Ошибка

Они оказываются в комнате, которую Снежка называла своей те несколько месяцев, что провела в Тёмном замке. Конечно, Румпельштильцхен мог бы перенести их в свою роскошную, но давно позабытую спальню. Оборудованную когда-то вовсе не для сна: переехав из родной лачуги в неприступные каменные стены, Румпельштильцхен поначалу не чурался женского внимания, которого, по иронии, ему доставалось больше, чем когда он был человеком. Он пресытился этим довольно скоро, но за сто шестьдесят лет, проведённых в толстой крокодильей шкуре, не смог вовсе избежать увлечений. С Белль он не зашёл так далеко. Последней его любовницей была Верна, прислуживавшая в замке задолго до того, как он вздумал сделать своей горничной дочь мэра… Верна, в отличие от своей преемницы, была алчной, но работящей и по-своему сметливой крестьянской бабёнкой. Румпельшитильцхен даже сохранил о ней добрые воспоминания, хотя ей таковых не оставил. В один прекрасный день маг выставил женщину восвояси, вернув ей молодость, а заодно вычеркнув из памяти все годы, что она провела в Тёмном замке. Но сейчас — не время думать о ней, не тогда, когда Белоснежка прижимается к нему слишком плотно и водит закоченевшими пальцами по его шее. Ему отчего-то не хочется, чтобы Белоснежка стала одной из многих — пусть этих многих набралось довольно мало за его Тёмный век. Меньше, чем могло бы быть. Белоснежка ни на одну из них не похожа: он не видит в ней ни любви, ни корысти, ни желания подчинить себе, только тревожную нежность, и любопытство, и ищущую выход избыточную силу юности. Он отодвигает заслонку, разжигает камин, освобождает покрывало и постель от налёта плесени и пыли — и всё это, не разжимая объятий, одной лишь магией. Руки Снежки блуждают по его спине, и он совершает последнюю попытку отговорить принцессу: — Ты даже не знаешь, чего хочешь, — Румпельштильцхен осекается, потому что его собственные желания как раз слишком ясны и однозначны, и ему самому уже совсем не хочется, чтобы опальная принцесса послушалась его разумных доводов. — С чего ты решила, что я… — Я тебе доверяю. — Дурочка, — он целует её в шею, поднимаясь от выемки у основания всё выше и выше, отводит волосы, чтобы не мешались и не лезли в нос и рот, и обнаруживает, что уши его принцессы покраснели от холода и оттопыриваются, точно листья молодого лопуха. Он проводит языком по ушной раковине, одними губами сжимает мочку, а потом втягивает её в рот и посасывает осторожно, чтобы не задеть зубами… Снежка издаёт что-то вроде всхлипа, и он отрывается от неё, переводит дыхание: — Страшно, больно? — шепчет он ей в истерзанное ухо. — Не-ет. Всё хорошо, — её пальцы нащупывают застёжку плаща, и тот падает на постель. — Тебе говорили, что у тебя милые уши? — шепчет Румпельштильцхен снова. — Они… некрасивые, — руки Снежки замирают на его плечах. — Забавные, превосходные, соблазнительные, — рычит он и прикусывает ей ухо: слегка, проверяя её реакцию. — Я бы их съел… Но не буду, а то как это королева без ушей? Неловко выйдет. Снежка смеётся и заметно расслабляется. Её прикосновения лишаются прежней судорожности. Она ласкает его спокойнее, уверенней, но Румпельштильцхену словно передаётся её ушедшее волнение. Одежда кажется лишней, но он боится торопить события, не хочет заморозить или напугать. Снежка запускает пальцы в его волосы, целомудренно прижимает его губы к своим, проводит пальцами по шее, играет шнуровкой на