Дикие сливы. Часть 1

      Отец, изрядно уже набравшийся, но все еще бдящий отпрыска, сделал слабую попытку запретить сыну покидать зал, но Текс даже головы в его сторону не повернул, поправ заповедь о послушании и доверив родителя заботам самого шерифа. Он в три прыжка взлетел по ступеням, повернул на галерею и ворвался в нужный ему коридор, но уже у самой двери, на которую указал Ланс, остановился в нерешительности и с минуту собирался с силами, пытаясь унять заколотившееся от волнения сердце. Но медлить не стоило, пока кто-нибудь не помешал, и, решительно пригладив пятерней спутанные волосы, Текс вежливо постучал, как учили старшие.       Прислушавшись и не услышав никакого ответа, юноша подумал, что обсчитался дверью, но, прежде чем идти дальше, все-таки заглянул внутрь. Первое, что он увидел, потянув ручку на себя, была ладная фигура а-мистера Далласа. Он стоял возле раскрытого окна и задумчиво курил, может, потому и не слышал осторожного стука.       Текс застыл на пороге, не решаясь нарушить его уединение, но, напомнив самому себе твердое намерение извиниться перед альфой за неучтивость, все-таки шагнул вперед.       — А-мистер Даллас… Простите, я повел себя с вами неподобающе… и пришел, чтобы… — он вдруг оборвал извинения и озадаченно замолчал. Все эти вежливые слова ничего не могли исправить, они звучали фальшиво и натужно, совершенно не передавая всей глубины той пропасти, которая, казалось пролегла сейчас между ним и альфаэро, душу которого не так-то просто было зацепить…       Но ему это почему-то удалось, иначе Даллас не оказался бы тут один, а продолжал себе сидеть в центре шумной компании, пить, курить, зубоскалить и праздновать удачно провернутое дельце…       Нет, не таков он был, совсем не таков… но пах по-прежнему так терпко и ярко, что ковбой опять начал терять контроль над своими желаниями и действиями.       Порывисто приблизившись к своему истинному, он остановился в шаге от него и, робко протянув руку, положил ладонь на застывшее плечо:       — Ричард… Прости… я… я не думал, что мое недоверие так ранит тебя… Подозревать твою нечестность — это было неправильно… но я ведь совсем не знаю тебя… и не знаю жизни так хорошо, как ты… — он выдохнул и замолк, смутившись ответным настороженным молчанием. Но ладонь с каменного плеча не убрал, только слегка сжал пальцы, цепляясь за осколки мечты…       Ричард слегка улыбнулся. Сливовый аромат с горчащими нотами смолы, шоколада и — теперь — с каплями кофе он почуял, едва Текс ступил на нижнюю ступень лестницы. Когда же ковбой робко переступил порог комнаты, у альфы захватило дыхание и закружилась голова, а член за считанные секунды напрягся до предела. Смущение и вина Текса, смешиваясь с естественным запахом тела, следами омежьих духов и легкими винными парами создали особенный, острый, чувственный аромат момента… Аромат, который тем и был ценен, что не повторялся дважды, но раскрашивал жизнь каждого альфы или омеги в цвета личной уникальности.       Ричард закрыл глаза, глубоко дыша, сейчас он желал только впитывать всеми порами этот любовный эликсир, помогающий пересечь границу, за которой не существует рангов, сословий и мелочных предубеждений, каждодневной мещанской лжи о «приличном» и«неприличном». Но его мальчик, чистый, как вода в горном источнике, неискушенный, как послушник, был расстроен, напряжен и явно не понимал, что происходит. Губы Текса шептали над ухом какие-то извинения, Ричард же думал о том, как будет целовать их несколько минут спустя, и каким далеким и почти невозможным казался сейчас этот счастливый момент.       — Пустое, милый, это все пустое. Ты слишком большое значение придаешь словам, я же привык смотреть на поступки. «Ты свободен в своих поступках» — разве я сказал тебе что-то иное перед тем, как вышел?       Альфа обернулся, взял лицо Текса в свои ладони и прошептал в самые губы:       — Я вышел, поднялся сюда… и вот… через пять минут ты здесь... со мной...       Его левая ладонь опустилась на грудь ковбоя, скользнула ниже, по животу, пробралась под ремень джинсов… чуть помедлила и протиснулась ниже.       