Ожог

      Когда Импала въехала во двор Бобби, из ее окон валил дым: Сэм воспламенил оставшуюся на нем одежду, тем самым поджигая салон. Ему пришлось выпрыгивать на ходу, чтобы окончательно не спалить автомобиль и брата в придачу. Правда, выпрыгиванием его неловкое движение было назвать сложно: он, скорее, просто выпал и прокатился по земле, набивая все раны пылью, лопая еще целые волдыри и крича от обжигающей боли. Сознание, сродни спичке, вспыхнуло и погасло, оставляя ему только непроглядный смог и запах гари.       Дин, едва машина затормозила, выскочил, не глуша мотор, и кинулся к неподвижному брату, лежащему лицом вниз на подъездной дороге. Джинсы продолжали гореть на нем, и пламя лизало ноги. Дин стянул брезент, накрывавший какой-то хлам, и принялся сбивать огонь, но это мало помогало, потому что сам Сэм был источником возгорания.       — Бобби! — в отчаянии крикнул Дин. — Да брось ты ее! Сюда!       Бобби, подоспевший с огнетушителем и гасивший салон Импалы, чтобы все вокруг не полыхнуло, подбежал к братьям и залил младшего пеной.       — Боже правый, — только и сказал он, глядя на Сэма, превратившегося в сплошной ожог, и близкого к панике обожженного Дина, который перевернул брата на спину, чтобы убедиться, что тот дышит: грудь часто поднималась — Сэм делал быстрые вдохи и короткие рваные выдохи. Черная жижа сочилась из его ран, текла изо рта и уголков закрытых глаз.       — Скажи, что еще не поздно. — Дин посмотрел на Бобби снизу вверх. — Скажи, что я не опоздал.       — Нужно занести его в дом, — ушел от ответа Бобби и притащил лист железа, который положил рядом с Сэмом. — Давай-ка, парень, подсоби. — Он нагнулся, собираясь взять Сэма за ноги, но Дин остановил его.       — Сам, — сказал он. — Иначе Сэм поджарит тебя, а я и так мясцо на гриле.       Бобби кивнул. Дин аккуратно сдвинул брата на импровизированные носилки, не боящиеся огня. Нести было не удобно: края листа впивались в ладони, а само железо медленно раскалялось. Когда они достигли цели — ванной комнаты с посеревшим от времени белым кафелем, — держать его стало практически невозможно.       — Опускай, — велел Бобби. Дин повиновался. Они синхронно наклонились, кладя лист на пол. Сэм внезапно распахнул глаза и раскрыл рот в немом крике, его лицо исказилось болью, и он вскинулся, хватая воздух не гнущимися от ожогов пальцами, а потом рухнул назад. Дин успел подставить брату под затылок ладонь, чтобы он не пробил им пол. — Хрень. В ванну его.       Он замотал полотенцами руки и подхватил Сэма под подмышки, Дин взялся за его ноги без мер предосторожности — ожогом больше, ожогом меньше — и они погрузили Сэма в ванну, наполненную какой-то буроватой жидкостью, льдом и, вероятно, травами. Сэм заорал, как только коснулся поверхности, будто его опустили в кислоту, и забился, поднимая стену брызг. Бобби с силой прижал его, не давая выбраться, но Сэм продолжал брыкаться. Жидкость почернела.       — Что ты встал столбом? — буркнул Бобби. — Держи, Дин!       Старший Винчестер снова схватил Сэмовы ноги — брызг поубавилось, но он почувствовал, что его собственные израненные руки горят огнем, словно он их в расплавленное железо запихнул: каково тогда Сэму, который сплошь горелое мясо? У Дина расширились зрачки от ужаса. Он отпихнул Бобби и попытался достать брата из ванны, но получил увесистый подзатыльник.       — Ты что творишь, балбес?       — От твоих контрзаклятий он загнется!       — Это не контрзаклятие, — сказал Бобби и снова прижал Сэма, погружая его с головой в жидкость.       — Что? — опешил Дин.       — Можешь считать, это прелюдией, парень. Вы влезли в такое дерьмо, в какое еще не никогда не вляпывались. — Бобби позволил прекратившему сопротивление Сэму вынырнуть. Он кашлял, отплевываясь жижей, но как будто больше не испытывал боли. Ожоги покрылись черной коркой — Сэм оказался в восковом коконе, не способный шевелиться, слышать, видеть и чувствовать. — Это притормозит проклятие, но ненадолго.       — Что значит «ненадолго»? — Дин был абсолютно сбит с толку: Бобби темнил, а брат превратился в экспонат французской тетки [6] и лежал неподвижно, наполовину погруженный в неясную жидкость, такую же черную, как и корка, которая облепила его тело. Дин заметил, что ожоги на руках, которые он получил, прикасаясь к Сэму, тоже затянулись слоем воска, но тонким, почти просвечивающим. — Что происходит, черт возьми?       — Вы, балбесы, нарвались на нагуаль, — наконец, сказал Бобби, вытерев забрызганное лицо полотенцем, — и знатно разозлили, раз она наградила Сэма проклятием феникса.       — Нагу… что? Блин, ты можешь объяснить нормально! — вспылил Дин. — У меня мозг сейчас вскипит. — Он обессилено прикрыл глаза. Все эти мудреные словечки и пафосные названия всегда его бесили.       — Нагуаль — ведьмы и колдуны, которые, как правило, могут обращаться животным, но некоторые и природными явлениями. Грозовыми тучами, там, смерчами…       — Огнем, — вставил Дин, похоже, до него начало доходить: вот стерва!       — И огнем тоже, — кивнул Бобби. — Не знаю, как она забралась в Кентукки. Обычно их можно встретить только в Мексике, ну максимум — в Техасе или Аризоне.       — Не все ли равно, — раздраженно произнес Дин. — Что с Сэмом? Ему можно помочь?       Бобби нахмурился и вздохнул. Раньше гонцам с плохими новостями отрубали головы, сейчас, конечно, времена были не те, но это не исключало того, что ему мог прилететь кулак в морду за слова, которые он собирался сказать.       — Сэму придется умереть, — тихо проговорил он, глядя в глаза Дину.       — Прости? — переспросил старший Винчестер, пальцы которого действительно сжались. Корочка воска растрескалась, и несколько кусочков упало на пол.       — Так работает проклятие. — Бобби старался говорить спокойно. — Сэму придется умереть, сгореть как фениксу, чтобы мы могли его вернуть.       — Никогда, — процедил сквозь зубы Дин. — Нужен другой способ.       — Ты думаешь, я умолчал бы о нем, если бы он был? — с болью в голосе вскричал Бобби. — Ты думаешь, я хочу, чтобы Сэм умирал, балбес ты чертов?       Дин опустил голову. Он не хотел верить, что все, через что они прошли, завершится смертью брата, даже если это будет частью его воскрешения. Он смирился с тем, что отец продал за него душу. Он смирился, что Сэм — часть какой-то гребаной дьявольской игры. Он смирился с виной и ответственностью, которая лежит на его плечах. Но с тем, что его брат обязательно должен умереть, не смирится никогда.       Бобби ободряюще сжал ему плечо, но тут же пожалел об этом. Волдыри лопнули — и на пальцах осталась вязкая жижа. Дин зашипел и осел на пол. Бобби зачерпнул из ванны ковшом почерневшей жидкости, которая уже не была обжигающе холодной, и облил ею плечи Дина, заставляя его вздрогнуть и податься вперед, убираясь прочь от раскаленного железа, которым она казалась.       — Еще есть? — обеспокоенно спросил он. — Сэм касался тебя еще где-нибудь?       — Фу, мы же братья, — пробубнил Дин, задыхаясь от боли, но, тем не менее, приподнял левую руку, показывая обожженный бок, доставшийся ему после перетаскивания Сэма в машину. Бобби плеснул и на него — Дин вскликнул, а жидкость затянула поврежденную кожу неровной коркой.       — На спине что?       — Нет, — спешно остановил его Дин, — там обычные, не Сэмовские. Пожалуйста, не лей на меня эту гадость.       — Какие мы нежные, — сказал Бобби и отставил ковш в сторону. Дин встал, опираясь на бортик ванны. — Галлюцинаций захотел? Эти ожоги токсичны, как яд гадюки. Почему нельзя сразу все рассказать?       — Ну знаешь, был немного занят, — ответил Дин, потирая бок — воск был шершавым и теплым, — и взглянул на брата: он был все так же неподвижен. Лицо, на удивление, не тронутое ожогами, не выражало ничего, а не моргающий взгляд был устремлен в одну точку. Как кукла, ей-богу. — Он нас слышит?       — Нет. — Бобби покачал головой. — Эта, как ты выразился, гадость — сверхъестественный анестетик, блокирует все, к чему прикоснется. Если учесть, что Сэм плавает в целой ванне, то его состояние вроде искусственной комы.       — Чудненько! Успокоил, так успокоил.       — Всегда пожалуйста. — Бобби закатил глаза. — Вот только при нагреве эта хрень теряет свои свойства, так что надолго ее не хватит. Я, конечно, буду добавлять лед, но, сам понимаешь, это не может продолжаться вечно. — Он замолк.       Иными словами, его брат снова превратиться в полыхающий факел, как только вскипятит водичку. Прекрасно! Просто отлично! Дин сжал кулаки, стараясь держать себя в руках и не поддаваться гневу, поднимающемуся внутри. Сэм резко повернул к нему голову и хрипяще прошептал:       — Моя свеча.       