груди. — Мы должны раздеться? — спрашивает она. — Да, — выдыхает он. — Просто тут холодно. Я жду, когда воздух нагреется хоть немного. — И ещё, когда Снежка привыкнет к прикосновениям и будет готова к большему, но об этом он вслух не говорит. — Мне уже жарко, — она смотрит на него выжидающе. — Что я должна делать? Он сглатывает застрявший в горле ком, облизывает внезапно пересохшие губы. — Ничего, моя хорошая. Я сам всё сделаю, — ему немного смешно от того, что он волнуется так сильно. И почти дрожит от предвкушения. Словно не он тут многоопытный соблазнитель, и не он сам раздразнил Снежку, добавив в их отношения немного откровенности, немного флирта, немного загадочности. Правда, Румпельштильцхен не предполагал, что это заведёт их так далеко. И вообще куда-то. — Ты целовалась раньше? — интересуется он. Снежка резко выдыхает: — Да. Это было давно. Румпельштильцхен приближает её лицо к своему, целует, раздвигает языком губы, и Снежка полузадушено вскрикивает ему в рот. Он прерывается: — А так, значит, не целовалась? Она мямлит что-то нечленораздельное, и от звука её голоса его бросает в жар, а штаны становятся ещё теснее. Он возобновляет поцелуй, покусывает её нижнюю губу, углубляет его, прерывает на миг, чтобы дать ей передохнуть, и возобновляет снова. Они сидят на узкой застеленной постели, целуются, ласкают друг друга через одежду, и ситуация с каждой секундой кажется Румпельштильцхену всё более невыносимой. Он толкает Снежку на спину, побуждая лечь, и сам нависает над ней, зажимая между коленями её бёдра. Расшнуровывает корсаж, ласкает через рубашку грудь, маленькую, приятно упругую. Через ткань нащупывает соски и теребит их слегка, и Снежка вскоре начинает выгибаться дугой, зажмуривается, а потом и вовсе прячет разгорячённое лицо в сгибе локтя. Это хорошо, что она закрыла глаза, — думает он мимолётно. Но всё же предупреждает вслух: — Снежка… — Да, — шепчет она в ответ. — Сейчас я раздену нас. Не смотри, не стоит, это может тебя напугать. Белоснежка тяжело дышит и снова всхлипывает без слёз. — Ты… — говорит она прерывающимся голосом, — такой вежливый… Это… непривычно… — Вот и не привыкай. Румпельштильцхен почти зол и на себя, и на неё. Но несмотря на это внезапное чувство, решимость довести их близость до логического завершения никуда не делась. Он щёлкает пальцами, позволив волне магии раздеть их — теперь они полностью обнажены, а их одежда грудой лежит на стоявшем возле камина стуле с узкой резной спинкой. — Не подглядывай, — требует он ещё раз, но сам тут же принимается рассматривать распростёртое под ним девичье тело. Чересчур худощавое на его вкус — на бледной коже заметно выпирают рёбра и косточки ключиц, плечи, пожалуй, слишком широки, на руках проступают мышцы, зато живот против ожидания, оказывается мягким и округлым, так же как и груди — не большие и не маленькие, а самого что ни на есть подходящего размера. Строго говоря, Белоснежка не была красавицей, но сейчас Румпельштильцхену всё в ней кажется совершенным — от вышеупомянутых ключиц до рыжеватых завитков волос подмышками и в паху. Он ощупывает её точно слепой. Осторожно, подушечками пальцев, касается шеи, спускается, ниже, к груди, накрывает ладонями её мягкую выпуклость, вновь поднимается к плечам, чтобы спуститься ниже, лаская живот. Обойдя поросший кудрявым волосом треугольник, он переходит к бёдрам, лаская их сначала с внешней, потом с внутренней