Дикие сливы. Часть 1

      Ночная суета, связанная с его недомоганием, улеглась в асьенде только под утро, и Текс, накормленный и напоенный разбавленным испанским вином по совету мистера Далласа, провалился в крепкий освежающий сон. Такой, что даже первые лучи солнца, проникшие в его комнату сквозь неплотно задернутые занавески, не сумели разбудить его, как обычно бывало.       Благополучно проспав семейный завтрак, на который сердобольный Ньюби даже будить его не стал, сочтя сон полезнее еще одной яичницы с беконом и маслом, Текс пробудился только когда в комнате под черепичной крышей, нагретой жарким техасским солнцем, вместо утренней прохлады воцарилась духота, возвещавшая близость дневной сиесты.       С трудом продрав глаза и позволив себе еще немного поваляться в кровати, заново перебирая в памяти события последних суток, ковбой вдруг вспомнил о данном альфаэро обещании с утра пораньше заняться его лошадью. Теперь-то ею наверняка занялся уже кто другой — кузнец или конюх, кого отец назначил… Но это не снимало с него ответственности за данное обещание. Подстегнутый чувством вины, Сойер тут же вскочил на ноги, кое-как оделся и, слегка пошатываясь от непривычной слабости, пробрался мимо занятых своими делами домочадцев в конюшню.       Ее обитатели — отборные породные кобылы и жеребцы арабески — беспокойно переступали копытами в своих денниках и приветственно ржали, почуяв человека, объездившего тут каждую вторую. Однако, Текс сегодня торопился вовсе не к ним, и, быстро миновав основную конюшню, перешел в гостевую часть двора. Умывшись там у водокачки, он заглянул на кузню, взял кожаный фартук, клещи и ножи, и, пройдясь по рядам летних денников, нашел ту самую лошадь, к седлу которой вчера припадал, привлеченный запахом ее владельца.       Гнедая стройная кобылица косо взглянула на него и попятилась прижимая уши, когда Текс отодвинул засов и вошел в денник, держа в руке уздечку. Судя по ее дурному настроению, ее копытом еще никто не озаботился, что весьма удивило Текса, но и обрадовало не меньше — значит, он все-таки сдержит слово, данное альфе, и все сделает сам! В лучшем виде.       — Ну-ну, что ты так волнуешься, детка… я тебя не обижу, только гляну, что там у тебя с копытом… — увещевал кобылу ковбой, медленно приближаясь к ней и ловя настороженно каждое резкое движение животного. Правая передняя нога ее явно тревожила, иначе с чего бы ей так прядать ушами и гнуть шею, раздувая ноздри, и беспокойно дергать репицей, демонстрируя шикарный длинный хвост во всей его красе.       Порывшись в кармане кожаной куртки, Текс выудил оттуда маленький сухарик и, положив на раскрытую ладонь, поманил угощением пугливую красотку. Лакомство сработало, и несколько минут спустя, он поставил лошадку на растяжку в проходе и принялся за осмотр. Но, стоило ему дотронуться до правой передней ноги, как кобыла лязгнула зубами, попытавшись дотянуться до его плеча, и снова злобно прижала уши, что в переводе на человеческую речь означало — не тронь меня!       — Хо… хоооо… цццц, красавица моя, так не пойдет. Ты ведь не хочешь охрометь вконец и превратиться в корм для падальщиков, нет? — ласково убалтывал лошадь Текс, а сам тем временем подтянул повыше ее морду, чтобы уберечься от злобных укусов. Таких меток на коже ему сполна уже хватало, и новые ставить он не позволит больше никому… ну разве только тому, чьи пальцы так дерзко присвоили его сегодня ночью…       Воспоминание об этом заставило Текса на минуту прервать работу и перевести дух, привалившись к стене денника, на которой была развешана амуниция, все еще испускающая лимонно-кофейно-пороховые флюиды альфы Далласа. Сойер и не думал, что его задница, которой до этой ночи он уделял лишь необходимый минимум ежедневного внимания, может послужить источником такого дикого острого удовольствия, и, сжав ягодицы, ощутил приятный зуд там, где побывали чужие чуткие пальцы. Живое воображение невольно увлекло его дальше, и он начал представлять, что мог бы испытать, если бы альфа воспользовался положением и заменил пальцы на свой могучий член. Пусть он того члена в глаза не видал, но отчего-то в его фантазии даже сомнения не возникло в подборе точного определения мужскому достоинству альфаэро. Наверняка он был толщиной с… черенок лопаты, и такой длинный, что заполнил бы всю его голодную пустоту своим вздувшимся узлом…       …Глициния, возмущенная тем, что от нее отвлеклись, фыркнула и попыталась вскопать кованым копытом утоптанный до твердости камня глиняный пол. Текс резко очнулся от стыдных грез, спешно затянул на себе пояс кузнечного фартука, вооружился клещами и решительно подступил к лошади.       