Exulansis

Стрелки часов ещё не успели подползти к полудню, когда господин Макдафф встретил Персиваля у главного входа. Всего на несколько лет моложе Грейвса, он, словно в издёвку над цифрами в удостоверении, выглядел не старше тридцати: возможно, сказывалось пристрастие к омолаживающим маскам одного кудесника из Лонг-Айленда. Палящее зимнее солнце высвечивало его золотистые от природы волосы. Он выглядел хорошо, может быть, лучше, чем Грейвс теперь будет выглядеть когда-нибудь. — Утро доброе, Персиваль. — Если бы. — Что же, — развёл руками Макдафф, — по крайней мере, с погодой нам повезло. Его взгляд, оценивающе скользнувший по лицу его предшественника, был одновременно равнодушным и вялым – так люди могли бы смотреть на отжившую своё мебель, раздумывая над тем, стоит ли она продажи на аукционе. Ответом определённо послужило бы «нет». Это повергло в смятение. Сорокалетний Персиваль незамедлительно почувствовал себя разваливающемся на части стариком. Антиквариатом. Обменявшись рукопожатием, лишённым и крупицы взаимной симпатии, они дожидались, пока рассосётся давка у федерального отдела. МАКУСА стоял на ушах. Персиваль заинтересовался группой французов: волшебники казались туристами, прижимающими к себе пошлые путеводители по Нью-Йорку. Неохотно Бродерик объяснил: «Задержаны по подозрению в незаконном пересечении границы». Симпатичная дамочка в фетровой шляпке, изъясняясь на ломаном английском, требовала вернуть ей волшебную палочку «immédiatement». Сконфуженный увиденным, Персиваль выразил Бродерику сдержанное сочувствие: проблемы с европейцами, сказал он, будут преследовать их до конца года. — Европа стала похожа на муравейник, — пенял Макдафф, — а мы для них – сладкий кусок сахара. — Обыкновенно Старый Свет был слишком озабочен тем, что вставлял палки в колёса соседям, — осторожно подметил Персиваль, игнорируя донёсшиеся до слуха французские ругательства. — Не слишком много суматохи вокруг безвредных французов? — Слишком безвкусно будет сравнивать Гриндевальда с муравьиной королевой? — поинтересовался Макдафф в ответ, изображая улыбку и пропуская Персиваля вперёд. Как считал Бродерик, покой им будет только сниться ровно до тех пор, пока Геллерт не покинет пределы их страны – и ещё некоторое время после. Грейвс был слишком поверхностно посвящён в тонкости политической ситуации, чтобы спорить. Впервые, наверное. — Я слышал, он много кому жизнь подпортил, пока прикрывался тобой. Мне жаль. Персиваль моргнул. Медленно, стараясь не выглядеть обескураженным. Рука Бродерика фамильярно лежала на его плече, указывая путь к кабинету мадам Пиквери. Со стороны они, вероятно, казались добрыми приятелями. Бродерик с ложечки скармливал ему своё снисхождение. Грейвсу хотелось стереть это актёрское выражение жалости с его холёного напудренного лица, но когда Бродерик спросил, не задел ли он Персиваля своей «бесцеремонностью», волшебник лишь покачал головой. «Я привык», — кисло усмехнулся Грейвс, не намеренный наживать себе врагов в Министерстве. Не сейчас. Не в такой момент. Персиваль был основательно напуган сегодняшним письмом. Оно сулило серьёзные неприятности. Сотрудники, ставшие зрителями этой сцены, стыдливо прятали свои глаза. Несколько мракоборцев, что выглядели не старше Криденса, поклонились им в качестве приветствия: с благоговейным уважением – Бродерику, своему наставнику; и с неловким принуждением – Персивалю, его не вызывающему доверия спутнику, словно дальнему родственнику, какому-нибудь чудному дядюшке, от которого они не могли отречься. Идиоты. Было видно, как купался Макдафф в лучах своей утренней славы. Двигаясь по коридорам Конгресса, Грейвс осмотрел рукава своего давно вышедшего из моды пальто. Бодрый и полный сил Бродерик, в одежде узора пейсли, пошитой по специальному заказу у личного портного, двигался с лихостью знатного повесы, завсегдатая салонов и светских кружков, а не Главы мракоборческого штаба. Эго Персиваля, стоило признать, страдало. Дав слабину, он вдруг разрешил себе подумать о том, что соскучился по Криденсу – по Криденсу и его с ума сводящей привычке заглядывать ему в рот. Обычно это вызывало несильное раздражение, но сейчас Персиваль тосковал по его обожанию и трепету, с которым тот изредка, время от времени, всё ещё ловил на себе взгляды Грейвза. При всех связанных с ним бедах, сейчас его не хватало. Впрочем, в столь неприятной компании в этом не было ничего удивительного. Протискиваясь сквозь толпы работающих волшебников, Макдафф всё разглагольствовал о ситуации в Германии и некоторых радикальных заявлениях, сделанных одним из небезызвестных политических деятелей на недавнем собрании. Пустая болтовня. Все мысли Персиваля были поглощены совершенно иным. Известно ли Бродерику что-нибудь о смерти Маркуса Кляйна? «Нет, старина, я знаю не больше твоего – я вернулся из Кентукки около часа назад. Прости, что не могу поделиться подробностями — дела Конгресса, сам понимаешь». Персиваль скрыл напряжение за развязным зевком. Если для разрешения этого вопроса Серафина посчитала необходимым вызвать их обоих, то не стоит и рассчитывать на безобидную остановку сердца или внутреннее кровотечение. — Спасибо, что пришёл, — сказала Пиквери кому-то из них, когда они показались в дверях. Макдафф, проверивший время на наручных часах, закрыл кабинет на нехитрый замочек. — Знаю, тяжело было выбраться. Бродерик улыбнулся ей расслабленной, ничего не значащей улыбкой. Кажется, вся ситуация не очень-то его волновала: не стоящее внимания происшествие на фоне политических игр и интриг, которыми он был столь увлечён. Жестом Пиквери предложила мужчинам занять стулья для посетителей.Не поднимая головы, сосредоточенная и глубоко серьёзная, она рассматривала диковинные кольца на своих сложенных в замок пальцах. Персиваля это нервировало. И чёртов Бродерик казался летающим над душой стервятником, ожидающим сытной трапезы. — Может, обсудим всё наедине? — холодно предложил Персиваль, падая в кресло. Ему не хотелось говорить что-то, что непременно приведёт их к новым разногласиям, и всё же Грейвс был слишком насторожен для спокойного разговора с третьими лицами. — Кажется, я здесь пятое колесо. — Вы нужны мне оба, — осадила его женщина, говоря «нет» всем возможным доводам. Грейвс кивнул, показывая, что сдаётся, и Серафина подтолкнула к ним стопку вскрытых писем. — Немецкое министерство подтвердило его личность. Маркус Кляйн, двадцать четыре года, Бремерхафен, эмигрировал в США около года назад. Требуют выслать его на родину для дальнейших разбирательств. Можете ли вы себе представить, что начнётся, когда я скажу им, что всё, что мы можем выслать – это его мёртвое тело? — Вам придётся, — смиренно вздохнул Персиваль, понимая, что нисколько не помогает. Взяв в руки одно из писем, он пробежался глазами по предоставленной Германией информации. Грейвс начинал подозревать, что дело обстоит гораздо хуже, чем он думал. — Где сейчас тело? — Всё ещё в палате временного содержания, — ответила Серафина, по-прежнему не смотря на них. — Мы даже не успели перевести его в больницу святого Фрэнсиса. — Разве отряд не должен был сопровождать его вчера вечером? — встрял в разговор Макдафф. — Колдомедики уже составили отчёт о его смерти? — перебил Грейвс. — Самоубийство исключено? Кажется, он начал слишком сильно сжимать письмо в руках. От греха подальше он вернул его в стопку. Серафина поколебалась, прежде чем ответить. — Они как раз занимаются этим, — объяснила она. — Его состояние ухудшилось среди ночи – никто не ожидал, никто не смог ничего сделать. — Заражение? — предположил Бродерик, перебирая в руках письма. Поймав удивлённый взгляд Персиваля, слегка онемевшего от шока, он решил ввести его в курс дела: — Я слышал о ране на ноге – говорят, выглядела отвратительно. Ничего удивительного, если он не додумался воспользоваться целебным справочником или хотя бы забинтовать её. Звучало разумно. Персиваль с удовольствием поверил бы в эту версию: безопасную, до скучного банальную, не пророчащую ему никаких трагедий. Сколько людей умирало на войне, не успевая получить необходимую помощь? История совсем не новая. — Он полагал, что получил её во время одного из перелётов, — напомнила Серафина. — Тебе есть что сказать на этот счёт, Персиваль? Теперь она смотрела на него. Стальные нотки её голоса скрежетнули в ушах Грейвса, но враждебности в них не было. Серафина была обеспокоена, вот и всё. Хотя он был готов к этому, Персиваль почувствовал, как против воли закипает внутри него обиженная злоба. «Ты вызвала меня на допрос? — вот что готовилось сорваться с его языка. —Со свидетелем. Серьёзно, что ли?» Прекратить этот балаган. Это бы тут же похоронило его без права вернуться. «Разве тебе есть, что скрывать, Персиваль?» — и это было бы справедливо. Отказ отвечать на столь безобидные вопросы немедленно просигнализировал бы о том, что у Грейвса есть какие-то внутренние мотивы укрыть от них часть своей жизни, часть правды, которая когда-нибудь всё равно неминуемо выплывет наружу, подобно сухой деревяшке. Он не сможет прятать Криденса вечно. Он и не хотел прятать его, и всё же передать его им сейчас – это подбросить кусок мяса в клетку с оголодавшими львами. Американцы, англичане, французы, немцы – все передерутся за него, так же, как они рвут друг друга когтями за Гриндевальда. Его это уничтожит. Найдя компромисс, Грейвс ответил: — Не могу сказать вам ничего нового. — Он сложил руки на подлокотниках, принимая обманчиво открытую позу. Ему незачем лгать. Ему нечего скрывать. Ему нечего недоговаривать. — Он был ранен ещё до того, как я поймал его. — Ненадолго он остановился, сделав вид, что вспоминает. — Я припоминаю, что рана