Дикие сливы. Часть 1

      …Робкий солнечный луч, вестник рассвета, скользнувший по подушке, а затем по щеке и сомкнутым векам спящего, заставил Текса пошевелиться и что-то пробормотать; движения и голос мужа разбудили Ричарда. Он сел в постели и, охнув, схватился за виски: жаркая духота комнаты, пропитанная слишком сильным ароматом цветов в вазах, вызвала дурноту и мучительное колотье в голове. Хотелось немедленно открыть окна, умыться свежей водой, а лучше всего — выйти наружу, вытащить за собой Текса и увлечь на прогулку, куда-нибудь в поля, подальше от асьенды, пьяных гостей и послепраздничного беспорядка.       Декс немедленно приступил к реализации этого плана, тем более, что любоваться мощной утренней эрекцией ковбоя, слабо прикрытой кальсонами, становилось невмоготу… да и член альфы, болевший от перенапряжения, возмущенно требовал вспомнить об истинном назначении свадьбы и подлинном супружеском долге…       …Сон в объятиях Ричарда впервые не принес Тексу кошмаров. Быть может потому, что теперь он точно знал: страшный разбойник из местных легенд — это просто призрак, не имеющий с настоящим Дексом никакого сходства. А настоящий Черный Декс внезапно оказался все тем же человеком, которого он успел узнать, как Ричарда Далласа, и не просто узнать, а познать, как мужа и полюбить всей душой.       Но эта ночь, хоть и не принесла Тексу новых откровений в искусстве любви телесной, стала ночью их примирения и единения, залечившей нанесенные обоюдно раны и оставившей от стены отчуждения только груду мелкого щебня.       Ричард разбудил его жарким поцелуем и предложил выбраться из душной комнаты куда-нибудь подальше, да хоть на еще несжатое кукурузное поле, и Текс с радостью согласился:       — Конечно, любовь моя. Гости так напились, что будут спать до полудня, но я не хочу никого из них видеть раньше времени, да… по правде сказать, и потом тоже не хочу. Хочу быть только с тобой… муж мой… — он потянулся к альфаэро, чтобы сорвать еще один поцелуй, и заметил в его полотняных штанах то же, что и у себя самого — похоже, их тела одинаково радовались совместно встреченному утру и по-своему тянулись друг к другу…       Кроме столь явного знака внимания, оказанного истинному, Текс ощутил еще и то, что снова расцвел для своего избранника: живот приятно потеплел и в голове крутились соблазнительные образы, а запах альфы дразнил и раззадоривал так, что одними поцелуями насытиться было просто невозможно.

***

      Не желая производить лишний шум, способный разбудить гостей с чутким сном и заново привлечь нескромное внимание к брачным покоям, молодожены решили временно разделиться. Они назначили друг другу свидание возле того самого флигеля, где Ричард останавливался в свой первый визит на ранчо «Долорес» и где провел томительную предсвадебную ночь. Сейчас этот небольшой домик служил приютом для близнецов Барнс и белокурого Тони, а в случае необходимости мог укрыть от посторонних глаз и самих супругов       Мысль о добровольной разлуке, пусть и короткой, была болезненной, как перцовый ожог, но Текс и Декс — любовники и сообщники — получали острое удовольствие от затеянной игры в побег и преследование. Она напоминала особую пряность, добавленную в горячительный любовный напиток, и готовила обоих к тому, что вот-вот должно было случиться, вопреки всем наветам и дурным пророчествам.       Кое-как одевшись, Ричард бесшумно открыл ставни и выскользнул из окна наружу; приземлившись на мягкий дерн с поистине котовьей грацией, он выпрямился, послал Тексу, не сводившему с него глаз, воздушный поцелуй, и растворился в синеватой полумгле новорожденного осеннего утра.       Фора у Черного Декса была небольшой, однако разбойник сумел распорядиться ею с пользой для любовника. Для начала он проник в свою комнату и сменил остатки свадебного костюма, элегантного, но не самого удобного для прогулок в прерии, на более привычную одежду — свободную рубаху, жилет, штаны из грубой ткани и широкий пояс с пристегнутой к нему кобурой. Прелесть этого наряда была в том, что он не стеснял движений, позволял одеваться и раздеваться с одинаковой быстротой, и был уместен и удобен в большинстве ситуаций.       По-хулигански довершив свой образ широкополой черной шляпой, Декс заглянул к близнецам Барнсам и обнаружил, что из четверых на ранчо остались только двое: Ред и Стив, а Лео и Эдди в качестве эскорта отправились в путь вместе с Тони Куином… Белокурый мистер Уныние, как метко прозвал омегу Текс, воспользовался советом босса и покинул ранчо еще до того, как на небе забелели первые полосы.       Декс помрачнел, услышав об отъезде Тони — он слишком хорошо понимал, чем вызвана такая спешка — и дал себе слово как можно скорее последовать благоразумному примеру, тем более, что теперь для этого не было никаких препятствий: любимый знал правду и готов был последовать за ним куда угодно. Но то же самое благоразумие призывало не суетиться и не делать резких движений, наоборот, обставить отъезд как можно спокойнее, так, чтобы сборы в дорогу и первые мили пути ничем не отличались от традиционного свадебного путешествия.       Декс несколько минут побеседовал с близнецами, выслушал все, что они хотели ему сказать, и принялся давать собственные четкие распоряжения, пока не почуял знакомый аромат диких слив и смолы, окутавший его, словно теплое облако…       Тихий свист донесся с улицы, и Ричард устремился навстречу своей любви, на некоторое время отодвинув все заботы и тревоги в дальний угол сознания…       …Проводив Декса, Текс в одних лишь кальсонах осторожно высунулся за дверь их роскошной, но так и не ставшей в полном смысле супружеской, спальни. Стражи, караулящие их утренний выход, спали вповалку беспробудным сном отнюдь не праведников, и он тихо, как кот, прокрался мимо них к лестнице.       