Дикие сливы. Часть 1

      Не желая ставить будущих родственников в неловкое положение, Декс отказался от обеда — ему действительно было не до еды, альфа в гоне медленно, но верно побеждал человека разумного, забирал над ним все большую власть, и только выполнение некоторых практик, освоенных на индейской территории, помогло ему удержаться на краю пропасти и сохранить реноме благородного джентльмена.       Он заперся в гостевом доме и просидел до темноты в той самой комнате, где они с Тексом разбирали свадебные подарки. Воспоминания об этом будоражили его кровь и заставляли снова и снова ласкать напряженный член, кончать, выстанывая в душную закатную тишину имя любимого, ненадолго засыпать, погружаясь в смятенные яркие грезы, а приходя в себя, опять терзаться желанием, загнанным зверем метаться между стен временной темницы.       Когда Ланс осторожно постучался в дверь и вкрадчиво предложил поужинать, Декс вторично отказался от семейной трапезы и попросил принести еды на подносе и оставить на пороге. Он действительно испытывал голод, но тело вело себя странно — требуя пищи, оно в то же время отвечало тошнотой, когда ноздрей альфы касался запах лепешек или острого чили. Никакие яства не соблазняли его так, как воспоминания о спелом вкусе Текса, о влажном и тесном жаре девственного нутра…       Попытки расспросить Ланса о женихе и, может быть, получить короткую весточку, легчайший намек на призыв, не увенчались успехом: мстительный бета с особым удовольствием изображал глупца, категорически не понимающего, чего хочет босс и какие-такие особые сведения ему нужны.       — Кушайте на здоровье, а-мистер Даллас, не волнуйтесь ни о чем. Они там уже поели, помолились и тихо-мирно спать ложатся! Ложитесь-ка и вы, утро вечера мудренее… а то, если желаете, я вам книжку на ночь почитаю, спинку почешу?       — Пошел к черту, дурак!       — Тысяча чертей! Да это уж как вам будет угодно, сударь, только что же меня ругать, это не я вашего жениха запер! — дурашливо отвечал Ланс и, уворачиваясь от летевших в него предметов, добавлял с показным сочувствием:       — Мда, любовь, вот любовь-то… Оно и понятно, что родители беспокоятся: сливы, сударь, пахнут, как целый сливовый сад! Я хоть и дынный аромат больше люблю, но знаете, даже и мне становится сладко-томно, как вдохну эти самые сливы, да еще с каплями смолы… и как будто с красным мускатным вином…       Беззлобные издевательства беты одновременно и злили и смешили Декса, но, пожалуй, они лучше всего помогли скоротать время до наступления полной темноты и того благословенного часа, когда на ранчо все затихло и погрузилось в сон.       Альфа подождал еще с полчаса, благоразумно погасив свечи в своей комнате, потом сменил дневной наряд Ричарда на черные брюки и черную шелковую рубашку Декса и, слившись с темнотой, отправился на охоту, подобно дикому горному коту.       Он двигался легко и бесшумно, тем более, что нужный маршрут приметил и продумал еще днем; без всяких происшествий и ненужных встреч ему удалось пробраться к асьенде, под самое окно Текса — оно снаружи было прикрыто ставнями, но изнутри пробивалась полоска света. Альфа был уверен, что ни ставни, ни само окно не заперты, и что любимый не спит… Правда, едва ли спали и его юный брат, и бдительный отчим.       Камешек, брошенный в окно, только испортил бы дело. Декс усмехнулся, подумав о тихом способе сообщить нареченному о своем присутствии — а заодно выполнить еще одну часть ритуала «Четырех ручьев», своеобразно расписавшись на белой стене…       … Текс, которому ни обед ни ужин в горло не лезли, весь остаток дня только тем и занимался, что дрочил и спускал, изматывая себя и выгоняя из тела избыток семени, распиравшего мошонку. И, когда на ранчо пали сумерки, и дом постепенно затих, погружаясь в дремоту, Сойер уже более-менее расслабленно дремал, лежа на боку и плотно прижимая к животу сумку, пахнущую одуряющим сочетанием ароматов