слегка кровоточила, но ничего такого, что требовало бы незамедлительного вмешательства. Возможно, он действительно мог получить её в полёте. Или, возможно, он участвовал в дуэли и покрывал своего соперника. Вариантов тысячи. Есть ли смысл гадать? В каком-то смысле это было правдой. Персиваль понятия не имел о том, что случилось с Маркусом. Единственное, в чём он был твёрдо уверен: рана на его ноге была не физического происхождения. Царапины не выглядят так. Он видел ранения, нанесённые волшебной палочкой, и это было гораздо ближе к тому, следы чего он обнаружил на теле анимага. Но это не его вина. Парализующее заклинание не наносит урона. Серафина развеяла его сомнения. — Дело не в магии, — проговорила она, прикладывая пальцы к своим вискам. Рабочие стрессы нисколько не помогали облегчению её ставшей хронической мигрени. — Дело даже не в тёмной магии. Колдомедики подозревают, что у него был контакт с обскурией. Персиваль понадеялся, что никто не услышал, как подпрыгнуло к горлу его сердце. — Мы знаем, как выглядят жертвы обскура, — не слишком горячо запротестовал он. — Рана Маркуса не имела ничего общего с этим – кожа была в порядке. — Кожа деформировалась после смерти, — внезапно догадался Бродерик. — Не так ли? — Прежде смерть всегда наступала мгновенно. — Грейвс скрипнул челюстью. — Кляйн не выглядел здоровяком. Нет никаких причин, которые оттянули бы его гибель при соприкосновении с обскурией. Разве что… Неожиданно картина происходящего стала ему предельно ясна. — … это мог быть совсем ребёнок, — закончил он, в последний момент изменив общий смысл фразы. — Обскур целиком зависим от своего носителя. Если ребёнок младше шести, то его силы могло попросту не хватить для убийства. — Или если обскур был ослаблен внешними факторами, — подключился к рассуждению Бродерик, скосив на Грейвса заинтересованный взгляд. Чёрт. Держать лицо, держать лицо. — Мы можем взглянуть на тело, госпожа Президент? — Позже, — ответила она, продолжая массировать виски. — Гораздо важнее понять, почему Маркус покрывал напавшего на него обскура. Или почему он не помнил нападения? — Мы слишком мало знаем о его природе, чтобы делать поспешные выводы, — предположил Персиваль. — Жертвы погибали в ту же минуту – никто не занимался детальным изучением этого процесса. Не исключено, что последствием могла стать частичная амнезия. Серафина не выглядела убеждённой. — Организм мог игнорировать шокировавшие его события, и это всё при том, что мы вообще допускаем, что Маркус не играл с нами в игры, — добавил Персиваль. — Какой смысл скрывать обскура? — фыркнул Бродерик, внося свою лепту. — Что за неожиданная тяга к самопожертвованию у двадцатичетырёхлетнего парня? Любой на его месте запросил бы помощи. — Он был фанатиком Гриндевальда, — напомнил Грейвс. — По-твоему, он был настолько фанатичен? — А можно быть «более фанатичным» или «менее фанатичным»? — Обскуры – огромная редкость, — отозвалась Пиквери, поднимаясь со своего места. Пройдясь по кабинету, она остановилась у книжного шкафа и провела, стирая осевшую пыль, кончиком пальца по корешкам каких-то справочников. Персиваль видел, что ей тяжело. Но Грейвс не мог броситься утешать её – и дело даже не в субординации и дистанции, которую им приходилось держать в присутствии Бродерика. — Никаких зарегистрированных случаев после того мальчика. И до него: никаких упоминаний с начала нового века. Времена охоты на ведьм уже прошли. К чему всё это велось? Персиваль чувствовал, как затягиваются кроличьи силки вокруг его собственной ноги: медленно, осторожно, почти ласково. Было очень легко попасться в такую ловушку. Намекала ли Серафина на свои подозрения о возможном спасении Криденса? Подозревала ли она Персиваля в соучастии? Грейвс постучал пальцами по подлокотнику. Бродерик, до сего момента пристально наблюдавший за ним, вполне мог уловить его рвущееся наружу волнение. Судя по тому, как напряжённо сдвигались к переносице его бесцветные брови, он действительно улавливал, но не мог найти ни одного подходящего объяснения. Может быть, он думал, что Грейвс влюблён в Серафину. Это объяснило бы его странное поведение. Персивалю было плевать. Он согласился бы на что угодно, на любой слушок о себе, лишь бы свести на нет догадки о его ставшей прочной связи с Криденсом. — Если в Америке есть ребёнок-обскур, о котором нам ничего неизвестно, то история может повториться, — подвела итог Серафина, поворачиваясь к ним спиной. — Особенно, если он каким-то образом связан со сторонниками Гриндевальда. Я не могу этого допустить. Выходя из кабинета президента, Персиваль чувствовал себя совершенно вымотанным – чувство было такое, будто ни одна нервная клеточка во всём его теле не пребывала в покое. Значило ли всё это, что Криденс обманывал его, говоря, что Ньютон помог ему избавиться от обскура? Криденс был очень хорош во лжи, если всё действительно было именно так. Грейвс должен был перебороть мысли об этом: необходимо было продержаться хладнокровным, пока они осматривали тело Маркуса – безмятежное, до невинного светлое и розовое, не считая почерневшей и покрывшейся крупными трещинами, словно разбитая скорлупа, ноги. Бродерик отказывался принимать версию об ослабевшем ребёнке, способном нанести подобную рану. «Вы забыли историю о девочке-обскуре, убившей шесть магов в своей деревне? Да жертв было больше, чем ей – лет». Что же тогда, по его мнению, произошло с Кляйном? «Я обязательно это узнаю». Если бы не располагающая к себе улыбка, вдруг возникшая на его губах, Персиваль бы воспринял это как личную угрозу. Возможно, ему и следовало бы воспринять это угрозой – именно из-за неё. Серафина, выслушивающая соображения колдомедиков чуть поодаль, вновь сделалась молчаливой и задумчивой. Ненадолго их взгляды встретились: Персиваль знал, о чём она думает. А она знала, что он знает. Имя Криденса повисло между ними, словно удушливый запах в воздухе, хоть никто и не решался напрямую сказать об этом. Наверное, не до конца задушенное чувство вины подстёгивало мадам Пиквери действовать. Умирающие дети могли быть немного большим, чем женщина способна была вынести, не дрогнув. Грейвс ни на секунду не верил в это. Никаких других обскуров. Дело было в Криденсе. Дело всегда было только в нём. И он обязательно узнает, как это стало возможно. Теперь МАКУСА планировал использовать Маркуса Кляйна, чтобы выйти на остальную группировку. Пиквери предполагала, что если ребёнок существовал, то влияние радикалов на него могло привести к настоящей катастрофе, которой чудом удалось избежать в прошлый раз. Персиваль нашёл в себе силы согласиться. Бродерик, скрепя сердце, пообещал выделить для этих целей несколько прекрасно обученных мракоборцев, отличившихся на последних заданиях. Лучшие из лучших, заверял он. Серафину это немного успокоило. Персиваль уже собирался уходить, когда знакомый голос окликнул его: — Мистер Грейвс! — позвал он. Макдафф с Серафиной, обсуждая планы штаба, теперь были отгорожены от Персиваля небольшой желторотой компанией недавних студентов. Грейвс предполагал, что они дожидаются главного, прежде чем отправиться на какое-нибудь чепуховое задание по «обезвреживанию» вездесущих цыган, торгующих из-под полы поддельными приворотными зельями. — Поверить не могу, что это вы. Я не видел вас с самого декабря. Грейвс тяжело вздохнул, выискивая глазами мужчину. Понадобилось время, чтобы вытащить из памяти его имя, когда тот, немного застенчиво улыбаясь, нарисовался перед ним с кипой бумаг за пазухой. Его взгляд, в котором уважение граничило с чем-то, напомнившим об обожании, одновременно радовал и раздражал Персиваля. Ничего общего с Криденсом: Абернети смотрел прямо, не пытаясь скрыть своё удовольствие от встречи с мистером Грейвсом, и с долькой ироничной самоуверенности распрямлял плечи, чтобы свести и без того небольшую разницу в росте к минимуму. И всё равно Персиваль опять подумал о мальчике, прячущемся в его доме от всего Мерлином проклятого мира. — Господин Абернети, — поприветствовал волшебника Грейвс. — Я чем-то обязан вам? Абернети поспешил заверить его, что всё в полном порядке, и выразил довольно искреннюю радость по поводу неплохого («здорового», как он сказал) вида Персиваля. Грейвс польстил ему, парой коротких дежурных фраз поинтересовавшись успехами в карьере, и несколько обеспокоенно посмотрел на часы: старался деликатно намекнуть, что и без того больше желаемого задержался в Министерстве. Абернети, не поняв намека, предложил ему выпить. «Только разберусь с этими бумагами», — добавил он в спешке. На мгновение Персивалю показалось, что он практически готов ответить «да». Огневиски было тем, что помогло бы ему после такого дерьмового начала дня. Они никогда не были друзьями, даже близко к тому, и всё же Абернети был не последним кретином в этом здании – Персиваль его, по крайней мере, не ненавидел, несмотря на то, что тот вилял вокруг него с восторженностью болонки. В какой-то мере Грейвс его не осуждал. Дружеские связи с верхушкой помогли бы Абернети выбраться изего захолустного Отдела волшебных палочек. Вот только Персиваль больше не был верхушкой. Он вообще не был – никем. Потом он представил, как возвращается домой и как ссорится с Криденсом из-за запаха алкоголя, который притащил из своей «очень важной поездки в Министерство». Иногда, когда Криденс докучал слишком сильно, Персивалю казалось, что они уже женаты. Как минимум лет двадцать, когда уже, как правило, ни любви, ни секса — лишь ссоры из-за хлебных крошек на покрывале. Он вспомнил, как упорствовал утром Криденс, уговорами и ухищрениями пытаясь заставить Персиваля позавтракать. «Вас не будет до самого вечера, — настаивал он, пытаясь подсунуть