стороны. Неожиданно Белоснежка напрягается под его руками и он слышит, как сбивается успокоившееся было дыхание принцессы. Румпельштильцхен замирает — неужели нашёл чувствительную точку? — а потом проводит по внутренней стороне бедра Снежки остриём когтя… ещё раз, и снова. Он вычерчивает пальцами узоры по бледной коже, а принцесса мечется под ним на узком ложе, выгибается дугой, кусая губы. Наконец он бережно накрывает ладонью её лобок. Магией нащупывает невидимую глазу преграду и растворяет её — незачем причинять этой девушке лишнюю боль, ей и без того многое пришлось пережить. — Снежка… — предупреждает он в последний раз. — Я постараюсь сделать всё как надо, но всё равно… Тебе будет непривычно. Или даже неприятно. Сначала. Больно быть не должно. Просто скажи мне, если что-то пойдёт не так. — Да, — отвечает она искусанными губами. — И не открывай глаза. Белоснежка жмурится и молчит. Она оказывается такой горячей, тесной и влажной, что приходит черёд Румпельштильцхена кусать себе губы. Избыток ощущений грозит вырваться гортанными стонами, но пугать Белоснежку ему не хочется. Она и без того напугана, он понимает это по тому, как напряженно замерло её тело. Он старается двигаться как можно медленней и осторожней. Судя по всему его старания девушке никакого результата не приносят, зато для самого Румпельштильцхена ощущений оказывается более, чем достаточно для того, чтобы «урок сладострастия», который он собирался преподать Белоснежке закончился толком не начавшись. Впрочем, магия легко бы справилась с этой трудностью, но Румпельштильцхен на этот раз не хочет к ней прибегать. Он лишь на несколько минут закрывает глаза, и застыв в неподвижности припоминает карту Зачарованного Леса, дислокацию противостоящих сторон и пытается предсказать ход будущего боя с помощью — не пророческого дара — а одного лишь здравого смысла. — Румпельштильцхен, — лепечет Снежка, прерывая его размышления. — Это всё?.. — Не всё, милая, не всё, — уверяет он и целует её в щёку, переносицу, сомкнутые веки. — Не всё. Он теребит губами её грудь, дразняще покусывает шею и, дождавшись, когда тело Белоснежки снова начинает отзываться на его ласки, возобновляет движение. На этот раз он двигается резче и быстрее, в надежде, что скорость и верно найденный ритм приблизят к желанной развязке не только его самого, но потом эти мысли, равно как и все остальные, отступают, всё возрастающее напряжение накрывает его горячей волной, и он с полурыком-полустоном падает на тёплое, податливое тело. — Милая, — шепчет он мгновение спустя, — как ты? — Всё хорошо, — нетвёрдо лепечет Белоснежка, открывая глаза, и он с сожалением привстаёт и садится с ней рядом. Судя по всему, всё недостаточно хорошо. — Ну, — произносит он, пряча за спадающими сосульками волосами кривую улыбку, — возможно, это не так, как ты себе представляла. Возможно, не стоило и пробовать. — Стоило, — ладонь Белоснежки ложится на его голую спину. — Было приятно. А тебе? — Более чем, — быстро признаётся Румпельштильцхен. — Какие ещё будут пожелания? — Побудь со мной, пока я сплю. Полежи рядом. Что ж, это он может. Румпельштильцхен встаёт, с помощью магии материализует на себе рубаху подлиннее — нечего молодой девушке любоваться на его покрытое серой чешуёй тело, и дождавшись, когда Белоснежка залезла под одеяло, присоединяется к ней. — Очень здесь узко, — жалуется он. И Белоснежка улыбается ему, прежде чем уснуть.

