Ошибка

      Сон-трава, бессмертник, вытяжка волчьей желчи… Больше десятка ингредиентов. Одни растут на каждом пригорке, а другие в заповедных уголках, вдали от людских дорог и звериных троп, да и цветут раз в сто лет в ведьмин день. К каждому компоненту в отдельности можно подобрать антидот, но любой, даже самый недалёкий, алхимик знает: здесь, в отличие от математики, целое всегда больше суммы частей. Да и какое противоядие спасёт от драконьей магии? Ненависть драконицы пропитывала каждую каплю содержимого хрустального кувшина. Без этого, самого важного компонента, состав работал не как проклятие, а как зелье… Тоже довольно опасное: оно погружало в сон, пусть и не вечный, но очень уж сладостный… Настолько, что многие из испытавших его однажды, были готовы отдать всё, чтобы пережить его снова. Да что там… Сама Малифисента провела лет тридцать, дурманя себя собственным зельем. Что именно грезилось драконице — Румпельштильцхен не знал, и тратить своё время на изучение этого вопроса не собирался. Куда больше его волновало то, какие сны сейчас видит Белоснежка. Что-то подсказывало ему, что вряд ли они были столь же приятными. Главная сложность состояла в том, что для драконов магия их суть, сердцевина. Они колдуют как дышат, даже порой не замечая этого… и когда Малифисента на вопрос, что именно она заложила в своё Проклятие, молча хмурилась и поджимала губы, притворством это не было. Она действительно не знала, и в такие моменты походила на запутавшуюся в собственных ногах сороконожку из старой притчи. Пришлось Румпельштильцхену вмешиваться со своими подсказками и предположениями. Что сподвигло Малифисенту создать Проклятие такой необоримой силы? Ненависть и предательство? Значит ему нужно что-то противоположное. Любовь и верность. Для этого ему и нужен был эликсир из волос Эбигейл и Фредерика. Этих двоих связывала истинная любовь, что ж могло быть сильнее? Но он не помог. Зря Румпельштильцхен подмешивал снотворное в ужин почётного караула, день и ночь охранявшего королеву. Зря вливал капли в приоткрытые губы, опутывал спящую коконом магии. Храпели стражи, а дыхание Белоснежки было таким же тихим, редким… Даже, кажется, ещё тише и реже, чем несколько дней назад. А что, если в какой-то момент станет слишком поздно? Впрочем, Малифисента, несмотря на надменную нелюбезность, которой она окатывала Румпельштильцхена при каждой встрече, над противоядием всё же работала. И даже опробовала его на нескольких охотниках за драконами, наведавшимися в её владения. Из милосердия — его не чужды ни драконы, ни ведьмы, ни злые колдуны — просто милосердны они на свой злой, нечеловеческий лад — Малифисента усыпляла их не Проклятым зельем, а лишь тем, что приносило сладкий сон. И после нескольких неудачных попыток успех был достигнут. Получившийся антидот в одну секунду пробуждал несчастных. В случае же королевы Белоснежки он оказался совершенно бесполезен. Тогда Румпельштильцхен добавил туда магию истинной любви, и даже воспользовался веретеном, чтобы противоядие разнеслось через кровь. На какую-то секунду ему показалось, что щёки Белоснежки зарделись чуть ярче. Но нет, это были лишь отсветы факела. — Зачем, — упрекнул он свою принцессу, ученицу, гостью, возлюбленную, важную часть его плана, — зачем ты так со мной? — Он поцеловал маленькую твёрдую руку… Слизнул выступившую на указательном пальце каплю крови, и, не удержавшись слегка сжал зубами костяшку. Снежка тоже кусала его за пальцы, когда, оставив дела на потом, они забывались в объятиях друг друга. На пике наслаждения, пытаясь удержать крик, Белоснежка впивалась зубами в его пальцы и издавала почти звериное рычание. А теперь… Румпельштильцхен посмотрел на красные вмятины, оставшиеся на пальце королевы после его укуса, и прежде чем вернуть руку обратно, безвольно лежать вдоль неподвижного тела, коснулся губами