ему свои тосты с джемом. — Вы проголодаетесь». Невыносимая, заботливая заноза в его заднице. — Нет, — ответил Персиваль в конце концов. — Нет, спасибо. Я сейчас не пью. Абернети не расстроился. Грейвсу показалось, что его ответ, наоборот, заставил мужчину приободриться. — Я рад слышать это, — сказал тот, покрепче прижимая к себе документы. — Этим бездельникам лишь бы языками почесать. Я давно говорил всем, что все эти слухи – глупая выдумка. Персиваль напрягся. Абернети, поняв, что сказал что-то лишнее, неуверенно пожевал губу. — Слухи? — уточнил Грейвс. — Слухи касаемо чего? — Некоторые поговаривают, будто вы уехали в провинцию, чтобы спиться, — прямолинейно выдал Абернети, не став увиливать. Натужно выдохнув, он покосился в сторону болтающихся рядом мракоборцев. Персиваль выглядел чужеродным объектом в их рабочей суете. — Вы давно не появлялись в обществе. Понимаете, как это бывает. Грейвс пожал плечами, как бы невзначай замечая: — Не думал, что общество заметит моё отсутствие. Это была фраза с двойным смыслом. Абернети, поняв это, сильно смутился и прислонился к стойке, чтобы перебрать неподписанные бумаги. Персиваль махнул на него рукой. Он прислушался к разговору молодёжи: чуткий слух уловил собственное имя в их доверительной болтовне — недостаточно тихой, чтобы считаться секретной. Одна девчонка, из новичков, подглядывала за мистером Грейвсом краем глаза, хихикая, в то время как парень – должно быть, её кавалер — нашёптывал ей на ухо глупые шуточки. — По крайней мере, президентом он теперь точно не станет, — заметил один из мракоборцев в их кругу, показушно изображая из себя политического всезнайку. — Можем не волноваться, что нас заставят вкалывать без выходных под его началом. Персиваль склонил голову, внимательно его разглядывая. Неприятный тип. — Никогда не слышал о его желании баллотироваться в президенты, — рискнул заспорить другой волшебник. Сделав паузу, он поднес ладонь к своим губам. — Только давайте потише, парни, я чувствую, как он на нас пялится. Кучка парней и девчонок, все как один, обернулись к нему. Кое-кто выглядел смущённым («Ребята, давайте уже пойдём отсюда!» — услышал он тихий шёпот), но более многочисленная мужская часть компании была только рада покрасоваться перед девушками своей тупой неостроумной бравадой. — А я слышал, у него появился кто-то на стороне, — протянул один, усевшийся прямо на стойке и болтающий ногами в воздухе. Персиваль больше не был их начальником. Персиваль был странным чудаком, с которым произошла беда и который со временем превратился в так-себе-живую легенду Министерства Магии. Ничего по-настоящему страшного от него ждать не приходилось. Никакого увольнения. Расхрабрившись, он заговорил, обращаясь прямо к Персивалю: — Отличная работа, мистер Грейвс! — Правда? — оживилась другая девушка, радостно сложив руки. — Кого вы там прячете, мистер Грейвс? — заискивающе спросил третий, ослепляя Персиваля своими веснушками. — Она красавица? Хватит толкать меня, мистер Абернети! Я не спрашиваю ничего противозаконного! — Норберт видел, как вы покупали кому-то подарочек! — не унимался мракоборец. — Правду говорю, Норберт? Поклянись! — Клянусь честью! — Нашёл чем клясться, Доркес! — залились они хохотом. Персиваль не успел даже опомниться или выдать что-нибудь связное, прежде чем молодые парни, потеряв интерес к бывшему Главе мракоборцев, начали оживлённо спорить и возражать друг другу. Абернети собрал документы в папку, намереваясь подойти к Грейвсу с какой-то мотивационной речью, и Персиваль, ужаснувшийся при мысли об этом мучительно-унизительном для них обоих разговоре, сунул руки глубоко в карманы и скрылся из их поля зрения.

***

Криденс валялся на диване с книгой по истории магии, точно «юная декадентка»*, когда Персиваль вернулся домой ранним вечером. Снег, лежавший в Нью-Йорке несколько дней назад, окончательно превратился в отвратительного вида жижу: ботинки Грейвса, перепачканные в слякоти, выглядели так безнадёжно, что, казалось, дорога им пролегала только в мусорный ящик. Разочарованный днём, он шёл широкими шагами, забрызгивая брюки и не утруждаясь смотреть под ноги. А Криденса бы обязательно побранил, если бы тот заявился к нему в таком «недостойном молодого человека виде». Бэрбоун, впрочем, ничего сначала не сказал – ни по поводу внешнего вида, ни по поводу Маркуса Кляйна. — Здравствуй, Криденс. — Угу, — кивнул тот, не отрывая взгляда от книги. Это задело. Должно быть, ему вновь хотелось поиграть в скорбное молчание – в таком случае Персиваль мог бы не добиться от него ни слова до завтрашнего утра. Бэрбоун сражался бы до победного конца, разыгрывая свою старую комедию «вы мне совсем безразличны». Теперь они оба знали, что это совсем не так. Но мистер Грейвс продолжал нависать над ним, загораживая свет, и Криденс поднял к нему один из своих драматических взглядов. «Ладно-ладно, давайте играть по-вашему», — говорили его глаза. — Как всё прошло, сэр? — поинтересовался он, не закрывая учебника. Персиваль похлопал его по коленям, предлагая посторониться, и Криденс послушно поднял ноги, чтобы Грейвс мог усесться на вторую половинку дивана. Подтолкнув его ступни подальше, Персиваль грохнулся на диван с громким вздохом. Он так устал. Как замечательно было бы завалиться подремать у камина вместо того, чтобы разрешать все эти запутанные проблемы Криденса, счёта которым попросту не было. Одно накладывалось на другое, следом третье, пятое-десятое, и вот немецкий анимаг умирает от соприкосновения с обскурией. Криденс закинул на него свои ноги, не зная, куда ещё деть их; поняв, что мистеру Грейвсу вроде как нет до него никакого дела и всё это вновь было какой-то дурацкой шуткой, на которую он, дурень, вновь купился, он уткнулся в книгу с самым унылым видом оскорблённой невинности. Несколько рассеянно Персиваль сжал его коленки, но не сбросил, как в прошлый раз. Может быть, он сжал их сильнее, чем нужно было. Криденс не реагировал: только слегка поводил своими длиннющими пальцами ног в воздухе, сгибая и расслабляя их, когда Персиваль надавил ему на чашечку. — Ужасно, — ответил Грейвс спустя долгую паузу. — Тот ещё гадюшник. Все парни твоего возраста настолько невыносимые показушники? — У меня нет друзей моего возраста, — пожал плечами Криденс, переворачивая страницу. Грейвс поздно понял, что он, должно быть, расценил это как очередную критику в свой адрес. Откуда ему было знать про мракоборцев? Помолчав, Криденс спонтанно спросил его, как если бы это была запоздалая мысль: — Почему умер тот анимаг? Вы ведь к этому не причастны? — Думаю, что нет, — осторожно сказал Персиваль. — Колдомедики ещё не выяснили причины. — Ясно, — вновь хмыкнул Криденс, будто совсем не заинтересованный в происходящем. Странно, как Грейвсу хотелось оттянуть злое время назад. К их первым дням вместе, когда всё, что Криденс мог себе позволить – это полные невысказанного восхищения взгляды, ангельскую скромность и голос, вздрагивающий каждый раз, когда юноше приходилось обращаться к волшебнику по имени. Едва ли не впервые ему хотелось, чтобы Криденс смотрел на него со своим, будь оно неладно, влюблённым обожанием, чтобы Криденс потешил его пострадавшее от множества ударов самолюбие, но Бэрбоун, уже немного сонный, был полностью поглощён книгой. Персиваль привык находить юношу ожидающим его возвращения, словно преданный маленький щенок. Он стал чересчур самоуверенным, и теперь расплачивался за прошлое. Встряхнув Криденса за колени, Грейвс обратился к нему с мягкой просьбой: — Можешь сделать кое-что для меня? — Готовьте ужин сами, — заныл Криденс, не так поняв его намерения. — Я хочу почитать. Потеряв терпение, Персиваль выхватил у него книгу. Бэрбоун, тщетно попытавшийся отобрать её, раздражённо плюхнулся обратно и уставился на волшебника с вызовом в тёмных глазах. Грейвсу нравилось, как он целенаправленно притворялся рассерженным рядом с ним. Но сейчас на это не было времени. — Ну что? — Не хами, — предупредил Грейвс. Щёки Криденса покраснели – самую малость. — Я ещё ничего не сделал. Что тебе так сильно не нравится, горе луковое? — Не надо притворяться, что я вам небезразличен. И разговаривать со мной, как будто вам не плевать, — жестко отчеканил тот, раня себя гораздо сильнее, чем Персиваля. — Я не идиот. Что вам от меня надо? Спорить с ним сейчас было ничем не лучше игры с диким зверем. Персиваль вернул ему книжку, положив её поперёк юношеской груди. Закрытую. Криденс продолжал злиться, но Грейвс не был уверен, беспокоит ли его слишком ласковый тон мужчины или то, что он не успел запомнить номер страницы, на которой прервался. В конце концов он со вздохом принял книгу и потянулся рукой за голову, наугад кладя её на невысокий столик. Та, хоть и легла неровно, придавила к тумбе несколько писем. Криденсу было всё равно, где оставить её. Он просто хотел показать мужчине, что готов к диалогу. Персиваль по-прежнему ощущал, что своей властью над ним мог бы без намёка на принуждение заставить Криденса сделать для него всё, что угодно, но мысль об этом больше не казалась ему столь волнующей. Они оба научились принимать это. — Ты не идиот, — согласился Грейвс. — Я знаю. И мне всё равно нужно, чтобы ты кое-что сделал. — Что именно? — Мне нужно, чтобы ты принёс палочку и ещё раз попробовал заклинания, — обстоятельно растолковал ему Персиваль. — Ты практиковался с тех пор, как пообещал мне делать это? — Несколько раз, — уклончиво ответил Криденс. — А если честно? — Два раза, — фальшиво признался тот. Персиваль продолжал смотреть, буквально проедать его своим взглядом, и Криденс поднял вверх руки. — Ладно, один раз. Ничего у меня не вышло. — Тебе совсем не интересно этим