альфы и того самого масла, которое он, не удержавшись от соблазна, откупорил и случайно пролил на пальцы…       Масло пахло землянично-яблочным пирогом с корицей, но на вкус оказалось никаким, таким же, как обычная вода, только густая. Но было такое бархатистое и нежное наощупь, что Текс с его помощью чудно кончил пару раз кряду, и непременно решил опробовать его вместе с каучуковым членом альфы — вот только все уснут покрепче, наконец…       Его покой несколько раз кто-то тревожил, крутясь под стеной асьенды, аккурат там, куда выходило окно его комнатушки. Но на ту же сторону выходило и окно комнаты Марка, так что давние поклонники юного омеги могли торчать как раз под ним, вынюхивая первые самые яркие всполохи его цветения.       Но, когда в доме все затихло, включая скулеж Марка, и с другого края асьенды до него докатился приглушенный расстоянием раскатистый храп старик Джека, Текс снова встал и тихо подкрался к окну.       — Если он не явится сам, я слезу и пойду к нему… и… а, к черту всю эту ерунду суетную, он ведь мой истинный… так какая разница, случится у меня с ним все сегодня или через пару недель? — еле слышно бормотал он себе под нос, укрепляя решимость действовать сообразно своим личным желаниям. А личное желание у него теперь было лишь одно — соединиться с возлюбленным целиком и полностью, стать с ним единым целым, позволить ему прорасти в себя и самому врасти, вжаться в него всеми возможными способами…       Так он рассуждал сам с собой, споря и ссорясь с голосами, которые упрашивали его одуматься и не кидаться безоглядно в объятия того, кто мог и не выполнить потом всех своих обещаний… Текс категорически не желал прислушиваться к чьему-то вкрадчивому шепотку, льющему в уши отраву, расшатывающему его веру в Ричарда и в то, что они назначены друг другу кем-то свыше… Но и избавиться от него не мог, и очень надеялся, буквально призывал на подмогу альфаэро, который своим присутствием и действиями дал бы ему требуемое доказательство высшей любви…       …Словно отвечая его призыву, черная фигура скользнула вдоль белой стены конюшни, пересекла подъезд к главному входу в асьенду под покровом густой тени, отбрасываемой старым пеканом (1), и замерла, прижавшись к стене дома. Горячо помолясь Доброму Духу, извечному помощнику всех влюбленных, Текс осторожно открыл обе створки окна внутрь и так же тихо, стараясь не стучать деревом по штукатурке, раздвинул ставни. Высунувшись наружу, он услышал характерное журчание, и через миг его нос уловил сильный запах разгоряченного длительным желанием альфаэро.       Едва не окликнув его, он сам себе зажал рот ладонью и, не найдя ничего лучше, кинул вниз, к ногам возлюбленного свой собственный шейный платок. И остро пожалел, что не догадался еще днем стащить из конюшни и припрятать у себя под подушкой хотя бы кусок прочной веревки, с помощью которой альфаэро сейчас мог бы быстро и практически бесшумно влезть по стене…       …Любовная магия сработала превосходно. Индейские шаманы знали, что делали, когда создавали ритуал обмена телесными жидкостями, такой вроде бы и простой — и такой действенный…       Декс только успел застегнуть штаны и поправить ремень, как ставня на нужном ему окне третьего этажа открылась с негромким стуком. В полосе тусклого света мелькнул знакомый силуэт. Рука Текса размахнулась, что-то бросая, и к ногам альфы плавно слетел… шелковый платок. В данной ситуации Декстер предпочел бы прочную веревочную лестницу, но Мироздание не стало облегчать задачу жениха. Как говорится, хочешь обойти правила — дерзай, но не жди, что тебе по пути расстелют ковры и зажгут свечи.       Альфа быстро поднял яркий лоскут и помахал им, показывая этим молчаливым приветствием, что его намерения попасть в запретную комнату тверды и неизменны. Задачу нужно было решить очень тихо и в самое короткое время: каждая секунда промедления грозила срывом всей затеи. Бдительный Ньюбет едва ли спал крепко, с него сталось бы даже подстерегать в коридоре, чтобы взять похитителя невинности с поличным; или, того хуже, юный Марк, привлеченный ярким запахом альфы, мог распахнуть свое окно и поднять крик. Работники-беты, страдавшие бессонницей или похмельем, тоже представляли угрозу.       