Поднявшись к себе в комнату, ковбой быстро оделся в привычно-удобные джинсы и рубаху. Добавив к наряду несколько свадебных подарков — красивый кожаный пояс, новые сапоги и шляпу — он огляделся, решая, нужно ли ему еще что-то для утренней прогулки, и только теперь заметил, что веревка, по которой вчера спускался вниз, все еще привязана к ножке кровати и так и свисает из окна до самой земли…       Воспользовавшись этим же путем второй раз за сутки, Текс вскоре очутился в условленном месте и тихим свистом позвал Декса. Он не замедлил появиться, и вскоре они вдвоем, бок о бок, покинули пределы ранчо и углубились в шуршащие кукурузные заросли.       Последнее неубранное поле располагалось в низинке, под защитой гряды холмов, и потому стебли и даже листья здесь еще оставались зелеными и сочными, в то время, как другие поля уже иссушил жаркий суховей. Этот островок зелени остро напомнил Тексу о первой их встрече, когда альфаэро только появился на ранчо «Долорес», показавшись на фоне тогда еще таких же зеленых полей по обе стороны дороги, ведущей из Сан-Сабастана. И нежданное возвращение Ричарда, как раз в тот день, когда они с патером схлестнулись за его душу, тоже было встречено Тексом посреди маисового поля. Возможно, в том и был какой-то знак свыше, а может — просто совпадение, но ноги понесли их обоих именно в эту сторону, туда, где можно было надежно спрятаться от любопытных глаз и побыть друг с другом наедине…       Мысль об этом соблазняла, а смесь их запахов, разлитая в утреннем легком мареве, порождала жаркий трепет тела, готового к тому, что альфаэро вновь утвердит над ним свою полную и безраздельную власть. Текс запоздало пожалел о том, что не догадался захватить с собой хотя бы пончо или плед, но и ложе из кукурузных листьев вполне сгодится им за лучшую постель.       Углубившись в собственные грезы наяву, ковбой шел рядом с Ричардом, храня молчание, но его рука красноречиво лежала на талии альфаэро, чья, куда более дерзкая, ладонь путешествовала с его бедра на задницу и обратно…       Неспешная прогулка вдвоем по узкой тропинке напоминала Ричарду пресловутый мост, по утверждению Книги Мудрости, отделявший ад от рая: тонкий как волос и острый как лезвие бритвы…       Густой сливовый запах цветения, мускус и любовный пот, роняемый горячим телом Текса, уже разбуженным для наслаждения, околдовывал альфу и делал нестерпимой жажду полного обладания. Будь он совсем юным мальчишкой, давно отбросил бы гордость и, расстегнув штаны, показал бы любовнику стоящий член во всей красе и взмолился о пощаде… но Ричарду минуло тридцать три, и щенячья возня с быстрым и судорожным удовлетворением была вовсе не тем, что он хотел получить и подарить сам.       Сдерживая дрожь во всем теле, не имея силы говорить на отвлеченные темы, он решительно вел Текса все глубже в поле, подальше от ранчо, под защиту высокой стены зеленовато-золотых стеблей, пахнущих молоком и спелыми зернами, и нарочно путал следы, чтобы сбить с толку самого настырного преследователя. Наконец асьенда, корали и прочие постройки окончательно скрылись из виду, вокруг не было ничего, кроме кукурузы, над головой — ничего кроме неба, воздух, наполненный яркими ароматами плодотворной жизни, как будто застыл, а земля под ногами стала мягкой, как пух.       — Текс… Текс! Стой… — Ричард схватил возлюбленного за пояс и рывком притянул вплотную к себе. — Я хочу тебя прямо здесь. Не могу больше ждать ни секунды.       Доказывая силу желания и серьезность своих намерений, он обхватил Текса за бедро и принялся расстегивать на нем джинсы.       Их взаимное молчание, похоже, имело одну причину. Если у ковбоя и были в голове какие-то мысли, то все они свелись к тому, что жарко выдохнул ему в лицо альфаэро, как только они забрались достаточно далеко в глубину поля. Немые свидетели и свадебные стражи — зеленые кукурузные стебли — сомкнулись вокруг плотными рядами, и Текс, пойманный в силки обоюдной страсти, испытал острый приступ желания…       — Оххх, Дик… — выдохнул он в ответ на то, как стиснули его сильные руки мужа, и сам взялся за его ремень, а губами нашел его губы и будто бы утонул, растворился в жарком, глубоком поцелуе.       Если бы ему еще день назад кто-то сказал, что он будет самозабвенно обмениваться поцелуями не с кем-нибудь, а с самими Черным Дексом, Текс рассмеялся бы ему в лицо и обозвал свихнувшимся скунсом. Но сегодня это вдруг стало пугающим настоящим, и Ричард в своем практичном ковбойском наряде, да еще и с верным кольтом на боку, и вправду больше походил теперь на легендарного разбойника с большой дороги — не доставало лишь черного платка на лице да верного коня…       Однако, проворные пальцы Текса ловко избавили его от оружейного пояса и взялись за тот, что поддерживал собственно штаны, а Декс тем временем уже стаскивал с него самого джинсы, высвобождая напряженное естество альфы-Сойера и открывая себе доступ к его омежьей сути, исходящей сладостным томлением и любовными соками…       Порывистые и бесстыдные движения, выдавшие полную готовность ковбоя к любовному поединку, заставили Декса зарычать от страсти и ринуться в атаку, не считаясь более ни с какими предубеждениями и границами. Он почти разорвал на Тексе рубашку, добираясь жадными ладонями до голой груди любовника, и преуспел в этой затее, но жесткая ткань джинсов подавалась труднее хлопкового полотна.       Стащить штаны с Текса одной рукой оказалось непосильной задачей, а Текс, одновременно пытавшийся раздеть мужа, скорее мешал, чем помогал.       Им следовало бы разомкнуть объятия и на свободе сбросить все лишнее, но ни тот, ни другой попросту не могли — и не хотели — отступить назад даже на дюйм. Они словно склеились бедрами и животами, и не могли дышать иначе, кроме как ежесекундно обмениваясь неистовыми поцелуями.       