Дикие сливы. Часть 1

      Когда патер покинул пределы асьенды, все как-то разом оживились и принялись за еду, а Текс почувствовал, что с его плеч гора свалилась, но то, как Ричард смотрел вслед патеру, испугало его едва ли не больше появления преподобного. Он снова оказался перед жестоким выбором — которому из двух альф ему следует подчиниться? Долг перед родом толкал его в Дом Молитв, любовь к истинному — в его защищающие объятия, но оба этих выбора предполагали, что он не свободен решать сам, что же ему делать. И альфа в нем разозлился на безвольного омегу, которому всегда был нужен кто-то, кто направлял бы его путь и принимал решения за него.       Но злость сама по себе тоже ничего не решала, и он по-прежнему был на распутье — нести ли патеру свои откровения или оставить этот вопрос на усмотрение Далласа, как жениха и будущего мужа. Мысль о том, чтобы поступить как-то совсем-совсем по-своему, пока не нашла в его воображении никакого внятного практического воплощения, хотя сама по себе была новой и любопытной.       Джек Сойер предпочел не вмешиваться в альфовую разборку женишка с патером, следуя давшей мудрости — два альфы дерутся, третий не встревай. А драка вышла знатная, уж что-то, а это он сумел прочувствовать в полной мере. И даже больше зауважал Далласа, которому оказалось по силам нащипать перьев из хвоста старого грифа. Однако, показывать этого не собирался, дабы не уронить ни своего авторитета благочестивого ранчеро, ни поставить под сомнение домашних значимость патера, как духовного пастыря их общины.       — Эх, Ньюби, закон-то законом, однако ж я не зря настоял на том, чтобы в контракте был пункт про церемонию в храме Триединого. Нехорошо это — начинать новую семью с разрушения традиций… Брак без благословения бывает ли долгим и счастливым? — как бы вслух рассудил ранчеро, адресуя свои слова не одному только мужу, но и всем прочим, в особенности мистеру а-Далласу. Конечно, было бы глупо ссориться с ним из-за разницы во взглядах на веру, нынче вольнодумство было в чести, а гражданский закон и впрямь давал возможность обойтись без освященных веками традиций.       — А ты, сынок, поговори с мистером а-Далласом, поясни ему, как у нас тут принято к свадьбам готовиться. — мягко добавил он, едва ли не впервые обращаясь к сыну тоном просьбы, а не приказания.       Пока взрослые общались между собой, Марк делал вид, что всецело поглощен кукурузной кашей и куриными тефтельками в красном соусе (это незатейливое блюдо было коронным в меню бе-Морса, много лет исполнявшего в семействе Сойеров обязанности кухаря и няня). В действительности юноша смотрел во все глаза и слушал во все уши, причем основным объектом его внимания был а-мистер Ричард Даллас.       Смелость, с какой альфаэро возражал патеру, привела омегу в безудержный восторг. Он никогда прежде не видел человека, который бы решился на подобное и вышел сухим из воды — а вот мистеру Далласу удалось. Марка, впрочем, восхищало не только это. Необыкновенно вкусный, будоражащий запах Ричарда, его глубокие черные глаза, способные взглядом прожечь насквозь, гибкое и сильное тело хищника, всегда готового для охоты, драки или совокупления, дерзкая манера вести себя превращали незнакомца с берегов Рио-Гранде в легендарного героя, кого-то вроде Верной руки или даже Черного Декса… Марк только входил в пору цветения, но его юное тело уже вовсю жаждало познать тайны любви, а богатое воображение требовало постоянной смены впечатлений, которые служили пищей для романтических мечтаний.       За эту избыточную мечтательность, унаследованную от папы Ньюби, отец нередко порицал Марка, напоминая, что каждый сверчок должен знать свой шесток, и никакой другой судьбы, кроме более-менее выгодного брака с кем-то из соседских сыновей, может быть, даже и по любви, ведения хозяйства, рождения и воспитания многочисленных отпрысков, и посещения сельских балов и барбекю, омеге не уготовано. Текс, когда Марк в порыве откровенности делился с ним своими мечтами, был менее категоричен, и не считал глупостью стремление брата познать в жизни что-то еще, более тонкое и прекрасное, чем клеймение скота, дойка и стрижка коз, вязание крючком и приготовление пудингов; но и Текс не верил, что на их ранчо однажды нанесет визит прекрасный принц, который влюбится в Марка с первого взгляда, распознает в нем своего истинного омегу и умчит в прерию на бешеном мустанге… разумеется, только до ближайшего большого города, где есть театры, бульвары, кофейни и большие модные магазины.       Неожиданно сказка сбылась: настоящий принц приехал к ним на ранчо, и призрачное счастье оказалось таким реальным и близким — только руку протяни!.. Но почему-то вышло так, что первым руку протянул Текс — и принц достался ему. Тексу, который даже омегой не был, или, по крайней мере, умело скрывал свою суть много лет! Это сбивало Марка с толку и казалось ужасно несправедливым. Ведь это он должен был через пару недель идти к алтарю, в шелковой белой рубашке и шелковых же черных штанах, с длинным алым поясом… А теперь все это, и восхищенные взгляды, и праздничный торт, и богатые свадебные подарки, не говоря уж о брачной ночи с восхитительным любовником, достанется Тексу!       «Почему? — хотелось закричать Марку. — С какой, собственно, стати?»       