~*~*~*~

То был не сон. Румпельштильцхен лежал рядом, удерживая её в объятиях. Глаза у него были закрыты, волосы взъерошены, а голова почти сползла с их единственной подушки. В Снежке боролись два желания: разбудить его поцелуем и разглядеть хорошенько застывшее в непривычном спокойствии лицо. Она с пристальным вниманием всматривалась в его черты: кто знает, когда ещё предоставится такая возможность, — и пришла к неожиданному выводу, что Румпельштильцхен, возможно, был бы даже хорош собой, если бы не покрытая неровной чешуёй кожа. Хотя и она не так уж его портила, даже скрадывала глубоко залёгшие на лбу морщины, резкие складки на щеках. «Он слишком худой», — отметила Снежка про себя и сама себе удивилась. Никогда раньше она не думала о Румпельштильцхене так. Но ведь раньше она и не просыпалась с ним в одной постели. Снежка приподнялась на локте, решившись, наконец, осуществить своё первое намерение, но стоило ей шевельнуться, как маг тут же распахнул глаза. — Я тебя разбудила, — виновато констатировала девушка. — Я не спал. Он спустился с постели, потянулся, разминая затёкшие мышцы, прошёлся туда сюда, глухо шлёпая босыми ступнями по каменным плитам пола. Снежка только сейчас заметила, что в отличие от Румпельштильцхена, облачённого в плотную льняную рубаху, доходящую почти до икр, она полностью обнажена. Хорошо быть бесстыдной и пьяной, но сейчас, когда остатки хмеля слетели с неё, оставив лишь зыбкую пустоту в голове и липкий привкус во рту, собственная нагота смущала, и девушка нырнула глубже под одеяло. Румпельштильцхен остановился и удостоил Снежку озабоченным взглядом: — Тебе нужно вернуться в отряд. Победить в битве. Стать королевой. — Я понимаю, — кивнула она, с трудом удерживая улыбку. Слишком уж комично выглядел маг — в ночной рубашке, взлохмаченный и босой, но не оставляющий своего обычного наставнического тона. — Не мог бы ты выйти? Мне нужно одеться. В её маленькой комнатушке было почти душно, но замок всё ещё оставался вымерзшим. Хотя в зале горел камин, и произносимые слова уже не поднимались к потолку белёсыми облачками пара. Пока Белоснежка одевалась, причёсывалась и приходила в себя, маг успел раздобыть где-то ещё тёплые молоко и хлеб. Белоснежка с жадностью накинулась на этот скудный завтрак. Румпельштильхен не ел и даже не сел на своё обычное место во главе стола. Он расхаживал по зале в нетерпеливом ожидании, лишь иногда подходя к столу и отщипывая маленькие кусочки хлеба. — Я позаботился о твоём жеребце, — проговорил Румпельштильцхен, словно продолжая какой-то разговор. Снежка пристыженно опустила глаза: вчера она всего лишь привязала Бекаса к коновязи, не подумав даже о том, чтобы напоить его. Разумеется, в её бытность «любимой папиной дочкой» о подобных «мелочах» заботились слуги, но сейчас беспечность могла ей дорого обойтись. — Спасибо, — выдавила она принуждённо. — Это я должна была… Румпельштильцхен тряхнул спутанными кудряшками, в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние, сжал в ладонях её праздно лежащую на столе руку и порывисто и влажно поцеловал запястье. Замер так на несколько мгновений и, оторвавшись, заглянул в принцессе в глаза. — То что между нами… — начал он тревожно: — не меняет нашей сделки. Её нельзя отменить. — Разумеется, — согласилась Белоснежка. Она и не предполагала иного, да и вообще не претендовала на то, чтобы занять в жизни и сердце мага какое-то важное место. По крайней мере ещё вчера. И то, что сегодня она переменила мнение, было её заботой и бедой, не его. В конце концов, она просила только об одной ночи. — Но это не значит, что наша… происшедшее не имеет значения, — словно прочёл её мысли Румпельштильцхен. Он нахмурился, уточняя: — Для меня имеет. Отчего-то стало легче дышать. Ей не хотелось оставлять эти слова без