Наконец, Декс резко сел на землю и потянул за собой любимого; Текс, потеряв равновесие, почти упал на него, но оказался сверху лишь на пару секунд — альфа опрокинул его навзничь, в самую гущу кукурузных зарослей, и прижал своим телом. Толстые стебли смачно хрустнули, и прохладный утренний воздух дополнился свежим запахом зелени и влажной в низине, красной земли, взрытой их сапогами.       Но для Текса не существовало иных запахов, кроме кофе и ромней, и он буквально впитывал их всеми порами и слизывал с солоноватой кожи альфаэро, высвобождая из хлопкового плена его плечи, грудь, живот…       Смятые стебли и листья под ними были упругими и жесткими, но это ложе любви куда больше отвечало стремлениям обоих, чем гладкие голландские простыни в безжизненной и душной комнате. И живот ковбоя сладко сжался и будто бы вспотел изнутри, когда Даллас одним движением бедер развел ему колени и проник ладонями под плотную ткань, впечатывая невидимые тавро в ягодицы ковбоя.       — Дик… Дики… Декс… Рич… Ричи… оооххх… да… — он на все лады повторял имена альфаэро, словно заученные с детства молитвы, и, оставив попытки воевать с тугой пряжкой на поясе мужа, стащил с него рубашку через голову и взялся за надорванный край своей…       Оставшись обнаженным до пояса, Декс расстегнул ремень и в свою очередь помог любимому освободиться от постылой рубахи. Объятия стали еще теснее, хотя оба безумца, упоенные страстью и пряной смесью призывных телесных запахов, едва могли дышать.       — Иди ко мне, Текс… вот так… — губы и язык Ричарда дерзко путешествовали по загорелой шее ковбоя, облизывая, лаская, дразня влажными касаниями, потом нетерпеливо скользнули ниже, к своду груди, покрытой прозрачными капельками пота. Зубы альфы легонько прихватили правый сосок, заставив Текса дернуться, как от ожога, и громко застонать… но на сей раз Декс не поддался жалости и не подумал прекратить сладкую пытку; он как будто заново метил своего избранника, расписывал его жаждущее тело темными розами укусов и поцелуев.       — Я сейчас возьму тебя. Ты готов? — глухо спросил он, и этот вопрос был не столько испрашиванием согласия, сколько предупреждением о неизбежном.       Текс зажмурился и, запрокинув голову, выгнулся навстречу обжигающим поцелуям и прикусываниям, от которых его тело мелко дрожало каждой жилкой, а между ягодицами сделалось уже до неприличия влажно и скользко. Но развести ноги еще шире и принять в себя могучий член альфы Тексу мешали все те же джинсы, и он, извиваясь под Дексом, словно гремучник, меняющий кожу, взмолился в ответ:       — Я-то давно готов, но… спутан чертовыми штанами, как мустанг — путами! Освободи меня, и… объезжай, мой альфаэро…       Декс глухо зарычал в ответ и, с усилием отлепившись от Сойера, буквально вытряхнул его сперва из сапог, а после и из плена плотной и прочной ткани. Его ладони властно легли на бедра ковбоя изнутри и одним движением теперь уже свободно развели их в стороны так широко, что Текс охнул и прикусил губу, одновременно страшась и желая, чтобы следующим же движением Даллас ворвался в него снизу… И тут вдруг ощутил нечто совершено неожиданное и пугающее — как будто ему под яйца ткнули чем-то острым, взрезали там кожу и из мгновенно вспухшего пореза хлынула густая кровь… Более того — воздух тут же пропитался плотным вязким ароматом сливового пирога, только вынутого из печи и щедро спрыснутого красным сладким вином…       Альфаэро как-то странно замер над ним, напряженно дыша и словно бы растеряв весь свой пыл, и, сбитый с толку, Текс приподнялся на локтях и вытянул шею, чтобы разглядеть то, что так подействовало на Далласа. Взгляд у Ричарда сделался совершенно черным и каким-то… диким, ноздри раздувались, как у быка, пальцы, минуя напряженный член и потяжелевшие горячие шары, скользнули ниже и притронулись к «ране», заставив ее края пугливо сжаться. И как раз в этот момент Текс внезапно вспомнил Тони и его последний показательный урок.       «А это, дружок, секретный вход, тайные врата, протаранив которые, альфа награждает своего омегу потомством… поначалу это дико-дико больно и ходить после этого ты будешь медленно… а уж чтобы в седло сесть… забудь на пару недель.» — пронеслось вихрем в памяти Сойера, и он со страхом и мольбой взглянул на альфаэро:       — Нет, Дик… только не туда… не смей!..       Сомнений не было — у Текса, сдавшегося на милость победителя, потерявшего голову от любви, пришли в движение самые древние инстинкты омеги, и с ним приключился полный цвет… тот самый пресловутый полный омежий цвет, что заставлял любого альфу, учуявшего зов, забыть обо всем, кроме жажды немедленного телесного соединения. Такая близость приносила немыслимое наслаждение обоим и всегда, всегда заканчивалась сцепкой, поскольку не родился еще альфа, способный заставить себя прервать любовный акт с омегой, цветущим полным цветом, до окончательного опустошения семенников… Омега же после вязки в этот период чаще всего беременел; и не случайно снадобья, быстро останавливающие полный цвет или вовсе прекращающие цикл на долгое время, пользовались ажиотажным спросом не только у избалованных городских омег, но и у младших супругов зажиточных фермеров, не желавших обременять себя частыми родами.       Ричард Даллас, Декс Деверо, Черный Декс — в каждой из своих ипостасей старался избегать общения с омегами в столь деликатном состоянии; они и в обычные дни пачками вешались ему на шею. Декс принимал их поклонение с равнодушием пресыщенного альфы, но не имел ни малейшего желания разбрасывать свое семя и плодить сирот. Текс был первым и единственным, кто настолько затронул душу Ричарда, что авантюрист и разбойник задумался о детях… однако ни он, ни Текс не планировали зачатия прямо сейчас, тем более, в таких опасных обстоятельствах!       