Первую часть ребуса Декс решил заранее, еще до того, как покинул гостевой дом — он прихватил с собой лассо. И теперь, сняв с плеча увесистый моток кожаной веревки, с гордостью продемонстрировал его любимому — и тут же развел руками, давая понять, что легко забросит лассо на нужную высоту, однако это только полдела, ведь веревку надо где-то закрепить…       Текс в ответ шумно выдохнул и сделал нетерпеливый жест, в значении которого было трудно ошибиться:       «Скорее бросай, закрепить — уже мое дело!»       «Да, наша встреча предопределена свыше, и он — мой истинный…» — с нежностью подумал Деверо: их страстная пантомима в ночи была красноречивее пространных бесед, и заводила сильнее, чем самые откровенные ласки.       Альфа отступил на несколько шагов, примерился, понимая, что у него всего один шанс, и метнул лассо твердой рукой, уверенно и точно. Текс не сплоховал, не посрамил свой ковбойский опыт, и с такой же точной уверенностью поймал веревку.       — Закрепи же ее, мой мальчик… И я в пять секунд поднимусь к тебе, — прошептал Декс одними губами; любимый не мог его услышать, но это не имело значения, поскольку оба были полностью созвучны в своих желаниях.       Текс отступил от окна, его силуэт растаял во мраке, но через несколько мгновений лассо натянулось и слегка дрогнуло, как будто говоря любовнику: путь открыт…       …Ричард оказался сообразительнее Текса — у него с собой было средство, способное быстро доставить его наверх. Даллас забросил лассо в окно так точно, словно только всю жизнь тем и занимался. Сойер поймал конец веревки с петлей и заозирался в поисках надежного крепления.       Единственным более-менее прочным предметом обстановки был шкаф, но к его ручкам лассо было не прицепить, как и к ручке двери, запертой на ключ.       — Вот дьявол! Куда же зацепиться-то… — в отчаянии и лихорадочном поиске он крутился на месте, пока веревка не намоталась на него самого. Тут-то он и понял, что лучшего крепления не найдет, и, обернув петлю дважды вокруг талии, лег на пол и уперся широко расставленными ногами в стену под окном. Потянув на себя лассо, он дал альфаэро знак, что тот может теперь подниматься.       Жесткая веревка натянулась, впиваясь Тексу в поясницу, но он дважды обвил ею запястья, проложив под лассо свою рубашку, и напрягся всем телом, придав ему нужную жесткость.       Держать вес возлюбленного было так же привычно, как заарканенного в корале жеребчика, но, в отличие от последнего, эта схватка с силой тяготения была короткой. Текс не успел сосчитать в уме и до двадцати, как альфаэро перемахнул через подоконник и едва не наступил на него, распростертого перед ним в весьма красноречивой позе и в одних только полотняных кальсонах.       — Я знал, что ты придешь сегодня ко мне… — с обожанием глядя снизу вверх на серый в оконном проеме силуэт своего избранника, выдохнул еле слышно Сойер, и протянул ему навстречу руки, все еще обвитые веревкой…       Подъем по канату был для Декса привычным делом, одним из любимых развлечений еще в мальчишеские годы, и он вскарабкался по стене с кошачьей ловкостью, быстро и бесшумно. В густой темноте никто не заметил его.       Любимый встретил его полуголый, лежа на полу, веревка вилась вокруг него, точно голодная змея, и в первую секунду альфа испугался, что Текс от напряжения и страсти потерял сознание; но юноша развеял это заблуждение, что-то пробормотал и потянулся к нему всем телом.       