Компаньон мистера а-Далласа, черноволосый Ланс, красивый и любезный малый, строил Марку глазки и всячески проявлял повышенный интерес к персоне младшего омеги, и Ньюбет туманно намекал, что, если у бе-мистера Мариньяна действительно серьезные намерения, которые он готов подтвердить формально, то родители готовы всерьез обдумать эту идею…       Но Марк не испытывал ничего, кроме раздражения; удовольствоваться каким-то бетой, пусть и очень привлекательным, когда рядом ходит такой альфа, как мистер Даллас? Согласиться на слугу, когда родной брат получает господина? Поищите другого дурака!       Появление грозного патера и возникший спор, определенно напугавшие Текса, неожиданно родили в сердце Марка безумную надежду, что брат может пойти на попятный и откажется от брака с альфой, не желая ссориться с Хранителем. И, кто знает, не обратит ли мистер Даллас свое внимание на младшего сына, в чьей омежьей природе ни у кого никогда не возникало сомнений?.. Просто этот процесс следовало чуть-чуть подтолкнуть.       Марк набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул, поднял глаза на Ричарда и улыбнулся пленительной, манящей улыбкой, полной сладких обещаний:       — Мистер а-Даллас, говорят, вы много путешествовали… А вам случалось бывать в Париже? В том Париже, который во Франции, в Старом Свете?       — Конечно, он бывал в Париже, котик… Скажу больше: он в Париже жил. Был человеком из общества, танцевал на балах… — в своей обычной кислой манере проговорил Тони, не дожидаясь ответа Далласа, но Ричард не разгневался — только улыбнулся и кивком подтвердил слова клеврета. Правда, и смотрел он при этом не на Марка, а на Текса.       — В Париже? На балах?.. — Ньюби всплеснул руками и едва не подскочил на стуле, а потом, не в силах справиться с эмоциями, пихнул Текса в бок. — Ты слышишь, мистер Даллас жил в Париже! Ах, это просто невероятно, невероятно! Но как же вы… как же вы… простите, я не хочу быть нетактичным…       — …Как же я, в таком случае, попал в Техас? — уточнил Декс, позабавленно наблюдая, как оба омеги синхронно кивнули и уставились на него во все глаза. Фамильное сходство папы и сына — не только внешнее — было удивительным, Текс на их фоне выглядел, как репейник в букете тюльпанов; но за один укол этого репейника, за один вдох непокорного горьковатого аромата Декс Деверо отдал бы все цветы мира.       — Это длинная история. Я непременно расскажу ее, но как-нибудь в другой раз… Текс, после завтрака я хочу с тобой кое-что обсудить. Надеюсь, ты изменишь ради меня свои планы.       Текс помалкивал, вяло ковыряя вилкой в тарелке с кашей и тефтелями, и все еще обдумывая, как ему поступить в отношении патера. Он был удивлен, когда отец вдруг оставил привычно-грубоватый тон в обращении с ним и едва ли не попросил его разъяснить Ричарду, что к чему тут у них с традициями и обычаями, возведенными внутри общины в ранг закона. Зато оба омеги, очарованные его женихом, к концу завтрака принялись болтать без умолку, и забросали Далласа вопросами, а потом охали и ахали на все лады, стоило им узнать, что альфаэро живал в самом Париже за океаном.       Тексу название города ни о чем не говорило, он весьма смутно представлял себе Старый Свет, и, если судить по переселенцам оттуда, там и вправду все было очень старое и какое-то ветхое, как их штопаные одежды и залатанные палатки. И он искренне не понимал, отчего Ньюби с таким придыханием рассказывал им с братом о веселой жизни в старушке-Европе — причем так долго и подробно, словно сам там побывал.       Дело в том, что Сойеру доводилось читать книги из Старого Света, но в них не было ничего похожего на россказни папы — там герои, обычные люди, вели обычную трудную жизнь, добывая пропитание тяжелым трудом, мелким жульничеством или преступлениями посерьезнее, и все это на фоне избыточной показушной роскоши другой части людей, именуемых знатью. Сочувствие у ковбоя больше вызывали первые, в то время, как Ньюби в своих мечтах явно желал принадлежать ко вторым, ходить на приемы, танцевать на балах и всячески украшать себя разными омежьими побрякушками. Он и Марку вбивал всю эту чушь в голову, и братец уже не раз и не два бросал на Далласа отнюдь не невинные взгляды…       Но Ричард, к его чести, не обращал на вздохи юного омеги никакого внимания, он практически все время смотрел только на Текса и под этим взглядом молодому человеку становилось то необыкновенно уютно, то немного неловко, словно он ощущал себя недостойным обращенной на него огромной любви альфаэро.       Тем временем, Даллас, ловко уклонившийся от подробностей своей прошлой жизни, попросил его уделить ему время после завтрака, и Текс закивал, без сомнений поставив беседу с ним в приоритет:       — Конечно, Ричард, тем более, что мне тоже есть, что сказать тебе… — он хотел добавить «по просьбе отца», но решил, что сказать ему хочется много больше того, о чем отец просил, да и, если честно, еще больше хочется вообще обойтись без дурацких объяснений и просто насладиться его присутствием рядом с собой.       Когда завтрак был завершен и все стали расходиться по своим делам, Текс пригласил Далласа пройти в гостевой дом, на что тут же получил наказ Ньюби дверей не запирать и вести себя благопристойно. А Марк посмотрел на брата с плохо скрытой неприязнью, суть которой его альфа вовсе не понимал, но внутренний омега тут же свел к омежьей зависти или даже ревности.       