заниматься? Небрежно Криденс пожал плечами, имея в виду что-то вроде «даже не знаю, а какой смысл?». — Всё равно сделай это, — настоял Персиваль. — Пойди принеси палочку. Со стоном Криденс, извернувшись на диване, встал на ноги и зашагал в сторону лестничного пролёта. Персиваль провожал его взглядом, наблюдая за его голыми вытянутыми ступнями, пока стена не спрятала Криденса от его бдительного взора. Желая убить время, Грейвс потянулся к учебнику истории. Не такой уж он и интересный. По крайней мере, ему самому во время обучения он казался сущей скукой – хотя, в какой-то мере, в те года ему казалось скукой всё, что не являлось защитой от тёмных искусств. Но не книга в конце концов привлекла его внимание: рука сама нащупала письма, оставленные Криденсом под ней. Личные записи, наброски послания Бэрбоуна к Ньютону — как он сам называл его в первой строчке, к его «самому дорогому другу». Какое-то время Персиваля одолевали сомнения, но, подумал он, никто не пострадает, если он взглянет на них краем глаза. Не став вчитываться, Грейвс быстро пробежался по обрывочным фразам: «я познакомился с Тиной и её сестрой, она всё ещё думает о тебе», «я чувствую себя нормально», «я учусь играть в волшебные шахматы, в следующий раз ты так просто не выиграешь». Мило и светло, до невинного по-детски. Казалось, Криденс специально выбирал самое хорошее, чтобы написать об этом своему другу. Ни единого слова про Персиваля. Грейвс специально перечитал чуть внимательнее, выискивая сокращение «м-р Грейвс» или хоть что-то, что намекнуло бы на его присутствие в жизни Бэрбоуна. По правде говоря, Персиваль не ожидал такого от Криденса. Но почему же он сам так растерян, не найдя здесь своего имени? Грейвс перевернул бумагу, проверяя обратную сторону, но там были лишь чернильные каракули – видимо, в какой-то момент Криденсу стало скучно, и он принялся машинально рисовать всякие деревья, человеческие глаза и геометрические фигурки. Грейвс вернул письма на место до того, как Криденс спустился обратно. Очень хотелось узнать о содержании послания, которое сам Бэрбоун получил сегодня утром, но Персиваль не готов был идти на риск. Ничего, он переживёт это. Если повезёт, ответ от Ньютона Скамандера придёт быстро: Грейвс послал ему письмо, в котором просил прояснить некоторые вещи касательно обскура, прямо из Министерства. Криденсу об этом лучше пока не знать. — Я принёс палочку и книжку из Ильверморни, — объявил тот, заходя в гостиную. — Что будем делать? Опять «Вингардиум Левиоса»? — Что хочешь, — предоставил ему Персиваль право выбирать. Заклинание не имело никакого значения. Грейвс просто хотел убедиться, что всё будет, как в прошлый раз: абсолютное ничто. Если бы палочка начала плохо реагировать на магию в его руках, или если бы сам Криденс начал чувствовать дискомфорт, то это стало бы сигналом тревоги. Если же нет – у Персиваля было много запасных планов. Он решил, что узнает всё, что ему нужно, даже не спрашивая Криденса напрямую. Если тот не был в курсе инцидента с совой, если он не сделал этого специально, то новость ошеломит его. Грейвс смутно опасался, что его шок сделает всё только хуже. Усевшись, Криденс опять, словно заведённый, начал тарабанить «Вингардиум Левиоса». После десятой попытки он, кажется, уже и не пытался вникнуть в смысл фразы: просто повторял её, как попугай, способный выучить слова и даже предложения, но не способный понять их значение. Когда ему надоело, он, по совету Персиваля, попробовал «Акцио». На секунду им показалось, что бумажный лист сдвинулся с места, но когда они перепроверили это ещё раз, причиной тому оказался всего лишь несильный сквозняк. — Бесполезно, — сдался Криденс. — Я безнадёжен. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Грейвс. Криденс поднял брови, поперхнувшись. — Паршиво? — Удивление превратило его утверждение в вопрос. — Я ведь опять провалился. — Я имею в виду, физически. Бэрбоун посмотрел на него с сомнением. Неожиданно в его носу защекотало: поколебавшись, он почесал пальцами ямочку над губами, а затем несильно тряхнул головой. Вернув взгляд к мистеру Грейвсу, он заметил, что теперь мужчина смотрит на него как-то странно. — Что? — Криденс, осторожно. Запрокинь голову, я сейчас принесу салфетки. В следующее мгновение Бэрбоун почувствовал, как что-то тёплое капнуло ему на руку. Криденс посмотрел вниз. Что-то красное падало на неё сверху редкими капельками. Криденс ощутил, как сильно и почти больно защипало в ноздрях, и, облизнув губы, узнал металлический привкус на языке. У него пошла кровь из носа. Поздно спохватившись, он попробовал запрокинуть голову назад, но внезапное головокружение заставило его неуклюже пошатнуться и врезаться затылком в спинку дивана. Персиваль уже стоял рядом с ним, протягивая скрученную салфетку, чтобы не смущать юношу своими попытками затолкать её ему в нос. Бэрбоун, кое-как покончив с этим, закрыл глаза и попробовал подышать ртом. — У тебя часто идёт кровь носом? — мрачно спросил Персиваль. Криденс помотал головой, приложив ко лбу холодную руку. — И никогда прежде не шла? — Конечно, шла, — негромко ответил Криденс. — Часто, когда мне было двенадцать. Со временем это прекратилось само по себе. — Голова кружится? — Ага, — кивнул Криденс. — Я немного полежал вниз головой сегодня. Наверное, в этом дело. — Да, наверное, — неуверенно согласился Грейвс. — Тело не ломит? Ничего не болит? — Нет, доктор Грейвс, — упрямо бросил он. А затем, взволновавшись чем-то, испуганно нащупал край его рубашки. — Вы же не… Вы думаете, я чем-то болен? Несколько мальчиков умерло в приюте по время вспышки туберкулёза. Криденсу до сих пор было немного не по себе от воспоминаний об этом и о том, как сам однажды увидел кровь в раковине после умывания. Оказалось, у него просто кровоточили дёсны, но он так отчаянно плакал от страха умереть, что Мэри Лу пришлось отвести сына к врачу, чтобы ему проверили лёгкие. Добрый доктор тогда дал ему сладкую пастилку, хоть маме это не очень-то понравилось. Мистер Грейвс не врач, но… вдруг волшебники могут почувствовать что-нибудь такое? Он ведь никогда не уточнял. — Нет, Криденс, нет, — покачал головой мужчина. Видя, что Криденс продолжает нервничать, он успокаивающе погладил его по ногам. — Ты не болен. Просто хотел узнать. Бэрбоун вытащил насквозь промокшую салфетку. Персиваль протянул ему еще несколько — всё, что нашёл на кухне, — и помог вытереть кровь с подбородка. Криденс продолжал с ужасом сжимать салфетку в испачканных красным пальцах, не зная, куда девать её. Грейвс сам забрал её из его рук, пообещав выбросить попозже. Криденс попытался помешать ему, говоря, что Персивалю совсем незачем волноваться и трогать это, но мужчина лишь озадаченно покрутил кусок тряпки в руках. Окровавленная салфетка казалась ему наименьшей из бед: Грейвс прикасался и к гораздо более мерзким вещам во время войны. Персиваль даже не придал бы этому значения, если бы не реакция Криденса. — Перестань, это просто кровь. Она не останется навсегда. Ничто не помешает мне руки помыть. — Разве это нормально, что у меня так сильно кровь идёт? — Не думай об этом, — посоветовал Грейвс. — Давай отведём тебя в спальню? — Боже, мистер Грейвс, нет, я не дойду, — запротестовал Криденс и хлопнул мужчину по рукам, когда Персиваль попытался поднять его с дивана за локоть. — Серьёзно, не надо, я просто свалюсь с лестницы, и вы упадёте со мной. Всё нормально, через пару минут это закончится. — Мы можем просто трансгрессировать, — предложил ему Персиваль. — Давай, возьми меня за руку. Криденс яростно замотал головой, прижимая новую салфетку к лицу. Грейвс ещё раз попробовал взять его под локоть, но Бэрбоун стряхнул его руку так, словно Персиваль был пауком, пытающимся заползти ему за воротник. — Криденс, если ты наслушался историй про то, как волшебники теряют ноги и руки при неумелой трансгрессии, то со мной тебе это не грозит. Я не шестикурсник, — попытался пресечь его возражения Персиваль. — Ни одного расщепа за сорок лет, не думаю, что ты станешь первым. — Я не… О. Грейвс понял, в чём дело. Странно, но его это даже почти не разозлило. — Я просто давно не делал этого, — пробормотал Криденс. В конце концов он протянул мужчине чуть испачканную между пальцами руку, так, как если бы предлагал в ней своё ещё бьющееся, только что вырезанное из грудины сердце. — Извините, сэр. Персиваль взял его за руку, и Криденс зажмурился в ожидании знакомого вихря. Он ощутил холод, ознобом пробежавший по спине, и то, как больно хлестнул его ветер по лицу. Потом вокруг стало темнее. «В моей комнате не горят свечи», — догадался Бэрбоун. — Уже можешь открыть глаза, — сказал ему Персиваль. Салфетка куда-то исчезла из его рук, и сам волшебник теперь был занят тем, что методично зажигал свечи в просторной комнате. Криденс был рад оказаться в своей кровати. Но когда он вдруг заозирался по сторонам в поисках своих вещей, внезапное открытие вырвало из его горла судорожный вздох. — Это не моя комната! — выдал он, смущённый тем, как громко прозвучал его голос в тишине дома. — Ты чрезвычайно наблюдателен. Криденс не нашёл новых слов. Как нарушитель закона, так или иначе неизбежно возвращающийся на место преступления, он почувствовал отвращение к самому себе и – в который раз – горько пожалел о содеянном. Его член заинтересованно зашевелился при воспоминаниях о том, при каких обстоятельствах он уже бывал в спальне мистера Грейвса. «Я просто в шоке, — успокаивал себя Криденс, стараясь дышать глубже. — Я в состоянии аффекта». Бэрбоун потрогал ноздри, отнимая салфетку от лица. Кажется, кровь перестала идти, хотя чувствовал он себя просто ужасно. Постель Персиваля, в которой он сейчас лежал, была