Декс, пылая от любви, припал на колено, освободил своего милого друга от добровольных пут, а себя самого — от ремня и рубашки, обхватил предназначенного ему избранника обеими руками, и наконец-то тесно прижал к своему обнаженному торсу… Острое наслаждение от близости пронзило насквозь и вызвало горячую дрожь во всем теле, а исходивший от Текса аромат слив, мускуса и жаркого летнего дня, аромат разбуженного сладострастия едва не свел альфу с ума. Юноша дернулся под ним, желая получить еще больше, его член, едва прикрытый легкими кальсонами, яростно терся о живот Декса, и Декс поспешно зажал рот любовника губами, чтобы заглушить нетерпеливые стоны.       Тьма окружала их, тьма владела ими, они едва различали друг друга, но это не имело значения — зрячими были пальцы, губы, бедра, языки, сплетающиеся, целующие, касающиеся везде, где только можно и особенно — где нельзя. Сложнее всего было хранить молчание и не шуметь…       …Ричард, его любимый, желанный Ричард пал на него с небес, словно орел на ягненка, и сжав в объятиях, распластал на полу. Его полунагое гибкое и горячее тело накрыло Текса, и он ощутил гладкую грудь и мускулистый живот плотно прижатыми к своим груди и животу. Ну, а то, как они соприкоснулись ниже, едва не заставило Сойера стонать в голос, и альфаэро быстро упредил этот его неуместный порыв, накрыв его рот теплыми сильными губами.       Ноздри ковбоя раздулись, но были настолько забиты головокружительным запахом Далласа, что просто не могли справиться со своим прямым назначением, и от внезапной нехватки воздуха в легких, голова Текса пошла кругом, а член, зажатый между телами, болезненно заныл. Но это все было сущим пустяком в сравнении с необоримым желанием немедленно обвить своего альфу ногами и побудить его отпереть ключом наслаждения замочную скважину, истекающую густыми слезами страсти…       Вцепившись в плечи Далласа, Текс, задыхаясь от нетерпения, на мгновение разорвал поцелуй, освободил рот и, жадно вобрав воздух всей грудью, жарко выдохнул одними губами ему на ухо:       — Я готов для тебя, моя любовь… не хочу больше ждать… ни часа, ни минуты… — и он заерзал на полу, пытаясь втиснуть ладонь между телом альфы и своим телом, чтобы, стянув с себя кальсоны, наконец-то ощутить полную наготу и познать со своим истинным пьянящую свободу от постылых приличий…       …Мудрец, видавший виды, познавший суть добра и зла, предостерег бы альфу от чрезмерного сладострастия, наказал бы ему не становиться рабом любви своего омеги, и непременно напомнил, что устами Текса в большей степени говорит цветение и разбуженная им плоть, чем подлинное чувство…       Но все мудрецы мира были бессильны перед нежным, вязким ароматом диких слив, разогретых буйным техасским солнцем до истечения сока, перед влюбленным шепотом, сбивчивым, чуть хрипловатым, перед молодой силой гибкого тела, никем не тронутого, неумелого и от того еще более соблазнительного в своем неудержимом стремлении к полному соитию.       Альфа почувствовал, как его собственный член напрягается до предела, и, становясь все больше у основания, готовится разрушить последний оплот благоразумия и юношеского целомудрия. Он сделает это, сделает прямо сейчас, иначе просто взорвется… в конце концов, Текс принадлежит ему с того самого момента, как принял метку, предстоящая брачная церемония была всего лишь формальностью, уступкой людскому закону, и они пройдут через эту церемонию в любом случае, выполнят все, что велит обычай.       Но здесь, в темной комнате, пропитанной запахами цветения, они были наедине, пьяные и безумные, как будто напились сладкого вина и уснули на маковом поле, и пожалуй, это был наилучший момент, чтобы подготовить тело Текса к свадебной ночи. Иначе сама свадебная ночи, вместо обоюдного и беспрестанного наслаждения, рискует превратиться в долгие часы болезненных стонов, слетающих с губ девственника, чье нерастянутое отверстие во время сцепки терзает раздувшийся узел альфы.       — Тихо… тихо! — предостерегающе прошептал Декс между страстными поцелуями, и, не тратя больше времени на слова, одним рывком сдернул с любимого единственный предмет одежды, все равно уже насквозь пропитанный соками цветения. Потом, при деятельном участии Текса, в своем соблазнительном нетерпении больше мешавшего, чем помогавшего, альфа полностью разделся сам и позволил любимому для начала осмотреть и ощупать свое тело, исследовать его везде…       У Текса ощутимо дрожали руки, когда он, полностью обнаженный, помогал альфаэро избавляться от его собственной одежды. Свободная от мыслей голова, как колокол молитвенного дома, звенела от бьющейся в висках крови: «бом-бом-бом» вызванивал лихой звонарь-сердце, знающий наперед, что настоящая свадьба — это вовсе не торжественные гимны и маисовые зерна, которыми посыпают новобрачных, вовсе не пиршественное застолье и не скрип пера на бумаге брачного контракта — это два жениха и одна постель на двоих…       Даллас выпрямился перед ним, даже во мраке сияя белой кожей и ладной статью альфы. Его сильное и гибкое тело имело обманчиво-мягкие линии, совершенно, как у горного льва, быстрого и опасного хищника прерий, под гладкой шкурой которого таились стальные мускулы. В этом Текс быстро убедился, дотронувшись до свода груди и и проведя пальцами вдоль плоского живота, вниз, к главному средоточию всех помыслов, фантазий и жарких желаний Сойера.       Член альфаэро покачивался перед ним в обрамлении курчавых жестких волос, налитый той притягательной силой, которую ему так мучительно хотелось испытать, как омеге, приняв перед ним позу покорности и позволив жениху сделаться мужем. Но его ягодицы сжались от страха перед предстоящим испытанием — ведь он даже пока не пробовал поупражняться с подаренной ему игрушкой, готовя свое девственное тело для первого соития. Со слов Тони, в красках описавшего ему ощущения от первой случки, это могло быть чертовски больно и неприятно, и, глядя на впечатляющие размеры альфы, Текс все больше проникался правдивостью предостережений, от которых поначалу беспечно отмахивался. И вот теперь ему предстояло выяснить, сумеет ли он принять в себя член альфы и не перебудить весь дом своими воплями…       — Ты… ты обещаешь, что это будет… что ты будешь осторожен?.. — еле слышно спросил он, кусая губы и разрываясь между все еще сильным желанием немедленной случки и нарастающим страхом боли.       Декс слышал, как в темноте колотится сердце избранника — стремительно и гулко; он кожей и носом ощутил волну страха и неуверенности, исходящую от омеги, и понял, что полностью в ответе за то, как его юный и неопытный муж будет в дальнейшем воспринимать плотскую любовь — величайшей радостью и блаженством или же тягостной, болезненной повинностью…       — Не бойся, мой мальчик. Не бойся. — руки альфы обняли Текса бережно, без грубого нетерпения, ласкали, нежили, успокаивали, и в то же время умело дразнили чувствительные точки на теле, разжигая пламя, где сгорят последние страхи и сомнения.       — Я обещаю раскрыть тебя нежнее, чем пчела раскрывает цветок шиповника, но ты, моя любовь, ты должен помочь нам обоим…       Он выпустил Текса из объятий, тот издал протестующий стон и тотчас снова потянулся к нему, требовательно и жадно. Нескольких секунд альфе хватило, чтобы наощупь сдернуть со слишком узкой для двоих кровати одеяло и пару подушек, и устроить на полу импровизированное ложе.       Декс лег на спину и тихо позвал любимого:       — Иди ко мне…       Внезапная нежная забота Ричарда тронула Текса едва ли не до слез — или так себя проявили натянутые до предела чувственные струны — но он только сильно закусил дрожащие губы, и его рот превратился в плотную щель, лишенную губ. Хотя предательский подбородок все-таки мелко подрагивал, и Текс ничего не мог с ним поделать.       Даллас соорудил им подобие ложа, и лег, поманив за собой. Шумно выдохнув, Текс опустился рядом с ним на колени и дальше, подчинившись рукам альфы, уверенно направляющим его неловкое тело, оказался развернут и усажен сверху ему на живот, лицом к плавно покачивающемуся члену альфаэро. Легкое настойчивое пошлепывание по ягодицам вынудило его приподняться, и теперь он замер над Ричардом, широко разведя колени и руки и едва ли не касаясь по-прежнему плотно сжатыми губами его естества.       