определить. А там уже сама решай, если всё в порядке, писать им письмо или говорить всё как есть. И, чтобы ты знала, — кончик пальца упёрся ей в нос, — мы с U.N.I.T. не только знакомы, но я там, вообще-то, даже работал научным консультантом на протяжении довольно долгого периода времени. Так что папу ты не удивишь ни мной, ни ТАРДИС.       Странно, но Доктор вдруг заговорил с ней так, как уже давно не говорил — наверное, с того злополучного дня, когда они затеяли погружение в её память. Дело было не в его словах, не в голосе и не в улыбке, тут-то он всегда мог притвориться, но что-то протаяло в его глазах. То самое, холодное, настороженное и отстранённое. Оно не исчезло до конца, но словно отступило, и Милли от этого сделалось намного легче.       Доктор словно поймал её мысли за хвост и, отвернувшись, продолжил не в тему, но, судя по голосу и смущённому переминанию с ноги на ногу, честно:       — В последние дни я был, наверное, невыносим. Прости. Понимаешь, я боялся, что высочество потащит тебя за собой. А всё вышло наоборот — это ты его за собой потащила. Признаться, я этого совершенно не ожидал, и…       — Проехали, — Милли поудобнее пристроила на бедро помалкивающую в тряпочку мелкую, а то руки потихоньку начали уставать. Место для беседы получше ванной на ТАРДИС, безусловно, найти было нельзя…       — Нет, не проехали! — Доктор запустил обе ладони под шляпу, в волосы, и уставился на потолок, всё так же стоя в пол-оборота. — Мелизинда, не пойми меня неправильно, но… далеки… неисправимы! И я чертовски боюсь тебя потерять, когда в тебе проснётся кровь предков.       А вот на это можно было бы и обидеться, если бы не один фактик — Доктор признался в том, что всерьёз боится. Впервые на её веку. И не чего-то, а за кого-то.       За неё. За её судьбу.       И это всё, всё, всё объясняет. И его холодность, и его отстранённость, и его позицию наблюдателя, усиливавшуюся с каждым днём.       Похоже, не только они трое запутались в себе и в обстоятельствах — хозяин ТАРДИС тоже в полном моральном раздрае.       — Мне нравится это «когда». Не «если», а «когда», — съязвила Милли угрюмо. — Я же сказала, больше такого, как тогда в консольной, не повторится. Я себя контролирую.       Она подошла ближе и чмокнула Доктора в щёку, как дальнего и редко приезжающего в гости родственника. Вышло не очень ловко — из-за Рыжика, свернувшегося в комочек у неё на руках. Вот вечно сис, как испуганная белка, забивается носом под воротник и сопит…       — Не беспокойтесь за меня, пожалуйста. Я справлюсь.       Доктор повернулся к ней с какой-то странной, горячечной безуминкой в глазах:       — Мелизинда, пожалуйста. Не становись далеком. Только не ты.       И что только у него в голове творится? Паганель фигов.       — Не дождётесь, — Милли широко улыбнулась и подмигнула. — Я чё, дура, что ль?..       И, выбивая их обоих из патетически-сопливого настроения в смеховую истерику, в воздухе повисло громкое:       …Да варги ж палки, взрослые, на этой базе когда-нибудь дадут яблочный пиро-ог?!