Это говорил рассудок, но телу было наплевать. Природа альфы брала свое, от вязкого, манящего запаха горячих диких слив в вине Декс полностью опьянел, его твердый член стремился проникнуть в тело любимого, несмотря ни на какое сопротивления, и проникнуть как раз туда, куда Текс пытался его не пустить — в «щель плодородия», как это называла Книга мудрости.       — Да, Текс, да!!! Ооооо, я хочу тебя, хочу до безумия… И прямо туда! — зарычал он, не сознавая, что говорит, и подмял под себя мужа, готовясь к финальному броску…       Любимый не внял мольбе, он смотрел на него, как обезумевший и опьяненный любовным зельем Черный Декс. И Текс каким-то своим глубоко до поры до времени спящим, но теперь внезапно разбуженным чутьем понял — когда альфа приходит в подобное состояние, у омеги есть только два быстрых решения — тут же сдаться или быстро убежать… И он сдался бы, но страх — даже не перед болью, а перед возможными последствиями, к которым он, Текс, ну никак не был готов — именно страх заставил его оттолкнуть Ричарда и рвануться прочь.       Он никогда не считался слабаком, с ним мало кто отваживался вступать в бой на кулаках еще когда он был совсем мальчишкой, да и потом таких охотников не прибавилось. Тяжелая работа ковбоя сделала его связки прочными и гибкими, а мышцы налила той силой, которая позволяла ему играючи подсекать, удерживать на месте и валить с ног годовалого бычка, чей вес был в три раза больше веса самого Текса.       Но, если в работе со скотом и лошадьми он был защищен прочной кожаной одеждой и вооружен лассо, то здесь и теперь его положение было совсем не таким выигрышным… И Декс не думал так легко отступаться, так что любовная схватка быстро превратилась в ожесточенный поединок. Текс забился под ним, как дикий мустанг, впервые ощутивший на своей спине седока, он сопротивлялся изо всех сил. В пылу драки, сделав еще пару попыток остановить Далласа словами и не преуспев в этом, ковбой как-то извернулся и дотянулся до кольта, заправленного в кобуру…       Однако, страх перед животной страстью Декса оказался не так велик, чтобы стрелять в навалившегося на него любимого, но тяжелая рукоятка, с силой приложенная к помутившейся голове, отправила-таки альфу в нокаут…        Ричард резко обмяк и разжал пальцы, оставившие на коже Текса красноватые вмятины и синяки, и только теперь ковбой сумел выбраться из-под него и отдышаться.       — Оххх… вот дьявольская это штука — полный цвет… будь она проклята… — застонал он, досадуя, что вместо предвкушаемых ими обоюдно удовольствий теперь им придется залечивать синяки и ссадины и долго еще воздерживаться от утоления жажды слияния, если он и впрямь не хочет для себя незавидной судьбы большинства мужних омег… А-Сойер совершенно точно этого не желал, и, более того, не хотел бы утратить на ближайшие дни способности сидеть в седле — мало ли что может приключиться и как далеко и как быстро им с Ричардом придется ехать верхом? Но о-Сойер, изнывающий от разбуженной в нем глубокой жажды, оставался так же глух к слабым доводам рассудка, как Ричард — к его мольбе. И все, что а-Сойер смог заставить себя сделать — это схватить одежду и, отбежать от поверженного, но уже начавшего подавать признаки возвращения в сознание Ричарда на безопасное расстояние. Остановившись так, чтобы не упускать его из виду, он спешно натянул джинсы прямо на голое тело и обулся в сапоги, без которых бег по кукурузному полю превратился бы в танец на ножах…       Удар, нанесенный по-омежьи коварно, но с силой альфы, оглушил, но не причинил Дексу непоправимого вреда. Сознание и способность двигаться вернулись очень быстро. Правда, голова гудела, как медный колокол, и перед глазами вспыхивали цветные искры, но это не помешало Дексу сесть, осмотреться по сторонам и обнаружить, что муж исчез. Это привело его одновременно в бешенство и отчаяние, сходные с испытанными совсем недавно душевными и телесными муками, когда Текс отталкивал его и гнал прочь, и не позволял прикоснуться к себе даже пальцем.       — Текс… Где ты, любовь моя? — позвал он, предполагая, что любимый затаился в паре шагов от него. Тело, сведенное острейшим возбуждением, жадно требовало разрядки, узел на члене тянул зудящей болью, сердце колотилось о ребра, как дикий ворон о прутья клетки, и все эти чудесные ощущения вызвали новый прилив гнева и злости на глупого трусливого мальчишку.       — Теееексиии! Не дури! Я все равно тебя найду… поймаю… Ты будешь моим!       Поднявшись на ноги, он принюхался, и все вокруг немедленно вспыхнуло и засияло, вызолотилось, расцвело алым и голубым — густой, тягучий и сладкий запах спелых слив, залитых горячим вином, сводящий с ума, возбуждающий до предела — указал ему путь преследования.       Декс глубоко вдохнул и бросился по следу, который был для него таким же отчетливым и ясным, как кровяная дорожка для охотничьего пса…       …Похоже, рука ковбоя все-таки дрогнула и удар оказался слабоват, чтобы дать ему хоть несколько минут форы, прежде чем Даллас придет в себя и ринется в погоню. Да и ноги повели себя не лучше — дрожали так, словно вознамерились держать сторону омеги и, вместо бегства, раздвинуться пошире перед атакой разгоряченного альфаэро. Кроме того, теперь к двум неутоленным телесным желаниям добавилось третье, едва ли не пересилившее их, и обуздывать эту сошедшую с ума троицу сделалось для рассудка Текса задачей практически невыполнимой.       Жажда полного и окончательного слияния со своим истинным подстегивала ковбоя повернуть назад, но рассудочный страх и остатки благоразумия гнали его прочь от Декса. И, когда тот вдруг вынырнул из шелестящей зеленой стены, душа Текса совершила какой-то немыслимый кульбит — как лошадь, на шею которой уже наброшено лассо, какое-то время еще бежит вперед, но лишь до тех пор, пока ковбой не сделает подсечку и не повиснет на другом конце скользящей петли, пресекая ее устремление к свободе…       В случае с Далласом, Тексу пришлось ловить петлей рассудка рванувшееся к мужу сердце, и вонзить в бока собственной страсти острые шпоры благоразумия. Но всего несколько секунд колебания на грани позволили Ричарду сократить расстояние меж ними до пары футов, и Сойеру с трудом удалось уклониться от протянутых к нему рук.       — Стой же, черт тебя дери! — окрик истинного ударил в спину, будто метко пущенный камень, а выражение его лица не сулило ему ничего хорошего, и Текс бросился наутек, теперь уже всерьез опасаясь за свое здоровье. Разъяренный неудачей, Декс зарычал рассерженным кугуаром и ринулся за ускользнувшей в гущу кукурузных стеблей добычей…       Солнце, поднимавшееся все выше, палило голову, и без того пылающую, тяжелые стебли, похожие на вздыбленные фаллосы великанов, хлестали по лицу и по плечам, сухая земляная пыль забивалась в ноздри и мешала дышать, но все это не могло сбить альфу со следа.       На огромном поле Тексу негде было укрыться, густые зеленые заросли могли стать временным приютом для его усталости и страха, но ничего не могли поделать с запахом соблазна… Разве что ковбой решит повернуть к реке и, бросившись в воду, смоет предательский любовный сок и тем попробует обмануть нос преследователя…       Декс остановился и, коварно улыбаясь, начал слушать пространство, не упуская ни малейшего шороха, треска и вздоха; очень скоро он убедился в верности своей догадки — мальчик решил найти защиту у водного потока и пробирался в низину.       О, это было чудесным везением! Взнуздав нетерпение, Декс продолжал гнаться за ним, неумолимо как смерть и бесшумно, как индеец; он ничего не пытался анализировать, просто взял и остановил бесконечный поток мыслей, чтобы полностью довериться осязанию, обонянию и слуху…       …Ощущая себя самой настоящей дичью, на которую идет охота, Текс стремительно бежал по узкой борозде меж зеленых стеблей. В его животе все сладко сжималось от настоящего животного страха и вполне себе человечьего восторга, и эта остро приправленная смесь придавала его ногам удивительное проворство. Однако, позади грозно шуршали и ломались кукурузные стебли и все ближе и ближе раздавалось горячее хриплое дыхание преследователя — будто у него под седлом оказалась вдруг невидимая лошадь.       До спасительной речки, которая могла бы если не остудить их взаимный пыл, то немного снизить накал страстей и смыть дразнящий густой секрет, уже пропитавший всю внутреннюю сторону джинсов, оставалось каких-то полсотни шагов, когда Декс настиг его, налетел призрачной тенью, прянул и сбил наземь. Из горла Текса вырвался испуганный вскрик: он попался и пути для бегства больше не существовало.       — Ты мой… — простонал Декс ему на ухо и стиснул в объятиях. — Мой, только мой! Покорись мне, как мужу, я не хочу причинять тебе боль, но запас моего терпения иссяк.       Они рухнули прямо в борозду, и Текс забился, пытаясь выкрутиться из стальных объятий альфаэро, который все еще был в состоянии пользоваться речью и что-то ему доказывать на словах.       — Нет… нет… пусти… я тебе не дамся… ты… мы… мы оба не в себе… не в своем уме… — попытался ответить тем же Сойер, распластанный на сухой прогретой земле, но, похоже, не преуспел. — Охххх… что ты делаешь?! — вскрикнул он, в то время, как альфа, придавивший его коленом между лопаток, со свистом выдернул из своих джинсов ремень и ловко опутал им его запястья, заведя их за спину, и, покончив с самой возможностью сопротивления, принялся сдирать с него штаны.       — Декс!.. Ричи!.. Пожалуйста… не надо… нет… НЕТ! — он снова задергался, теперь уже в точности, как стреноженный мустанг, к заду которого поднесли брусок раскаленного железа, и, кажется даже пару раз чувствительно лягнул Далласа по лодыжке и колену, однако, больше ему ничего не удалось — его же собственные джинсы, не до конца стянутые с ног, оказались теми самыми путами, которые ему было просто не под силу ни сбросить, ни разорвать… И тогда, умом принимая неизбежное, он затих под своим истинным, протяжно застонал сквозь сжатые зубы и, приподняв задницу, уперся покрасневшим лбом в красную же землю…       — Уффффф… Ёбаный упрямец! — тяжело выдохнул Декс, вытирая пот, ручьем лившийся по лицу: схватка с любимым за свое законное право мужа измотала его хуже, чем салунная драка; но мышечная боль и учащенный пульс ничего не значили в сравнении с испытаниями, выпавшими на долю перенапряженного члена.       Эта упрямая часть тела по-прежнему вызывающе торчала вперед и вверх, как готовая к бою сабля — и Черный Декс едва удержался от искушения всадить член в тесную горячую щель своего омеги одним резким ударом… но безумная любовь Ричарда Далласа к молодому мужу хранила Текса от грубого насилия и берегла для взаимного блаженства.       Стащив с задницы Текса проклятущие джинсы, спустив их к коленям, и убедившись, что руки драчуна-ковбоя надежно зафиксированы ремнем, Ричард нежно провел ладонями по бедрам любимого, жаждуще поцеловал ягодицы, погрузил пальцы в ложбинку между ними и слегка подразнил полураскрытое влажное отверстие…       — Ооооо, Текси… Не бойся, моя любовь… я не буду торопиться…       Одновременно он обхватил и сжал у основания собственный горячий, подрагивающий член, как будто надеялся уговорить естество потерпеть еще немного. Переход от принуждения к ласкам давал такие сладостные переживания, что тело не противилось — теперь все происходящее между двоими становилось частью брачного ритуала и любовной игры.       Ричард переместился ниже, и теперь Текс, раскрытый, беспомощный, был полностью в его власти. Альфа приблизил лицо к темно-красной щели, влажной и припухшей, жадно вдохнул исходящий от нее сливовый аромат страсти, и принялся лизать ее снизу вверх — а после проник языком между тугими створками.       Приготовившись к болезненному «тарану тайных врат», о чем ему в красках живописал знаток брачной жизни Тони Куин, Текс уже привычно закусил губу, но… вместо режущей боли вдруг ощутил трепетно-влажное касание там, где так внезапно раскрылся его тайный цветок.       — Ххххаа… — шумно выдохнул он, подняв в воздух тучу мелкой розовой пыли и тут же пожалел о том, что не может сам надвинуть на нос платок, бесполезной тряпкой болтающийся у него на шее. Руки, крепко стянутые ремнем за спиной, были ему в этом деле не помощники. Но в следующее мгновение все практические соображения разом выпорхнули у него из головы, как стайка воробьев из амбара, потому что Ричард, пристроившись у него сзади, сделал что-то совершенно запредельное. Вместо своего внушающего уважение члена он доверил измерение глубин раскрытой ему во всей красе узкой расщелины… языку.       — Охххх… Деееекс… — заныл Сойер, ощутив, что рот, вопреки привычной сухости, вдруг наполнился влагой точно так же, как все другие отверстия тела, доступные беспрепятственному вторжению альфы. Да и глаза с носом вдруг увлажнились так, что впору было заделаться поливальщиком… Похоже, полный цвет что-то такое творил с его телом, что оно начало сочиться буквально со всех сторон, источая при этом головокружительный запах, гораздо более сильный, чем при обычном цветении… Наверно, сейчас даже из его пота можно было сварить сливовый джем…       А Декс, похоже, решил как следует распробовать и насладиться его вкусом — язык альфы, упругий и в то же время удивительно мягкий, тщательно нализывал подрагивающие от непривычной ласки и набухшие створки, прячущие отверстие, способное принять в себя член на всю длину — наглядный урок, преподанный ему Тони, это убедительно доказал. Но напрасно Текс вспомнил увиденное им тогда — ему тут же до судорог в животе захотелось, чтобы Декс сменил язык на свое могучее орудие и, проведя успешную осаду, вторгся бы, наконец, в призывно распахнутые для него врата.       — Да… да… хочу тебя… не медли… — застонал он, подаваясь навстречу языку и отчаянно кусая губы. Его положение пленника, вопреки ожиданию, распалило страсть еще больше и добавило всей их любовной игре все тот же традиционный техасский колорит — когда старшие мужья по традиции должны были набросить лассо на младших, чтобы вести их, покорных и укрощенных, на брачное ложе.       — Терпение… — жарко выдохнул Декс между особенно долгими движениями языка. — Терпение, моя любовь… всему свое время…       Не поддаваясь на мольбы и нетерпеливые движения связанного и коленопреклоненного мужа, он еще несколько минут истязал его щель влажными ласками, не забывая в то же время уделять внимание члену и набухшей мошонке, и довел Текса до исступления. Когда ковбой, утративший последние разум, стыд и боязнь, задрожал всем телом, обозвал Ричарда разнообразными грязными словами, перемежаемыми признаниями в любви, и принялся насаживаться на язык и пальцы, как на желанный стержень, альфа решил, что время пришло. И дал себе волю…       Одной рукой удерживая Текса за ремень, стягивающий запястья, чтобы любимый не ткнулся лицом в землю при первом же сильном толчке, пальцами другой Ричард развел в стороны скользкие горячие створки; и, преодолев легкое сопротивление девственной плоти, вошел в тело омеги примерно на треть длины члена.       — Вот и я, муженек! Мы вместе, моя любовь… — следующим движением он протолкнулся чуть дальше, потом еще дальше, и, наконец, полностью овладел любимым.       — Ооооо, Текси… черт… как же… как же ты хорош! — выдохнул Декс сквозь стиснутые зубы и снова напряг волю, чтобы немедленно не сорваться в бешеную скачку и дать Тексу привыкнуть к новому ощущению и к своим размерам.       — Дай слово, что будешь хорошим мальчиком, и я тебя развяжу, ебливый мустанг.       — Ах ты ж блядь… — только и вякнул Текс, когда Ричард, профессионально вздернув его за связанные руки, засадил горячий член в его еще нетронутое отверстие. Что-то там внутри ощутимо натянулось и надорвалось, и он почувствовал жжение, как если бы в рану попала соль. Но боль была так незначительна в сравнении с тем, что происходило сейчас между ними, что Текс даже удивился мельком, но тут же отвлекся, весь поглощенный размеренным движением мощного «тарана».       Вторжение альфаэро на сей раз переживалось совсем не так, как до этого, когда член проникал в анус ковбоя, хотя и сходство тоже было. Но сравнивать Тексу быстро расхотелось, зато хотелось в полной мере отдаться власти альфы и дать ему полную свободу делать с ним все так, как он хочет.       Связанные руки только добавляли остроты ощущению полной зависимости от действий Декса, и когда он поставил условие для освобождения, Текс протестующе замотал головой:       — Нет, не освобождай меня, покуда не объездил… иначе я тебя сброшу! Вот так!.. — и в доказательство своего пока еще необузданного нрава, Сойер дернулся вперед, едва не заставив член полностью покинуть только что протараненные им тайные врата. Альфаэро был начеку и не допустил этого.       — Ах ты, жеребчик дикий! — Декс в свою очередь ощерился злобной пумой и угостил непокорного увесистой оплеухой сперва по одной, а затем по другой ягодице — так, что на обеих заалели яркие отметины.       Он видел и все больше чувствовал, что Текса пора освободить: руки юноши, стянутые ремнем, начали синеть от застоя крови, лицо же, перепачканное пылью и потом, напоминало физиономию команча в боевой раскраске. Ковбой противился только из глупой гордости… но, получив пару назидательных шлепков, все же образумился, оскалил зубы в безумной усмешке и сдался:       — Раз ты вообразил себя ловким наездником… то сними путы и дай мне побрыкаться под тобой. Но учти — пока не запрешь меня изнутри, я все еще могу скинуть тебя, муж мой…       Декс усмехнулся, еще раз любовно погладил задницу «жеребчика» и ослабил ременную петлю.       — Никуда ты не денешься от меня, Текс. Не отпущу… Мой! — он покрепче обхватил мужа за талию и притиснул к себе, вжался бедрами и сделал несколько резких и глубоких толчков, наслаждаясь скольжением члена в горячей теснине и ощущением безраздельной власти над телом любимого.       