запястья. — Ты подвела меня… — сказал он тихо и признался: — Мне тебя не хватает. Вернись. Будто бы слова могли помочь там, где не помог антидот приготовленный тем же, кто составлял проклятие, антидот, чьё действие должна была усилить магия Истинной Любви. После этой неудачи Румпельштильцхен в очередной раз перенёсся прямиком в лабораторию Малифисенты. — Не действует, дорогуша, — выплюнул он в лицо драконице и та невольно скрестила руки на животе, защищая самое дорогое. Тут бы ему вернуться в Тёмный замок, но он почему-то остался и начал расхаживать взад и вперёд. Когда ты Тёмный, можно не боятся выглядеть смешным — те, кто осмелится рассмеяться, долго не проживут, в этом вся соль шутки. Вот и драконица благоразумно молчала, только колбочки и реторты, расставленные по столам позвякивали — не столько от тяжёлой поступи, сколько от волн магии, исходившей от Тёмного в этот поздний час. — Не понимаю, зачем тебе Регина. Ты и сам можешь наложить это Проклятие, если оно тебе так уж необходимо, — не по-доброму усмехнулась Малифисента. — Ты постоянно совершаешь ту же ошибку, что совершила когда-то и я. — Ошибку? — Румпельштильцхен остановился. — Ты знаешь… — глаза Малифисенты затуманились от воспоминаний о далёком прошлом. — Я слишком привязалась к человеку. И поплатилась за это. Я думала, что Стефан полюбил меня, а он всего лишь хотел победить дракона. Люди не стоят того. — Чего? — переспросил Румпельштильцхен. — Мне, конечно, нет дела, — пожала плечами Малифисента, и складки платья всколыхнулись, выдавая то, как округлилась её фигура. — Но я помню, что ты как-то слишком дорожил той служанкой. А теперь… Он только отмахнулся. Конечно, Малефисента всего лишь хотела его унизить. Таковы правила игры, Тёмный унижает драконицу, драконица унижает Тёмного. Только вот это она на поводке. Так что оскорбления и издёвки, которые Малефисента щедро расточала в его адрес, Румпельштильцхен по большей части пропускал мимо ушей. Всё равно, рано или поздно, Малифисенте придётся расплатиться за все свои выпады. Но на этот раз она сказала что-то важное, и он хотел понять — что. — Ты сказала, — медленно проговорил он, — люди не стоят того. Чего не стоят люди? Малефисента непонимающе нахмурилась. — Того, чтобы их любить. Вот. Вот разгадка! Румпельштильцхен вцепился обеими руками в волосы, словно вознамерился вырвать себе шевелюру с корнем, и прикусил губу, чтобы не взвыть от досады на собственную недогадливость. Он перенёсся в библиотеку Тёмного замка, рассеянно скользнул глазами по рядам книг и дико рассмеялся. Конечно! Он отправился в лабораторию, проверить свою догадку. Пусть в подвалах Малифисенты было достаточно, чтобы усыпить целое королевство, он тратил Проклятие Вечного Сна скупо, разделяя образец на малые дозы. Румпельштильцхен достал одну из них, заточённую в хрустальный флакончик, зажёг свечу и посмотрел содержимое на свет. Цвет алый как кровь, но если смотреть достаточно долго, можно увидеть голубые отблески, взлетающие искрами со дна сосуда и не долетающие до поверхности. Румпельштильцхен вернул флакон в шкаф. Руки у него дрожали. Всё так, а он, он — потрясающий болван. Был уверен, что именно ненависть драконицы создала Проклятие Вечного Сна, а на самом деле ничуть не меньшую роль здесь сыграла любовь. Ничуть не слабее связавшей Эбигейл и Фредерика. Но только отвергнутая. Невзаимная. Обманутая. Вот почему проклятие никак не снять. Румпельштильцхен уже вслух обозвал себя идиотом и растворился в воздухе, чтобы через мгновение появиться в башне Малифисент. Все реторты и колбочки были на месте, а вот самой драконицы не было. Он нашёл её в спальне, где она, зевая, расчёсывала волосы. — Ты собиралась усыпить короля Стефана? — спросил Румпельштильцхен нетерпеливо. — Для него ты готовила зелье? — Нет, — ответила Малифисента настороженно. — Его жену? — Я усыпила