Дикие сливы. Часть 1

      Ньюбет расстарался, и проводы женихов на брачное ложе были организованы с подобающей пышностью и торжественностью, но вместе с тем с молниеносной скоростью.       Гости выстроились по обе стороны дорожки, ведущей к асьенде, их руки образовали живую арку, и молодые прошли под ее сводами, сопровождаемые звоном гитар и страстными куплетами мариачи — на мексиканский манер. На пороге дома Ричарда и Текса еще раз осыпали рисом, пшеницей и кукурузой, на шеи надели по цветочной гирлянде, а затем поднесли им сосуд со сладким вином, откуда они должны были отпивать по глотку, до тех пор, пока вино не кончилось.       Тем временем слуги торопливо расстелили новую ковровую дорожку в длинном сквозном коридоре первого этажа, и этот путь наконец-то привел к цели — просторной гостевой спальне, расположенной в самом конце коридора и окнами выходившей в сад. Это помещение отпиралось лишь изредка, по торжественным поводам, и гораздо больше других комнат асьенды подходило для брачной ночи. Вся мебель здесь, включая огромную кровать под балдахином на витых столбиках, была массивная, старинная, прочная, стены затянуты атласными драпировками, на полу лежал ковер с густым ворсом, а по углами расставлены вазоны с живыми цветами и глиняные светильники с ароматическим свечами.       На небольшом круглом столе, между кроватью и окном, застеленном свежей накрахмаленной скатертью, тоже стояли подсвечник и ваза с цветами, а кроме того, был сервирован легкий ужин — на случай, если молодым после утех захочется подкрепить силы…       Текса и Ричарда втолкнули в душистую полутьму, дверь за ними захлопнулась, в коридоре еще на несколько мгновений вскипело бурное веселье с явной эротической окраской, после чего гости радостно выкатились на улицу, и прямо под окнами счастливой четы затеяло продолжение танцев.       …Наконец-то можно было перевести дыхание. До утра им ничто не угрожало, но каждую минуту драгоценного времени, оставшегося до рассвета, Декс был намерен использовать с толком.       Для начала он развязал и сдернул шелковый галстук, сбросил сюртук и расстегнул ремень. Дышать стало легче, правда, горло саднило так, словно в нем застрял целый куст репейника вместе с парой фунтов сухого песка.       Декс взял графин с оранжадом, мысленно поблагодарил Ньюбета за такую заботу — питье было прохладным, но не ледяным, оно приятно освежало, а не пьянило — и наполнил два стакана: себе и мужу.       — Выпьешь, любовь моя? — спросил он Текса, угрюмо застывшего посреди комнаты, и подавил вздох, заранее предполагая ответ; но для начала трудного разговора ритуальное предложение выпивки вполне годилось.       Еще утром, когда Текс был в другом настроении и был уверен в том, с кем под руку шел к мэру, этот ритуал приветствия и напутствия новобрачных не казался ему таким дурацким. Но теперь он просто прошел его покорно, как телок, которому некуда уже деваться, коли он попал в широкие крылья кораля. Он даже не стал шарахаться в сторону, когда Черный Декс подошел и взял его под руку, и принудил себя несколько раз натянуто улыбнуться. Но теперь, когда они остались вдвоем, для притворства не осталось никаких причин.       Его супруг, похоже, тоже устал притворяться, или просто устал. Текс наблюдал за ним, пытаясь найти, в чем же отличие того Ричарда Далласа, которого он успел узнать и полюбить, от этого человека, который, как оказалось, имеет не одну личину. Но пока видел все того же альфаэро, лицо которого было мрачным и печальным, но вовсе не зловещим или жестоким, как ему подсказывало все, что он когда-то мог слышать про разбойника Декса. И выпить он ему предложил все тем же голосом Ричарда, в котором не было ни грамма стали, а лишь прежняя мягкость и текучесть. Мог ли один и тот же человек быть таким… разным?       