Посмотрев на младшего омегу с таким же недобрым прищуром, Текс завладел рукой Ричарда и увел его за собой, подальше от всего своего семейства, попутно заметив:       — Похоже, ты сильно разгневал патера а-Нотте-и-Джорно, любовь моя. Это немногим удавалось. И теперь я еще подумаю, идти ли в Дом Молитв Триединого до нашей с тобой свадьбы в мэрии. Потому что, если я буду с патером полностью откровенен о своих истинных желаниях, боюсь, он никогда не благословит нас…       Ричард странно улыбнулся ему, и уже минуя холл, прихватил свою седельную сумку, в которой явно лежала не только смена одежды, но что-то более тяжелое, и, когда Текс спросил его об этом, загадочно подмигнул и пообещал, что скоро он сам все увидит. Заинтригованный обещанием, ковбой провел Далласа в уже знакомый тому гостевой дом и открыл для него самую лучшую комнату с большой удобной кроватью, застеленной свежим бельем и нарядным расшитым покрывалом с индейскими мотивами.       Едва дверь за ними закрылась, как Текс сам притянул к себе альфаэро и позволил себе насладиться долгим глубоким поцелуем, прежде чем дать ему хоть слово сказать. Запах Ричарда, распаленного коротким столкновением с патером, был так силен, что у Текса в глазах все меркло, стоило ему мысленно вернуться к пережитому ими обоими в Сан-Антонио. И он всерьез опасался, что еще день-другой в обществе альфаэро — и он снова самым бесстыдным образом зацветет. Тогда ему придется до дня свадьбы сидеть взаперти, мучаясь от близости и аромата желанного жениха, но не имея никакой возможности оказаться с ним в одной постели, такой, как эта, например…       Не отдавая себе полного отчета о своих действиях, он с трудом прервал поцелуй, отодвинулся от Ричарда, и, скрывая дрожь нетерпения, присел на край покрывала, устилавшего широкое ложе.       — О чем ты хотел говорить со мной, любовь моя?       — О нашей свадьбе, конечно, о чем же еще? — Ричард остановился напротив кровати и, положив руки на плечи своего избранника, притянул его к себе, так что Текс волей-неволей уткнулся лицом ему в живот.       — Не об этом же засушенном богомоле, которого вы по какому-то недоразумению величаете «патером»… Я кое-что привез тебе из Сан-Антонио, а туда эти вещицы были доставлены поездом из Нового Орлеана. Наша свадьба через две недели, и мне пора сделать тебе и твоей родне полагающиеся подарки. Хочешь взглянуть на свои прямо сейчас?       Дикие сливы, о, дикие сливы, качающиеся на мокрых после дождя ветках, как сладко вдыхать их густой, терпкий аромат, мягко и чувственно разливающийся по всему телу… Порою они отдают тягучей сосновой смолой, разогретой жарким апрельским солнцем, порою горячим шоколадом, но с некоторых пор второй главной темой слышится кофе, темный, крепкий, как необузданная страсть. И все это вместе — Текс, Текс Сойер, запах его волос, запах сильного тела, привычного к тяжелой работе, но едва-едва начавшего открываться для любовных ласк.       — Текс… — прошептал Ричард, постепенно теряя голову и все крепче сжимая любимого в объятиях. — Мой прекрасный мальчик… Ты и понятия не имеешь, как мне не хватало тебя, и как я жду дня и ночи, когда мы станем едины и неразлучны… Неужели ты думаешь, что я позволю какому-то ворчливому старику встать на пути у нашего счастья? Да скорее он запретит ветру дуть!       Ричард навис над ним так близко и так крепко привлек его к себе, что между ними было и листа бумаги не просунуть. Но Текс вцепился в пояс альфаэро и вжался в него еще сильнее, стиснул своими бедрами его колени, упиравшиеся в край кровати и рывком опрокинул на себя, желая только одного — ощутить властную тяжесть жениха всем телом, слиться с ним хотя бы так, если пока невозможно иначе.       Отогнув ворот рубашки ковбоя, альфаэро жадно припал к алой метке, им же и поставленной, и принялся ласкать ее губами и языком, с не меньшей жадностью впитывая хриплое дыхание и стоны Текса. А член ковбоя, налившийся еще при их первой встрече и с тех пор опадавший лишь раз, при появлении патера, снова пришел в полную готовность, как и член альфаэро, чье нетерпение хорошо ощущалось сквозь плотную ткань.       — Ох, любовь моя, ты мой лучший подарок, и я не устаю благодарить Триединого, указавшего тебе дорогу на наше ранчо… — только и смог пробормотать Текс, обвивая жениха руками и совершенно одурев от терпкой цитрусовой ромнеи и плотного кофейного облака, сгустившегося вокруг них. Когда же альфа принялся целовать и ласкать языком свою метку, Сойер застонав от нестерпимого желания, уже готов был послать к чертям все дурацкие запреты и предписания, стянуть с себя штаны и дать ему в полной мере овладеть собой прямо здесь, но… но в доме они уже явно были не одни. Кажется, сюда пробрались его милый братец и Ланс, Марк звонко смеялся, а усатый весельчак громко болтал без умолку, чтобы оба жениха точно услышали его и срочно прекратили «нарушать приличия».       — Оооо, ставлю сотню коинов, это Ньюби их подослал… Вот уж папаша настырный… стережет меня почище обоих твоих дуэньо… — разочарованно протянул Текс и, виновато посмотрев на альфаэро, убрал руки с его великолепной задницы и громко вздохнул.       — Никакие подарки не доставят мне большей радости, чем ты… и то, что ты можешь сделать со мной в нашу первую настоящую ночь… Но, раз уж с этим придется подождать, то да, покажи мне их сейчас…       …Текс поначалу страстно рванулся в объятия альфы и подал его душе и телу все возможные надежды; но стоило Ричарду перейти границу дозволенного и, повалив жениха на спину, схватиться за пряжку ремня — коварный возлюбленный сразу же разорвал объятия и что-то пролепетал насчет посторонних…       Черный Декс едва не зарычал от такой нежданной порции чисто омежьего кокетства, тем более, что слова молодого Сойера, как всегда, входили в изрядное противоречие с призывной волной его запаха и выражением глаз. Но рычи не рычи, подчиниться ему все-таки пришлось: истинно любящий человек в очередной раз победил распаленного самца, готового презреть и приличия, и обычаи, и просьбы. Ричард не хотел лишать Текса законной власти над собой, в период жениховства это было и радостью альфы, и священным правом омеги.       Текс головой понимал, что ему стоит остановиться первым, и, как порядочному омеге, берегущему свою невинность до брачной ночи, не давать жениху повода для распускания рук, не говоря уже обо всем остальном. Но его собственные руки были с головой совершенно не согласны — они как будто зажили своей жизнью и дразнили альфаэро, как умели… Так что Далласу пришлось самому останавливать посягательства на чувствительные части тела, и он почел за лучшее вернуться к подаркам.       — Да, мой мальчик… Как скажешь. Погоди, ооох, погоди, милый. Перестань, пожалуйста. Дай мне немного отдышаться.       Даллас перехватил руки Текса, как бы невзначай пробравшиеся под рубашку и защипнувшие соски; прижав их ладонями, он пригрозил:       — Не прекратишь баловаться — я повяжу тебя прямо сейчас, и твои родственники ничего не смогут сделать, даже если повиснут у меня на заднице всей толпой. Давай в самом деле посмотрим подарки, большинство из них имеет прямое отношение к тому, чем мы только что занимались… но не довели до счастливого финала.       Гадая, чем там внизу занимаются Ланс и его будущий свояк — ведь они наверняка чувствуют соблазнительные сливовые волны, перемешанные с властным ароматом крепкого кофе — альфа с трудом встал, отыскал сумку, небрежно заброшенную между кроватью и стеной, и медленно открыл ее перед женихом.       — Посмотри, милый друг, это все для тебя.       Следующие несколько минут Декс занимался тем, что одну за одной выкладывал на кровать коробочки, шкатулки и нарядные бумажные упаковки; за ними пришла очередь непонятных вещиц, завернутых в подарочную бумагу или упрятанных в матерчатые мешочки. Все это имело особый запах праздника и выглядело весьма интригующе…       Не без сожаления отпустив Далласа на свободу и оправив одежду, ковбой снова сел на краю кровати, с интересом приготовившись рассматривать то, что жених заказал для него аж из далекого Нового Орлеана. Засунув нос в первую же коробочку, он обнаружил в ней изящный браслетик с каким-то красивым амулетом, похожим на те, что были в ожерелье о-Чикао, которое рассыпалось по всей кухне в день, когда папу украли, и которое он бережно собрал и хранил, как самую ценную памятную вещицу.       Видя, что ковбой застыл в растерянности, как неизбалованный подарками ребенок в игрушечной лавке, Даллас улыбнулся и ласково поощрил его:       — Ну что же ты, Текс? Стесняться тут нечего, предсвадебные подарки — настолько священная традиция, что даже твой мерзкий патер не смог бы ничего возразить.       Он открыл одну из коробочек и достал из нее небольшое изящное подобие стоящего члена альфы со слегка увеличенным узлом, выполненное из каучуковой смолы с вкраплениями какого-то прозрачного материала.       Взгрустнув о папе, Текс убрал украшение назад в коробку и обследовал новую упаковку, потом следующую и еще несколько, пока Ричард не показал ему… охххх… зачем же он это сделал-то?       — Это поможет тебе подготовиться к нашей брачной ночи, мой прекрасный ранчеро. Первый раз принять в себя узел не так-то просто, но потом…       Задница Текса взмокла так неприлично-быстро, что он решил — все, цвет начался раньше срока! Но, может, оно и к лучшему, и альфаэро-таки исполнит теперь свою угрозу немедленно взять его… да хотя бы вот этой вот штуковиной!       Сойер с жадным любопытством потянулся за ней, и, когда в его руки легла эта вещица, выполненная с поразительной точностью к деталям и к тому же теплая и плотная наощупь, поднял на Далласа широко раскрытые от удивления глаза:       — Это… вот так и выглядит, когда случаешься по-настоящему, да?.. Ох, сбереги меня Триединый, она же меня всего там порвет!.. Это… как на мексиканский кактус сесть… только на лысый… — и он нервно сглотнул, вертя в руках все равно не утратившую своей соблазнительности игрушку и проводя по ней пальцами, как если бы это был живой и отзывчивый член альфы — горячий и бархатистый, прямо как его собственный.       Сухая поверхность каучукового муляжа вдруг натолкнула его на счастливую идею, и, в простодушии своем не подумав о том, какое впечатление его размышления вслух могут произвести на жениха, ляпнул:       — Да… этакую елду без масла никак… никак не заправишь…       Даллас рассмеялся от души, любуясь обескураженным женихом, и вместе с тем ему приходилось ежесекундно бороться с властным искушением немедленно продемонстрировать Тексу, как нужно использовать пикантные игрушки… а после, должным образом подготовив горячее отверстие, мягко заменить искусственный член настоящим.       — Да, друг мой, ты совершенно прав — не дай тебе этот ваш трехликий когда-нибудь оказаться на узле всухую… Но можешь не волноваться: в нашей супружеской постели масла будет предостаточно, и даже в избытке… Я тебе обещаю, Текс. Ну, а для тренировки подойдет содержимое вот этого флакончика.       Он развернул очередную глянцевую упаковку и продемонстрировал жениху пузатый пузырек из темного стекла, с этикеткой, надписанной по-французски. С другой стороны от надписи красовалось изображение страстно совокупляющейся пары, причем картинка была так хороша, что сама по себе могла послужить изрядным стимулом возбуждения.       Декс вытянул из пузырька тугую длинную пробку, налил на ладонь немного тягучей, маслянистой жидкости, и по комнате сейчас же поплыл сочный запах земляники с отчетливыми нотами яблока и корицы; к основному шлейфу аромата примешивался мускус и какая-то неизвестная пряность, вызывавшая мгновенный прилив крови к члену альфы и увлажнение ануса омеги, даже если оба не были предварительно возбуждены.       — Хочешь попробовать прямо сейчас? — севшим голосом предложил Декс и протянул наполненную ладонь жениху. — Я не буду тебя трогать… просто посмотрю, как ты будешь это делать.       Текс закусил губу до боли, когда Даллас откупорил флакончик и добавил к собственному сильному аромату еще один, от которого у ковбоя в глазах все поплыло. Разбуженное естество омеги жадно запульсировало внутри от предвкушения заполучить столь желанную наполненность, причем без всяких пугающих последствий. И всего-то нужно было скинуть штаны и, щедро смазав игрушку восхитительным маслом, погрузить ее в себя, оставляя контроль над новыми ощущениями в собственных руках… Или доверив его рукам любимого…       Но он медлил с ответом, понимая, что они в доме не одни, и ему вряд ли удастся никак не проявить своих переживаний, если он прямо сейчас позволит себе испробовать соблазнительную игрушку.       За дверью комнаты и правда послышался легкий шелест и нарочитое покашливание — влюбленной паре снова старательно намекали, что за ними присматривают, и лучше бы женихи прекратили творить разнообразные неблагопристойности, а то потом вся семья стыда не оберется.       Декстер был упрям и своеволен, с него бы сталось послать ко всем чертям просьбы и предостережения, однако Ричард Даллас умел слушать и думать на несколько шагов вперед; не стоило, определенно не стоило окружать обручение скандалами, и давать еще больше пищи для сплетен, чем уже было вброшено в ненасытные рты окрестных болтунов.       Ладонь альфы сжалась, масло пролилось на пол, растеклось пряно пахнущей лужицей возле черных сапог.       — Нет, я передумал. Оставь эту игрушку, она развлечет тебя сегодня ночью, но… здесь еще много интересного.       Декс вытер руку платком и спокойно вернулся к разбору подарков; пошарив в пестром ворохе, он вытянул плоскую серебристую коробку и подтолкнул ее своему избраннику:       — Ручаюсь, у тебя никогда не было собственных часов… вот поэтому твое время то носится мустангом, то ползет черепахой, крутит твоей жизнью как хочет. Теперь ты посадишь часы и минуты в клетку. Дрессировать время — это очень забавно, Текс…       Ковбой взял коробочку и вынул из нее круглый светло-серебристый брегет с затейливо гравированной крышкой и длинной цепочкой. У отца был почти такой же, но попроще, изрядно поцарапанный и с трещиной на стекле, защищающем стрелки — Сойер-старший, чье ежедневное расписание было и так хорошо ему известно, карманными часами пользовался редко, и потому обращался с ними довольно пренебрежительно. Но идея о дрессировке времени в устах Ричарда прозвучала довольно свежо для Текса.       — Ух ты… вот это вещица… Из чистого серебра, да? — он полюбовался на ее матовый блеск и поводил подушечками пальцев по узорной крышке, и нажал на кнопку, откидывающую крышку и открывающую собственно циферблат. Стрелки на нем наверняка указывали то самое время, какое и было теперь, хотя Текс, не имея собственных часов привык больше ориентироваться в течение дня по восходам с закатами, и обеденному колоколу меду ними.       Подняв на альфаэро глаза, полные искренней радости, он на пару секунд задумался, как верно выразить то, что почувствовал, получив в свое распоряжение этот уловитель времени, и сказал, как думал:       — Теперь я точно буду считать минуты и часы, которые мы проведем порознь до того, как поженимся. Зато потом все время будет только нашим с тобой! Все, сколько бы ни намерили его эти стрелки, бегущие по кругу! — тут Текс вспомнил кое-что из своих тревог, и, поймав Ричарда за руку, все еще одуряюще пахшую маслом, спросил — Мы ведь уедем отсюда вместе с тобой, да? Ты не оставишь меня здесь?       