того, кого собиралась. — Это был изначальный план? — Ну, была у меня мысль усыпить всё королевство, — вернула себе Малифисента обычный величественный тон, — но Аврора единственная, кого Стефан способен любить. Ничто не уязвило бы его больше. — А разбудить бедняжку может только поцелуй любви? — Разумеется, — Малифисента искусственно зевнула. — На этом оставь меня, Тёмный. Хотя бы до завтра, а лучше — навсегда. Румпельштильцхен невпопад хихикнул, прошёлся по спальне, облокотился на витой позолоченный столбик, поддерживающий полог. — И почему же тогда Аврора до сих пор спит? Ты сама сказала, отец любит её, что мешает ему просто поцеловать дочь?.. Губы Малифисент тронула улыбка: — Любовь, исходящая из его прогнившего сердца, никого не спасёт. Проклятие с Авроры может снять только поцелуй принца Филиппа, чьё сердце не тронуто тьмой. — Так что же ты молчала об этом, дорогуша! — взвился Румпельштильцхен. — Давно бы уже доставила этого самого Филиппа к королеве Белоснежке и дело было бы сделано. Где ты его держишь? В темнице? В спячке? — осведомился он уже деловито. Малефисента то ли кашлянула, то ли хихикнула. — Не держу я его нигде. Сам где-то ходит. Да и поцелуй его Белоснежке никак не поможет, если только она не Аврора. А у той прекрасной девы, о которой ты так печёшься, кажется, чистого сердцем возлюбленного не наблюдается. Это ведь ты направил к ней того пастуха, — Малифисента растянула полные губы в притворной улыбке. — Между ним и королевой Белоснежкой что-то было, пока она годами таскалась по лесам?.. А-а! — Малифисента подавилась собственным криком. — Т-т- ты не смеешь… — Вот как? — притворился удивлённым Румпельштильцхен и затянул магическую удавку ещё туже, так что его собеседница больше говорить не могла, только хрипела и ловила посиневшими губами воздух. — А как по мне, всё справедливо. Ты не выполняешь свою часть договора, значит и мне соблюдать наше соглашение не обязательно. Всё верно, дорогуша? Он ослабил хватку. Малифисента сгорбилась на краю постели и тяжело дыша выставила перед собой мелко подрагивающую ладонь, создавая невидимый щит из светлой магии. Сил у неё стало побольше, заметил Румпельштильцхен про себя. Но всё-таки не достаточно для того, чтобы противостоять Тёмному. — Я-я не говорила, что нет другого средства, — проговорила она задыхаясь. — Тогда — найди его. И для тебя будет лучше, если ты найдёшь его раньше, чем я. Румпельштильцхен исчез в вихре багрового дыма. Он не отправился ни к себе в замок, глушить гномью водку и смотреть в незримое око, ни в усыпальницу Белоснежки, куда, забывая об осторожности, являлся в самые тёмные ночи. Он и сам толком не понимал, куда он направляется, но магия, кажется, угадывала тайные желания Румпельштильцхена лучше, чем он сам. Он очутился в лесу. Ночь стояла безоблачная, и на ясном летнем небе молочными каплями мерцали звёзды и круглая белая луна. Не знающая покоса трава вымахала выше пояса, и стояла теперь вровень с кустарниками: колючим лесным шиповником и лещиной, делавшими подход к этой части леса почти неприступным. По крайней мере конным сюда не пробраться, не сгубив коней. А пешим можно найти лазейку. Посреди поляны лежал дуб, поваленный когда-то грозой. Сердцевина выгорела, и в пустом стволе находили себе приют птицы, звери, насекомые. По засохшей коре, оставляя мокрые следы проползали слизни, невидимые глазу древоточцы прогрызали в павшем дереве лабиринты ходов. Чтобы зайти внутрь убежища Румпельштильцхену пришлось согнуться едва ли не пополам. Здесь было темно, сыро и душно. Здесь он впервые встретился с Белоснежкой лицом к лицу. Без надежды что-либо исправить, не зная ещё, что именно здесь он снова нащупает нить, которая должна привести к развязке его к собственной истории, к встрече с Беем и к новой любви. Теперь эта нить оборвалась снова. Но, кажется, он наконец отыскал концы.

