Ожог

      Дорога до больницы заняла ровно час. Дин старался не касаться спиной сидения, Сэм — вообще ничего, держа руки словно хирург, на которого еще не надели перчатки. Выглядело это до жути глупо, но Дин не стал прикалываться, наоборот, тревога нарастала в нем с каждой милей все больше, потому что брату явно становилось хуже: глаза лихорадочно блестели и болезненный румянец пятнами покрыл щеки — такое бывало, только когда он температурил, причем серьезно.       — Ты не против, если мы немного приоткроем окна? — спросил Сэм. — Душно что-то.       — Конечно, — отозвался Дин и до предела опустил стекло со своей стороны, потом съехал на обочину, остановился и открыл все оставшиеся окна. — Так лучше?       — Определенно, — кивнул Сэм, когда они двинулись дальше. Импала набирала скорость, и ветер, не по-осеннему теплый, хлестал в лицо и выдувал из салона запах гари, который они притащили с собой с пожарища. Сэм выставил правую руку в окно — воздух с силой врезался в ладонь, проскальзывая сквозь растопыренные пальцы. Последний раз он делал так лет в десять и получил нагоняй от отца по поводу того, что нельзя высовываться из окон во время движения, — желание щупать воздух отпало само собой. Позже Сэм думал, что это было: беспокойство о его безопасности или о безопасности арсенала: если какой-нибудь коп остановил бы отца за опасное вождение и заглянул в багажник, проблем было бы не обобраться.       Но сейчас читать нотации Сэму мог только Дин, которому, кажется, было все равно, поэтому он просто не смог удержаться, к тому же так ему становилось прохладней. Сэм наслаждался ветром, остужающим ладонь, пока не заметил, что гипс начал рассыпаться.       — Зараза! — ругнулся он, затаскивая руку в салон.       — В чем дело? — спросил Дин и завернул на больничную парковку.       — Гипс крошится. Не парься.       — Это потому что ты слишком горяч для него, Сэмми, — хохотнул Дин и заглушил мотор.       — Дурак, — буркнул Сэм. Он прекрасно понимал, что делал его брат: пытался все перевести в шутку, прикрыться улыбкой — так всегда происходило, когда Дин был встревожен, или ранен, или ослаблен болью. А здесь — и одно, и другое, и третье.       — А ты стервец.       — Пойти с тобой? — сменил тему Сэм. Дин пожал плечами и нахмурился — чертовы ожоги!       — Как хочешь. Думаю, я могу справиться и сам. Раны-то — фигня.       — Я пойду.       Дин молча вышел. На самом деле, в глубине души он был рад, что Сэм идет с ним. После своего чудесного возвращения с того света и смерти отца он ни разу не был в больнице. Неприятные воспоминания подкрались к стене в его голове, которую он сам и воздвиг, не желая думать ни об отце, ни об его словах, и стали скрестись в иллюзорный камень. Дин мысленно выложил еще один слой кирпича, наращивая стену до исполинских размеров: к чему вспоминать прошлое, если есть более насущные проблемы? Проклятый Сэм, например?       Брат как раз выбрался из Импалы — ему пришлось взяться за ручку, отчего на ней остался след гари, — и неуклюже закрыл дверь коленом.       — Полегче, чувак, — недовольно проговорил Дин.       — Ну простите. — Сэм закатил глаза. — Мог бы и рукой, но красочку бы попортил.       — Извини, я идиот.       — Сам сказал, — улыбнулся Сэм и пошел ко входу. Дин последовал за ним.       В приемном покое, на удивление, было совсем немного людей. Сэм выбрал себе место в дальнем углу и устроился почти удобно: он мог видеть и стойку регистратуры, и двери во все коридоры, а значит, точно узнает, куда поведут брата. Еще бы стул повыше, вообще было бы идеально, но Сэм смирился, что почти всегда на больничных стульях выглядит, как кузнечик, присевший отдохнуть на маленький листок, поэтому просто вытянул ноги и откинулся на спинку, едва удержав себя от того, чтобы не закинуть за голову руки.       Дин уже обаял девушку из регистратуры и подписывал какие-то бумаги: наверно, страховку, или отказ от госпитализации, или прочую медицинскую ерунду. Потом пришла довольно симпатичная женщина-врач, Дин выдал свою фирменную улыбку на миллион, что означало, что доктор в его вкусе, и Сэм, наблюдавший за всем этим, усмехнулся и покачал головой. Иногда ему казалось, что у брата соревнование с самим собой на количество украденных девичьих сердец.       