Поймав ногу пониже бабки, он принудительно согнул и поднял ее, и, зажав между коленей, быстро обнаружил источник беспокойства кобылицы — прямо в зацепе торчал обломок шипа мексиканского кактуса — грозы всех копытных здешних прерий. Приноровившись, он подцепил шип зубцами клещей и со второй попытки выдернул его целиком. На месте укола выступила густая кровь, и он еще какое-то время возился с тем, чтобы остановить и смыть ее, потом пошатал подкову и вколотил поглубже пару гвоздей, решив, что менять ее на другую рано, да и копытный рог еще вполне сносно держал крепления.       И, только закончив осмотр остальных трех копыт и суставов, учуял свежую лимонно-кофейную ноту и, обернувшись к воротам, заметил, что на него пристально смотрят знакомые черные глаза заезжего альфаэро…       …Близнецы Барнс, сговорившись, все-таки напоили Черного Декса сонной настойкой, притупляющей инстинкт охоты, смешав капли с невинным теплым молоком, и благополучно уложили босса в постель. Благодаря их своеобразной заботе, опаснейший гангстер и гроза Техаса, проспал сном младенца не только остаток ночи, но и все утро. Никто не тревожил альфу, пока он сам не открыл глаза и, сверившись с часами, не подивился близости полудня.       — Что происходит, какого черта?.. Ред! Лео! Где вас носит, мерзавцы?! Или вы полагаете, лентяи, что наши дела сделают себя сами!       Грозное рычание наполнило гостевой дом, и близнецы, хотя и ожидали неминуемой словесной расправы — а Черный Декс словом умел припечатать не хуже, чем хлыстом или навахой — переглянулись с довольными улыбками:       — Ну, слава Великому Альфе, прочухался! Вот теперь-то можно и о делах… а то, когда он смурной, как вчера, черт-те до чего можно договориться.       После короткого совещания, братья выслали вперед Эдди, как самого стойкого, чтобы он принял на себя порцию утреннего гнева, а заодно получил распоряжения для всех на предстоящий день. Хлопот было много, выбор лошадей, торг, обсуждение условий и маршрута доставки, составление купчей — до заката не управиться.       Тем сильнее было удивление Бернсов, когда обескураженный Эдди вышел из комнаты босса и, разведя руками, поведал, что планы Декстера резко переменились. Они не будут неделю торчать на ранчо «Долорес», наоборот, покинут его сразу после обеда, и возьмут курс на Эль-Пасо. Лошадей прямо сейчас покупать тоже не будут, только отберут парочку лучших и оставят задаток. Лео было поручено сообщить эти новости хозяину, Эдди отправили в службы, пополнить запасы еды и воды в дорогу, а Реду и Стиву было велено идти в кораль и начинать смотреть лошадей.       Ни у кого из Бернсов не повернулся язык спросить босса, куда же, в таком случае, намыливается он сам — уж не на свидание ли со старшим хозяйским сынком?.. В общем, это и без слов было понятно — по запаху… Лимон и кофе, разбавленные легкими нотами пожара в прерии, кружили голову даже ко всему привычным бетам-телохранителям.       — Предложил бы тогда метками обменяться, что ли, или не морочил парня попусту, если пароваться не собирается, — ворчал Эдди себе под нос, но достаточно громко, чтобы Декс, наводивший красоту над умывальным тазом, с помощью бритвы и неаполитанского мыла, мог его услышать:       — Чего задумал-то, никак не пойму? Сейчас смыться, чики-пуки, мы порядочные гринго, а потом налететь из прерии, по-нашему, по-техасски, и перекинуть парня через седло? Так, что ли? Но не омега ведь он, чтобы его вот этак выкрадывать!.. Альфа — он на то и альфа, что сам поедет. Ежели захочет.       …На этом месте своего поучения «в сторону» Эдии Барнс охнул, а после заскулил наказанным псом, потому что сапог, пущенный меткой рукой Черного Декса, прилетел ему четко в правое ухо.       — За что, босс?.. За правду?..       — Не учи отца делать детей, а Декса Деверо — ухаживать, — выходя из спальни, наставительно проговорил Черный Декс. — Подай сапог. Я спешу. Мой мальчик ждет меня…       Он не сдержал страстного вздоха, втягивая воздух, в котором безошибочно различал ноты сливового и смоляного аромата…       Чутье не подводило альфу и в более спокойные дни, но сегодня округа буквально благоухала любимым, и Деверо казалось, что имя «Текс» написано на земле большими алыми буквами на всем протяжении пути от гостевого дома до конюшни.       Конечно, Текс был здесь — возился с лошадью, любовно, бережно, как с родной, и не замечал ничего вокруг. Альфа спрятался за половиной открытой двери и позволил себе в течение нескольких минут любоваться мускулистой фигурой своего избранника, его выгоревшими волосами, красиво падавшими на загорелую шею, по-мужски широкой спиной и по-мальчишески узкими бедрами, и… восхитительной задницей, до того соблазнительно обтянутой потертыми рабочими джинсами, что в паху Декса сразу же разлилась томительная сладость, и член, поднявшись, ощутимо натянул штаны в области застежки.       Долго так продолжаться не могло, и альфа, обнаружив свое присутствие, вошел в конюшню и остановился за спиной у Текса.       — Добрый день, друг мой, — произнес он своим особым голосом, одновременно мягким и звучным, полным неизъяснимого очарования для слушателей — так говорят проповедники, театральные актеры и цыгане на ярмарках.       — Я, кажется, немного проспал… но виной тому вовсе не моя леность, а твоя прелесть. Приятно видеть тебя здоровым и за работой. Как ты управился с Глицинией? Она ведь плохая, очень плохая альфочка.       Текс выпрямился и, как завороженный, смотрел на Далласа и слушал его речь, чуть более певучую и украшенную оборотами, присущими людям высокого рождения. С ним мало кто так разговаривал, да и кому было дело до вежливости с ковбоем, вращавшимся в отнюдь не изысканном обществе коней, коров, телят и жеребят большую часть года? Разве что Ньюбет, он, обычно, со всеми был вежлив, но о-Сойер-старший все-таки раньше был городской житель из хорошей семьи, пока Джек не сманил его в сельскую глушь, взяв да и повязав до официальной помолвки. Омега потому и уехал на ранчо, чтобы не позорить семью начавшим расти до свадьбы животом.       — И вам доброго дня, а-мистер Даллас. — чувствуя, как голодный альфаэро принюхивается к нему, Текс смущенно и виновато улыбнулся, ощутив шевельнувшуюся в глубине души радость — Надеюсь, вы тоже в добром здравии и хорошо отдохнувший… А кобыла-то ваша волновалась из-за шипа в зацепе, я его вынул, теперь будет бегать резвее прежнего! Красавица она у вас, да… Альфочка… — нежно добавил он, похлопав и почесав лошадь по крутой шее, чем вызвал ее одобрительное пофыркивание и новый пристальный взгляд ее хозяина.       Текс запоздало сообразил, что мистер Даллас заявился в конюшню по делу, а вовсе не на него глядеть, просто так совпало, и, смутившись окончательно, спросил:       — Поседлать ее вам, или выберете на сегодня новую лошадку? Мой старик как раз хотел вам предложить жеребца-трехлетку, лучшего в нашем табуне после его отца-альфы, конечно же…       — Пожалуй, я не решусь сесть на незнакомого жеребца, даже если он хорошо объезжен… особенно в своем нынешнем состоянии.       Деверо, заметив, что его пристальный взгляд смущает Текса, повернулся к денникам, чтобы получше рассмотреть лошадей, высовывавших свои любопытные и хитрые морды в проход.       — А на котором из них ездишь ты, мой милый? Я хочу прогуляться верхом и зову тебя в компанию. Это ненадолго, от силы на полчаса. Потом я уезжаю, меня ждут срочные дела в Сан-Антонио. Но ведь мы с тобой так и не поговорили, а надо бы… кое-что прояснить.       Он огладил Глицинию, сейчас же начавшую фыркать и рьяно ласкаться к нему, подлезая под руку, угостил ее кусочком сахара и снова посмотрел на Текса, чей потрясающий запах за прошедшие несколько минут стал ощутимо сильнее…       — Так что же? Я могу рассчитывать на твое общество, или мне считать свое сердце окончательно разбитым? — Декс хотел пошутить, но трагическая складка, на миг исказившая абрис красивых губ, сделала шутку совсем не смешной…       Альфаэро, похоже, совершенно потерял голову, учуяв его, иначе Текс никак не мог себе объяснить столь откровенные речи и пожирающие взгляды, полные голодной тоски и чего-то еще, чему ковбой не мог дать верного названия.       