Текс кивнул, принимая стакан — в горле першило от пыли и застрявших там слов, которые были слишком необдуманными, чтобы он мог позволить им выпорхнуть на свободу и не пожалеть потом об этом. Оранжад освежил его, но пока это было единственным приятным ощущением из тех, что он мог испытать в такой неопределенной и где-то даже дикой ситуации.       Нужно было как-то объясниться, что-то сказать или сделать, чтобы стена недоверия и страха, в одно мгновение разделившая их, дала хотя бы маленькую трещину. Беда была в том, что Текс вовсе не был уверен, хочет ли он сам разрушить эту стену… Похоже, его ночные кошмары начали сбываться наяву, и он грустно усмехнулся:       — Вот черт! Все-таки Черный Декс украл у меня Ричарда Далласа. Украл прямо в день свадьбы… Генри повезло больше — он хотя бы избежал брака не по любви…       Ричард искоса взглянул на супруга, его губы шевельнулись, но так и не проронили ни звука, и альфа лишь махнул рукой, как будто заранее отказывался вести бесполезный спор и убеждать упрямца.       Он прошелся по комнате, рассеянно трогая мебель, зачем-то открыл шкаф, заглянул внутрь, хмыкнул и снова закрыл резные дверцы, постоял немного возле окна, скрестив на груди руки и покусывая нижнюю губу, потом вернулся к кровати и одним движением сдернул с нее вышитое шелковое покрывало.       — Какая роскошь… Простыни из голландского полотна, подушки с гусиным пухом, шелковое одеяло… Пледы из альпаки… В номере «Одноглазого койота» все было куда как проще, но знаешь, я предпочел бы сейчас оказаться там, с тобой, голым, стонущим в моих объятиях… чем в этой комнате, похожей на роскошную гробницу, где ты застегнут на все пуговицы, и делаешь вид, что я для тебя чужой.       Декс опустился на кровать и принялся стягивать с себя сапоги. Покончив с этим, он снял рубашку и огляделся в поисках таза для умывания. Таз, умывальник и кувшин, вместе с принадлежностями для мытья и ночной вазой, обнаружились в небольшой гардеробной, дверь в которую скрывала ширма с индейскими рисунками. Декс вытянул откуда-то чистое полотенце и направился к этой двери, но, проходя мимо Текса, легко провел рукой по его плечу.       «Зачем, ну зачем он напомнил об этом?..» — в отчаянии вскричало сердце Текса, заколотившееся сильнее только при одном вспоминании о той их ночи в «Одноглазом койоте». Похоже, что по возведенной стене кто-то шарахнул мощным тараном, и она тут же покрылась сетью мелких трещин, но… пока устояла.       Легкое, будто бы даже случайное, прикосновение к плечу нанесло еще один удар по кладке, состоящей из страшных историй о Черном Дексе и его бандитах, скрепленной впитанными с детства прописными истинами, делящими мир на добро и зло. Эти истины гласили, что разбойник, преступающий закон человеческий и закон божий, достоин всяческого презрения или, в крайнем случае — жалости, что он внушает страх одним своим появлением и непременно является воплощением всего самого низкого и подлого в человеческой натуре, а так же лжет, крадет и обольщает невинных… В проповедях патера нигде не говорилось о том, что он может быть нежным и страстным любовником, что способен на благородный риск вовсе не ради наживы, что имеет понятие о долге и чести, и… что вообще способен полюбить кого бы то ни было. По всему выходило, что Ричард Даллас просто не мог быть тем самым злодеем и душегубом, одного имени которого боялись даже видавшие виды техасские бродяги-рейнджеры. И Текс поймал себя на том, что снова пытается отыскать какое-то иное объяснение всему, что услышал из уст Тони, Генри, Крэйга и самого Ричарда.       Продолжая напряженно размышлять об этом, Сойер подлил себе еще оранжада, выбрал кресло, стоящее у дальней от кровати стены и сел в него, стащив порванный сюртук.       Ричард вышел из-за ширмы, и его вполне себе мирный вид и настрой снова пошатнули холодную стену отчуждения и породили новые вопросы, назойливые, как летние кровососы. И проще было задать эти вопросы самому Дексу, чем пытаться искать ответы на них в собственной голове.       — И как же ты вдруг стал Черным Дексом? Ты же, если верить всему, что написал в нашем контракте нотариус, человек вовсе не бедный… Или твое богатство — результат грабежей и убийств?       — Это что, допрос? — усмехнулся Декс, расстегнул и сбросил штаны, оставив на себе только легкие кальсоны из тонкого полотна, лег на кровать и похлопал по простыне ладонью:       — Надеюсь, ты не собираешься всю ночь провести в кресле, изображая омежку-девственника посреди разбойничьей шайки? Иди сюда, ложись. День был трудным, а эта кровать так велика, что может вместить целый отряд рейнджеров… и парочку моих молодцов, впридачу. Иди, не бойся. Я не трону тебя без твоего желания.       Он помолчал, внимательно наблюдая за Тексом из-под полуопущенных ресниц, и добавил:       — Я отвечу на твои вопросы, если ляжешь со мной. Если нет — воля твоя, но я не скажу ни слова.       Текс явственно ощутил болезненное раздвоение — словно его душу привязали к двум лошадям и погнали их в разные стороны. О-Сойер всем собой рванулся к любимому и с размаху ударился о стену, в то время, как а-Сойер только сильнее вжался в кресло и вцепился пальцами в подлокотники. Эта внутренняя борьба причиняла дикую боль, но как преодолеть ее, Текс не знал, да и спросить было не у кого…       А вопросов к альфаэро у него, между тем, было все больше, но задавать их, выполнив его условие, он упрямо не желал. И даже не столько потому, что условие было унизительным для его альфьей гордости, но из опасения, что оно окажется слишком большим соблазном для омеги, который был по-прежнему влюблен и искал для своего возлюбленного одни только оправдания.       Несколько долгих минут молчания прошли во внутреннем ожесточенном споре двух Сойеров, и в итоге две половины тексовой души сошлись на неком компромиссе, который Текс предложил Дексу:       — Давай так — за каждый твой ответ я буду передвигаться к тебе на один шаг. Обещаю, что сделаю это, даже если мне не понравится то, что я услышу. Но… если ты не примешь мое условие, то я не дам тебе другого шанса рассказать правду.       Первым порывом Черного Декса было вскочить, наброситься на упрямца, схватить его поперек тела и швырнуть в постель, после чего объяснить действием, что такое супружеский долг; но человек снова возобладал над воющим хищником, чующим течную пару, и Ричард остался лежать — только побелевшие костяшки пальцев, сжавшихся в кулаки, выдавали его напряжение.       — Хорошо, я согласен, тем более, что вопросов у тебя наверняка немало — их хватит, чтобы пересечь комнату. Ты уже задал два, так что теперь должен мне не один, а целых два шага.       Ричард приподнялся, подтянул к себе сброшенный сюртук, достал из внутреннего кармана портсигар и спички, положил их на край кровати и обратился к Тексу:       — Я буду курить, с твоего позволения. Если тоже хочешь — подойди и возьми, эти шаги я не зачту. Итак…       Он неторопливо поджег золотисто-коричневый кончик сигариллы, затянулся, выпустил колечко сизого дыма, пахнущего ванилью и сливами и начал:       — Я стал Черным Дексом не «вдруг». Жестокого и неуловимого бандита, грозу прерий, создала молва после нескольких удачных рейдов с моими друзьями-индейцами. Все началось с того, что мне, как единственному белому, знающему не только язык, но и обычаи чикасо и каддо, удалось чудно договориться с капитаном Мак-Майером насчет обмена пленными, спасти от петли вождя Синее Облако, а пятнадцать солдат из форта — от снятия скальпов… Потом были и другие дела. С пришлыми землевладельцами, чересчур упивающимися властью и деньгами, позабывшими, что они в мире не одни, с «охотниками за головами», формально преследующими бандитов, а на деле — насильниками и мародерами, без лишних слов убивающими первого встреченного краснокожего, без всяких скидок на возраст и племенной статус. Ты ведь наверняка помнишь, как в Сан-Сабастане линчевали Белую Змею, глухонемого индейца, по обвинению в изнасиловании и жестоком убийстве малолетнего омеги? Правда, потом