Текс не знал, чего именно ожидал от Далласа — может быть, жесткой отповеди в стиле его отца, может быть, обидных упреков, какими всегда был богат на язык Ньюбет, а может холодного отстраненного молчания, так похожего на молчание могильного камня папы о-Чикао… Но только не того, что сказал и сделал альфаэро.       «Ловушка! Это ловушка, Текс!» — вскричал в ужасе его альфа, нутром чуявший исходящий от Далласа звериный голод сильного тела, чьи запахи резко обострились, оглушив и накрыв его с головой.       «Да… да… о, да!..» — стонал омега, изнывающий от желания немедленно принять перед ним позу покорности и позволить ему творить с собой все, что альфе угодно.       Парализованный этим внезапным противоречием, Текс стоял, безвольно опустив руки вдоль тела и не имея ни сил, ни желания сопротивляться властному движению альфаэро, но не зная, как себя следует повести дальше. Бедра снова мелко дрожали, член болел от напряжения, а мысли в голове носились стремительными ласточками — и так же беспорядочно метались от панического «бежать!» до желания поддаться искушению и познать любовную игру Далласа, своего избранника, истинного альфы и будущего мужа.       — Ричард… что ты делаешь?.. Мы не можем… не должны… до того, как… аххх, дааа… да… не останавливайся… прошу…- бессвязно залепетал он, все-таки поддавшись искусу, как только пальцы альфы дотронулись до напряженной головки и скользнули вниз, по стволу, и зарылись в светлые волосы у его основания. Он расстегнул ремень и сам спустил джинсы на бедра, охваченный безудержным желанием если не отдаться альфаэро полностью, то, по крайней мере, позволить ему эти бесстыдные ласки, позволить утолить его собственный голод, балансируя на грани между альфой и омегой в себе самом…       - Нет, — прошептал Даллас, и в его улыбке на миг промелькнуло нечто от хищника-оборотня на охоте — но только на миг, потом лицо и взгляд снова стали одновременно нежными и полными страсти. — Нет, мой прекрасный мальчик, мое невинное дитя прерий… Нет, я не остановлюсь… Теперь-то уж точно.       Удерживая Текса одной рукой за бедра и не прекращая другой дразнить его член, Ричард мягко подталкивал юношу и заставлял того отступать шаг за шагом, пока не наткнулся на широкую оттоманку, придвинутую к стене и заваленную вышитыми подушками с соблазнительным запахом барбарисовых леденцов.       Он впился поцелуем в загорелую шею любимого, вылизал ее, не обращая внимания на стоны и мольбы обезумевшего от желания Текса, трущегося членом о его ладонь, на тщетные попытки юноши хоть как-то добраться до застежки на штанах Далласа. Губы нашли свежую метку, накрыли ее, стиснули, всосали, углубляя, чтобы сделать еще более заметной.       - Ты мой… только мой! — снова жарко зашептал альфа. — Никому не позволю коснуться тебя. Прими меня, как своего мужа. И я, твой муж, клянусь тебе в верности.       Легким нажимом на плечи он заставил Текса сперва сесть, а потом и повалиться навзничь на оттоманку, уложил его под себя — и только тогда расстегнул собственную одежду. Внушительный член в полной эрекции, с наметившимся в основании узлом, выскользнул наружу, и Ричард, едва сдерживая себя, кусая губы от бешеной страсти, хрипло выговорил:       — Дотронься до меня. Оооо, Текс, просто дотронься, иначе я сгорю, как солома.       Распластанный на низком ложе, Текс часто и неглубоко задышал, едва Ричард явил ему свой собственный член с темной крупной головкой, проступающими сквозь натянутую кожу венами и начавшим уже набухать узлом. Он был крупнее его собственного, и альфа в нем вновь ревниво дернулся, приняв это сравнение не в свою пользу за новое доказательство того, что Даллас видит в нем лишь омегу, которого будет подчинять до полной покорности. Но собственно омега в нем и не возражал против власти такого шикарного альфы, и именно его руки потянулись к предъявленному символу жениховства.       Член альфаэро дрогнул от первого робкого касания, и, побуждая Текса к более смелым ласкам, Ричард сам направил его руку, показав, как и что делать, чтобы доставить одно из тех самых плотских удовольствий, ради которых альфы и ходят в бордели. Юноша обхватил могучий ствол пальцами, едва сомкнувшимися на нем, а другой рукой провел по тяжелым яйцам, наполненным знакомым ему томлением, и слегка сдавил их, вызывая упругое сопротивление. Запах альфы, исходящий от капли выступившей на головке смазки, настолько раздразнил его, что где-то внизу живота и глубоко внутри все болезненно-сладко сжалось, и он ощутил влагу, сочащуюся по промежности и его собственным шарам.       — Мммм… Ричард… я хочу тебя… хочу, как мужа… как тогда, когда ты меня лечил… ах, зачем ты не сделал этого со мной еще на ранчо?..- с обожанием глядя на альфу снизу вверх, Текс уже уверенно двигал пальцами, возгоняя огонь страсти от корня к налитому навершию, и, поймав кисть Далласа, погрузил его пальцы в рот, плотно сомкнув губы, напоминая им о другом погружении, куда более сладостном…       «Отец убьет меня, если все случится прямо сейчас…» — последняя предостерегающая мысль мелькнула и тут же погасла, как искра, вырвавшаяся из костра в холодное ночное небо, но сам костер уже полыхал так, что спасения от него не было — и член альфы и жаркая плоть омеги, истомленные долгим воздержанием, нуждались в том, кто сумеет изгнать горячие соки из одного и залить своими другую…       Искушение немедленно взять Текса было почти непреодолимым; и не просто взять ради бурного скоротечного удовольствия, но повязать, сцепиться по-настоящему, как альфа с омегой, установившие связь и готовые к возможному появлению потомства. Место для полноценной вязки, конечно, было не самым подходящим, именно к этому обстоятельству взывали остатки совести и здравого смысла, но…       — Я хочу тебя как мужа…- стонал его мальчик, словно читая мысли Декса, и проделывал с членом альфы такие вещи, что впору было диву даваться, откуда у этой воплощенной невинности подобные таланты и познания в тонкой науке телесного наслаждения. Благоухание диких слив со смолой и шоколадом оглушало, подавляло остатки воли, и Ричард кивнул, уступая соблазну, и принял как данность, что с последствиями своего поступка разберется потом. Дикое, безудержное влечение альфы к течному омеге, девственному, предназначенному только для него, было сильнее любых рассудочных построений.       Он мягко высвободил член из жадных пальцев своего ненаглядного, сместился ниже и для начала уделил внимание жениховскому достоинству Текса с помощью пальцев и горячего языка; возбудив альфу до предела и усыпив бдительность этого дракона, охраняющего омегу лучше, чем самый строгий отец, Ричард, наконец, добрался до цели… Он нащупал под мошонкой, выше ануса, влажного от смазки, продольную складку, сухую, плотно сомкнутую, как будто запертую мышцами — еще одно свидетельство, что Текса здесь никто и никогда не касался, даже, наверное, он сам, ведь юноша вырос, считая себя «чистокровным» альфой. Но стоило Ричарду провести по запертому входу двумя пальцами, а затем языком, как Текс дрогнул, гортанно застонал, раскинул ноги в стороны и выгнулся навстречу неизведанному блаженству. Складка потемнела, припухла, и в следующую секунду приоткрылась и потекла — крупными, тягучими, прозрачными каплями, пахнущими дикой сливой и смолой, с особыми мускусными нотами, означавшими только одно — готовность к немедленному соединению с альфой.       — О, великие небеса…- пробормотал Декс, дрожа с головы до ног, и страстно вылизывая своего стонущего мальчика. — О, любовь моя, любовь моя, как же ты… невозможно прекрасен!!!       И все-таки, сделав над собой гигантское усилие, едва не потеряв сознание от ноющей боли в набухающем узле, он оставил врата соблазна нетронутыми, и ввел несколько своих пальцев в анус Текса, даря уже знакомое наслаждение.       ...Текс даже не заметил, в какой момент альфаэро полностью освободил его от рубашки, джинсов и белья, и снова, мягко, но настойчиво опрокинул на ложе. Губы и пальцы альфы принялись путешествовать по напряженному члену Сойера и исследовать его готовность к первой в жизни случке, все тонкости которой он так и не познал, еще пребывая в заблуждении относительно собственной альфовой природы. Выходит, рядом с более сильным альфой он попросту проявился иначе, и ему теперь придется мириться с тем, что природа сыграла с ним эту шутку, наделив признаками обоих типов.       