Предложение прокатиться в прерию и «кое-что прояснить» прозвучало без какой-либо угрозы, как это бывает, когда два альфы что-то не поделили между собой. Но все равно взбудоражило Текса, будто бросая вызов его храбрости. А, пока он кусал губы, думая, как ответить, мистер Даллас взял да и сказанул про свое разбитое сердце… И как-то ведь так сказанул, что Текс ему поверил, сразу и безоговорочно.       «Эвона как… Да… тут явно что-то нечисто… надо и впрямь разобраться, не то впадет из-за меня этот добрый человек во грех…» — рассудил он, с одной стороны отчаянно желая верить, что готов согласиться только из чувства благодарности за помощь, принятую от него в ночи, но где-то в самой глубине души затравленно понимая, что вовсе не благодарность тому причина…       — Отчего ж мне не прокатиться с вами, а-мистер Даллас? Ежели сами не желаете жеребца испытать, то я его себе поседлаю, он мою руку слушается с тех пор, как мною заезжен был. Посмотрите на него в работе… — ответил он тихо, и открыто посмотрел на альфу, пытаясь проверить, не померещится ли ему снова то самое неясное послание его глаз… — Ну и поговорим заодно… без посторонних…       Его рука продолжала оглаживать шею кобылицы, ластившейся к своему хозяину, будто кошка.       Их пальцы, будто случайно, столкнулись на темной шее Глицинии, и Деверо, замирая и млея от непонятной нежности, накрыл своей рукой, затянутой в перчатку, руку Текса, и прижал посильнее, чтобы парень никуда не дернулся хотя бы первые пару секунд.       — Прекрасно. Седлай своего жеребца. Седлай и поедем, пока нам никто не помешал.       То, что он говорил, полностью противоречило тому, что он делал, но альфу это не смущало: в подобной ситуации речь не имела значения, все, что действительно нужно было знать собеседнику, и все, что собеседник хотел или мог ответить, рассказывал запах… Дикие сливы и смола. Лимон и кофе. Два этих шлейфа, смешиваясь, рождали упоительную эссенцию, достойную того, чтобы смешать ее с мускатным маслом и разлить по флаконам, превратить в духи, предназначенные для усиления взаимной привлекательности альф и омег со слабым природным запахом…       В северных землях на такие снадобья всегда был бешеный спрос, но вот уже несколько лет, как они вошли в моду и на юге.       «Ты грубая скотина, Черный Декс!», — обругал себя альфа. — «В такую минуту думаешь о том, как заработать на своем любимом… Ты настоящий негодяй, и Текс совершенно прав, что желает тебе быстрого и печального конца.»       «Нет, нет, это совсем не так!» — вскричала лучшая сторона его натуры. — «Просто запах Текса сводит меня с ума, ведь он благоухает сильнее, когда я рядом, и если мне не суждено сделать его своим, пометить его, установить с ним связь, то неужели я не имею права мечтать о сохранении аромата, который всегда, всегда, пока я живу и дышу, будет напоминать мне о нем?»       — Текс… — прошептал Декстер, совершенно теряя голову, и на опасное расстояние приблизил свое лицо к лицу альфы-и-омеги, почти коснулся губами его сладких губ. — Текс…       Рука альфаэро снова властно накрыла его руку, и на сей раз Текс не отдернулся, не отстранился, хотя испытал почти то же ощущение, схожее с наложением раскаленного клейма — острое, на грани болезненного, чувство пронизало его тело и заставило сердце нервно заколотиться в груди. А когда губы альфы вдруг почти коснулись его губ, он замер и, прикрыв глаза, сам немного подался им навстречу, влекомый все той же могучей силой, что завладела им со вчерашнего вечера.       