Ладони возлюбленного бережно и в то же время плотно и властно легли на его ягодицы, и Текс постарался слегка расслабить их, следуя все тем же наставлениям многоопытного в делах любви Тони. Получилось это не сразу. Тогда, для облегчения процесса, Сойер решил, что ему стоит пока как-то отвлечься от своей задницы, доверив ее заботам жениха. Перенеся вес на левую руку, правую он занял собственным членом, и осторожно потянулся губами к такому близкому и желанному члену альфы.       Ему припомнилось поучение Тони:       «…для начала ты должен взять его в рот и как следует смочить слюной, тогда это сильно поможет тебе, когда он будет входить в тебя первый раз, даже если твоя задница будет течь, как Рио-Гранде…»       Сейчас этот совет пришелся кстати, ибо Текс от страха даже перестал ощущать, насколько сильно течет и течет ли вообще. Проблема была в том, что от взволнованного и частого дыхания у него и во рту сделалось сухо, как в пустыне…       «Масло! Я нанесу его на губы, и все… пойдет как по-маслу!» — вдруг пришла к нему спасительная мысль, и, повернув голову к кровати, он заметил сумку с подарками. Но дотянуться до нее лучше вышло бы у Далласа, и Текс, еще сильнее извернувшись, прошептал:       — Подай мне сумку, там есть то, что нам нужно…       Еще во время первой любовной встречи Ричарду пришлось столкнуться со страхом и телесным стыдом Текса, поэтому он и поручил искушенному в искусстве любви Тони на короткое время стать наставником жениха. Судя по недавней реакции Текса на эротические свадебные подарки и откровенные ласки, о-мистер Куин со своей задачей справился хорошо. Увы, в решающий момент невинность и неопытность быстро взяли верх над любопытством и страстью, и мужество изменило Тексу.       Альфа видел и чувствовал, что его мальчик не просто боится, но самым натуральным образом паникует, стыдится своего страха и от этого паникует еще больше. Просьба подать сумку с устрашающими инструментами для лишения анального и прочего девства в ушах Черного Декса прозвучала, как обращение смертника к палачу, и он мрачно усмехнулся в темноте, не слишком обрадованный этой ассоциацией…       — У нас уже есть все, что нам нужно, моя любовь. — с этими словами альфа покрепче обхватил любимого за бедра и притянул поближе, почти усадив к себе на лицо. — Успокойся, мальчик. Мы никуда не спешим. Только будь потише, если не хочешь, чтобы меня обнаружили и убили здесь…       Он жадно вдохнул будоражащий запах разгоряченного, дрожащего тела, и для начала просто провел языком по ложбинке между ягодицами юноши. Текс охнул, и уже сам подался навстречу горячему языку, открываясь все больше, так что теперь ничто не мешало альфе лизнуть его по-настоящему, вдоль всего ануса, собирая смазку, похожую на подогретый мед, а потом снова… и снова… и снова… При этом нежные теплые пальцы Ричарда ласкали член жениха, и каждое движение ритмично сочеталось с движениями языка.       — Ххххххаааа… — едва слышно выдохнул Текс, но неосторожно, с шумом вобрал в себя воздух через сжатые искусанные губы, когда язык альфаэро бесстыдно и влажно прошелся первый раз между его бедер, дразняще лаская и нежа самые чувствительные места. От этой дерзкой ласки Сойер позабыл обо всем на свете, все его ощущения сосредоточились внизу живота, где росло и разрасталось нечто теплое, почти горячее, как душистое сдобное тесто — и это что-то заполняло его, как пустую форму, новым живым знанием о том, каково это — любить. Любить целиком, откровенно, без стеснений и сомнений, любить нежно и страстно, причиняя сильнейшее удовольствие тому, кого назвал своим возлюбленным…       О, как опытен, как искушен был его истинный в том, что касалось этого восхитительного умения!.. В какой-то момент, Текс