оказалось, что Белая Змея ни при чем, и во всем виноваты трое пьяных ублюдков из рейнджерского отряда майора Винтера, но кому какое дело до краснокожего? А между тем Белая Змея был шаманом, целителем, он умел принимать самые сложные роды и заговаривать боль… Зато после, когда Черный Декс налетел на лагерь Винтера, чтобы воздать по заслугам тем троим, история про отрезанные носы и причиндалы передавалась и уст в уста, обрастая все новыми подробностями. Например, от Ньюбета я с интересом узнал, что в лагере Винтера в одиночку зарезал аж сорок бет и лично изнасиловал добрый десяток омег, работавших в прачечной и на кухне… Ну, а ты сам поведал мне, что, оказывается, это я убил единственного на всю округу лошадиного знахаря. Вот так, мой дорогой… Молва не всегда говорит правду. — Декс умолк и некоторое время просто курил, делая глубокие затяжки, лицо его было мрачным — погружение в кровавый колодец памяти давалось нелегко.       — Теперь твой второй вопрос… насчет состояния. Видишь ли, Текс, на этих вольных землях мне принадлежит не так уж много. Все мое личное золото можно уложить в дорожный нессесер, я просто привык рассыпать его таким широким жестом, что слыву баснословным богачом. В действительности золотые ручьи просто текут через мои руки, и я не столько черпаю из них, сколько перенаправляю эти потоки по новому руслу. Например, от самовлюбленных баловней фортуны к тем, кому повезло меньше, или от правительственных чиновников к людям, имеющим более ясное представление, как нужно распоряжаться средствами. Вот, к слову, недавнее ограбление дилижанса с жалованьем для вояк. Знаешь, на что были выделены эти деньги? На отстрел мустангов. Бедняг согнали в три кораля и предназначали на убой. Но Синее Облако, получив деньги правительства, смог забрать всех… Без стрельбы и снятия скальпов. Что же касается личного состояния Ричарда Далласа, это… это что-то вроде семейного клада, которого я до поры до времени не мог коснуться. Сезам открылся незадолго до нашего знакомства, а значит, я теперь волен покончить свои дела в Техасе и отправить Черного Декса на покой. Вот почему я без сомнения предложил тебе руку и сердце. Я собирался рассказать тебе… со временем… и надеялся, что ты поймешь. Видимо, я в этом ошибся, а Тони был прав.       Ричард посмотрел на Текса, в ожидании, когда тот сделает обещанные два шага.       Текс слушал Далласа внимательно, не желая упускать ни слова из его рассказа. Его глаза неотрывно следили за альфаэро, и, в то время как о-Сойер любовался своим возлюбленным и тосковал от невозможности отбросить все сомнения разом и оказаться в его объятиях прямо сейчас, а-Сойер искал, нет ли в его лице или жестах признаков лжи, о которой тело всегда говорит правдивее рта. Этому его учил еще о-Чикао, он учил маленького Текса смотреть сердцем и видеть дальше и больше, чем слова, различать за ними истинное движение души, устремленное к свету и ясности дня или же к тьме и тайнам ночи. И, пока все, что ему удавалось прочесть на открытом лице человека, имеющего по индейскому обычаю несколько имен, было простым и ясным, как белый день. Клубок слухов, домыслов и людской молвы вокруг Черного Декса начал потихоньку разматываться, но все еще оставался слишком запутан и велик, чтобы сомнения ковбоя разрешились сами собой.       Когда Декс закончил, Текс встал с места и подошел вплотную к кровати, но лишь за тем, чтобы взять и прикурить сигарилью. Вернувшись назад, к своему креслу, он передвинул его на пару шагов и снова сел, и принялся перебирать вереницу вопросов, так хорошо выстроившуюся до ответов Далласа у него в голове, и выкидывать из нее те, на которые ответы уже оказались даны в процессе рассказа Декса о себе самом.       — А как ты связался с индейцами? И с чего бы тебе стал интересен их язык и обычаи? Я знаю в Техасе не так уж много белых, кто ведет с местными индейцами какие-то дела, и мой отец — в их числе. Он даже взял себе первого мужа из племени чикасо. Но мой старик выучил за всю жизнь от силы десяток индейских слов и без сомнений убьет любого краснокожего, если придется защищаться. И никогда не встанет на их защиту, если для этого нужно будет выступить против таких же белых… Почему же ты воюешь на их стороне? Ты же не индеец и даже не полукровка, как я… И вообще, откуда ты приехал в Техас? Ньюби говорил, что ты — гость из Старого Света, но откуда — не сказал.       Декс молчал, его грудь тяжело вздымалась, член мучительно напрягся, натянув тонкую ткань кальсон — запах Текса, на несколько мгновений подошедшего совсем близко, подействовал на альфу как сильнейший афродизиак, и он ничего не мог с этим поделать. Вести осмысленный диалог в таком состоянии было весьма затруднительно, однако любимый ждал ответов, строго взирая на Декса, а драгоценное время брачной ночи утекало, как песок из колбы часов…       Ричард сделал над собой очередное усилие и усмехнулся:       — Ого, сразу четыре вопроса вместо одного… Ты играешь по-крупному, милый! Хорошо, слушай, только позволь мне начать с конца. В Техас я приехал из Луизианы, точнее — из Нового Орлеана, а еще раньше — из Нью-Йорка. В Нью-Йорк я прибыл из Парижа, а в Париж приехал из Лондона, куда, в свою очередь, попал из Рима, где тридцать три года назад появился на свет в трущобах Трастевере… Как видишь, на мою долю выпало немало путешествий, и мне очень жаль, что ты в своей жизни не видел ничего, кроме ранчо, салунов и пыльных равнин…       Ричард смял в пепельнице докуренную сигариллу и взял еще одну.       За окнами спальни тем временем продолжалось бурное веселье, трещали хлопушки, кто-то на радостях стрелял в воздух, а потом чей-то голос, совершенно пьяный, но бесконечно веселый, прокричал:       — Эй, новобрачные! Что-то у вас больно тихо! Вы там не спите случайно, а, ленивые жопы? Текс, а Текс! Покажись! Или новоиспеченный муженек заправил тебе так, что ты и встать не можешь? Давайте, давайте, ребята, старайтесь, как следует, иначе мы придем и поможем!       Шутника поддержали смехом и громким смехом, потом снова грянули мариачи и люди под окном пустились в пляс.       — Вот и половина ответа на твой вопрос… — вздохнул Ричард и поморщился. — Индейцы не позволяют себе подобного отношения к телесным таинствам, их понимание глубинной духовной связи всех явлений, связи всех со всеми, намного превосходит знания белых людей. Мы считаем их дикарями, потому что их нравы и обычаи отличаются от привычных нам, они же считают нас всех калеками, больными, несчастными потерянными детьми, утерявшими связь с духами земли, леса, воды и воздуха… Живя среди индейцев, я видел их жестокую беспощадность к врагам, но видел и стойкость, и беспримерное мужество, готовность на все ради своей земли, своего племени — ведь это их земля, Текс, они не звали сюда белых, которые теперь ведут себя как хозяева, разрушают их жилища, вытаптывают пастбища, тысячами убивают бизонов и мустангов… Я был почти мертвым, когда они подобрали меня и вернули к жизни. Они напомнили мне, что на свете есть дружба, честь, верность, я искал и находил в них качества, которые отчаялся найти в своих соплеменниках. Вождь Синее Облако стал учить меня искусству жить в прерии, а Падающий Дождь, шаман, вылечивший меня — искусству врачевания ран, тайнам растений… почему, ты думаешь, я так хорошо разбираюсь в травах и снадобьях, и безошибочно распознаю их даже в составе сложных смесей, подобных «Хаухе»? Все это дали мне индейцы, Текс, в то время как «белые братья» только отнимали, гнали, преследовали, осыпали проклятьями.       Темные глаза Декса полыхнули молнией гнева, когда он вспомнил лица своих врагов и все, что с ним успели сотворить в далекую пору юности.       — Теперь ты понимаешь, почему я воюю на стороне индейцев, Текс?..       