Дин отшатнулся.       — Что? — взволнованно спросил Бобби.       — А ты не видел?       — Что именно?       — Ведьма говорила со мной через Сэма.       Лицо Бобби помрачнело.       — Что она сказала?       — Моя свеча, — ответил Дин. — По-моему, это бред.       — Такое еще случалось до этого?       — Да, по дороге сюда, когда Сэму стало плохо. Сначала он сказал, что слышит, как она ржет, а затем заговорил ее голосом.       — Как давно?       — Не знаю! Часов пять назад.       — Хрень, — ругнулся Бобби. — Ты же сказал, что убил нагуаль.       — Убил, — кивнул Дин. — Задушил вот этими руками.       — А потом?       — А потом я пытался вытащить нас из гребаного пожара!       — Огонь появился до или после ее смерти?       — До.       — Ты видел ее тело?       — В смысле?       — Что стало с телом ведьмы, когда ты ее задушил?       Дин задумался. Он почти сразу же отвлекся на оглушенного Сэма с восковой херней на лице, а потом на пламя, которое окружило их и поймало в ловушку. Времени на то, чтобы проследить, что сделалась с стервозной сучкой, как-то не осталось. Тогда Дин надеялся, что она сгорела дотла вместе с домом, но сейчас все принимало крайне неприятный и опасный оборот.       — Я не видел тела, — наконец, сказал он.       — Хрень. — Бобби заходил по комнате. — Она перекинулась до того, как ты ее прикончил, и тот пожар был ею самой, а вы, балбесы, — у нее в нутре.       — Что?       — Вы притащили ведьму с собой, вот что!       — Не понимаю…       — Бестелесная часть нагуаль — душа огня — последовала за проклятым, потому что в той фигне, которую она вылила на Сэма, была ее кровь, а ты стал смотрящим, — сказал Бобби и, видя растерянное лицо Дина, пояснил: — Проводником, отмеченным ведьмой. Можешь видеть и слышать ее проявления. Говоришь, ожоги на спине получил в пожаре?       — Не совсем. Горящая деревяшка прилетела, когда дом сложился.       Бобби кивнул, взял ковш и выплеснул остатки жидкости ему на спину. Повязки промокли, и Дин почувствовал нарастающее жжение, а затем услышал шипение и ощутил запах паленого мяса, будто бекон подгорал на сковородке. Дин согнулся и упал на колени, упираясь предплечьями в кафель на полу.       — Скверно, — прозвучало у него в голове. — Моя свеча.       — Заткнись, — буркнул Дин. — Сэм мой.       Бобби еще раз облил его. Он заорал, но вместо своего голоса услышал ведьмин:       — Бесполезный огарок. Догорит и сгинет. — Смех, похожий на грохот, заполнил голову, и Дин закрыл уши руками, чтобы приглушить его, унять, но это было бесполезно. Ведьма ворвалась в него, вспыхнув красным перед глазами, и утащила его в небытие, полное сажи.

***

      Сэм был пригвожден к потолку, как мама, как Джессика, и горел, горел, горел. Он даже не представлял, что на нем есть столько мяса, которое может служить отличным горючим, не представлял, что бывает столько жара и боли одновременно, не представлял, какого это — гореть заживо и не умирать. Он не кричал: у него не осталось рта, — но смотрел, смотрел на себя со всех сторон и видел языки пламени, прожигающие его насквозь.       — Ты что, акробат? — сказал кто-то.       Сэм огляделся — кроме огня здесь не было ничего.       — Обычно все внизу корчатся, а ты наверх забрался. Странный огарок.       Пламя уменьшилось и исчезло, но через мгновение вспыхнуло в стороне от него фигурой человека, как тогда в Лоренсе [7]. После всепоглощающего жара отсутствие огня казалось стужей.       — Мама? — прошептал Сэм, не поняв, что снова может говорить.       — Почти. — Фигура приблизилась, и ему сделалось чуточку теплее. — Вы покинули мою утробу, но не были моими детьми. — Тлеющая ладонь легла на то, что когда-то было его щекой. — Но скоро станете. По крайней мере, один из вас. — Фигура взвилась огнем, обращаясь болью и жаром, такими родными, что Сэму на секунду почудилось, что он в объятиях матери, которой никогда не знал, а потом все стало прежним: он горел — и этому не было конца. __________ [6] …брат превратился в экспонат французской тетки… – Имеется в виду Анна Мария Тюссо, скульптор и основательница известного музея восковых фигур в Лондоне. [7] …как тогда в Лоренсе… – Имеется в виду эпизод «Дом» [01x09].