Метаморфозы

Тренирующаяся Лорейн — зрелище завораживающее и одновременно пугающее. Её движения с мечом в руках напоминают больше танец, нежели бой, но танец смертоносный — любой взмах руки может оказаться для воображаемого противника последним. На тренировках Лора не носит доспехов; эластичный чёрный топ оголяет покрытые белой чешуёй руки и… Вереницы грубых рубцов и шрамов, заменяющих Лорейн татуировки и украшения. И в такие моменты приходит понимание: эти тренировки — всего лишь игрушки для неё, ведь меч всего лишь деревянный, затупленный, а противники — всего лишь манекены. Глядя на то, как деревянное тело манекена трещит под ударами рук Лорейн, Эзарель понимает: убийство живых для неё теперь тоже почти что игра. Именно поэтому, прижимая Лорейн к стене, Эзарель знает: играет с огнём. Она шипит, оголяя пару острых клыков, готовых, если что, вонзиться эльфу в сонную артерию и оборвать его жизнь. — Чего тебе надо? Я тренируюсссь, — невольно тянет эту «с» чисто по-змеиному, руки в чёрных чешуйках хватают Эзареля за воротник. Опасно. — Поверь, мне много чего надо, — едко отвечает эльф, в его голосе сквозит почти что змеиный яд (как говорится, клин клином вышибают?). — А ты мне даже поговорить с тобой не даёшь. — Нам не о чем говорить, — слова словно грубые удары мечом — рубят быстро и больно. — Отпусссти меня. — А если я не отпущу? — Эзарель чувствует себя канатоходцем — шаг не туда и всё, упадёшь в пустоту. Одно лишнее слово — и Лорейн вспыхнет легко, как сухой хворост, и одному богу известно, что может произойти, ведь она всегда была как бочка с порохом или бомба замедленного действия — скрещивай пальцы и ныряй в окоп, ведь взорваться может в любой момент. — Хочешь узнать? — хищно скалит зубы, вертикальные зрачки сужаются до толщины иглы. — Могу показать. Она вся — сплошная угроза. Эзарель сглатывает с нервным смешком: он, может, и мужчина, но не боец — алхимик, а Лорейн сейчас буквально живёт с мечом в руках. А ещё он всего лишь эльф, а она — наг, представитель расы, буквально созданной для того, чтобы убивать. Остаётся только храбриться и травить шуточки, потому что если он будет в неходячем состоянии, то ни себе, ни Лорейн он помочь не сможет. И кто сделает это за него? Верно, никто. — А может и хочу, — понижает свой голос до хрипотцы и тянет ухмылку, склоняясь к лицу Лорейн так близко, что может разглядеть даже узор на чешуйках. — Не побоишься ли показать, а? — А ты не охуел ли часом, а?! Скулу обжигает рваной болью, а от резкого толчка Эзарель валится на землю, прижав ладонь к горящей щеке. Лорейн возвышается над ним — растрёпанная, злая, готовая на кусочки разорвать, кулаки её судорожно сжимаются. — Не прикасссайсся ко мне и не подходи. Никогда. И мгновенно исчезает, словно и не было никогда. Эзарель шипит от боли — у Лорейн даже пощёчины болезненные, тяжёлые, из оставленных когтями красных полос катится кровь, пачкая пальцы. Это чертовски больно, но Эзарель, валясь на траву, почему-то хохочет. Хрипло, с азартом победителя, он смеётся громко и нахально. Она могла (нет, должна была) засадить ему крепко сжатый кулак прямо в солнечное сплетение и выбить всю ту дурь, которой у него в избытке, но вместо этого всего лишь влепила пощёчину, да ещё и не особо стараясь. Словно она — обычная девчонка. Обычная земная девчонка. Та самая, которая, только попав в Элдарию, нещадно тупила и крыла Эзареля матом. Эзарель захлёбывается смехом, ведь, несмотря на оплеуху, он остаётся в победителях.

***

Ствол стонет и трещит на все лады под ударами кулаков. Лорейн колотит-колотит-колотит, не чувствуя боли, до тех пор, пока на костяшках не выступает кровь. До даже после этого она отвешивает дереву пару ударов, с наслаждением слушая, как скрипит оно, готовое повалиться. На коре алеют пятна крови, Лора неосознанно облизывает раздвоенным языком костяшки. Руки саднит, покалывает, но эта боль не в силах заглушить злость и Лорейн бьёт снова — изо всех сил, рыча сквозь плотно сжатые зубы. Дерево стонет надрывно, жалобно — и валится. Валится на землю, подломленное и исстрадавшееся. Лора наблюдает за этим с нескрываемым удивлением, но затем давит горький смешок. Она и правда способна только убивать и всё рушить. Эзарель, ушастый засранец, на что он надеется? Как ещё ему сказать, что всё — ничего больше не будет? Она, Лора, безнадёжна, и ей нечем помочь, но эльф почему-то всё же иногда пытается. Ей даже не хватило духу действительно больно его ударить, хотя, наверное, стоило. Лорейн оседает на влажную землю, зарываясь ноющими пальцами в волосы. По крайней мере, у неё есть Эрна. Она её понимает и всегда поддерживает, помогает. Лорейн вскакивает именно с этой мыслью и несётся в сторону лаборатории как ошалелая. Эрна. Эрна, лучшая её подруга, которая молча залечит её костяшки и просто будет рядом, потому что они обе одинаковые. Уродливые чудовища, отвергнувшие всё, которым некуда идти. Отвергнутые обоими мирами, которым ждать нечего и возвращаться некуда тоже. Они вместе пили то треклятое зелье, вместе терпели свои болезненные превращения в дриаду и нага. Она никогда не скажет, что её выбор, её отречение — неправильно, потому что сама поступила так же. Но до лаборатории Лорейн не добегает. Её острые уши улавливают знакомый до боли голос, а ноздри — тонкий запах крови. Крови дриады. Лора чувствует — нельзя ей смотреть, нельзя, но всё равно украдкой заглядывает в тёмный проулок. И тут же жалеет об этом. Покрытые корой пальцы снуют по спине Невры тупо и беспорядочно, впиваясь иногда в плечи или зарываясь в растрёпанные угольные волосы. Светлые ресницы Эрны подрагивают, прикрывая закатившиеся жёлтые глаза, она запрокидывает голову донельзя далеко, открывая Невре, прижавшемуся к её шее, больше пространства. Он отстраняется всего на мгновение — на губах алеет кровь дриады, и он облизывается, давя пошлую улыбку. На тонкой, бледной шее Эрны двумя яркими пятнами горят следы от вампирьих клыков. — Ещё, пожалуйста… — хрипло просит она, и в её голосе всё — желание, мольба, безумие и экстаз. Кровь катится из укуса по ключицам и теряется где-то под расстёгнутым платьем. Лорейн слышит глухой неврин смешок. — Сколько хочешь, осторожнее только — съем ведь. — Н-неважно… Лорейн кажется, что ей просто выдрали сердце, даже не потрудившись сделать анестезию. Убежав обратно в лес, она валит деревья кулаками до тех пор, пока пальцы не перестают разжиматься, а пни окружают её тугим кольцом. Лора падает на траву и рыдает, долго, протяжно и болезненно, прижимая к груди горящие от боли руки. Единственная, кому она могла доверять в этой чёртовой Элдарии, её предала.