***
Голоса. Они шепчут, перебивают друг друга и срываются на крик, а потом вдруг замолкают, чтобы через несколько секунд вновь начать свои бессмысленные споры. Всё это сливается в одну длинную, непрерывную какофонию, которая давит на уши и стискивает железным кольцом виски, хочется лишь одного — перестать слышать и ощущать всё это, освободиться, хотя некоторые голоса кажутся до боли знакомыми, но именно поэтому и надо очнуться… Невра распахивает глаза. Мир врывается в его сознание радужной мешаниной, перед глазами скачут цветные пятна, точки и круги. Невра чувствует, что лежит, пытается подняться — и цветастые пятна превращаются в один сплошной красный — цвет боли, которая пронизывает всё тело, словно тысячи толстых игл. Измученный стон сам собой вырывается из груди, и мир перед глазами снова пятнистый, размытый. — Тьфу ты, лежал бы спокойно, — Невра слышит голос рядом с собой, а затем ему аккуратно давят на грудь. Покорно опускаясь, вампир чувствует мягкое под головой. Подушка?.. — Вампиры, конечно, живучие, — продолжает недовольно скрипеть голос. — Но не настолько, чтобы сразу начинать скакать. Пятна начинают складываться в картинку, пусть пока ещё и не слишком чёткую, но хотя бы не абстрактную. Цветастое месиво превращается в деревянный потолок с пучками трав на нём и в пожилое женское лицо. Морщины на лице сворачиваются в недовольную гримасу. Приподнявшись на локте, Невра замечает бинты, и снова морщится от боли. — Ты посмотри, упёртый какой! Вампиру снова давят на грудь, и он с недовольным шипением вновь валится на подушки. — Где… Я?.. — слова даются с трудом, словно в горле заросли колючих кустов, голос сиплый, с сухой хрипотцой, и даже короткий вопрос отнимает много сил. — В моей хижине, где же ещё? — морщинистое лицо куда-то исчезает, и неподалёку слышится копошение, шуршание и звон. Ответ нельзя назвать исчерпывающим, но у Невры нет сил, чтобы возмутиться и он, напрягая до предела горло, измученно давит: — Эз… — Кто? А, ты, наверное, про остроухого? Живой твой эльф, только не очнулся ещё. «Живой», — Невра выдыхает с облегчением. Если Эзарель в порядке, значит, и волноваться не о чем, ведь иначе что бы он сказал Лоре, когда та очнулась (а она бы непременно очнулась)? Вампир удовлетворённо прикрывает глаза. Шуршание и странные шумы со стороны пожилой спасительницы становятся для Невры всё тише и тише, пока и вовсе не превращаются в тихий гул, и Невра проваливается в сон, теперь уже без давящих на виски голосов.***
— Просыпайся, вампирёныш, пора лекарство пить. Хлопки по щекам сложно назвать нежными, но и грубыми они не являются; скорее назойливыми, точно муха, жужжащая около ушей. Невра чувствует, как к губам прислоняется край какой-то посудины, и покорно открывает рот, а после него и глаза. Теперь лицо старой незнакомки для него выглядит чётким, и Невра удивляется, замечая, что у женщины закрыты глаза. «Слепая? Но как тогда…», — но мысль обрывается, когда какой-то настой обжигает язык мерзкой горечью, и Невра с недовольством кривится, корча недовольную гримасу. — Тю, нежный какой, — смешливое фырканье. — Как в речке тонуть, так он силач, а как лекарство пить, так он кривится. Эх ты, вампирёныш. — Я Невра, — тут же выдаёт в ответ вампир и хмурит брови, в ответ ему прилетает смешок. — А я Мэйера, и что? Кажется, от имён ничего не изменилось. Невра уже жалеет о том, что очнулся первым, ведь будь Эзарель на его месте, то он бы выдал целую кучу острот. Глава Теней же хорош в ехидствах с оттенком флирта, а флиртовать с женщиной, которая годится тебе в бабушки… Не слишком уважительно, пожалуй. Невра провожает взглядом Мэйеру, пристально разглядывая простенькое платье с цветочным узором, плетёные браслеты на морщинистых руках, а затем останавливает свой взгляд на голове и… Замирает. Рога, торчащие из седых волос, кажется Невре знакомыми до боли. В них так много похожего на Эрну, что в рёбрах щемит, и вампир ловит одинаковые черты в форме рогов и изгибах веток, а затем выдыхает робко, со страхом, но чувствуя, как в душе зарождается надежда. Это вторая в его жизни дриада с такими рогами, так может… — Вы дриада? — и чуть-чуть приподнимается на локте, чтобы лучше разглядеть знахарку. Она поворачивается, не открывая глаз, и откуда-то с потолка ей на плечо прыгает огненно-рыжая белка. — Дриада? А, ну да, вы, иноземцы, так нас зовёте. Если удобно звать меня дриадой — пожалуйста, но мы себя ими не считаем. — «Мы» — это кто?.. — Много будешь знать — скоро состаришься, вампирёныш. Не много ли вопросов за раз? — Но это важно! — Нет, сейчас важны только твои раны. И раны остроухого. Не лучше ли задавать вопросы тогда, когда ты сможешь хотя бы сидеть ровно? Невра сначала обиженно фыркает и пытается сесть, но боль в боку взрывается снопом разноцветных искр, и вампир со стоном сползает по подушке, чувствуя, что Мейэра права — рано ещё задавать вопросы, надо сначала встать на ноги, но какое-то больше подростковое недовольство на миг берёт верх, и Невра, пользуясь слепотой собеседницы, корчит самую противную гримасу, на которую только хватает фантазии. И вдруг слышит смешок. — Тебе сколько лет-то, вампирёныш? — А?.. Вы же… Не видите… — Я — нет. Зато Тори всё видит. — Кто?.. Белка на плече знахарки насмешливо стрекочет в унисон старческим смешкам, и Невра давится воздухом от понимания того, что его глупую шалость сдал обыкновенный грызун. Вампир запоминает — Мэйера общается с животными, и одурить её не получится (конечно, Невра и не собирался, но кто знает, как всё сложится?), а затем думает о том, что у Эрны он такой способности никогда не замечал, и наконец понимает — истинная сущность Эрны для него — потёмки, ведь иначе он сразу бы заметил, что она лишилась чувства осязания. О том, что Эрна всё скрывала намеренно, Невра не думает — это не утешает его, ведь раньше он, как и Лорейн, с точностью улавливал любые оттенки настроений в безразличном лице. Пожалуй, для Эрны своя новая ипостась была такой же непонятной, как и для остальных, хотя её и посчитали дриадой, но Камерья часто говорила одну и ту же вещь.«Вроде одной крови, а она всё-таки какая-то другая. Похожа и нет одновременно»
Невра, взглянув на Мэйеру и её рога, обещает сам себе, что расспросит знахарку с пристрастием. Когда оправится от ран, конечно. И когда очнётся Эзарель. Всё-таки Невра практик, научные вопросы его не касаются, и вампир чувствовал, что без друга не разберётся.***
Первым, что видит Эзарель, когда приходит в себя, оказывается радостное лицо Невры. До безумия дурацкая физиономия с совершенно идиотской улыбкой во все вампирьи зубы. — Доброе утро, спящая красавица! Эзарель молча накрывается одеялом. — Уж лучше бы я умер.