Все мысли до единой выпорхнули из головы Текса, как стайка воробьев из кустарника, оставив ощущение восхитительной пустоты, свободного парения в теплом воздушном потоке чужого дыхания, которое хотелось пить, как крепкий черный кофе, только что снятый с костра и сдобренный долькой горького лимона…       Поцелуй альфы породил в его теле новую удивительную волну ощущений: под опущенными веками замелькали картинки, одна другой соблазнительнее и горячее, в которых он вновь неудержимо превращался в течного омегу, готового прямо здесь, в ближайшем деннике, на копне соломы, раздвинуть перед восхитительным альфой свои ноги и ягодицы, позволить ему взять себя сразу и глубоко, стонать и метаться под его крепким телом, чувствуя, что они соединены неразрывно и надолго узлом альфы, связавшим его изнутри, и истекать собственным густым нектаром и влитыми в него соками, содрогаясь от дикого животного наслаждения…       …Но альфа в нем опять воспротивился греховным мыслишкам, и Текс первым отстранился, раздираемый гневом на собственную слабость, виной за несдержанность и… сожалением о несбыточном. Не смея поднять на альфаэро глаз, и ощущая, что щеки и уши сейчас ярко запылают от стыда, ковбой согласно кивнул:       — Да, а-мистер Даллас… Мой жеребец будет готов через минуту… — и, мягко высвободив руку, все еще прижатую к теплой шее кобылицы ладонью гостя, развернулся и быстро ушел, почти побежал в сторону конюшни асьенды.       …Черный Декс в бешенстве топнул ногой, ударил кулаком по стене и зарычал так, что испуганная кобылица дернулась и присела на задние ноги. Это, в конце концов, становилось невыносимым! Мыслимо ли так унижаться, и перед кем?! Каким-то деревенским мальчишкой, который не то что с альфой трахаться — дрочить самому себе как следует не научился! Положа руку на сердце, что в нем такого особенного, кроме восхитительного запаха, чтобы омертвевшее от разочарований, похолодевшее от потерь сердце разбойника вдруг ожило, затрепетало и принялось на всю прерию распевать дикую любовную песню?.. Ни образования, ни манер, ни умения вести беседу, ни храбрости противостоять воле отца, хотя по возрасту этот здоровенный детина давным-давно совершеннолетний.       — Сумасшествие, безумие… Нужно прекратить, пока не поздно… — шептали губы Декса, но в самой глубине его души жило точно и определенное знание: уже поздно, потому что, черт знает почему, он нашел своего избранного. Своего единственного, неповторимого омегу, который наполовину альфа, а значит, будет сопротивляться и сражаться с ним до последнего. Запах Текса говорил «да», глаза говорили «не знаю», уста же и вовсе молчали, не отвергали, но и ничего не обещали, и от этого становилось еще тяжелее.       Черный Декс проклинал себя за нетерпение и неуместный романтизм, он ненавидел свой чувствительный нос, за много миль от «Долорес» различивший в воздухе соблазнительные сливовые ноты, он злился на глупого упрямого мальчишку, изнывающего от желания, но не дающего возможности с наслаждением удовлетворить его — и однако ж, ему ни разу не пришла в голову мысль взять Текса насильно, принудить, причинить боль. Нет, он хотел совсем иного: нежить, ласкать, покрывать долгими поцелуями, вылизывать, согревать в объятиях, словом, делать все то, что многократно описано в книгах и поэмах, как «духовно-чувственная связь альфы с его истинным омегой»…       …Когда альфа и его кобыла скрылись из виду, Сойер очнулся окончательно и, найдя денник жеребца и машинально занявшись седловкой, задумался, как он должен вести себя дальше?.. Жизнь, сама того не ведая, подвергла его суровому испытанию, приведя к распутью, которого он никак не ожидал. Если до вчерашнего вечера его путь был простой и честной дорогой альфы, ковбоя и будущего наследника большого ранчо, то сегодня утром дорога внезапно раздвоилась… и ко второму пути, скрытому туманом неизвестности, его влекло едва ли не сильнее, чем к уже проторенному…       Несколько минут спустя, он подъехал верхом к воротам летней конюшни и альфа-жеребец Фаэр породы гран-арабеск, беспокойно затанцевал под ним и призывно заржал, почуяв запах новой кобылицы. А-мистер Даллас уже был в седле, спокойный и сдержанный, с улыбкой на устах, готовый следовать за молодым ранчеро по привычному прогулочному маршруту.       Прогулка их заняла чуть больше часа, а через полчаса после возвращения мистер Даллас уже снова садился в седло и прощался с хозяевами, горячо благодаря их за гостеприимство и выражая надежду на новую встречу «при более благоприятных обстоятельствах».       Затем небольшая кавалькада выехала за ворота, и скоро исчезла в клубах желтой пыли на дороге, ведущей на Сан-Антонио…