Ковбой и не подозревал, что открыть это раньше ему мешало простое невежество и отсутствие опыта — и теперь ему не с чем было сравнивать то, что происходило между ним и Далласом…       А происходило что-то совершенно потрясающее — пальцы альфы, проскользнувшие за мошонку, вдруг провалились куда-то, не дойдя до нетерпеливо подрагивающего ануса, и это неглубокое и бережное касание как будто что-то вскрыло, взрезало без ножа — потому что он ощутил резкую боль, быстро сменившуюся нарастающим блаженством, а из раны хлынуло что-то теплое и тягучее, но… не кровь.       Дернувшись и застонав сначала от боли, а после — от усилившейся жажды соития, Текс раздвинул ноги так широко, как сумел, и выгнулся ему навстречу, давая рассмотреть себя как следует, соблазняя, побуждая альфаэро погрузиться в него своим великолепным членом, мечтая наполниться им, ощутить, как и без того внушительный, он увеличится еще и уже не сможет вырваться из влажного плена, в который будет захвачен объятиями его горячей жадной плоти… О, вот оно — истинное обручение, помолвка на простынях, разрыв которой так же невозможен, как попытка порвать железные звенья цепи голыми руками…       — Да… да… я готов для тебя… я твой… только твой…- страстно выстанывал он, запрокинув назад руки и вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в жесткую спинку оттоманки. Его соски мучительно напряглись, живот и бедра дрожали, и ягодицы сжимались, предвкушая новую боль вторжения… - соединись со мной… наполни меня собой… своим соком… присвой меня окончательно…- молил он, закрыв глаза и кусая губы, чтобы не кричать в голос, умоляя альфу осуществить свое право в полной мере.       Кажется, Даллас решился наконец — его пальцы погрузились в задний проход, и принялись мягко растягивать его для члена, другая рука возобновила игру с членом ковбоя, и Текс протестующе заерзал под ним, не желая спускать раньше, чем почувствует его в себе полностью… Но то ли напряжение уже сделалось совершенно нестерпимым, то ли пальцы альфы знали, куда нажать — только Сойер не смог больше удержать в себе семя и сокрушительно кончил, забрызгав белесым соком живот и грудь и все-таки испустив очень громкий стон, в котором смешалось и наслаждение и разочарование…       Тело Текса внутри было горячим, гладким, как атлас, и восхитительно тесным; влажные стенки казались смазанными густым медом, они сжимали пальцы альфы, доказывая нетерпеливую храбрость девственника, и Ричард не мог сдержать собственных любовных стонов, извечной гаммы желания и блаженства. Он впитывал их общий аромат, с восхищением различая все новые оттенки, и запоминал, запоминал композицию, созданную ими обоими в танце страсти, на все лады прославляющую жизнь.       Все можно было сделать грубее и быстрее, как это чаще всего и происходит в борделях и со случайными партнерами; но альфа, влюбленный по-настоящему, и так сильно, как никогда раньше — ведь своего истинного можно встретить только однажды, и не со всеми это случается — не хотел рвать узкий вход любимого здоровенным узлом и причинять ему физические страдания. Насилие и боль при первом соитии могло губительно сказаться на телесном и душевном здоровье омеги, и даже прекратить течки… И альфа сдерживал себя, как только мог, хотя кровь в нем закипала, и семя готово было вот-вот извергнуться, подобно вулканической лаве.       К счастью или к несчастью, но Текса накрыло оргазмом раньше, чем Ричард достаточно растянул его для более-менее безболезненного первого проникновения; на первый раз телу молодого ковбоя хватило и умелых длинных пальцев будущего супруга.       - Даааа… Да, мой сладкий мальчик… Ооооо, даааа… — прорычал Декс и парой резких движений по стволу довел самого себя до пика возбуждения.       Лицо и тело Текса горело, как в лихорадке, на коже выступил жаркий пот, на глазах — соленая вода, губы и рот иссушило горячим частым дыханием. Пальцы Далласа опустошили его член, и еще раз дали почувствовать глубину искушения, но оставили не до конца удовлетворенным, и теперь в его душе смешались благодарность альфы за причиненное удовольствие и огорчение омеги от того, что это самое удовольствие все еще не было желанно-полным.       «Откуда это может быть тебе известно, если ты никогда еще не был по-настоящему ни с одним альфой?» — спрашивал альфа-Текс у себя же омеги, и сам себе отвечал — «Я не знаю, но чувствую, что все должно быть не так быстро… Он ведь даже не вложил в меня свой член, а пальцы не в счет…»       Ричард глухо и утробно зарычал, пролившись ему на живот собственными соками, и Текс, приоткрыв глаза, залюбовался зрелищем члена, выстреливающего длинные белые струи, ложащиеся петлями лассо на его кожу. Проведя пальцами по вязкому секрету, он поднес их к носу, заново опьяняясь терпким и сильным лимонно-кофейным запахом, и слизнул жемчужный нектар, ожидая, что вкус будет схож с тем, как Даллас пахнет. Но сок альфы был почти безвкусен, лишь чуть солоноват и вязок, и быстро подсох на горячих искусанных губах и разогретой коже.       …Его подрагивающий член еще изливался перламутровыми струями на грудь и живот Текса, когда в дверь кофейной комнаты поскреблись, и вкрадчивый голос Ланса сообщил, что нотариус явился и ждет.       Ричард поймал руку любимого, прижал ее к губам и к сердцу, и, собравшись с силами, сумел произнести почти что спокойно:       - Хорошо. Мы сейчас придем. Пусть пока подадут канапе, и кофе, много кофе.       Стук в дверь неизбежно возвращал их обоих к тому, что происходило за пределами кофейной комнаты, и куда им сейчас предстояло вернуться, чтобы какой-то посторонний человек заверил своей подписью и печатью на бумажном листе то, что они только что скрепляли совершенно иначе…       Текс пошевельнулся и застонал от боли в перенапрягшихся мышцах живота и ног, и, не найдя, чем вытереть следы взаимной бурной страсти, подтянул к себе рубашку, которую обронил уже рядом с ложем. Но Даллас, заметив, что он хочет использовать ее, как полотенце, вовремя удержал ковбоя от этого необдуманного шага и дал ему вдоволь бумажных салфеток.       Несколько минут спустя, они оба, уже одетые, как подобает, покинули кофейную комнату. Ланс, поджидавший их в коридоре, похоже, прекрасно понял, что между ними произошло и, пропустив а-мистера Далласа вперед, преградил Тексу дорогу и широко ухмыльнулся:       — Ну и как ему твоя… кхм… печень?       — Пришлась по вкусу, представь себе. — в тон усатому ответил Текс, отодвинул его плечом и, стараясь получше контролировать дрожь в ногах, спустился вслед за альфаэро в общий зал.       Их появление было встречено посетителями борделя по-разному. Большая часть гостей, уже напившаяся шампанского в честь помолвки, тут же оживилась и в их сторону посыпались шутки и тосты весьма фривольного содержания. Но в этой раздухаренной толпе были и те, кто по-прежнему смотрел на Текса с неприязнью или делал вид, что его рядом с а-Далласом вовсе не существует, и нос ковбоя улавливал плывущие по воздуху шлейфы чужого возбуждения и раздражения… Кисломордого Тони же вообще не было видно, наверно, сам убрался прочь, поняв, что ему тут ловить уже нечего…       Отец, который даже не смог подняться из-за стола — так был хорош — первым делом накинулся на Ричарда:       — Ах ты, чертов прохвост, зятек мой будущий! Ну-ка ступай сюда, сядь и повтори этому… ик… почтенному господину Томпи… Томил… а, да, Томплиссону все, что ты мне тут наобещал в отношении Текса! А он за тобой запишет и заверит своей… ик… подписью и печатью… и два… ик… свидетеля тоже…- тут пьяный и сердитый взгляд а-Сойера-старшего испытующе уперся в фигуру сына, но, хвала Триединому, никакого нравоучения из его уст на сей раз не последовало. Впрочем, Текс был уверен, что еще много чего выслушает про свою отлучку и ослушание, пока они будут в городе, и в особенности — пока будут ехать обратно на ранчо…       Присев к столу рядом с альфаэро, вокруг которого тут же образовалась кучка любопытствующих и претендующих на роль свидетелей помолвки, Текс нашарил его бедро под столом и мягко сжал, еще раз благодаря и дерзко заявляя возникшее у него право жениха трогать суженого даже в публичном месте.       Нотариус — небольшой и худощавый бета, с острыми чертами лица и маленькими глазками, похожий на хорька в сюртуке — сердито фыркнул и поправил пьяного ранчеро:       — Том-лин-сон, с вашего позволения, а-мистер… Прошу запомнить. Итак, все в сборе? Оба жениха здесь?       - Да, бе-мистер Томлинсон. Можете приступать. — спокойно проговорил Даллас и улыбнулся своему избранному поверх головы нотариуса.       