Наш мир немыслим друг без друга

Дин Святой боже, он ненавидит больницы. Ненавидит врачей, этих коновалов в белых халатах. Но иногда без них никак не обойтись. Особенно если речь идет о жизни младшего брата. На этот раз Сэмми оказывается в этом продезинфицированном аду не из-за ранения. Но от этого не легче. Сэма едва не отправил на тот свет... аппендицит. Хирург потом сказал Дину, что они успели вовремя. Еще какой-нибудь час и тогда… А вот о том, что было бы «тогда» Дин думать не желает. Ни в коем случае. К черту все «тогда», «а если» и «могло бы быть». Его братишка будет в порядке. Что бы ни случилось. Дин клянет себя последними словами за то, что не заметил, не уследил. Это маленький паршивец, его братец, успешно притворялся несколько дней и врал, что температурит из-за простуды. Простуда, как же. Дин злился бы, если б мог. Но сейчас он просто беспокоится. Нет, не так – он готов на стенку лезть от тревоги. Когда Сэма согнуло пополам он невыносимой боли, Дин понял, что дело плохо. Им еще повезло, что госпиталь был недалеко от их временного жилища. Отец, как обычно, отсутствовал, но это было не так важно. Девятнадцатилетний Дин мог принимать решения и подписывать любые документы. - Вы ближайший родственник? – спросила его медсестра. Вид у нее был крайне озабоченный. Дин заверил ее, что да, он ближайший родственник Сэма Винчестера. Откуда ей было знать, что слово «ближайший» никогда еще не звучало так буквально. Так близко к истине… У Дина нестерпимо горят глаза. За эти несколько дней он спал часов пять от силы. Пока шла операция, он ждал в коридоре, возле двери, напряженно прислушиваясь. Ни о чем думать не мог – казалось, бешеное колотье в висках распугивало обрывки мыслей. Он представлял себе Сэмми, его Сэмми, там, на операционном столе, под холодным светом ламп, беспомощного, бледного, в крови… Шесть часов. Шесть часов длиною в вечность … Когда появился хирург, Дин хотел вскочить, но его точно парализовало. Врач, много лет проработавший в отделении «скорой», насмотрелся всякого, но никогда не видел таких глаз, как у Дина Винчестера. Столько отчаяния, надежды и безумной тревоги было в этом взгляде, что на несколько секунд хирург просто утратил дар речи… А потом - снова ожидание. Сэм в реанимации, куда доступа нет никому. Поправочка – не было. Дин туда прорвался. Как – он толком и не помнит. Увидел Сэма со всеми этими трубками, зондами, в холодном пространстве, пропахшем хлоркой и еще какой-то дрянью. Ох, Сэмми… Кажется, за нарушителем явилось человек двадцать, не меньше. Но Дину было не до них. Прикоснуться к брату, почувствовать его тепло, услышать его сердцебиение – вот все, чего хотел Дин в ту минуту. Это было жизненно необходимо. Он успел сжать в своей руке слабые пальцы Сэма, всем сердцем веря, что брат почувствовал его присутствие. «Я здесь, Сэмми. Я с тобой.» Потом он покорно дал себя увести… Противостояние с больничным персоналом закончилось в пользу Дина. Врачи и медсестры поняли, что им никогда не удастся переубедить этого упорного паренька со странными, слишком взрослыми глазами… В ночь после операции приехал Джон. Ворвался в госпиталь, в запыленной одежде, небритый, с синяком на пол-лица и кровавой ссадиной над левой бровью. Врачи надолго запомнят это нашествие Винчестеров… В отличие от старшего сына, ему не удалось проникнуть в реанимацию. Зато никакая сила не могла заставить Дина и Джона уйти из госпиталя. Так что на другое утро очнувшийся Сэм смог увидеть и отца, и брата. Медсестра по имени Лиза ласково спрашивает Дина, не принести ли ему чего-нибудь. Он уже успел обаять половину персонала