Ричард был с ним открыт и правдив, и Текс сильно пожалел, что он не рассказал о себе этого всего раньше — тогда теперь, возможно, не было бы никаких причин подвергать его этому допросу, держась на безопасном расстоянии, будто Декс и вправду сделал или намеревался сделать ему что-то плохое. Но тогда, возможно, они так и не вступили бы в законный брак…       Омега в его душе воспротивился даже самой мысли об этом, он бился о стену отчуждения с упорством конфедерата, штурмующего испанскую крепость, но альфа все еще держал оборону, ожидая какого-то подвоха или промаха со стороны альфаэро. Если Декс Деверо — обычный бандит, чьи руки обагрены кровью невинных, то непременно чем-то выдаст свою истинную жестокую натуру. Если же кто-то вроде легендарного Зорро, то у него достанет благородства и терпения не торопить события.       За окном, однако, гости были уверены в том, что они здесь проводят время несколько иначе, и на свой манер поддерживали новобрачных. Текс снова встал, передвинул кресло на четыре шага и, подошел к окну, по дороге расстегнув жилетку и рубашку под ней. Пусть там видят то, что хотят, и думают, что и принято думать, проводив молодоженов в спальню.       Его появление в оконном проеме было встречено рукоплесканиями и новыми шуточками — солеными и бодрящими. Помахав веселящимся гостям, Текс задернул тяжелые шторы и прошелся по комнате туда-сюда, думая, стоит ли вообще продолжать свои расспросы. Ему уже было ясно, что Ричард сумеет ответить на любой из его вопросов, даже самый каверзный. И подловить его на лжи простодушный и не знающий ничего, кроме своего ранчо, ковбой попросту не сумеет.       — Хорошо, я вижу, ты достаточно откровенен со мной. Правда, не могу пока сказать, что полностью понимаю тебя и причины твоих поступков. Для этого я все еще слишком мало знаю тебя и твое истинное прошлое, да и рассказать мне его сейчас во всех подробностях ты не успеешь. Да это и не так уж важно, как-то, что будет… Ты сказал, кажется, что хочешь оставить свое грязное ремесло здесь и уехать из Техаса. Но что если тебя все-таки схватят и… и устроят над тобой скорый техасский суд? Подумал ли ты об этом, когда ставил мне свою метку? Когда предлагал заключить брак? Почему, Дик, почему ты не признался мне раньше, чтобы я мог… чтобы у меня был действительно свободный выбор? Теперь я чувствую себя, как мустанг, которого поманили свободой, а вместо этого попросту загнали в кораль и стреножили, чтобы наложить тавро. Текс Сойер — муж Черного Декса… от такой отметины освободиться невозможно теперь уже до самой смерти… Почему ты решил за меня, хочу ли я носить ее? — встав прямо перед ним, так, что их разделяла только резная спинка кровати, Сойер наконец-то смог внятно сформулировать то, что его волновало сильнее всего во всем, что произошло за последние часы.       Лицо Ричарда исказилось, голова мотнулась назад, как будто ковбой отвесил ему пощечину; на несколько секунд он полностью утратил обычную уверенность и, не зная, что ответить на неожиданную претензию, в отчаянии закрыл лицо руками. В словах Текса был резон, он имел право поинтересоваться, какого черта жених ввел его в заблуждение и скрыл столь значимые нюансы своей бурной биографии.       С другой стороны, Ричард, исповедуясь, ждал от избранника если и не полного прощения и принятия, то по крайней мере снисхождения к виновному — как естественного проявления любви. Увы, альфа-Текс оказался столь же мало склонным к снисходительности, как и любой белый рейнджер, «охотник за головами». Он слушал внимательно, не перебивая, и честно выполнял условия сделки, но взгляд его оставался отчужденным и холодным… безучастным. Таким взглядом в прерии смотрят, когда целятся из винтовки в добычу, чье назначение стать не собеседником, а обедом. Мысли Текса были далеки от душевных терзаний Ричарда, они по-прежнему крутились вокруг возможного суда над Черным Дексом и публичного позора, что ляжет в этом случае на добропорядочное семейство Сойеров. В этом поведении было много добродетели и привязанности к кровной родне, но совсем не ощущалось любви к Ричарду Далласу, не говоря уж о Черном Дексе… даже запах цветения, так волновавший альфу, суливший обоюдное счастье, теперь стал немного глуше и холоднее, словно сливовые деревья в саду прихватило морозом.       — Ну что ж, Текс… — выговорил Ричард одеревеневшими губами, когда к нему снова вернулся дар речи. — Боюсь, мне нечего добавить к тому, что я уже сказал. Ты прав, я не должен был решать за тебя, и прошу прощения, что скрыл правду о себе, рассчитывая объясниться позже. Что же до пресловутой отметины… в твоем вопросе снова содержится половина ответа. Меня не схватят, и не будет скорого суда. Возьми мой кольт, оставь в барабане один патрон и дай мне. Неосторожное обращение с оружием — не такая уж редкость в Техасе. Смерть — моя смерть — освободит тебя разом и от нежеланного мужа, и от пятна на безупречной репутации. Вот и выход.       Ответ Черного Декса, прямой и жестокий, отрезвил Сойера в обеих его ипостасях, стоило только ему представить, что Ричард — его Ричард! — не отступится и выполнит приговор, который сам же себе и вынес. Эта цена была слишком высока, слишком непомерна и заплачена не тем и не за то, за что стоило платить. И, если он, Текс, допустит такое, то следующую пулю пустит уже в свой собственный глупый лоб…       — Нет! Если ты сделаешь это, то сбудется мой самый страшный кошмар — и Черный Декс действительно разлучит нас с тобой. А я… я не хочу этого. — торопливо проговорил он, пока Ричард не решил перейти от слов к делу. Сердце снова понеслось в бешеный галоп, стоило только страшной картине встать перед внутренним взором ковбоя. О, сколько раз он действительно просыпался в холодном поту, когда в его снах страшный бандит, вовсе не похожий ни лицом, ни статью на Ричарда Далласа, стоял над поверженным альфаэро с дымящимся кольтом или окровавленным ножом в руке, стоял и смотрел, криво ухмыляясь, прямо в душу Тексу… И только теперь Сойер с кристальной ясностью вдруг увидел в том бандите свои собственные черты. Выходит, что он сам, своими руками готов уничтожить того, кого наяву любит всей душой?.. И, будто в назидание, жизнь погрузила его в его же собственный кошмар.       — Ричард… Я… я вовсе не желаю твоей смерти. — он вышел из-за спинки кровати и сделал пару шагов к лежащему Далласу. — Я и Черному Дексу не желаю смерти, пусть бы даже весь Техас думает, что он ее заслуживает. Но мой муж, мой истинный — это ты, Ричард а-Даллас, ты, а не Декс Деверо, которого я совсем не знаю и не знаю, полюблю ли его, как тебя… Если с кем и стоит покончить, то с ним, не с тобой. Покончить мирно, как ты сам же и хотел…       Он присел на край кровати и дотронулся до колена альфаэро, чувствуя всей своей омежьей сутью, какую сильную боль причинил ему вольно или невольно своими речами. И стена отчуждения, которую оказались не в силах пробить слова-слова-слова, сдалась и рассыпалась под напором правдивого чувства — чувства, в котором не было ни следа ненависти или страха.       — Спасибо и на том — что смерти не желаешь, — горько усмехнулся Ричард. — Только что же теперь делать бедному Дексу, а, мистер Сойер-а-Даллас? Куда мне прикажешь его девать, если он связан с моей душой так же прочно, как мясо с костями?.. Ты не дашь ему даже шанса?       В груди у него все еще болело, жгло огнем от убийственных слов Текса: «…почему ты решил за меня, хочу ли я носить твою отметину?» — и те же слова ревели в ушах медным гулом пожарного колокола, глаза нестерпимо чесались, словно в них насыпали песка, от запертых внутри слез. К счастью или к несчастью, Ричард Даллас не склонен был разыгрывать из себя королеву драмы, да и насущные вопросы их совместного с Тексом будущего пока оставались неразрешенными.       «Как знать, быть может, я вижу его в последний раз…» — промелькнула тревожная мысль, и на душе стало муторно, точно он стоял у свежей могилы, где только что погребли его самого вместе со всеми глупыми надеждами и мечтами о несбыточном счастье.       — Текс… — глухо сказал Ричард и потянул мужа к себе. — До рассвета всего несколько часов. Давай проведем их если не вместе, то хотя бы рядом. Ты можешь и дальше утверждать, что я тебе противен, и ты не желаешь до меня даже пальцем дотронуться, но твой запах говорит мне другое, моя любовь.       Текса охватило странное смятение — ему до дрожи хотелось лечь с Ричардом и даже большего, того, что и требовала от новобрачных их первая ночь вдвоем. Но внутреннее напряжение все никак не отпускало его, крепко держа в когтях, как орлан — ягненка. И он не хотел снова оплошать перед Ричардом и превратить ночь любви в ночь разочарований и новой, теперь уже обоюдной, боли.       Однако, постель манила его и сама по себе, усталое тело просило отдыха, а гудящая от невысказанных вопросов и полученных ответов голова так и клонилась к мягкой подушке, а еще больше — к плечу альфаэро.       К тому же, утро пугало его как тем, что Ричард исполнит свое обещание и уедет на рассвете один, без него, так и тем, что он ради него задержится — и, возможно, навлечет на себя беду, если кто-то из гостей с дальних ранчо, протрезвев, вдруг признает в нем Черного Декса или того хуже — Генри Пойндекстер проболтается при ком-то так же, как уже сделал это давеча на веранде. Все, что им оставалось до грозных событий грядущего — это несколько часов, которые они могут провести порознь, пребывая в холодном отчуждении, а могут — в теплых объятиях друг друга.       — Прости меня, Дик, все это… ну про Черного Декса… меня из седла выбило, и я вроде как крепко приложился башкой… вот и несу всякую чушь… — вздохнул Текс, вспоминая, что успел наворотить, покуда был захвачен ураганом гнева и обиды. Но о-Чикао учил его, что всякий ураган теряет силу, оттанцевав свое, и даже борозды, им оставленные, зарастают травой — так и всякие раны, что ложатся на тело или душу, способны затягиваться и оставлять по себе на память лишь еле заметные отметины…       — Конечно, я не скажу ничего шерифу, и тебе незачем уезжать на рассвете. Ты можешь оставаться здесь, сколько сам пожелаешь, а потом… потом мы могли бы уехать вместе. Как и мечтали… — он вздохнул еще раз, уже с облегчением, поняв вдруг, что действительно не хочет отпускать Ричарда одного. И не хочет оставаться здесь без него. И вообще не хочет больше вести жизнь ранчеро, когда Даллас может открыть перед ним весь мир…       Текс решительно стащил с себя жилет и рубашку, сбросил сапоги и штаны, оставшись в тонких кальсонах. Завернувшись в край покрывала, он прилег рядом с Ричардом и придвинулся к нему поближе, положив одну руку на живот альфаэро, а другой дотронулся до метки, оставленной ему в качестве предложения о помолвке.       — Ричард ты или Декс, или тот, кем тебя называют твои друзья-индейцы, но с этого дня ты мой муж, и я последую за тобой, и буду держать душу, сердце и тело открытыми для тебя. Надеюсь, что и ты тоже…       — Зовущий Реку. Индейцы называют меня — Зовущий Реку… — прошептал Ричард, еще не веря до конца, что любимый оттаял и добровольно склонился к нему в объятия, но теплая волна счастья, пахнущая дикими сливами, уже накатила и накрыла его с головой… Он не мог больше сдерживаться и прижал Текса к себе, крепко и страстно; гладил, ласкал и осыпал нежными поцелуями своего истинного, только что сделавшего окончательный выбор, на сей раз осознанный и свободный. Текс признал его мужем, значит, Текс уедет с ним, и соляная пустыня одиночества, бесплодная и безводная, исчезнет и превратится в цветущий сад…       — Ты мой, Текс… только мой… — снова и снова обнимая юного супруга, шептал Ричард, и сам не заметил, как заснул. Заснул и Текс, прижавшись к нему всем телом, глубоко и спокойно, как засыпают дети и люди с чистой совестью. Оба были слишком измучены, чтобы наслаждаться друг другом как любовники, но брачная ночь, так плохо начавшаяся, все-таки стала для них уроком настоящей любви.