Деверо давным-давно понял, что размеренная жизнь на ранчо, сводящая с ума однообразием, полная тяжелой работы и предсказуемых развлечений, которые и развлечениями-то назвать было сложно, не так уж привлекает Текса, как предполагал и надеялся его отец. Старый а-Соейер видел в юноше своего наследника, более того — преемника, что в будущем возьмет на себя полный груз ответственности за процветание хозяйства и благополучие домочадцев. По техасским меркам, парня ждала не такая уж плохая судьба и не такой уж плохой брак; у Деверо не было сомнений, что Сойер не стал бы сговаривать сына с первым встречным омегой, и, пожалуй, дал бы время развиться сердечной склонности между Тексом и возможным женихом из приличной семьи… вот только Тексу все это было ни к чему. Люди, принадлежавшие к «четвертому роду», обычно с годами все-таки определялись и окончательно выбирали путь альфы или путь омеги, правда, до того переживали множество приключений или житейский неурядиц, кому как везло.       Но были и такие, кто принимал собственную двойственность, считая ее не проклятием, а даром, и вот их-то судьба становилась по-настоящему удивительной: одни делали головокружительную политическую карьеру (как, к примеру, мистер Авраам Линкольн), другие достигали необыкновенных высот в области искусства (как Эдмунд Кин или Виктор Гюго), а третьи… о, третьи становились знаменитыми на весь мир путешественниками и авантюристами.       Что-то подобное рисовалось воображению Декса в смутных пока еще образах будущего: как они с любимым едут бок о бок по пустынной равнине, прямо на заходящее солнце, за поясом у них пистолеты, а в седельных сумках, помимо запаса воды и еды, припрятана карта поиска древних сокровищ майя…       И когда Текс так живо и откровенно поведал ему давнюю надежду души, Ричард только смог улыбнуться со страстной нежностью, крепко обнять избранника и впечатать ему в губы жадный и долгий поцелуй.       Это уже было честным ответом и обещанием, но когда поцелуй все же прервался, альфа счел необходимым облечь свои мысли в слова:       — Конечно, мой милый друг, мы теперь всегда будем вместе… во всех переделках и передрягах… и в минуты блаженного затишья между бурями… Разве я позволю своему сердцу биться отдельно от меня?       Он вытянул из пальцев Текса цепочку брегета и слегка покачал циферблатом, как маятником:       — А эти часы из золота, ты разве не чувствуешь по весу? Они лишь окрашены серебром. Причуда мастера. Таким способом он хотел напомнить, что не стоит показывать открыто свою удачу и счастье.- Люди злы и завистливы, и благословения в их устах часто звучат как проклятия.       При этих словах лицо альфы помрачнело, но тень рассеялась едва он снова взглянул на Текса и прошептал:       — Я тоже не могу дождаться нашей свадьбы… слишком люблю тебя… К тому же, я выполнил еще не все священные ритуалы, и наверное, с этим стоит поторопиться.       Ричард в ответ снова поцеловал его, отвечая без слов на его тревоги, и Текс в который уже раз ощутил, что в его объятиях время словно бы замирает. Что ж, теперь у него были свои собственные часы, по которым он мог это точно установить. Но, как оказалось, с часами тоже все было не так просто — глаза обманули Текса, приняв оболочку брегета за чистое серебро, но Даллас открыл ему их истинную ценность.       «Золотые… Это же какие огромные деньжищи он за них отвалил?..» — пораженный очередным доказательством того, как Даллас щедр в проявлении своей любви к нему, Текс со стыдом подумал о том, что же он сам способен подарить в ответ, кроме собственной невинной души и такого же тела — никем не познанного и никого не познавшего? Но, если раньше последнее обстоятельство казалось ему досадным и заставляло мучиться от сознания собственной несостоятельности, как альфы, то теперь он даже был рад тому, что обретет первый опыт именно с тем, кто ему и предназначен Триединым. Тем паче, что все уже испытанное с ним, обещало сделать их первую ночь незабываемой…       Но, кроме этого богатства-на-одну-ночь, в остальном Текс мог рассчитывать лишь на щедрые подарки его отца — а это были бы те же лошади и прочий скот, отборный, здоровый, откормленный, но… ничего особенного, такого, что могло бы сравниться с подарками самого Далласа.       Да уж, тут было отчего огорчиться и почувствовать себя перед своим женихом каким-то голодранцем…       Тут Ричард помянул про священные ритуалы, и Текс сразу взбодрился и даже где-то обрадовался, полагая, что альфаэро имеет в виду посещение Дома Молитв:       — Так ты не против сходить со мной на откровения? Не то, чтобы я не мог обойтись без этого, но… ты же понимаешь, что накануне свадьбы нам лучше бы не гневить патера? Ньюби прав, он не сможет помешать нам в мэрии, но если мы не принесем друг другу клятву в храме перед ликами Триады, то патер потом наверняка настроит всю общину против моей семьи и выживет их с земли… Такое уже случалось, поверь… иначе я бы не волновался об этом. — Текс потупил взгляд, вспоминая, сколько неудобных патеру, но по-своему хороших и честных людей были вынуждены покидать с таким трудом отстроенные дома, амбары и оставлять недообработанными целые акры плодородной техасской земли, когда Хранитель объявлял их вне общины и умело организовывал их планомерную травлю и выселение. Что бы там ни думал о себе и своих отношениях с Триадой вольнодумный Даллас, но здесь пресвятой альфа Нотте-и-Джорно воплощал собой Закон куда в большей степени, чем если бы был простым патером в каком-нибудь местном приходе в Сан-Антонио.       — Откровения?.. Какие откровения? Ааааа, ты об этом бесноватом старике и его странных фантазиях… — Декс нахмурился и упрямо закусил губу, в его темных глазах загорелся недобрый огонек. Огонек определенно не сулил ничего хорошего патеру, возомнившего себя по меньшей мере прямым посланником бога.       — Эээх, мой мальчик, я всегда, всю мою жизнь был занят тем, что противоречил и ставил на место таких, как этот твой а-мистер Жопа-Енота, и неплохо преуспел на этом поприще. Если не давать им отпор, они быстро наглеют, садятся на голову добрым людям и, запугивая их россказнями об адских муках, царят безраздельно. Вот и в вашей общине не обошлось без подобной вонючки, косной и злобной. Это из-за таких, как он, цветение омег объявляли «скверной», а самих омег веками держали в рабстве, это они называют великую силу плотской любви «блудной страстью», знание и просвещение объявляют «гордыней» или «суемудрием», и все, чего не в силах понять, называют «кознями дьявола». Это они сжигали на кострах альф и бет за излишнюю ученость, а омег — за избыточную красоту… И ты всерьез хочешь, чтобы я!.. — рука Декса, лежавшая на колене жениха, гневно сжалась в кулак, губы исказились в гримасе ненависти… но он быстро овладел собой, улыбнулся, погладил Текса по щеке и сказал очень мягко, как будто никакой гневной вспышки не было и в помине:       -…Но если ты действительно этого хочешь, милый, если это важно для тебя и твоих родных, я, так и быть, поломаю комедию. Пойду с тобой и буду каяться так громко, что перекричу самого горластого осла на вашем ранчо, и сострою такую благочестивую мину, что стану похож на корову во время дойки. Но ты мне будешь должен по поцелую за каждую минуту, проведенную в обществе гнусного старика, и долгую-предолгую сцепку в нашу первую ночь… Да…       Потом он наклонился к покрасневшему уху жениха и заговорщически прошептал:       -…Под священными ритуалами я подразумевал совсем иное… Обряд «четырех ручьев». Неужели родители так берегли твою невинность, что и о нем ничего не сказали?.. А ведь первые два мы уже успешно смешали.       Текс прыснул, услышав новое имя патера а-Нотта-и-Джорно, выдуманное на ходу остроумным альфаэро. Видать, патеры, которые встречались ему на пути в прошлом, и вправду ему чем-то сильно досадили, иначе откуда бы такой бунтарский дух в нем взялся?       Тут мысли Сойера снова обратились к тому, что он пока совершенно ничего не знает о прошлом своего избранника, и даже отец, общавшийся кое с какими людьми в Сан-Антонио, особо не преуспел в том, чтобы добыть что-то более существенное, чем слухи и сплетни про неслыханное богатство обыкновенного янки Ричарда Далласа. Сам шериф толком не мог рассказать, откуда приехал в Техас этот альфа, и когда это произошло — он тогда еще был в помощниках шерифа и ловил мелких воришек, да приглядывал за бордельно-игорными делами, и с Далласом познакомился через своего предшественника. Хозяин заведения «Счастливый висельник» тоже не располагал точными сведениями, сказал лишь, что его омежек господин Даллас раньше посещал регулярно, кое-кого из них даже туда пристраивал по своей протекции, и неизменно щедро расплачивался за услуги и выпивку. Несколько фермеров, имевших с ним дела в Ларедо, отзывались о его ранчо, как одном из крупнейших в Штате по эту сторону Рио-Гранде, и даже нотариус, направивший телеграфом запрос своему коллеге в Нью-Йорк, подтвердил, что да, Ричард Даллас — именно тот, кто прописан в брачном контракте владельцем всего перечисленного там состояния — в полицейском розыске не значится и ни в каких темных делишках не замешан. И все-таки старик никак не мог поверить либо в то, что можно так разбогатеть честным трудом ранчеро либо в то, что в отношении сына у мистера а-Далласа намерения действительно серьезные. Текс слушал рассуждения на эту тему всю обратную дорогу из Сан-Антонио и они его уже тогда изрядно утомили, чтобы самому дать себе труд задуматься об этом или расспросить обо всем непосредственно Ричарда.       Одно ему уже теперь было ясно — альфой Даллас был необычайно сильным — и, раз сумел поставить на место их зарвавшегося патера, то справится с любым другим альфой, будь это хоть сам Черный Декс!       А еще он умел рассмешить так, что у Текса уже живот сводило от судорог, когда он себе в красках представлял то, что Ричард живописал, да и за дверями, откуда торчали чьи-то длинные уши, слышались сдавленные смешки и тихое шипение. И уж не было никого талантливее альфаэро в том, чтобы мягко перейти от смешного представления к страстному шепоту и требованию платы за собственную сакральную жертву…       А потом он тихо заговорил про обряд «четырех ручьев», и Текс обозвал себя глупцом за то, что сразу не подумал об этом.       — Конечно, я знаю, что это такое! Я же техасец! — гордо вскинулся ковбой, которого попытались уличить в незнании народных традиций.       На самом деле обряд пришел к белым первопоселенцам от индейских станов, тогда он целиком назывался «смешивание священных вод четырех ручьев», и состоял в ритуальном омовении тел женихов четырьмя телесными жидкостями — слюной, кровью, спермой и мочой. Проводился он в период между помолвкой и самой церемонией вступления в брак, обычно, в присутствии родственников с обеих сторон, свидетельствовавших, что обряд состоялся без нарушения невинности омеги и что ни один из женихов не отверг телесности другого, проявленной в жидкостях его тела. Говорят, что раньше обряд требовал так же добыть пятую жидкость — из секретных желез, которые порождают особенный запах каждого альфы и омеги. Но со временем по каким-то причинам от этой практики отказались — наверно, потому что самого запаха было вполне достаточно, чтобы понять, состоится ли брак изначально или нет.       