совершенно отдался его умелым рукам, больше не делая попыток как-то отвечать своими неуклюжими ласками на те изощренные сладкие пытки, каким Ричард подвергал его плоть, заставляя ее расцветать еще сильнее, если это вообще было возможно… И, в миг высшего блаженства, извергая обильные соки на живот любимого, он только жадно глотнул горячий ночной воздух, и продолжил ритмично двигаться, блаженно ощущая, как язык альфы все глубже и настойчивее прокладывает путь к новым, еще неизведанным удовольствиям…       — Оооо… да… да… так… еще… еще, любовь моя… — стонал он, забывшись и запрокинув голову назад, и, когда рука Ричарда тянулась прикрыть ему рот, удержать неосторожные звуки, обнимал губами ласковые пальцы и молил молча, скользя языком по ладони, и нежно прикусывая тонкую кожу запястья…       Страх постепенно покидал тело Текса, и оно все жаднее, все охотнее принимало любовные дары альфы. От первоначальной скованности и сжатости не осталось и следа, их попросту смыло приливной волной оргазма. Громкие стоны юноши, которых он просто не смог сдержать в груди, наверняка разбудили Марка, а может быть, и Ньюбета; но, должно быть, высшие силы покровительствовали любовникам, и домашние обоснованно решили, что жених осваивает азы супружеского долга с помощью новомодной каучуковой игрушки… в любом случае, никто не потревожил ночного покоя и не прервал сладострастных утех.       Когда Ричард перевернул юношу на живот и, устроившись рядом, заменил язык пальцами, вводя их медленно и постепенно, по одному, Текс, не чувствовавший ни малейшей боли, но все сильнее страдавший от недостаточной заполненности внутри, сперва молил о большем, а после — злился и шепотом бранил своего альфу за чересчур бережное и трепетное отношение к его «омежьей заднице». Правда, немного погодя пришел черед совсем уж противоречивых просьб и молений, когда, уступив мольбам и собственному давно уже созревшему желанию, Декс накрыл тело жениха и медленно ввел член в скользкий и едва раскрытый анус и мягко задвигался в девственной теснине:       — О!.. Не так быстро, моя любовь… Оооооо!!!.. Да, да, да, еще!.. Нет-нет… Еще глубже, даааа…       Члену Ричарда удалось пройти только первые ворота бастиона, и погрузиться от силы на пару дюймов в горячую бархатистую плоть, но потрясенному Тексу и этого хватило сполна — и для понимания, что его ждет при сцепке, и для занимательных открытий о возможностях своего тела, и для нового сокрушительного оргазма, случившегося у обоих одновременно.       Чтобы не застрять в сцепке на неопределенно долгое время, Декс поспешно вышел из тела любимого и, превозмогая боль в растущем узле, упал на него, обхватив обеими руками, стиснув ногами, и покрыл затылок, шею и плечи своего истинного жадными благодарными поцелуями.       Ночной мрак за окнами тем временем сменился белесыми предрассветными сумерками…       …Итак, это впервые случилось меж ними, желанно, хоть и неожиданно кратко, и они, словно два вора, укравшие друг друга у всего мира под покровом ночи, еще долго обнимались и целовались, прежде чем Ричард был вынужден покинуть комнату Текса, пока его не застали спускающимся по стене первые слуги и работники ранчо, встающие еще до петухов…       Проводив возлюбленного и теперь уже точно — мужа, Текс бросился на их ложе, даже не потрудившись вернуть одеяло и подушки на свою узкую мальчишескую кровать, и какое-то время с жадным любопытством исследовал нового себя, погружая пальцы в мягкое и податливое отверстие, из которого теперь сочился не только его собственный секрет, но и сок альфаэро. Эта пряная смесь пахла, как свежий утренний кофе, сваренный на смолистых ветках, приправленный лимоном и поданный со сливовым джемом и поджаристыми тостами…       Живо перетекшая из запахов в образы, картина раннего ковбойского завтрака пробудила в юноше уже вполне законное чувство голода, и он так и не сомкнул глаз до часа пробуждения дома. Кое-как прибрав постель и приведя приятно-усталое тело и одежду в порядок, Текс уселся к окну в ожидании Ньюбета или одного из кухонных слуг, которые должны были принеси затворнику поднос с едой.       