тёплой и мягкой. Может быть, мистер Грейвс использовал какое-то заклинание, чтобы Бэрбоун почувствовал себя комфортнее, но запах, который источало постельное бельё, превращал всё это в самую жестокую пытку. Застонав от усталости, Криденс положил голову на подушку. Мир вокруг продолжал неустойчиво расплываться, словно он смотрел на него сквозь стенки аквариума, но кровь больше не капала. Персиваль ходил из угла в угол, не обращая внимания на то, что все свечи уже давно горели ярким пламенем. Криденс чувствовал себя таким слабым, что даже не мог попросить его остановиться – несмотря на то, что его беспокойные шаги портили ему настроение и самочувствие. Не хватало только капризничать. — Ещё слишком рано. Я не смогу уснуть, — сказал Криденс, не совсем понимая, чего мистер Грейвс ждёт от него теперь. Подняв глаза на мужчину, он обнаружил, что тот зорко следит за ним, как если бы всерьёз рассматривал вероятность того, что Криденс может попытаться удушить себя подушкой. Мог ли он знать, что он уже делал на этой подушке? Бэрбоун фыркнул своим мыслям, подгибая ноги. — Кровь остановилась. — Хочешь, чтобы я ушёл? Криденс замолчал, сбитый с толку его вопросом. — Нет, — ошарашенно ответил он. — Нет, я… с чего бы? Это ваша спальня. Персиваль отвернулся, ничего не сказав. Криденс не понимал его мотивов. Не понимал, с чего бы ему вообще придавать такое значение его кровотечению из носа. Мистер Грейвс переусердствовал. Возможно, было что-то ещё, чем Персиваль не поделился с ним? Лёгкая паника моментально захватила его. Криденс сощурился, раздумывая над этим. Даже если так, он не знал, как добиться от мистера Грейвса правды. Персиваль гораздо охотнее пресекал ложь в других людях, чем бывал честен с окружающими. Или с самим собой. Криденс попытался подумать о чём-нибудь хорошем, чтобы отвлечь себя от этих мыслей. В конце концов, эта постель была удобной. Он вполне мог бы понежиться в ней, если забыть о некоторых подробностях. Прямо в одежде он забрался под тяжёлое одеяло и, укутавшись им, почувствовал себя в безопасности. Криденс повернулся набок, рассчитывая увидеть, как Персиваль вновь изучает его своим взглядом, одновременно пугающим и притягивающим, но Грейвс раздумывал о чём-то, стоя у зашторенного окна. На его лице, казалось, застыла маска какой-то напыщенной отчуждённости, которая так сильно ранила Криденса в первые дни. Бэрбоуна вновь опьянило сумасшедшее желание признаться ему во всём, лишь бы Персиваль перестал выглядеть таким безразличным. «Мистер Грейвс, — скажет он, а затем будет долго молчать, наблюдая, как интригующая пауза заставляет мужчину мучиться в ожидании. — Знаете, что я делал в вашей спальне?» Мистер Грейвс помотает головой, и тогда Криденс ударит его под дых своим откровением. Соблазн был очень велик. Простил бы мистер Грейвс его поведение? Захотел бы он наказать его? «Вы злитесь?» — спросил бы Криденс у него. Мистер Грейвс не ответит, и тогда Криденсу придётся поцеловать его, чтобы проверить наверняка. Бэрбоуну нравилось фантазировать об этом. Он уже давно отбросил попытки запретить себе мечтать. Если он не мог иметь чего-то в реальной жизни, то мог иметь это в своей голове, в пределах воображения, в котором мистер Грейвс всегда ласков и обходителен с ним, по-настоящему ласков, а не потому, что ему что-то от него нужно. Господи, хоть бы у него снова не пошла кровь! — Ничего не болит? — спросил Персиваль. Минуту Криденс не находился с ответом, пытаясь совместить реальность со своими фантазиями. Приподнявшись на локте, он ещё раз потрогал кожу у себя под носом. Всё чисто. — Не болит, — подтвердил Криденс. — Мне точно нельзя вставать? — Будет лучше, если ты побудешь здесь. — До тех пор, пока?.. — начал он, предлагая Персивалю закончить за него. — Пока я не посчитаю, что тебе можно встать. Криденс выглядел возмущённым. — Мне двадцать один, — напомнил он мужчине его же слова. — Вы не мой опекун. — Если бы я был твоим опекуном, ты бы не вырос такой капризной девочкой, — беспощадно бросил в Криденса Грейвс, срывая на нём своё беспокойство. Криденс схватил воздух ртом. Он никогда не понимал, как мистер Грейвс может так легко переключаться от дружелюбия к враждебности, когда дело касалось его. Вёл ли он себя так же с остальными? Вчера Криденс попробовал узнать об этом у Тины, но та лишь развела руками и сказала, что Персиваль не слишком-то привык к общению с людьми, которых он не может контролировать. Контроль, казалось, был его главным пунктиком. Криденс повернулся к нему спиной и накрылся одеялом, не собираясь вступать в очередную перепалку. Ладно. Ему всё равно. Пусть говорит всё, что хочет. Если мистеру Грейвсу настолько хотелось испортить ему настроение, то пусть празднует свой триумф – у него получилось. Прошло несколько минут, прежде чем Криденс почувствовал, как матрас рядом с ним просел и кто-то попытался ненавязчиво, но всё же решительно стянуть одеяло с его головы. Криденс ухватился покрепче, не выпуская одеяло так просто, и услышал, как Персиваль тихонько выругался себе под нос. «Мерлинова борода», сказал он, но Криденс уже знал, что это было таким вот своеобразным ругательством. Сам он тоже знал много ругательств – другие мальчики его научили, хоть мама и запретила ему под страхом смерти повторять такие слова вслух. — Я не хотел тебя расстраивать, — примирительно сказал Грейвс, дёрнув ещё раз. — Да выпусти же ты его! Давай поговорим, пока ты не задохнулся. Всклоченный Криденс вылез наружу. Персиваль всё ещё выглядел сердитым, хотя борьба за одеяло, кажется, неожиданно позабавила его. Он вообще когда-нибудь делал что-нибудь такое – дрался подушками или играл в перетягивания с другими мальчиками? Мистер Грейвс выглядел, как человек, уже родившийся серьёзным и угрюмым, с твёрдым кодексом чести и правил, которые нельзя нарушать, если не хочешь ударить в грязь лицом. Криденс тоже не был похож на главного весельчака Нью-Йорка, и всё же он не был единственным ребёнком в своей приёмной семье. С сёстрами приходилось играть в девчачьи игры, но, по правде говоря, время от времени с ними даже было весело. — Ты ничего не хочешь мне рассказать, Криденс? Бэрбоун сглотнул. Не мог же мистер Грейвс догадаться о том, что он делал в его спальне? — Я не делал ничего плохого, — опасливо ответил он. — Я знаю, что не делал, — согласился Грейвс и сменил тему. — Не расскажешь мне, что написал Ньютон? Плечи Криденса облегчённо опустились, и, когда под одеялом стало слишком жарко, он одним движением отогнул его до колен. Персиваль посторонился, чтобы не мешать его ёрзаньям. Это был его последний шанс узнать о Скамандере побольше, не прибегая к тому, чтобы столь мелочно выискивать в комнате Криденса его письма и копошиться в «чужом грязном белье». — Спрашивал, как у меня дела, — ответил Криденс. Персиваль сразу понял, что большего он от него добьётся. Что же, ладно. — И как твои дела? — спросил он, чтобы поддержать беседу. — Видимо, не очень, раз у меня кровь носом идёт, — попытался пошутить Бэрбоун. Грейвс не засмеялся. — Я думал, ты станешь избегать меня после того, что было, — признался он, выглядя при этом не слишком расстроенным или радостным. Откровенно говоря, Криденсу почти никогда не удавалось правильно угадать, что за эмоции руководят мистером Грейвсом, когда тот говорит те или иные вещи. Гадать было бесполезно. — У тебя даже почти получилось. Криденс горько улыбнулся. — А куда ещё я могу пойти? Его слова, произнесенные с таким отчаянием, заставили Грейвса вздохнуть. — Ну ладно, — оставил тему Персиваль, сходя с опасной отмели. — Я вдруг понял, что всё забывал спросить: а что ты писал мне в своих письмах? — Вы что, серьёзно? — Разве я не имею права знать? — искренне недоумевал Грейвс. — Месяц прошёл. Может, даже больше. — Больше, — кивнул Грейвс. — Не расскажешь? — Не расскажу, — упёрся Криденс. — А твоё путешествие в Штаты? — опробовал другое оружие Персиваль. — Я всё ещё впечатлён. Как только Ньютон отпустил тебя одного? Криденс опустил глаза, съёживаясь под его взглядом. Он пробовал отыскать какие-нибудь оправдательные слова, вот только для кого – для себя или для «безответственного» Ньюта? — Я больше не обскур, — наконец сказал он. — Какая разница? — Довольно большая, если мы говорим о парне, который прежде из города-то самостоятельно не выбирался. — Криденс уже открыл рот, чтобы спросить, откуда ему это известно, но Персиваль опередил его: — Догадаться несложно. Рот Бэрбоуна захлопнулся. Персиваль наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо. — И об этом тоже не хочешь говорить? Криденс помотал головой. — Ладно. Только не тряси головой, вдруг кровь снова пойдёт, — предупредил Грейвс. — А что ты хочешь? — Почитать, — без запинки выразил Криденс своё желание. — Принесёте мне книжку? — Ты кажешься немного одержимым. — Дома было не очень много книг, — объяснил Криденс. — Религиозные тексты в основном. Это не очень-то интересно, если двадцатый раз подряд читаешь истории про то, как какой-нибудь старик принёс своих детей в жертву богу или что-то вроде этого. — Всё равно мне кажется, что это плохая идея. Мне не нравится твоё состояние. — Тогда вы мне почитайте, — попросил Криденс. — Вот уж нет. — Тогда давайте поиграем в шахматы. — Нет, — решительно отказался Грейвс. На фоне этого предыдущее предложение Криденса перестало казаться таким ужасным. — Я почитаю. Какую книгу мне взять? — Какую хотите, — отозвался Криденс, расслабленно устраиваясь в его постели. Он уже закрыл глаза. Никто раньше никогда не читал ему вслух, и фантазия, медленно воплощающаяся в реальность, разлилась по его телу приятной негой. — Они все в моей комнате, вы их сразу увидите. Я убрал в шкаф те, что