ответа, и Снежка уже собралась было что-то сказать, но неожиданно для себя самой привстала и звонко чмокнула Румпельштильцхена в угол рта. — Как жаль, что мне надо уходить. Меня, наверное, уже хватились. Или хватятся скоро. — Да, — согласился маг. Он всё ещё удерживал её руку в своих. Снежка не делала никаких попыток освободится. Она догадывалась, что долго передышка не продлится. И вправду, ещё какое-то время Румпельштильцхен стоял рядом с ней, и разглядывал её лицо с лукавой и блудливой улыбкой, но не прошло и нескольких минут, как маг отстранился. — Это важно, — пробормотал он в пространство и сжал ладонями виски, точно что-то припоминая. — Кое-что ещё! Он почти выбежал из комнаты, и Белоснежка услышала, как каблуки его сапог гулко застучали по винтовой лестнице, ведущей в лабораторию. Румпельштильцхен вернулся не с пустыми руками, с флакончиком полным переливающейся серебристой жидкости. — Я собирался сделать это позже, — пояснил он, — но лучше — сейчас. Видишь, — постучал он чёрным когтем по толстому стеклу флакона: — Светлая магия. Я запер её здесь лет двадцать назад, — Румпельштильцхен хихикнул. — Как чувствовал, что пригодится. Белоснежка завороженно смотрела на флакончик, содержимое которого находилось в непрестанном движении. — Держи. Снежка с опаской подставила ладонь. Жидкость в сосуде выглядела кипящей, но стекло, против ожидания, оказалось прохладным. — Осторожно, — предупредил маг и продолжил с гордостью в голосе. — Сильнейшая вещица. Не настолько, чтобы Тёмный с ней не справился, но чтобы остановить ведьму, вроде твоей милой мачехи, вполне хватит. — Я, — Белоснежка не могла оторвать взгляд от танца серебряных пузырьков за стеклом, — не желаю ей смерти. Румпельштильцхен понимающе усмехнулся: — Светлая магия не убивает. А вот защитить может. Когда я скажу, откупорь его. Остальное я сделаю сам. — Остальное — что? — переспросила Белоснежка. — Клянусь, это не навредит никому, — Румпельштильцхен улыбнулся шире. Он подошёл к одному из постаментов и снял с него палочку: серую, невзрачную на вид. — Просто сделай это. Снежка сглотнула: она уже успела уяснить, что Румпельштильцхен избегает лжи, но при том и всей правды не открывает. Даже те его поступки, что на первый взгляд выглядят бескорыстными и безобидными, служат каким-то ему одному ведомым выгодам. Румпельштильцхен и сам не раз предупреждал Снежку, что доверять ему опасно. Но выказывать недоверие сейчас, после "их ночи" и его недавнего признания казалось неправильным. И Снежка, после недолгих колебаний, подцепила тугую крышку сосуда. Магия выскользнула из него серебряным облачком, и палочка в руках Тёмного ярко засветилась. Хаотично клубящийся дым окутал Снежку, неощутимо коснулся её одежды, кожи и волос. Румпельштильцхен бормотал заклинание, вычерчивая остриём палочки закорючки в воздухе. Наконец, дым истаял, а палочка тускло мигнув на прощание — погасла. — Готово, — произнёс Румпельштильцхен. — Теперь Регина не сможет навредить тебе. Ни убить, ни отравить, ни вырвать сердце, ни сжечь огнём. Ты, — он описал в воздухе широкую дугу, — больше ей не по зубам. Снежка задумчиво взглянула на опустевший флакон и поставила его на обеденный стол. — И чем мне придётся заплатить? — Ничем. Светлая магия не требует платы, — развёл руками Румпельштильцхен: — Правда, стоит соблюдать некоторую осторожность. В общем, пока Регина не будет повержена, а её войско разбито, ей не стоит знать о твоей неуязвимости… — …иначе она убьёт меня чужими руками, — продолжила Белоснежка. Румпельштильцхен подошёл к ней ближе. — Вот видишь, я чему-то тебя научил. — Он потянулся было к ней, но оборвал движение. — И даже не слишком испортил. — Маг задумчиво поджал губы, и спустя какое-то время пояснил: — Если бы твоего сердца коснулась тьма, заклинание не сработало бы.