Текс охнул, поощряя его, и двинулся навстречу, открылся сильнее, прогнулся в спине, чтобы насадиться еще больше, принять напряженный ствол глубже, до самого корня…       Чувствуя, что муж готов кончить, и сам балансируя на грани, Ричард передвинул пониже руку, лежавшую на животе Текса, и обхватил навершие члена кончиками пальцев.       — Никуда ты от меня не денешься…       Когда ремень соскользнул с запястий, Текс только и почувствовал, как сильно, оказывается, затекли плечи и болезненно закололо в ладонях и пальцах. Он едва смог опереться на них, просто не чувствовал, и, если бы Декс не удерживал его за талию, то так и растянулся бы ничком в пыли.       Но сильные и властные толчки альфаэро переместили все его внимание с затекших рук на совершено иную часть тела, и Текс заерзал, устраиваясь поудобнее, и задвигался в такт с истинным, как если бы они решили вместе исполнить зажигательный ковбойский танец. Его член, уже готовый к разрядке, качался между ногами под самым животом и едва ли не зудел от напряжения.       Даллас, словно почувствовав это, поймал пальцами головку, и теперь, даже если бы Тексу пришла в голову глупая идея снова рвануться на свободу, шанс сделать это был окончательно и бесповоротно упущен… Но Текс хотел совершенно противоположного, и все резче двигал бедрами назад, поражаясь способности тайного отверстия без особого труда и боли принимать в себя крупный член альфы по самые «cojones»(1), бившие его по ягодицам всякий раз, как Декс входил до конца.       — Так… так… да… о, да!.. ах ты, ебать твоего омегу… оооххх… да… вжарь! Наддай! Давай, Дик, да… оооо… глубже… еще… еще… ооооххх, бляяя… — рвалось с его губ разрозненно и рьяно, пока они оба не сорвались в дикий галоп на месте и не кончили одновременно — Текс в руку альфаэро, а тот — в тесную горячую щель, тут же плотно сомкнувшуюся на члене Декса…       Страх причинить Тексу сильную боль своим вторжением или еще как-то повредить нетерпеливой поспешностью оказался напрасным. Ричард, делая с любимым все, что хотел, и даже больше, только диву давался, каким горячим и жадным до самых бесстыдных ласк оказался его мальчик, поначалу такой стыдливый и холодноватый, как молодой месяц… Сейчас этот целомудренный принц, забыв небо и землю, бесновался на его члене, как мустанг в гоне, бранился как погонщик и стонал в голос, требуя брать его глубже, смелее, сильнее.       Конечно же, распаленный сверх меры, дорвавшийся, наконец, до столь желанного полного соития, Декс только рад был стараться, и проникал в своего омегу снова и снова, увеличивая мощность ударов, пока не ощутил мучительно-сладкую судорогу внизу живота… Когда его член выпустил в Текса первую жаркую струю семени, муж тоже застонал, пролился ему в ладони и сжался внизу — и это сдвоенное блаженство окончательно пробудило узел альфы.       Понимая, что в ближайший час, а то и дольше, они будут неразделимы в прямом смысле, Декс потянул любимого к себе, уложил его набок, и сам устроился позади, обнимая и защищая от всех внешних угроз, начиная с жаркого солнца, лившего сверху золотые лучи. Сейчас эта поза была наилучшей для сцепки…       …Переменить позу, завалившись набок было хорошей идеей — и это же подтвердили Тексу его натруженные колени, в то время, как все тело накрыла мягкая горячая волна расслабления, за исключением лишь одного места, которым он был накрепко соединен с Дексом. Узел альфы внутри влажной щели уже слегка набух, как и его собственный, так что в предупреждении Ричарда не было нужды, хотя… в какой-то момент Сойеру снова сделалось до жути страшно — а ну как альфаэро сейчас накачает его своими живыми соками так же, как в «Одноглазом койоте»? И его семя, попавшее в тайный сад, пустит там корни, сплотившись в дитя?..       «И ведь накачает, как пить дать… Оххх, чего уж теперь-то беспокоиться… подумаю об этом потом…» — оставленному в меньшинстве рассудку только и оставалось утешать самого себя, уступая зову плоти и отложив все тревоги на завтрашний день, который еще не наступил.       — Как ты, моя любовь, мой дикий жеребчик? — прошептал Ричард, покрывая поцелуями затылок и взмокшую шею Текса.       Даллас был с ним такой переменчивый, словно в нем и впрямь поселилось двое разных людей — только что его жестко отымел Черный Декс, не склонный миндальничать, и тут же трогательный Ричард вопросил его о самочувствии.       Похоже, ухо Сойера уже начало понемногу различать некоторые нюансы этого странного раздвоения, и уже могло уловить, когда к нему обращался именно Даллас —благородный и добрый альфаэро, а когда взрыкивал дикой пумой опасный разбойник Декс Деверо… И, самое странное заключалось в том, что рычание Декса заводило его едва ли не сильнее, чем самые нежные нежности Ричарда…       — О, я в полном порядке, любовь моя… твой мустанг уже почти признал руку господина, укротившего его нрав… Но не стоит расслабляться раньше времени… ссс… — дерзкие речи ковбоя были тут же прерваны чувствительным щипком соска, затвердевшего и оттого безумно чувствительного, но мягкий тон мужа не изменился, как и его очаровательная манера вежливо предупреждать о том, что и так было ясно, как божий день!       — Я сейчас кончу снова и стану совсем большим в тебе… но кажется, ты уже успел ко мне привыкнуть…       — Ты был весьма убедителен, мой альфа… Но не пожалеешь ли ты потом, что так рано сорвал мой полный цвет?.. — Сойер решил все-таки осторожно выяснить этот вопрос, но ответа не получил — альфаэро снова уступил место Дексу и тот, зарычав ему в шею, задвигался в нем и впился пальцами в его бедра, придерживая и в то же время раздвигая их пошире. Мгновение — и глубоко внутри его снова оросили горячие соки, а узел опять расширился, болезненно растянув узкий вход. Пожалуй, если так будет продолжаться дальше, то о том чтобы сесть в седло, ему и правда придется забыть — на несколько дней уж точно…       Уткнувшись лицом в шею мужа, слегка прихватив зубами загривок, Декс изливался долго и сладко. Всякая сдержанность была отброшена, как лишняя одежда: альфа был очень громким — его низкие хриплые стоны, в самом деле похожие на зов дикого зверя, гармонично аккомпанировали страстной сцене взаимного познания.       