Доктор, меж тем, не поддалась провокации, ответив едва поднятыми уголками губ, и, подхватив бумаги со стойки, повела Дина во второй коридор. Сэм прищурился — пора завязывать с ночными бдениями перед компьютером, — и прочитал табличку над проходом: «Смотровые». Что ж, все нормально, и раны, похоже, действительно фигня. Сэм перевел взгляд на третий коридор, табличка над которым гласила «Реанимация». Дин в трубках, с сердцем, не реагирующим на электрические разряды, всплыл в сознании, как и отец, лежащий на холодном больничном полу. Уже достаточно времени прошло, но все равно было больно. Терять или почти потерять кого-то, если это твоя семья, — больно.       Сэм не думал, что все будет так: он считал Джона плохим отцом, всю жизнь хотел свалить от его приказов подальше, выйти из подчинения, избавиться от солдатской муштровки, но когда отца не стало, вдруг ощутил пустоту, острым лезвием резанувшую по сердцу. Сэм старался заполнить ее охотой, от которой бежал, размышлениями, чего для него на самом деле хотел Джон, и, Господи Боже, лез с этим к Дину, втирая о том, что понимает, каково это терять близких и как ему тяжело. Ни черта он не понимал. Масштаб катастрофы Сэм осознал, когда нашел Импалу с развороченной ломом крышкой багажника и неприкаянного брата, рыщущего в поисках новой среди свалки автомобилей Бобби. Дин не разговаривал ни с кем три дня, потому что слова никогда не имели для него значения: сочетания букв, разве могут они что-нибудь изменить?       Сэм видел, что брат сломался: пустота, разверзнувшаяся бездной, раздавила его, — Дин молчал и собирал осколки, запираясь в комнате. Сэм дежурил под дверями, потому иного сделать не мог, и брат, выходя, вечно натыкался на него, хмурился, но ничего не говорил, хотя Сэм предпочел бы, чтобы он наорал или дал ему в рожу за такое назойливое присутствие. Эти семьдесят два часа стали самыми длинными в жизни Сэма — часами чужого отчаяния и бесконечной боли.       К концу третьего дня он поймал себя на мысли, что у него ноет сердце. Сэм спросил у Бобби какое-нибудь лекарство — в ответ получил тонну обеспокоенного ворчания и стакан с растворенными в воде каплями, которые не помогли. Он вернулся на свой пост — к запертой двери Дина — и уселся на пол, упираясь затылком в стену. В комнате слышались шаги и поскрипывание половиц. Сэм закрыл глаза и потер лицо руками. Он устал. Ожидание вымотало его, и он не до конца понимал, чего именно ждал. Уже ничего не станет прежним: их и без того хрупкая семья разлетелась на куски.       Шаги стихли. Сэму представилось, как ручка двери медленно поворачивается, и Дин выскальзывает из комнаты бледной тенью самого себя и проходит мимо, оставляя его одного. Так и произошло. Вернее, почти так.       Дин вышел и сел рядом с ним, кладя локти на согнутые в коленях ноги. Сэм посмотрел на брата: он выглядел как обычно, если не считать впалых щек и потухших глаз.       — Ты спал? — наконец, сказал Дин. Его голос был хрипл, будто простужен.       — Нет, — честно ответил Сэм.       — Заметно. Надо поспать, Сэмми.       — Успеется, — отмахнулся он. — После того, как уверюсь, что ты в порядке.       — Я в порядке. Честно.       — Слабо верится, — сказал Сэм. Он достаточно смотрел на Дина, чтобы увидеть каждый шов склейки — брат заново собрался по частям и выдавал себя за целое. Дин — отличный актер, но и Сэм — не слепец.       Дин провел рукой по волосам и вздохнул.       — Прости. — Сэм вопросительно вскинул брови. — Слишком долго я… ну… приходил в себя.       — Некоторым требуются годы, — справедливо заметил Сэм, но мысленно признался себе, что дольше он сам бы не протянул — загнулся прямо здесь, под дверью, от тоски и безысходности.       Брат промолчал и поднялся. Он встал вслед за ним.       — Мы можем закрыть эту тему? — устало спросил Дин. — Пожалуйста. — Сэм кивнул. — Пошли спать, Йети, — сказал он и слабо улыбнулся. — Нужно отдохнуть. Всем нам. — Сэм еще раз кивнул. Откуда-то со стороны лестницы сначала донеслось «балбесы», а потом раздался звук удаляющихся шагов.       