Метаморфозы

Невра захлёбывается воздухом, получив звонкую оплеуху. Ему кажется: ещё немного, и голова отлетела бы, и пришёл бы конец прекрасному главе Теней. Стоящая напротив него Эрна почти не дышит, её рука, занесённая словно для ещё одного удара, едва заметно подрагивает. Это не первая и (Невра в этом уверен) далеко не последняя их пощёчина. Вот только теперь Эрна бьёт явно с большим желанием, нежели пару лет назад. А ещё раньше у неё были обыкновенные девичьи ручки с нежными тонкими пальцами, и от ударов было больнее скорее ей, чем Невре. Сейчас же её ладони, закованные в доспех шершавой коры, бьют больно до одури, всё равно что (Невра не сдерживает смешка) получить по лицу поленом. Скула гудит и вибрирует, а вампир с ухмылкой ощупывает челюсть — цела ли она вообще, после таких-то оплеух? У самой Эрны от таких выкрутасов должна дьявольски зудеть ладонь. Должна, но по лицу Эрны не разобрать, больно ли ей. Она сжимает и разжимает пальцы с недюжинным интересом, и Невра не видит смысла ни в одном из её действий. Дать пощёчину за то, что приставал — вполне в её духе, но вот что насчёт всего остального? Эрна смотрит на ладонь. Потом на Невру, и снова переводит взгляд на свою руку. Её взгляд плавает, бесчувственный и немного даже ошалелый, плавает из стороны в сторону, и вампир молчит — не торопит. Это уже двадцатая деревянная пощёчина, и Невра начинает понемногу привыкать. — Ничего… — шепчет она разочарованно, и деревянная ладонь сжимается в кулак. — Совершенно ничего… А что за «ничего» — Невра не знает. Впервые это слово от неё он слышит на пятнадцатой пощёчине (сколько же ему пришлось вытерпеть!), и после слышит только его — и ничего больше. Эрна сбивчиво шепчет это надоевшее «ничего» и сбегает. Шелестит полами платья, словно Золушка, которая через мгновение обратится в грязную служанку с тыквой подмышкой. Но сегодня пощёчный юбилей — день, несомненно, особенный, поэтому Эрна не бежит. Её пальцы вдруг касаются ноющей, горящей алым пятном щеки, скользят робко и едва ощутимо. Невре даже думается, что касаются нежно, но он невольно робеет перед пронизывающим, чересчур внимательным взглядом жёлтых глаз, в глубине которых вампиру мерещатся спирали вьюнков. — Больно? — не шепчет даже — одними губами шелестит. Улыбка сама собой растягивается на губах, оголяя острые клыки. — А ты как думаешь? — Невра тоже шепчет, чувствуя, что ещё немного — и они вообще перестанут говорить, обмениваясь одними взглядами. — Ничего… — и вновь звучит это треклятое слово, будто мантра. — Я не чувствую ничего. И резко отдёргивает пальцы, словно обожглась. На лице мелькает отвращение, граничащее с яростью, и Эрна отворачивается, позволяя Невре глядеть лишь на свою спину. И пока Золушка не успела сбежать домой и потерять туфельку, Невра хватает Эрну за руку. Древесные пальцы покорно ложатся в его ладонь, но девушка не оборачивается. Словно… Словно она и не чувствует его руки. Загадочное «ничего» вдруг становится понятным, даже слишком понятным, настолько кристально чистым, что Невру передёргивает. В голове всплывает ошарашенный (!) Валькион и его «Он ей руку отрубил… Руку, понимаешь? А ей будто всё равно». — Ты… Вжимает в стену, зная — как бы она не морозилась, он в итоге всегда был и будет сильнее. Её запястья, даже обтянутые корой, остаются тонкими, ломкими, их легко обхватить одной ладонью. Невра хищно скалит клыки, сужаются до игл зрачки в серебристой стали глаз. Глаз охотника. Эрна не успевает издать и вздоха — вампир сминает её губы своими жадно, словно стараясь ухватить за один раз всё то, что ему недодали за два долгих года. Жалеть её и терпеть пощёчины одну за другой больше не хочется, всё-таки двадцать — это уже слишком много, как и два с лишним года холода и молчания, когда грызёшь кулаки и разбираешь себя, как детскую пирамидку, выискивая изъяны. У Эрны огромные, испуганные глаза, две круглые золотые монеты почти на всё лицо, даже те самые загадочные вьюнки уже не останавливают. Невра любит её, и лишь потому поддаётся, но и его терпение не безгранично. На губах и языке оседает солоноватый привкус крови дриады, удивительный микс из железа и травы, Невра смакует новую Эрну как сомелье — бокал особенно дорогого вина. Она дышит ему в губы горячо, рвано, впивается пальцами в плечи, тщетно пытаясь оттолкнуть, а когда вампир всё же отстраняется — пихает его изо всех сил, какие только имеются. В её глазах стынут смоляные слёзы. — Не смей… — сипит испуганная дриада, зажатая в угол. — Не смей, никогда… Нет… Нет-нет-нет-нет… По бледной щеке, помеченной островками коры, катится желтоватая слеза. — Я настолько тебе противен? — Что?.. На Невру смотрят как на дурака, и он действительно начинает им себя чувствовать. — Просто скажи как есть — я тебе надоел. — Ты не понимаешь… — Эрна всё пытается пятиться, но уже некуда — за спиной только стена, а по обе стороны — руки Невры. — Не понимаешь. — Так объясни. Её внутренние метания заметны невооружённым глазом. Эрна кусает губы, сплетая в замок пальцы; зрачки лихорадочно мечутся и смотрят куда угодно, но не на Невру. Ледяная защита, что недавно пошла глубокими трещинами, вообще рушится, осыпается, будто карточный домик, оставляя после себя лишь снежную пыль. Чувства — совсем не то, что Эрне по силам, она не в силах упорядочить их так, как колбочки в лаборатории и это — Невра знает наверняка — единственная, но слишком опасная её слабость. — Объясни мне. — Это тело… отвратительно, — она отводит взгляд и морщится. — Я не нужна тебе. Такая я не нужна тебе. Я всего лишь ходячее полено. — Почему ты решаешь за меня? — Потому что, — её губы трогает кривая усмешка. — Я сама себе ненавистна. Я не стою тебя. Взгляни на эти руки, — и она протягивает ему древесную ладонь. — Они не чувствуют ничего. Я гожусь лишь на то, чтобы убивать. Я не имею права любить. — А что делать мне, если я схожу с ума?.. Эрна вздрагивает всем телом, когда Невра прижимает её ладонь к губам. Он аккуратно, с нежностью целует пальцы, глядя на Эрну из-под чуть прикрытых век с немым призывом в стальных глазах: «Смотри, насколько я безумен, сделай с этим что-нибудь». Пусть она зовёт это тело отвратительным, а Невре шершавые, покрытые корой руки совсем не кажутся мерзкими, потому что они — часть Эрны, а её, какой бы она ни стала, он никогда не сможет возненавидеть и оставить. — Так что мне делать, Эрна?.. Невра не знает: сейчас в его глазах Эрна видит своё лицо, будто в зеркале, и тонет в жидком серебре серых радужек, как тонула пару лет назад, до того ещё, как заковала тело в деревянную броню. Тонет, захлёбывается и не чувствует, как губы шевелятся против её воли, выпуская на волю тихий, отчаянный шёпот. — Сделай мне больно. Невра давит глухой смешок. — Как пожелает моя принцесса. И вонзает клыки ей в шею.