Им принесли кофе и целый поднос канапе, и стряпчий приступил к составлению, правкам и чтению вслух длинного контракта, со множеством параграфов, юридических терминов, ссылок и отсылок. Нужно было отдать должное маленькому бете: он работал четко, правил споро, и при чтениях ни разу не сбился, избегал пауз и лишних пояснений, так что с публичным оглашением условий сговора управился достаточно быстро.       Согласно контракту, Ричард Даллас, совершеннолетний, гражданин Соединенных Штатов, уроженец штата Нью-Йорк, судовладелец и землевладелец, имеющий права собственности на… (далее шло длинное перечисление, на что и в каком объеме), с общим капиталом, оцененным в… (здесь стояла цифра настолько внушительная, что некоторые из слушателей почтительно приподнялись со своих стульев и придвинулись поближе), обязывался принять в пожизненные партнеры и компаньоны, предварительно наделив полными правами супруга, Тексеса Сойера, совершеннолетнего, гражданина Соединенных Штатов, уроженца штата Техас, землевладельца и скотовладельца, имеющего права собственности на земельные угодья такой-то площади и такое-то количество голов скота, при сохранении общей неделимости земельного владения, и так далее, и так далее.       Перечисление взаимных прав и обязанностей, а также государственных пошлин, единоразовых выплат, следующих от старшего жениха семье младшего, ренты, назначаемой старшему жениху семьей младшего жениха на все время брака, с целью сохранения неделимости земельных угодий, занимало еще три страницы.       Последним пунктом стояло необязательное по закону, но освященное незыблемой техасской традицией, условие совершения религиозного обряда в храме Триединого, «со всеми положенными клятвами, как велит обычай».       Даллас слегка нахмурился, когда нотариус огласил этот пункт, несомненно, вписанный Сойером-старшим, и скользнул странным взглядом по лицу Текса, но возражать не стал.       Светский брачный контракт, после нововведений и послаблений в законодательстве, принятых Сенатом после Гражданской войны, обходил молчанием принадлежность супругов к роду альф, бет и омег, ограничиваясь нейтральным «супруги»; таким образом, удалось несколько нивелировать различия в социальном статусе и устранить брачную дискриминацию бет, как особей, не способных производить потомство. Кроме того, были де-юре признаны существующие де-факто многочисленные однородные союзы, отныне у двоих омег, двоих альф или двоих бет, наделивших друг друга супружескими правами, не возникало никаких сложностей с урегулированием имущественных вопросов, но вводилось два ограничения.       Первое касалось деторождения; однородным семьям омег запрещалось иметь собственных единокровных детей, дозволялось лишь усыновлять маленьких бет, оставшихся без попечения родителей. Однородным семьям альф не дозволялось усыновление, но разрешалось брать под постоянную опеку осиротевших альф и бет, а под временную — омег «до возраста первой течки».       Второе ограничение было связано как раз с традиционным религиозным ритуалом; освящение союза в храме Триединого дозволялось только альфам и омегам, в редком случае — бетам и потерявшим своего альфу детным омегам, но всем однородным парам в этом было отказано. В этом пункте законодательства отдельно упоминался «четвертый род», редкие альфы-и-омеги; им дозволялся религиозный обряд при условии окончательного выбора и признания себя перед алтарем исключительно альфой, или же исключительно омегой. Обратной силы эта клятва не имела, но женихи со строгими религиозными убеждениями приносили ее легко…       Либерализация законодательства и фактическое уравнение в супружеских правах альф, бет и омег были встречены бурным одобрением в прогрессивных северных штатах, а на консервативном Юге вызвало возмущение и глухое сопротивление. Одним из обычных проявлений саботажа было непременное требование скреплять брак не только у нотариуса, но и в церкви, в противном случае семья считалась живущей во грехе и подвергалась если и не полному остракизму, то во всяком случае, постоянному родительскому и соседскому осуждению.       - Вы готовы подписать, мистер а-Даллас? — торжественно вопросил нотариус.       - Да, готов. — Ричард взял перо и на правах старшего жениха быстро расписался в контракте. Затем он передал перо Тексу:       - Твоя очередь… — а губы его при этом тихо прибавили - любовь моя.       Составление, правки и зачитывание контракта заняли достаточно времени, чтобы в процессе Сойер-старший пару десятков раз ронял потяжелевшую от спиртных паров голову на руки, а любопытствующие около их стола сменились уже несколько раз. Все это время Ричард внимательно слушал узколицего нотариуса, пахшего пыльной конторкой и чернилами, а Текс, быстро уставший следить за излагаемыми в соглашении пунктами, погрузился в приятные воспоминания, плавно перешедшие в тревожные переживания о будущем.       Слыханное ли дело — без оглядки ринуться в такое приключение! Ведь по сути он так и не успел ничего толком разузнать о своем истинном, кроме того, что он богат и властен, по происхождению — янки, по убеждениям — альфа весьма широких взглядов, в том числе и на церковную мораль, и что в Сан-Антонио у него много знакомых, в том числе и в увеселительных заведениях… Но по сути, а-мистер Ричард Даллас оставался для Текса нераскрытой книгой, его terra inсognita(1), которую ему еще предстоит изучить и присвоить.       Усталость тела тоже давала себя знать, как и поселившаяся в животе постоянная тяга к альфаэро, чей запах после их обоюдного безумства сделался чуть мягче, но все так же кружил голову и заставлял грезить наяву о новой встрече наедине. И, если альфа в нем все еще пытался найти причину не поддаваться искушению и не изменять своей природе, то омега лишь жадно вдыхал кофейно-лимонное облако, в котором плавно растворялись его собственные запахи, и иногда дотрагивался через рубашку до болезненной алой метки, радуясь тому, что альфа нанес ее зубами, а не каленым железом — запах паленой кожи непременно все испортил бы, низведя добровольность заключаемого союза до акта покупки живого товара.       В прежние времена, говорят, так и было — омеги были почти такими же бесправными, как беты или чернокожие рабы, и альфы, вступая в брак, помечали их своими клеймами, как скот… Правда, с рабами обращались и того хуже — невзирая на присущее им от природы естество, их чаще всего насильно превращали в бесплодных бет, оставляя лишь некоторых альф и омег для воспроизводства себе подобных… Но так поступали только те плантаторы-южане, кто брал черных невольников в свои дома, заменяя ими белых работников-бет и желая выращивать себе слуг на протяжении нескольких поколений.       Гражданская война южан с янки многое с тех пор успела переменить, и Текс подумал, что ему все-таки повезло родиться в то время, когда альфы научились метить своих избранных иначе — и передавать им собственный запах, лучше всякого тавра защищавший омег от посторонних посягательств. Ему вдруг захотелось сходить с Далласом в парфюмерную лавку и заказать мастеру ароматов флакон эссенции, воспроизводящей запах Ричарда. О, он бы нашел богатое применение его содержимому…       ...Нотариус уже почти дочитал контракт и тут озвучил пункт про освещение брака в церкви Триединого. Альфа-Текс снова напрягся — этот пункт означал, что ему, именно ему придется отречься перед алтарем от своей природы, оставив себе роль омеги, в противном случае их союз не будет благословлен священной Триадой. Ричард же, приняв из рук стряпчего перо, без колебаний украсил документ своей витиеватой подписью и теперь был вправе ожидать того же от него.       Текс стиснул перо так, что чернила пролились на стол, и только по чистой случайности не залили край положенного перед ним контакта.       — Ч-черт… Простите, бе-мистер, волнуюсь немного… — нервно извинился Сойер, заметив, как нотариус побледнел — еще бы, залей он ценную бумагу, это ж сколько пришлось бы ее наново переписывать!       Отец, успевший слегка протрезветь, требовательно уставился на него и грозно сдвинул брови, Ричард же смотрел с нежной улыбкой на устах, ободряюще положил ему на плечо свою ладонь и слегка сжал пальцы. Но в этом жесте не было ни грамма нетерпения, и Текс вспомнил сказанные им слова о поступках, единственно и отделяющих все важное от неважного и наносного…       «Интересно, к словам, записавшим наши взаимные обещания на бумаге, это тоже относится? Ну, что это все слова, которые ничего не значат без поступков?» — альфа упрямо искал во всем этом какой-то хитрый подвох.       «Давай уже, распишись! А я позабочусь, чтобы, когда мы получим его в законные мужья, ты ни разу не пожалел об этом…» — манил и соблазнял омега, изнывающий от предвкушения настоящей случки. Альфа же медлил, пока с горечью не осознал, что ему все равно предстоит эта жертва — или отец никогда не позволит данному союзу совершиться в полной мере…       — Ладно, раз уж этого требует дурацкий обычай…- стиснув зубы, он быстро и неразборчиво накарябал свое имя под красивым росчерком Ричарда и, бросив перо на стол, громко выдохнул.       Тут же со всех сторон раздались поздравления и хлопки, шериф, уже сам себя записавший в шаферы, приказал бармену оделить гостей новой порцией шипучки, и, когда им поднесли по полному бокалу, Текс больше не стал задавать дурацких вопросов и, глядя в глаза избранного, выпил все до капли…

***

      Узнав, что Сойеры, еще на заре дня не планировавшие никакой помолвки, прибыли на ежегодную ярмарку скота, и планировали задержаться в городе на ближайшую неделю, а то и на две, мистер Даллас, на законных правах будущего родственника, предложил отцу и сыну воспользоваться его гостеприимством и поселиться в городском особняке, ему же и принадлежащем.       Сойер-старший, все еще не проникшийся полным доверием к зятю, долго отказывался, ссылаясь на то, что они, ковбои, неприхотливы, да и вещам пригляд нужен, так что ночевать они предпочитают в собственном фургоне, на стоянке вблизи рынка, в компании других ранчеро. Правда, недавние обильные возлияния изрядно туманили голову старика и мешали ему изъясняться связно, и тогда не сдавшийся мистер Даллас продолжил свои уговоры, только убеждал уже не отца, а сына.       - Вашему отцу нужен покой, Текс, вы сами видите, как сильно его утомил сегодняшний день… Разве он сможет как следует отдохнуть в фургоне? А в моем доме вы найдете не только ужин и удобные постели, но и прекрасную ванну. Что касается меня, вам не стоит беспокоиться. На рассвете я уеду, срочные дела, отложенные сегодня, призывают меня на другой конец штата, и мне хочется покончить с ними как можно быстрее, и перейти к приятным хлопотам, связанным с нашей свадьбой. Поверьте, мой милый, я не хочу иного…       Текс испытал жгучее любопытство увидеть своими глазами дом альфаэро, но с сомнением покачал головой:       — Боюсь, убедить моего старика изменить свои привычки будет непросто. Поверьте, а-мистер Даллас, он скорее начнет страдать бессонницей у вас дома, чем когда заберется в наш фургон и захрапит там до утра так, что только стенки будут трястись… Я-то другое дело, после всего того, что здесь произошло меня и уговаривать не нужно… — при мимолетном вспоминании о сцене в кофейной комнате, его щеки снова начали гореть, но на сей раз больше от удовольствия, чем от стыда. Мучительно желая повторения хотя бы в том же исполнении, Текс закусил губу, раздумывая, есть ли верное средство заставить старика Сойера поднять свою ковбойскую задницу и притащить ее не на ярмарку, а в дом будущего зятя… И вдруг вспомнил кое-что:       — Вы играете в покер, а-мистер Даллас?       Ричард согласно кивнул, мол, ну какой же янки не играет? И Текс обрадовано продолжил развивать свою идею:       — Вот если бы он вам проиграл… много коинов проиграл, то в качестве откупа вы могли бы предложить ему исполнить это ваше пожелание…       Дальнейшее было делом несложным — конечно, Сойер-старший, будучи в приподнятом настроении, согласился на партию-другую, и, разумеется, спустил на радостях почти все, что имел. И ему ничего иного не оставалось, как униженно принять от будущего сына-в-законе(2) условие, на котором все деньги будут ему возвращены.       Солнце уже село за горизонт, оставляя напоминанием об этом долгом дне лишь ярко-алую, как метка альфаэро, полоску заката, когда компания запоздалых гуляк подошла к красивому особняку с шестью стройными колоннами и выходящей на набережную галереей. И Текс, руку которого всю дорогу не выпускал из своей его истинный альфа, с волнением и трепетом вступил на территорию новой жизни…