Вспомнив, что они уже действительно успели попробовать слюну и сперму друг друга, Текс решил схитрить в свою пользу и, как бы озаботившись соблюдением традиции, задумчиво проговорил вслух:       — Мы с тобой не звали никого в свидетели, что уже кое-чем обменялись… Думаю, придется все это повторить, чтобы нас не уличили в нарушении еще одного доброго обычая. Что ты думаешь на сей счет, а, господин моих желаний? — ковбой дотронулся до руки альфаэро и, поймав за кисть, поднес его пальцы к своим губам, увлажненным слюной.       — Оооох, я думаю, что кое-кто опять безобразничает и призывает приключения на свой прекрасный зад, — очень тихо проговорил Декс, чьи ноздри чутко отследили усилившийся призывный запах омеги — и на сей раз дикие сливы точно погрузили в горячую карамель, а потом развели сладким красным вином… Это означало, что у жениха вот-вот начнется цветение, и если все пустить на самотек, то они попросту не дойдут ни до храма, ни до мэрии, и брак совершится немедленно, прямо здесь и сейчас, на скрипучей кровати гостевого дома. В свидетели в таком случае можно смело пригласить весь Техас, ни альфа, ни омега попросту не заметят происходящего, весь мир исчезнет и перестанет существовать на все время, пока член старшего жениха не покинет разбуженного тела младшего.       — Текс, прекрати. Пожалуйста, прекрати… — пробормотал альфа, покрывая поцелуями губы и шею любимого. — Я уважаю ваши традиции и волю твоих родных, но… есть предел и моему терпению, мой сладкий мальчик. Если мой нос меня не обманывает, и ты уже зацветаешь, то моли Триединого, чтобы это еще не был полный цвет (1).       Ричард, похоже, обладал ко всем своим несомненным достоинствам еще и превосходной выдержкой, и альфа-Текс, устыдившись, тут же решил взять с него пример и приструнить своего внутреннего омегу, уже совершенно утопившего остатки рассудка в кипящих инстинктах. Он порывисто, может быть даже слишком резко, отстранился от Далласа и, виновато глядя в сторону, поспешил поблагодарить того за согласие пройти ради него и всей семьи Сойеров через таинство откровенной беседы с патером. И, решив облегчить Ричарду его благородную миссию, представил посещение Дома Молитв, как дело пустяковое, обыденное:       — Вот увидишь, Хранитель в самом деле не такой уж мерзкий, много вопросов не задает, долго не мучает — расскажешь ему пару каких-нибудь нескромных желаний, или о том, как тискал братца за задницу или за бетами подглядывал, ну и дашь обет во исправление прилежно читать «Хвалу Триединому» или «Обетование грешника» или что патер… — тут Текс снова прыснул смехом в кулак, поняв, что новая обидная кличка Жопа-Енота (а еще созвучнее — Енота-Жопа) намертво пристала к образу Старого Грифа, как безо всякого почтения в сердцах именовал его а-Сойер-старший -…патер а-Нотта-и-Джорно сам назначит — и получаешь свое «ступай и больше не греши, чадо».       Тут за дверью снова поднялась какая-то суета, и Текс, приложив палец к губам, подкрался к ней и резко распахнул створку. Не удержавшись на ногах, братец, до этого припадавший к замочной скважине, громко пискнув, опрокинулся навзничь, аккурат на Ланса, который, видать, пялился на задницу Марка, покуда тот глазел на них с Ричардом.       — Аааа, шпион чертов! Ты что тут забыл, вонючка мексиканская, а? Вот я пожалуюсь на тебя папе Ньюби! — притворно-сурово накинулся на брата Текс, встряхивая его, как нашкодившего щенка, но больше щекоча при этом, чем по-настоящему причиняя боль.       — Эй, ээээ, не горячись-ка, парень! — живо вступился за везунчика-Марка бе-Мариньян, ходящий за ним по пятам с тех пор, как впервые увидал.       — А ты тоже хорош! Подговорил мальчишку в шпионов поиграть, а сам любовался, как он тут раком корячится, да? Я уже хорошо твою блудливую натуру изучил! — перекинулся с брата на Ланса Текс, и, призвав альфаэро в свидетели, пообещал ему — Смотри мне, только прикоснись к Марку хоть пальцем, я тебе все твое хозяйство живо повыкручиваю и прижгу каленым железом, чтоб неповадно было!       — Ой-ой-ой, напугал! — в притворном ужасе усатый бета поднял ладони и мелко затряс ими, но лукавая физиономия являла свидетелям всей этой сцены совершенно иное настроение шутника. И Текс через секунду понял, отчего так и было — Покуда ты тут со мной возишься, твой братишка уже наложил свою миленькую маленькую лапку на свадебные подарочки!       Обернувшись через плечо, ковбой разжал руки, выпустил куртку беты и ринулся обратно в комнату, где юркий засранец-Марк уже победно выплясывал с тем самым каучуковым предметом в руке и орал:       — Текс-мекс, скушал кекс, жениха развел на секс! А-ха-ха, клевая затычка, подарите лучше мне ее, а-мистер Даллас! У него-то скоро ваша такая будет в распоряжении! А как же я?.. Я тоже такую же хочуууу! Это я настоящий омега, я — а не он!..- и мошенник скроил такую жалобную мину, что его впору было броситься утешать.       Но Тексу было не до шуток, он всерьез разозлился на братца и Ланса, притащивших к ним под двери свои любопытные задницы. И вознамерился расквасить носы обоим, погнавшись для начала за скачущим резвым козленком Марком.