О, знали бы они, что для альфаэро запертые двери дома и комнаты вовсе не сделались помехой в желании подарить Сойеру откровения сегодняшней ночи — ночи, которую он сохранит теперь в своей памяти, как по-настоящему первую супружескую…       Кажется, его все-таки сморило от всего пережитого и приятной телесной усталости, потому что Текс не услышал, как в замке повернулся ключ и в комнату бочком вошел Ньюбет, нагруженный подносом с завтраком:       — Ага, ты уже на ногах и даже одет, мой хороший? — омега, ожидавший застать пасынка еще нежащимся в постели, как Марк, удивился, найдя его кемарящим на стуле у раскрытого окна. Он поставил поднос на маленький стол у кровати и, потянув носом, уловил в теплом стоячем воздухе яркий след присутствия мистера а-Далласа — да такой, что впору было заглядывать под кровать в поисках его самого.       Текс встрепенулся на голос Ньюбета и, сонно моргая, улыбнулся ему:       — Мне что-то плохо спалось всю ночь… наверно, не привык пока к… новым ощущениям себя.       — Да уж, я вижу! — тон папы вдруг сделался каким-то раздраженным, и юноша взглянул на него широко раскрыв глаза, и… только тут сам же почувствовал причину возникшего у омеги напряжения. Запах! Запах Ричарда висел в воздухе плотной кисеей — тому был причиной полный утренний штиль, ни ветерка, ни колебания занавесок… Как же он мог быть таким беспечным?!       Следовало что-то немедленно предпринять, пока сюда не заявились отец и прочие домочадцы, которым всегда до всего есть дело… Если они обнаружат, что Даллас был здесь ночью, то… Текс даже побоялся думать дальше в эту сторону, испугавшись прежде всего того, что его жениха изгонят с позором с территории ранчо и он больше никогда не увидит его!       Здравомыслие пришло ему на выручку, подсказав, что никому на ранчо, и прежде всего отцу и папе, не будет выгодно предавать огласке то, что брак фактически уже совершен. Тем более, что между ними уже был заключен контракт, да и свадьба не за горами. И все-таки Текса не успокаивал этот тихий голос, твердивший ему «не дергайся».       Первое решение, которое пришло ему в голову, подбросило его к сумке, так и не тронутой ими ночью. Выдрав из ее недр пузырек с маслом, он выдернул пробку и щедро плеснул его прямо на пол. И только сделав это, заметил Ньюбета, застывшего у изголовья кровати с найденным им только что шейным платком альфаэро в руках…       «Дурак, вот я дураааак!» — поняв, что все могло бы обойтись более простым объяснением, он тут же понял и то, что сам себя выдал с головой, пытаясь прикрыть густым землянично-коричным духом следы явного присутствия Ричарда в своей комнате…       Ньюбет со странным выражением лица посмотрел на него, и, не сказав больше ни слова, вышел прочь, заперев замок на два оборота.       А, когда время, тянущееся для Текса бесконечной сладострастной пыткой в густом месиве из масляных паров и кофейно-лимонного букета, приблизилось к сиесте, папа снова явился к нему с подносом и молча отдал сложенный в несколько раз лист бумаги.       Текс выхватил его из рук Ньюби и, развернув, жадно проглотил одним махом письмо, оказавшееся горькой пилюлей… В нескольких коротких строках Ричард сообщал ему, что срочные дела призывают его и что он с огромным сожалением вынужден покинуть ранчо на три дня, и горячо обещал вернуться точно в обозначенный им самим срок.       Дальнейшие слова и признания альфаэро в любви поплыли в глазах Текса, и он, не дочитав послания, бросился ничком на кровать и спрятал в подушку лицо, искаженное отчаянием и обидой.       Любопытный Ньюби, конечно же, подобрал и сам прочел письмо, после чего аккуратно сложил его, положил на поднос с обедом и, забрав опустевший поднос, оставшийся с завтрака, тихонько вышел за дверь.