Да, «подслушивающий» Бобби определенно стал прекрасным завершением этой душераздирающей истории. Хотя он наверняка просто шел в библиотеку за очередной книгой, а тут они устроили минутку девичьих соплей. К тому же, это был его дом, а значит, Бобби мог ходить, где ему заблагорассудится. У них же были птичьи права, которыми они и так изрядно злоупотребляли. Вот и сейчас они снова заявятся к Бобби: один в бинтах, другой проклят, — и старик будет несказанно рад расхлебывать их дерьмо.       Сэм вздохнул. Манжет рубашки и край левого рукава куртки задымились: ткань тлела, расползаясь и обугливаясь.       — Черт! — воскликнул Сэм, кое-как выпутываясь из куртки и рубашки и стараясь не усугублять ситуацию, но вещи все равно испортил окончательно — теперь только выбрасывать. Он остался в футболке и с опаской приложил предплечье к плотной ткани джинсов — паленый след украсил штанину. Превосходно! Проклятие распространялось, и он превращался в гребаный факел. Сэм раздраженно задвинул ногой прожженные тряпки под скрепленные в один ряд сиденья. Он был уверен, что несколько человек точно видели его игры с огнем, но то ли не обратили внимания, то ли посчитали, что им померещилось: все-таки нечасто встретишь самовоспламеняющегося чувака. Сэм прислонился спиной к стене. Руки пришлось развести чуть в стороны, чтобы они не касались туловища. Поза была неуклюжей, и он чувствовал себя придурком, на которого все пялились.       Дин вышел из коридора, переодетый в чистую больничную футболку, которая совсем не вязалась с заляпанными грязью и сажей джинсами. Правый рукав был закатан вверх, и к плечу пластырем примотали пакетик с медицинским охлаждающим гелем. Когда брат подошел ближе, Сэм заметил несколько швов у него на лбу у корней волос: наверное, поранился стеклом, выпрыгнув в окно.       — Ну как дела? — спросил Дин на ходу, когда еще был в футах десяти от Сэма.       — Чудно, — ответил тот. — Спалил шмотки. Ты как?       — Заклеен пластырем и готов ехать. — Дин улыбнулся, но глаза остались серьезными. Сэму показалось, что брат изучает его, выискивая малейшие изменения, — ничего не нашел, а если и нашел, то ему об этом говорить не собирался. — Кстати, я позвонил Бобби.       — И что он? — Сэм отлепился от стены. Там, где он стоял, на штукатурке осталось мокрое пятно: Сэм пропотел насквозь — футболка неприятно липла к телу.       — Сказал, чтобы мы немедленно тащили свои задницы к нему и что мы балбесы.       Сэм хмыкнул.       — Похоже на него. Но, боюсь, мы не успеем.       — Это почему еще?       — Эта хрень уже дошла до локтей. — Сэм приподнял руки. — Прошло всего два часа, а до Бобби — семнадцать. Только представь, во что я превращусь за это время.       — В жутко доставучего братца? — предположил Дин. Сэм цокнул. — Ни в кого ты не превратишься, Сэмми. Я присмотрю за тобой. — Он двинулся вперед, и Сэм увидел, что его затылок закрыт повязкой, а на шее пластырь, который, вероятно, держал другую, скрытую под футболкой. Ожоги были хорошо обработаны, и это радовало. Дин обернулся. — Ты идешь или нет?       — А у меня есть выбор?       — Нет.       — То-то и оно.

***

      На двенадцатый час пути им пришлось остановиться. Сэм буквально вывалился на обочину, едва Импала затормозила на гравии, и его вывернуло. Дин упал рядом с ним на колени и в ужасе смотрел, как брата тошнит чем-то черным и вязким, как мазут, но не мог ничем помочь. Да что там, он не мог даже прикоснуться к нему, не получив ожог. Сэм был обнажен по пояс, потому что проклятие переползло на спину и грудь — брат изжарил футболку часа четыре назад, устроив маленький пожар на скорости в сто миль в час. Хорошо, хоть стекла были опущены, и Сэм ухитрился как-то выкинуть горящую тряпку в окно, но салон все равно пострадал: обшивки сидений и потолка обуглились. Сэм долго извинялся, будто был виноват в том, что неконтролируемо поджигает предметы собственным телом.       — Сэмми, — беспомощно пробормотал Дин, глядя, как брата тошнит снова и снова. Гравий под его ладонями потемнел от сажи. Сэм жег самого себя, распространяя жар на несколько футов, и Дин покрылся липкой испариной, находясь рядом с ним.       — Воды, — прохрипел Сэм. Его спина напряглась, но он сдержал рвотный позыв, отплевываясь черной жижей с привкусом воска. Дин сорвался с места и притащил бутылку воды, заранее отвернув крышку. Сэм, не думая, выхватил ее у брата, и пластик расплавился у него руке, а капли воды, попавшие на кожу, с шипением испарилась. — Нет… — с отчаянием проговорил он, — воды…       Дин не знал, что делать. Больше воды у них не было, только пиво. И тут его осенило — он быстро подбежал к машине, достал с заднего сидения старенький походный холодильник, забитый пивом и, самое главное, льдом, и вернулся к брату.       — Давай, Сэмми, — сказал он, откидывая крышку холодильника, загребая в ладонь кубики льда и поднося ее брату ко рту, — ешь.       Сэм стал хватать лед губами — он сразу же таял, и по руке Дина текла вода, смешанная с вязкой жижей, которая капала из Сэмова рта слово кровь.       — Еще, — прошептал он, когда ладонь опустела. Дин набрал новую пригоршню льда. Кожу покалывало от холода и обдавало жаром там, где ее касался губами Сэм, — здравствуй, ожог, — но Дину было плевать. Главное, чтобы брата «отпустило» и они продолжили путь. До Бобби оставалось жалких триста миль, и Импала преодолела бы их за два часа: Дин гнал, превышая скорость едва ли не втрое. — Ты слышишь? — настороженно спросил Сэм, отстраняясь и тревожно осматриваясь по сторонам. Дин слышал лишь шум, проносящихся мимо машин.       — Что именно, Сэмми?       — Смех. Ведьма хохочет.       Дин отрицательно покачал головой. В глазах Сэма промелькнуло непонимание, смешанное со страхом, но в тот же момент он резко дернулся и закричал: кожа на спине пошла волдырями и лопнула вдоль позвоночника, будто кто-то распорол рубашку. Вместо прозрачной серозной жидкости по спине потекла та же самая черная жижа, шипя и пузырясь, как масло на раскаленной сковороде. Сэм, все еще стоящий на коленях, упал вперед, выставляя перед собой руки и обдирая ладони о гравий.       — Боже! — Дин схватил его за правое предплечье — гипс растрескался, но с грехом пополам защищал от жара — и потянул вверх, буквально заставляя брата встать на ноги. Да, это было жестоко, бессердечно и стопроцентно больно — Сэм заорал, стоило Дину лишь немного отвести его руку, — но выбора не было: время обратилось оплывающей свечой — как только догорит, брату придет конец, — поэтому Дин сжал зубы и, кажется, отключил чувства. — Давай, Сэмми, иди! Ну же! Потом можешь дать мне в рожу, а сейчас терпи. Еще пару шагов.       Сэм засмеялся не своим голосом и сказал:       — Тлеет, а потом сдохнет. — Дин повернул голову. Губы брата, черные от застывшей мерзкой жижи, растянулись в ухмылке. — Гори и умри. — Сэм завопил: ожоги расползлись по шее и груди, съедая кожу и обнажая мясо. В глазах потемнело, ноги подкосились, и он, чтобы не рухнуть, схватился одной рукой за крышу Импалы, а другой — за Дина, этим причиняя боль и себе, и брату, у которого чуть выше локтя остались обожженные следы его пальцев.       — Не получишь, — прошипел Дин и, наплевав на все, взвалил Сэма на себя, перекинув его руку себе через плечи и обхватив за пояс.       — Нет, — прошептал Сэм, но брат уже дотащил его до двери, которая оставалась открытой, и впихнул в салон. Сэм прожег несколько дыр в обшивке, а потом застыл в неудобной позе, надеясь, что он не задевает ничего. Он плохо видел: все расплывалось от жара и боли, — но ощущал вонь тлеющей ткани, горелого поролона, паленого мяса и свечного воска, хотя последнему неоткуда было здесь взяться. Дверь захлопнулась.       Дин обежал Импалу и запрыгнул в салон. Импала тронулась с места — гравий полетел из-под шин. Стрелка спидометра коснулась шестидесяти миль в час через семь с половиной секунд, но ползла дальше и не остановилась, пока не достигла сотни. Дин старался держать руль обеими руками, но от левой, с внутренней стороны, мало что осталось. Сэм его поджарил до хрустящей корочки. Чертова ведьма! Пусть он превратится хоть гребаные угли, но брата эта мразь не получит. Никто не получит. Он не допустит этого.       — Прости, — просипел Сэм сквозь спекшиеся губы. — Мне так жаль.       — Молчи. Все хорошо.       — Ты знаешь, что нет. — Сэм застонал: новые ожоги покрыли его запястья, скользнули по кистям и волдырями застыли на пальцах. — Дин…       — Тише, Сэмми. Пожалуйста, потерпи немного. Уже скоро.       — Уже скоро… — эхом повторил Сэм и закрыл глаза.       Дин вжал педаль газа в пол, потому что это было похоже на прощание.