прочитал, так что без разницы. Персиваль оказался готов подчиниться ему. Минуту он колебался, раздумывая над тем, правильно ли поступает; но вот Криденс услышал скрип двери и шаги по коридору в сторону гостевого крыла. Слышал ли Грейвс его возню, когда лежал здесь, в своей комнате? Теперь у Криденса был шанс проверить это. Он прислушался, стараясь не пропустить мимо ушей ни единого звука, но вскоре не мог уже различить ничего, кроме собственного дыхания. Потом что-то упало на пол (видимо, Персиваль уронил какую-то книгу), и тишина вновь возобладала над окружающим пространством. Похоже, Криденс зря перестраховывался, когда боялся шуметь ночью или прикусывал подушку, если у него вдруг появлялось настроение заняться этими вещами. Комнаты находились слишком далеко друг от друга. Персиваль вернулся, держа в руке один из сборников сказок. Вид его выражал замешательство – судя по всему, его немного поразило количество прочитанных Криденсом книг: из всей кучи, переданной мистером Броком, нетронутыми остались лишь парочка особенно тяжёлых во всех смыслах изданий. Грейвс опустился на кровать, поинтересовавшись, когда только Криденс находит время для чтения – ведь обычно они проводят вместе бОльшую часть дня. Бэрбоун признался, что часто читал по ночам. Это многое объяснило, хотя Персиваль выглядел несколько недовольным после этого его заявления – чтение по ночам не казалось ему особенно полезным занятием. — Читайте, — снова попросил Криденс, сбивая одеяло в комок, который можно было бы уютно приобнять. Грейвс призвал к себе свечу, заставив её удобно левитировать в воздухе, и Бэрбоун только сейчас кое-что заметил. — Очки? — удивлённо спросил он. — Доживи до моих лет, и мы поговорим об этом. — Да вам же не восемьдесят, — лениво заспорил Криденс, — не такой уж вы и старый. — Спасибо, — усмехнулся Персиваль. — Если не замолчишь, то я выключу свет, а потом запру тебя тут и прикажу спать. Через окно-то ты, надеюсь, не полезешь? — Ладно, ладно. Когда Криденс затих и послушно приготовился слушать, Грейвс устроился поудобнее – пришлось облокотиться о ноги юноши, чтобы спина не болела, — и прочитал ему сказку о Зайчихе Шутихе. Без всякого актёрского таланта он занудно, словно букварь, зачитывал строчку за строчкой, лишь пару раз попытавшись изменить свой голос и притвориться старой ведьмой, тем самым заставив Криденса хохотать в подушку. Бэрбоун уже читал эту историю сам, ещё в тот день, когда получил эту книгу, но ему всё равно каждый раз нравилось, как волшебники и волшебницы оставляют глупого Короля с носом. Он всё ещё, как всякий ребёнок, любил истории с хорошим концом, рассказы, в которых добро побеждает зло, а смелые рыцари обязательно женятся на прекрасных принцессах. Криденс попросил прочитать ещё что-нибудь. — У меня язык отсох, Криденс, — возразил Персиваль. — Я устал. Давай как-нибудь потом. «Как-нибудь потом» почти наверняка значило «никогда». Криденс не станет специально вызывать кровь из носа, лишь бы мистер Грейвс пожалел его; и всё же он понимал, что только это обстоятельство смягчило мужчину. Вечером, когда тот вернулся из Министерства, Криденса раздражал его тон, выискивающий его слабые места, ворота, в которые он мог бы просочиться, используя нежность и ласку. Бэрбоун чувствовал, что Персивалю от него что-то нужно – и чувство, что его опять хотят просто использовать, заставило его щетиниться и защищаться. Сейчас Криденс ничего такого не ощущал. Его инстинкты спокойно дремали, не подозревая никакой ловушки или опасности. В голове по-прежнему был лёгкий туман. Персивалю, судя по всему, было его просто жалко, как больное животное, и при всех обстоятельствах Криденс был согласен даже на это. — Тогда давайте я вам почитаю, — снова завёл свою песню Криденс. — Мы это уже обсуждали. — Ну тогда давайте я расскажу по памяти, — воспользовался он последним аргументом. — Я кое-что помню. — Ты знаешь наизусть волшебные сказки? — не поверил ему Персиваль. — Ну, я знаю обычные сказки, — перевернулся на спину Криденс. Грейвс одарил его скептическим взглядом. — В них тоже бывает про магию. — В самом деле? Криденс сел, опираясь на подушку у изголовья, и перебрал в памяти некоторые из знакомых ему сказок. Мама, когда он просил её, часто читала о богобоязненной девочке без рук**, но он не представлял, как сможет пересказать эту историю мистеру Грейвсу. В конце концов, он в общих чертах рассказал ему сказку о Спящей красавице: сбивчиво и нескладно, со своей совершенно невозможной привычкой начинать предложение раньше, чем придумает, как его заканчивать. С горем пополам он описал мужчине торжество, на которое пригласили колдуний, немного приукрасил проклятие и превратил сотню лет в тысячу. Персиваля, правда, это всё равно не впечатлило. — То есть одну волшебницу не пригласили просто из-за того, что у короля не было тарелок? — решил уточнить он у Криденса. — Почему ведьмы не могли трансфигурировать тарелку из чего-нибудь ещё? — Не знаю, — признался Бэрбоун. — Наверное, потому, что магглы не знают о трансфигурации. — И она использовала заклинание, чтобы погрузить целое королевство в сон? — Проклятие, — придирчиво поправил Криденс со всезнающим видом. — Но поцелуй не-мага развеял это проклятие? — дотошно продолжал сыпать вопросами Грейвс. — Ну, да, идея заключалась примерно в этом. — Чушь, — заявил он. — Это так не работает. У него даже не было рябинового отвара на губах. — Вы что, серьёзно никогда не слышали сказку о Спящей красавице? Персиваль поправил манжеты, стряхивая несуществующую пыль с брюк. — Меня не интересовали не-маговские сказки, — ответил он с долей чего-то, что Криденс почти осмелился бы назвать смущением. Грейвс поморщил переносицу. — Тем более, их не так легко достать. — Их достать проще простого, они есть в каждой библиотеке. — Но не волшебной библиотеке, — напомнил Персиваль, начиная раздражаться. — Мы не контактируем с не-магами. Сколько раз мне говорить тебе об этом? Криденс растянулся на простынях. Он всё ещё был одет, и это доставляло ему определённые неудобства, но он не был уверен, что мистер Грейвс поймёт его правильно, если он начнёт раздеваться прямо сейчас. Пойдя на компромисс с самим собой и расстегнув несколько пуговиц, Криденс, как мог, пожал плечами. — По вам ведь не видно, что вы волшебник. Если бы вы зашли в библиотеку, то никто бы даже не догадался... — Бэрбоун немного подумал. — Ну, конечно, если бы вы туда не трансгрессировали или не держали бы волшебную палочку под мышкой. — Это запрещено, — твёрдо отрезал Персиваль. — Мы поддерживаем полную изоляцию. Не вижу причин для того, чтобы вдруг перестать это делать. — Почему? — Охота на ведьм, — просто ответил Грейвс, не видя смысла в дальнейших объяснениях. — Бэрбоуны. — «Бэрбоуны», — кисло повторил за ним Криденс. — Думаете, мне стоит поменять фамилию? — Не знаю, — рассеянно откликнулся Персиваль. — Возможно, стоило бы. Мы поговорим об этом потом, а пока... Что с тобой? Всё нормально? — Мне кажется, у меня сейчас опять кровь пойдёт. Криденс поднёс руку к лицу. Чувство и впрямь было такое, словно его сосудам, чтобы лопнуть, не хватало последнего глубокого вдоха. Меньше всего он ожидал увидеть Персиваля переживающим и суетящимся, но, стоило Криденсу выразить свои опасения, тот уже протягивал ему две чистые салфетки и спрашивал, не принести ли ему воды с кухни. Грейвс предложил ему приложить что-нибудь холодное – у них, кажется, был лёд — и подержать, пока не станет лучше. «Почему нельзя использовать какое-нибудь заклинание? — спросил Криденс. — Разве нет такого, что останавливает кровь из носа?» Персиваль только как-то странно махнул рукой. Бэрбоун воспринял это как «нет», хотя это было «не в этом дело». Пара капель крови упала прямо в его раскрытую ладонь, но на этом всё прекратилось. Могло ли это быть переутомлением? «Но я ведь весь день дома просидел, мистер Грейвс». В таком случае, согласится ли он теперь поспать? «Во сне тебе станет лучше», — убеждал его Персиваль. — Мне нужно переодеться, — напомнил Криденс, чувствуя себя немного неловко. Грейвс хлопнул себя по лбу, словно эта очевидная мысль действительно пришла к нему только лишь сейчас. — Да. Конечно, — поспешил согласиться он. — Ты можешь поспать в белье? Или принести тебе одежду? Губы Криденса чуть дёрнулись. — Слушайте, ну я ведь не умираю… — Я так и не думаю. — А, по-моему, вы меня уже хоронить собрались, — поделился он сомнениями, вытирая рукой нос и губы. Теперь и рука была грязнющей. — Я ведь почувствовал бы, если бы это было чем-то серьёзным? Со мной точно всё в порядке? Персиваль заверил его, что всё в полном порядке, и Криденс попросил принести лёд. К тому моменту, как Грейвс спустился вниз и, наконец, отковырял немного льда в морозильной камере, Бэрбоуну уже удалось задремать в его постели. Ему снилось, что он опять был в Салемской церкви, и кровь, сколько бы он ни умывался, продолжала течь из его носа в пожелтевшую раковину. Он пытался найти маму, чтобы рассказать ей об этом и попросить отвести его к доктору, он искал и искал, даже звал её по имени в становящихся бесконечными ответвлениях лестниц и коридоров, но она не хотела приходить к нему. Может быть, он чем-то обидел её? Криденс никак не мог вспомнить. Во сне он вдруг нашёл мистера Грейвса, сидящего в луже чёрной крови, а потом, не успел Криденс и глазом моргнуть, мужчина направил на него свою волшебную палочку. Криденс проснулся, вскакивая в постели. Стояла глубокая ночь. Мистер Грейвс спал на стуле у его кровати, словно заботливая сиделка: голова опущена, подбородок лежит на груди, как будто он лишь ненадолго задремал в метро или трамвае. Успокоившись, Криденс лёг обратно и проспал до самого утра.