женского пола и даже одного интерна-гомосексуалиста. Дин, чего греха таить, вовсю пользуется своей неотразимостью, преследуя одну-единственную цель – свободный доступ в палату Сэма. Отец, убедившись что жизнь младшего сына вне опасности, снова умчался в другой штат – заканчивать охоту. А Дин не покидает госпиталь уже пятые сутки. Никакие уговоры на него не действуют. В том числе и уговоры Сэма. - Дин, тебе не надо сидеть здесь круглосуточно. Возвращайся в отель, а? А вечером снова придешь, - говорит младший брат. От его правой руки тянется трубка капельницы и он до сих пор подключен к кардиомонитору. Дин испытывает почти физическую боль, когда он смотрит на бледного до прозрачности Сэма. Уйти? Оставить его одного? Да ни за какие коврижки! Очень скоро до всех, начиная с главврача и заканчивая санитарами, доходит, что им проще смириться с постоянным присутствием Дина Винчестера. Более того, такая беззаветная любовь к брату вызывает уважение и даже восхищение. - К тому же, он положительно влияет на пациента. Мальчик буквально оживает, когда видит брата, - делится наблюдениями с коллегами лечащий врач Сэма. С этим точно не поспоришь. Голос Дина, улыбка Дина, прикосновения Дина гораздо эффективнее всех лекарств вместе взятых. Сэм идет на поправку. Правда, он слишком быстро утомляется и много спит, зато когда бодрствует, брат не дает ему скучать. Развлекает байками, рассказывать которые он великий мастер. Ямочки на бледных щеках Сэма – лучшая награда за усилия. Сэм всего один раз спрашивает про отца. Услышав ответ, коротко кивает и заговаривает о другом. Все нормально, никаких проблем, так и должно быть. Вот только крепко закушенная губа говорит об обратном. Дину хорошо знакома эта многолетняя привычка брата. Сэмми закусывает губу – значит, он нервничает. Или огорчен. Или и то, и другое. Иногда Дин даже замечает следы крови. Ну нет, братишка, только не сейчас. - Покажешь шов? – Дин осторожно, не хуже самой опытной сиделки, приподнимает бандаж. – Ух ты, девчонки будут тащиться! Представь, подкатываешь к красотке и говоришь «Хочешь, я тебе свой шрам покажу?». И все, она твоя! На самом деле Дину далеко не так весело, как может показаться. Любой, даже самый незначительный шрам на теле Сэма – это болезненная рана в его душе. - Очень больно? – вырывается у Дина непроизвольно. - Уже нет, - успокаивает его Сэм. – Скоро буду, как новенький. Улыбается. И губы больше не кусает. Дину удается впихнуть в брата большую часть безвкусной больничной кормежки. Сэм морщится, но покорно проглатывает ложку за ложкой. А потом – засыпает. Неправдоподобно быстро. Затылок проминает подушку, закрываются глаза – и Сэмми уже спит. Это все из-за лекарств и большой кровопотери, Дину такие вещи даже объяснять не надо. Сэм спит и вроде бы можно выйти из госпиталя, поесть в ближайшей забегаловке, да просто глотнуть свежего воздуха. Дин ничего этого не делает. Спящий брат удерживает его на месте. Эта кровать, эта маленькая комната с протертым линолеумом на полу – центр мироздания. Уже через несколько дней он увезет Сэма отсюда и центр переместится в их дешевый мотель. А потом еще куда-нибудь… Дин поправляет сбившееся одеяло и устраивается в своем не слишком удобном кресле. Вот он, его центр – скуластое лицо, вздернутый нос, растрепанные волосы. А сейчас к этому комплекту прибавились выпирающие кости ключицы, бледная кожа и лишний шрам на животе. Сэм. - Сэм, - говорит он одними губами. Просто имя. Как заклинание. Как обещание. Как клятва. И снова: - Сэм. Будто услышав его из глубин своего сна, брат поворачивает голову и улыбается. Одними губами.