~*~*~*~

Создание зелья поиска — магия простая и прямолинейная. А как успел убедиться за прожитый магом век Румпельштильцхен, чем проще — тем предсказуемей и лучше. Пряжка плаща безусловно принадлежала Филиппу, и сейчас, светясь голубоватым мерцающим светом, вела его к цели напрямик. Через непролазные чащи, бурелом, горные реки. Не будь он Тёмным, успел бы раз пять сбиться со следа. Но он Тёмным был, поэтому несколько дней по беспутью без отдыха и сна были для него утомительны, но не смертельны. Злосчастная брошь привела его в Восточное царство, лежавшее несколько на отшибе от девяти королевств. Проще всего было бы добраться сюда по воде, или подземными ходами, через гномьи шахты. Впрочем, последнее для мага слишком безопасно, да и заклинание выбирало не самый простой, а самый прямой путь. Румпельштильцхен шёл за парившей в воздухе вещицей через сгоревшую почти дотла деревню. Местные строили свои дома из сухого дерева, лишь кое-где обмазанного глиной, крыши и вовсе были тростниковыми, так что огонь распространялся быстро, и определить его изначальный источник было почти невозможно. Селяне в обнимку со своим нехитрым скарбом выбегавшие из домов, были с ног до головы перемазаны в саже, так что на Тёмного в этой суматохе внимания никто не обратил. Пряжка светилась всё ярче, значит, цель близка. И принц Филипп ещё жив. Каким ветром его занесло в это захолустье, когда его прекрасная невеста спит зачарованным сном? Может быть, любовь оказалась не столь уж и крепка? Что ж, прежде чем идти дальше, стоило узнать больше. Румпельштильцхен жестом заставил брошь замереть в воздухе и пришпилил её к отвороту своего сюртука. Какой-то мужичонка тащил из пылающего хлева брыкающийся и визжащий мешок, и судя по тому, как он этот мешок пинал, скотина явно была не его. — Ты знаешь принца Филиппа? — Румпельштильцхен встал к мародёру вплотную, почти нос к носу, чтобы у того не возникло никаких сомнений в том, с кем именно ему приходится иметь дело. — Нет! — Мужичонка согнулся в три погибели и попытался дать дёру, но Румпельштильцхен снова появился на его пути. — А меня ты знаешь? — поинтересовался он вкрадчиво. Где-то сзади с треском осела кровля. Стояла ночь, но от пылающих кострищами домов было светло как днём. — В-вы Т-тёмный, господин, — пролепетал мужичонка, и его заплывшие от жара и жира раскосые глазёнки комично округлились. — А ты знаешь, что бывает с теми, кто солгал Тёмному? Румпельштильцхен дождался кивка. — Что ж, проверим, — он отступил на шаг. — Чей это мешок? Селянин моргнул мокрыми ресницами. — Мой, господин. — Стало быть, не знаешь, — Румпельштильцхен хищно улыбнулся. — Шапка на тебе горит, дорогуша. Короткополая плетёная шляпа на голове у селянина и впрямь вспыхнула голубым огнём. Мужичонка шляпу скинул, но мешок из рук не выпустил. — Так ведь мешок и вправду мой, господин Тёмный, — пробормотал он, пятясь и волоча за собой визжащий улов. Румпельштильцхен исчез, чтобы возникнуть за спиной у собеседника. Конечно, он мог бы спросить любого другого, но оставлять разговоры незавершёнными было не в его правилах. — Но… — прошипел он на ухо мужичонке. — Что, ваша милость? — жалобно проблеял тот. — Ты хотел сказать «но», — напомнил Румпельштильцхен почти любезно. — Поросята в мешке Фенга… — признался наконец мужичонка. — Что ж, кажется, ты понял, — удовлетворённо протянул Румпельштильцхен, и, несмотря на царившую вокруг духоту, мужичонка ощутил, как по коже пробежали мурашки, а одежду схватило инеем. Несложный магический трюк, но эффект производил неизменно. — Так, — продолжил Румпель, — попробуем ещё раз. Ты встречал принца Филлипа? — Н-н-нет. Мужичонку трясло от холода и страха, но он обеими руками вцеплялся в горловину мешка, точно опасаясь, что Тёмный нарушит его трогательное единение с чужим имуществом. — Ты встречал знатного господина с Туманного Берега? Может быть, он не называл себя? — переформулировал Румпельштильцхен. — Не слышал я ни о каких знатных господах, — замотал головой мужичонка, — с Туманного Берега только охотники за чудовищами заезжали, но знати среди них не видать было. Кажется, на этот раз мародёр не лгал. — И за кем они охотились, за драконом? — спросил Румпельштильцхен небрежно, почти уверенный в ответе. — Драконов у нас отроду не водилось, ваша милость. Они на яогуая охотились. — И что, поймали? — Румпельштильцхен нахмурился, новые обстоятельства ему вовсе не нравились. — Куда им, — мужичонка кажется понял, что убивать его Тёмный не собирается, и осмелел. — Только что из леса прогнали, вот он деревню нам и спалил. Яогуай-то. Я могу идти, господин? — поинтересовался он, вновь разжаловав колдуна из дворян в мещане. — Ступай-ступай, — согласился Румпельштильцхен, и когда селянин отошёл шагов на пять, сотворил напоследок небольшую пакость — магией распустил шов на мешке. Поросята, почуяв свободу, вырвались и кинулись врассыпную, а мародёр, как ни в чём ни бывало, побежал за одним из них… Совсем людишки страх потеряли, — подумал Румпельштильцхен рассеянно. Хотя гораздо больше этого прохвоста, его занимало новое обстоятельство. Яогуай, огненный зверь, появившийся именно там, где скрывался принц с чистым сердцем.