***

Персиваль настоял на том, чтобы Криденс провёл немного времени в постельном режиме. Бэрбоуну, уже вполне пришедшему в себя после событий вчерашнего вечера, всё это казалось глупостью. Надеясь развлечь его, Грейвс притащил ему все непрочитанные книжки и шахматы, зачаровав их так, чтобы можно было играть в компании самого себя. Сколько Криденс ни уговаривал Персиваля поиграть вместе, Грейвс отвечал безапелляционно и лаконично – «нет». «Зачем тогда вообще было дарить мне шахматы, если не собирались со мной играть?» — возмущался Криденс. Персиваль наплёл что-то про развитие логики и внимания и, сославшись на занятость, объяснил Бэрбоуну, что ему вновь придётся ненадолго уйти из дома: нужно было отправить ещё пару писем в Нью-Йорк. Стоит ли ему позвать мистера Брока, чтобы он посидел с Криденсом до его прихода? «Нет, спасибо, — был ответ. — Только подождите, пока я допишу ответ Ньюту, чтобы можно было отправить его с другими письмами. Ладно, сэр? Пожалуйста!» Персиваль согласился, предоставив ему пару часов, пока сам Грейвс будет завтракать и приводить себя в порядок. Криденс, которому принесли бумагу с чернилами, теперь торопливо выцарапывал ответ прямо на коленке: прикроватная тумбочка стояла так неудобно, что писать на ней было сущей мукой. Разлить баночку с чернилами он больше не боялся. Когда он проснулся, то оказалось, что за ночь он перепачкал своей кровью всю подушку. Мистер Грейвс сказал, что такое случается, и очистил всю постель каким-то заклинанием – Криденс уже забыл, как оно произносится. Он решил не рассказывать Ньюту о том, что его самочувствие немного ухудшилось. Ньют ведь предупреждал его, что Криденс может испытывать несильное недомогание после того, как Скамандер извлёк из него обскура. Может быть, дело было в этом? Правда, с тех пор уже прошло много времени, слишком много, а Ньют говорил, что странные ощущения не продлятся дольше нескольких дней. Но ведь может у него и просто так голова кружиться? Даже у Модести пару раз при нём пошла носом кровь, и приходилось вручную отстирывать её воротнички – мама говорила, что она слишком чутко реагирует на перемены в погоде. Так что Криденс ограничился лишь теми новостями, что могли бы вселить в Ньютона весёлость и уверенность в силах Бэрбоуна, которого он после долгих споров и с душевными терзаниями согласился отпустить от себя несколько недель назад. Криденс не хотел, чтобы Ньют страдал. Ньют нравился ему совсем не так, как мистер Грейвс, но тоже очень-очень сильно. Иногда он мечтал о том, как Скамандер приедет к нему и поможет со всем разобраться, но Криденсу не хотелось снова поджимать хвост и трусливо бежать под чужое крыло. Нет. Ему хотелось доказать свою точку зрения. «… И ещё Тина и Куинни были очень добры со мной. Я поклялся, что скрываться былоо целиком и полностью моей идеей, и, кажется, мне удалось убедить Тину, что ты тут не при чём, — написал он в своём письме. — Надеюсь, она мне поверила. Пожалуйста, не ссорьтесь из-за меня! А ещё она рассказала мне, что ты пообещал ей подписанный экземпляр своей книги. Когда она выходит? Прошу, напиши мне про ответ издательства (всё ещё не могу поверить, что оно называется «Обскурус»), и вышли для Тины ещё один экземпляр, чтобы она могла подарить его мне. Уверен, что книга будет потрясающей! Ты ведь добавишь в неё наши последние наблюдения о лечурках, которые мы сделали перед Рождеством?..». Перечитав написанное и немного поразмыслив, Криденс начеркал последние слова в самом уголке письма – места оставалось мало, так что пришлось излагать свои мысли как можно более кратко: «P.S. М-р Грейвс не против. Он хороший человек. Ничего общего с Грин-ом». Ему не понравилось слово, которым заканчивалось письмо, так что Криденс из прихоти втиснул в конце финальное «Скучаю». Теперь всё было неплохо. Запечатав письмо, он стал, маясь от безделья, дожидаться, когда Персиваль поднимется к нему и заберёт ответ в совятню.

***

Мистер Брок был приглашён на ужин спустя три дня. Не получая новостей от своих любимых соседей, схитривший старик отправил к ним своего домовика с просьбой «взять взаймы» какие-то особые восточные специи, которые, как он клялся, всегда прежде хранились в кладовой предыдущих хозяев. Раздосадованный Персиваль, на четвереньках облазивший с Ошином всю кладовую и выудивший из неё заколдованную сумку без дна, музыкальный приёмничек и даже коллекцию засушенных бабочек, но только не арабские специи, между делом упомянул о недомогании Криденса. «Он, к сожалению, не может помочь мне, — объяснил Грейвс, вытаскивая из ящика мушек для рыбной ловли. — Ему немного нездоровится. Передай своему хозяину, что никакими «Пряностями Ал’Кордонеллы» здесь и не пахнет». Таким образом, получить приглашение оставалось делом времени. Бэрбоун, которому к тому моменту уже было дозволено спускаться в гостиную и проводить несколько часов за беседами с Персивалем, теперь сидел на своём обычном месте за столом и зубцами вилки катал по тарелке варёный горох. Мистер Брок принёс им угощения, выписанные им из кондитерской в близлежащем городке, и Криденсу не терпелось разделаться со своим ужином, чтобы приступить к долгожданному десерту – несмотря на то, что Тина с Куинни привезли им целую кучу всяких сладостей, Персиваль отчего-то загорелся идеей отслеживать рацион Бэрбоуна с особым пристрастием. Изредка включаясь в разговор старших, Криденс гипнотизировал глазами предназначавшуюся ему шоколадную лягушку: ему доводилось слышать, что иногда такие конфеты оживают и принимаются скакать по всей кухне. Больше кровь из носа у него не шла, и, если закрыть глаза на слабое головокружение, чувствовал он себя теперь вполне сносно. Разве что жизнь под таким неусыпным присмотром превращалась в каторгу: мистер Грейвс уступил ему свою комнату под каким-то вымученным предлогом, который менялся с каждым новом вопросом Криденса, но ничего интересного всё равно не происходило – не считая времени в гостиной, когда они обсуждали литературу или их общих знакомых (Бэрбоун шокировал его, рассказав по секрету о булочнике, который нравился Куинни), бОльшую часть дня они проводили раздельно. Персиваль, видимо, решил начать всё с чистого листа и забыть о тех неловких сценах, что произошли между ними за эту неодолимую неделю. Криденс подыгрывал ему, занимаясь книгами и поддерживая переписку с сёстрами Голдштейн – Ньют, в силу расстояния, всё ещё не отвечал ему. Ненадолго их совместная жизнь обрела равновесие, но по своему опыту Криденс знал, что такое не может продлиться вечно. Ничто не длится вечно – особенно то, что ты успеваешь полюбить. — Ветра нынче просто ужасные, — жаловался Олдус. — Недавно сбили мне флюгер с крыши. Персиваль, не припоминавший сильного ветра со времени последнего снегопада, нахмурился. Криденс почувствовал, как напрягся мужчина за столом рядом с ним, и, боясь пропустить что-нибудь важное в разговоре, ненадолго перестал жевать. — В самом деле? — уточнил Грейвс, разминая картофелину в своей тарелке. — Точно вам говорю, — брякнул старик. — Может, конечно, птицы постарались, но рановато для ласточек. Слетел прямо аккурат перед тем, как ко мне Криденс в гости заглянул, а я его обратно так и не приделал. — Вам нужна помощь, чтобы вернуть его на место? — подключился Криденс, видя, что Персиваль никак не может найтись с ответом. Он ощутил, как нога Грейвса пытается найти его ступню под столом, но причина этого была ему не совсем ясна. — Дядя будет рад помочь. Правда, сэр? Персиваль звякнул вилкой о тарелку, попытавшись сказать что-то Криденсу выражением своего лица. Бэрбоун вскинул брови, губами произнося тихое «что?», но мистер Брок, прожевавший свою порцию гороха, уже прошамкал юноше в ответ: — Да Моргана с ним, с этим флюгером. — Он отмахнулся, вытираясь салфеткой. — Всё равно он мне никогда особенно-то не нравился. А так, глядишь, опять птицы начнут на крыше гнездиться. Криденс приготовился ответить, но тут мистер Грейвс, найдя его ногу, чувствительно пнул его по