Юный супруг, распластанный на красном земляном ложе под изумрудно-золотым пологом зреющей кукурузы, что-то шептал дрожащим голосом, о чем-то спрашивал, но Ричард, поглощенный наслаждением, которое принимал и дарил, упивавшийся покоренным и пробужденным телом любимого, отвечал совершенно бессвязно, не проникая в смысл сказанного. Они были вместе, они любили друг друга, и только это казалось важным здесь, на золотом кукурузном поле, что стало для них настоящей брачной постелью. Если бы вдруг случилось землетрясение или налетел ураган, Ричард, наверное, заметил бы, но никакие беды или разгул стихии не заставили бы его разжать объятия.       — Скоро я увезу тебя отсюда, любовь моя… и для тебя… оооо… начнется совсем другая жизнь… Тебе откроется целый мир… и… ты… сам сможешь решать… что и когда тебе делать, — жарко выдыхал он на ухо Тексу. — Я просто буду рядом. Всегда рядом… и только с тобой…       Тело Сойера, с такой яростью и страстью отвечающее на вторжение альфаэро, то и дело накрывало волной сладкой судороги. Она рождалась где-то там глубоко внутри, куда доставало навершие «навахи», расходилась к ногам и рукам горячей дрожью удовольствия, что-то развязывала, расправляла в скованных недавним напряжением погони и борьбы мышцах, и покидала его через рот — со стонами и долгими выдохами. И снова возвращалась, стоило лишь ему плотнее сжать узел альфы и немного подвигаться на нем, потереть его изнутри, чтобы Даллас снова дрогнул и пролился.       После первого же оргазма, узел ковбоя тоже увеличился в ладони мужа, еще влажной от любовного сока, и тот бережно поглаживал и чуть сдавливал его одновременно с тем, как тело Текса обнимало и нежило его собственный член. Но воображение Сойера упорно подбрасывало ему картинку, в которой он и альфаэро меняются местами, и уже его члену выпадает счастье оказаться пленником тела альфы…       Ох, что ему на это сказал бы патер Нотта-и-Джорно, какими карами небесными пригрозил!.. Но патера рядом не случилось — к обоюдному удовольствию, надо полагать. И обещанные громы небесные пока не грянули над их головами, как и молнии гнева Триединого не спешили превращать двоих влюбленных в прах земной… Стало быть, власть его была не так уж и велика, или он с годами сделался так глух к голосам Триады, что говорил со своей паствой уже только от собственного имени, и был бессилен управлять божьей волей. Ну да Триединый ему судья…       Даллас, весь погруженный в исполнение сладостного супружеского долга, был неутомим, но в какой-то момент Тексу страстно захотелось добавить к их телесному слиянию еще одно, и он попытался извернуться так, чтобы дотянуться губами до губ своего истинного. Он закинул назад руку, запустив пальцы в короткие черные волосы Декса, слегка приподнялся на локте, изворачивая шею, и прошептал в ответ на жаркие уверения возлюбленного:       — Я поеду с тобой куда… куда пожелаешь, мой господин… только если ты немедленно… прямо сейчас… поцелуешь меня…       Декс только жадно улыбнулся на этот призыв, и сейчас же выполнил желание мужа, впился в его губы, как пчела — в спелый плод, и целовал так долго и страстно, что оба почти потеряли дыхание…       — Ты — самое прекрасное, что случилось в моей несуразной жизни, Текс Сойер… — выдохнул альфа, неохотно освобождая рот мужа из поцелуйного плена. — Иногда я спрашиваю себя, за что мне послано такое счастье, и не могу найти ответа… Одно знаю точно, что никому и никогда не уступлю тебя по доброй воле, да и не по доброй тоже… Сначала им придется убить меня. Но помни, Текс, если в самом деле меня не станет, я хочу, чтобы ты жил дальше, и жил счастливо. Я же сделаю для этого все возможное, как и обещал твоему папе.       Он еще крепче обнял возлюбленного, нежно улыбнулся ему, ободряя, и снова приник губами к его губам.       Речи мужа напомнили о возможной смерти, подстерегающей Черного Декса на любой из дорог Техаса, и заставили Текса зябко поежиться, невзирая на то, что взошедшее солнце уже изрядно припекало им бока. Отвечая жадным губам альфаэро, Сойер отогнал прочь мрачные предчувствия и мысли о том, насколько долгим будет их счастье, и снова позволил Далласу из нежного мужа превратиться в рычащего разбойника, наслаждающегося законной добычей.       Но, когда новая волна удовольствия оставила их, все так же зарывшихся ногами и пальцами в красную землю, так же спаянных телами, когда дыхание восстановилось, вернув способность облекать чувства в слова, Текс тихо, но твердо потребовал:       — Обещай мне, что действительно оставишь свое опасное дело, Декс. Пусть оно трижды благородно и спасает кого-то от нужды или несчастливого брака, я не желаю лишиться тебя, мой истинный, из-за того, что чужое счастье окажется для тебя важнее нашего…       Декс тихо засмеялся и снова принялся покрывать тело любимого алыми метками поцелуев… Прервавшись ненадолго, он проговорил:       — Твой омежий эгоизм великолепен, Текси… Наверное, мне всегда не хватало этого — чтобы кто-то столь бесцеремонно заявил на меня права собственности, и постоянно напоминал, что я не один на свете, и не имею права швыряться своей жизнью, как хмельной буян — стаканом в салуне. Да, моя любовь, ты совершенно прав. К тому же ни одно доброе дело в этом не лучшем из миров не остается безнаказанным. Теперь моя жизнь…ооохх… дааа, милый… даа… теперь моя жизнь принадлежит в первую очередь тебе, а потом уж — несчастным и обездоленным. Оооо, Текс, да, да, да!..