лодыжке. Бэрбоун, подавившись картофелем, охнул от удивления. Впрочем, Олдус, нисколечко не замечающий происходящего, уже смачно отхлёбывал из кружки с горячим глинтвейном. — А как твои успехи в шахматах, мастер Грейвс? Криденс, всё ещё пораженный выходкой Персиваля, не сразу понял, что «мастер Грейвс» — это он. Не представляя, что именно вывело Персиваля из себя, он постарался ответить как можно более малопонятно и, как следствие, безопасно: — Относительно. — Относительно чего? — засмеялся старый волшебник. — Дядя с тобой играет? Бэрбоун посмотрел на мистера Грейвса, ища подсказки, но мужчина, полностью занятый остатками ужина, даже не смотрел в их с Олдусом сторону. Криденс положил локоть на стол, придвигая к себе шоколадную лягушку, и начал распаковывать её из прозрачной коробочки. Персиваль не сказал ни слова. — Я играю один, — честно выдал Криденс. — Дядя не хочет. — И что же он тебе говорит? — «Нет», — передразнил он решительные интонации Персиваля. Было любопытно пожаловаться кому-нибудь на мистера Грейвса. Войдя в озорной кураж, он сдвинул брови к переносице, изображая своего «дядюшку», и в точности повторил за ним несколько коронных фраз: — «Вот уж нет», «мне кажется, это не самая лучшая идея», «не сейчас, горе луковое». Он уже приготовился к очередному пинку, но Грейвс воздержался от всяких комментариев. Криденс даже не был уверен, что мужчина их слушал: если бы не кряхтящий смех Олдуса, чересчур громкий от выпитого глинтвейна, он бы, возможно, так и продолжал находиться в своём странном трансе. Вытащив лягушку, Бэрбоун, не доев картофель с овощами, уже успел сунуть себе в рот её шоколадную лапку — словно мальчик, старающийся съесть как можно больше конфет в канун Дня всех святых, пока мать не отобрала их и не спрятала в буфет до следующих праздников. Неловко скрестив ноги, он отломал лягушке голову и начал медленно смаковать шоколад во рту. После цветной капусты вкусовое сочетание на языке воспринималось довольно своеобразно. Неожиданно Персиваль поднялся с места. — Прошу прощения, — вежливо поклонился он старику. — Криденс, ты не поможешь мне? Я хочу принести из кладовой те абрикосы, что ты ел в прошлый раз. Ты говорил, что мистеру Броку они обязательно понравятся. Криденс и слова не говорил тогда про мистера Брока. В тот раз он был так занят сокрытием улик, что… Не имело значения. Криденс уловил его посыл. Ещё раз извинившись перед Олдусом, разглаживающим свои мокрые усы, Бэрбоун вышел из-за стола и хвостиком проследовал за Персивалем на кухню. — Слушайте, я не хотел вас обижать, извините, — заранее попросил он прощения. — Если дело в этом, то я просто хотел подурачиться. Ничего такого. Не играете в шахматы и не надо. Грейвс прервал его жестом руки. Заведя Криденса в кладовую, он прикрыл скрипучую дверцу, оставляя тонкую полоску света, и перебрал несколько закупоренных банок с персиками. Бэрбоун даже не был уверен, что от тех абрикосов в сахаре что-нибудь осталось. Если честно, его вообще тошнило при одном воспоминании об их вкусе – так он тогда объелся. — Мне нужно тебе кое-что сказать, — начал Персиваль. — Но ты будешь вести себя адекватно. Ты понял меня? — С чего бы мне вести себя неадекватно? Грейвс язвительно посмотрел на него. Ладно, возможно, это имело смысл. — Что не так с флюгером мистера Брока? — задал ещё один вопрос Криденс, вспоминая об ужине. — У меня синяк останется, вы ведь в курсе? Вы специально. — Я хотел, чтобы ты вышел со мной поговорить. — Это как же я должен был догадаться? — захлопал он глазами. — Неважно, — сказал Персиваль, понижая голос и обнимая рукой одну из банок с персиками. — Флюгер слетел как раз перед тем, как я поймал анимага. Тебе это не кажется подозрительным? Криденс сдержал порыв закатить глаза. — Господи, да будет вам уже с ума сходить, — простонал он. — Вы снова за своё? Вы же сказали, что это был просто какой-то газетный фанатик, который хотел за вами подсмотреть. Какая от него опасность? Персиваль прислонился боком к заставленным полкам, не отвечая какое-то время. Оторопев, Криденс отшатнулся к двери, едва не сбив локтем какие-то бутылочки с листьями чая. — Нет. — Что? — Не может быть, — разочарованно вздохнул Криденс. — Это был никакой не фанатик. Вы меня обманули. — Я не хотел тебя травмировать, — рявкнул Персиваль громким шёпотом. Бэрбоун махнул на него рукой, слишком разгневанный, чтобы разговаривать, и попытался открыть дверь. Грейвс захлопнул её перед самым его носом. — Послушай, я не буду сейчас выяснять с тобой отношения. Успокойся, и мы вернёмся в столовую. Технически он был фанатиком. — Технически? — едва не задохнулся Криденс от его каменной твердолобости. — Вы серьёзно? — Он был фанатиком Гриндевальда. — Гриндевальда! — воскликнул Криденс. Грейвс хлопнул его по губам, призывая говорить потише. Бэрбоун схватил его руку и отодрал от своего лица. Сейчас он даже не помнил про мистера Брока. Ему было всё равно, услышит ли их кто-нибудь. Будь что будет. — Так он ещё и умер! — не унимался Криденс. Персиваль попробовал подойти к нему поближе, но взвинченный Бэрбоун грубо толкнул его в грудь. — Просто поверить не могу! — Немедленно прекрати, — приказал ему Грейвс. — Пожалуйста, Криденс, правда, успокойся. Тебе не стоит волноваться, это может спровоцировать… — Мне «не стоит волноваться»?! Криденс снова толкнул его. Персиваль покачнулся, отступив назад, и банка в его руках соскользнула немного ниже. Криденсу вновь захотелось побороться. Сделать так, чтобы разрастающаяся обида в его внутренностях превратилась во что-то, следы чего он мог бы наблюдать воочию. Следы разрушения, такие же, как были в нём самом. Он начал бить Грейвса по плечам и груди, несильно, как бьют взрослых или друг дружку маленькие дети, и сопротивлялся, когда Персиваль попытался заломить его локти за спину единственной свободной рукой. Ему хотелось, чтобы мистеру Грейвсу было больно. Чтобы вечером, раздеваясь, он посмотрел на синяки на своих предплечьях и вспомнил о лжи, которую попытался скормить Криденсу под видом заботы о его самочувствии. Персиваль никак не отвечал. Устав от этого цирка, он попытался выйти из кладовой, но Криденс, стоящий у двери, преградил ему путь. — Отойди, я выйду, — спокойно сказал ему Грейвс. — Я не буду разговаривать с тобой, пока ты не успокоишься. — Да мне всё равно. Бэрбоун прислонился спиной к закрытой двери. Его глаза, поймавшие отблеск, горели в темноте, словно Криденс был охотящейся за мышами кошкой. Персиваль стоял так близко, что он мог ощутить запах картофеля, что они вместе ели на ужин. В следующее мгновение Грейвс наклонился к нему и впервые поцеловал — из желания, а не из простого любопытства. Криденс дёрнулся от него, ударившись головой о дверь. Он чувствовал неприятный привкус еды в слюне, которой они делились друг с другом, а затем язык Персиваля принёс что-то солоноватое в его рот. Криденс непонимающе замычал. — У тебя снова кровь идёт, — обеспокоенно заметил Персиваль. Это было самым лучшим, что могло вернуть Криденса в реальность. — Выпустишь меня? Криденс ударил его по щеке. Неуклюже, но это заставило Персиваля вскинуть руки в инстинктивной попытке защититься. Банка выпала из его объятий. Звук бьющегося стекла — и несчастные, плавающие в сладкой жидкости персики, словно жертвы убийства, уже валялись на грязном полу. Криденс попытался сделать шаг назад, когда персиковый сок коснулся его ступней, но отступать было некуда. Никто не произносил ни звука, но Криденс всё равно слышал, как бьются их сердца в унисон, и, словно сквозь толщу воды, — шорохи из столовой. Господи. У них в гостях мистер Брок. Персиваль просунул руку ему за спину и отворил дверь. Криденс продолжал молчать, тупо уставившись себе под ноги. Без особых эмоций он увидел, как две или три красных капельки упали на раскуроченный персик около его большого пальца. — Иди наверх, — приказал ему мужчина. — Я скажу мистеру Броку, что тебе стало нехорошо. Салфетки в тумбочке. Мистер Грейвс не злился. И это было гораздо хуже.