Ошибка

      На следующее утро Регина проснулась в собственной спальне, хотя вспомнить, как именно она туда добралась, ей удалось не сразу. Лежала она наискосок, поверх одеяла, в той самой амазонке, которую надевала на ночную прогулку. Один сапог валялся у порога, второй под кроватью. Это было скорее хорошим знаком: если бы обувь аккуратно стояла в изножии кровати, это означало бы, что вчера ей всё же кто-то помог и разуться, и дойти до постели. Или — Регина не знала какой вариант постыдней — пока она спала, кто-то из слуг успел зайти и застать её в таком растерзанном состоянии. Виски ломило, пить хотелось так, словно накануне её угощали не каким-то напитком, а просто сухими шишками. Самым досадным было, что вчерашний разговор с её новым лакеем — с Робином… ладно, он спас жизнь маленькому Генри и хотя бы этим заслужил, чтобы Регина выучила его имя… оставался в памяти урывками… Её собственный низкий смех, искорки веселья загоравшиеся в глазах у Робина, широкая ухмылка на его лице, а потом её собственная рука — на его руке. Почему? Ах да, точно… Робин совсем раскис, джин развязал ему язык — и он поведал ей о смерти своей жены. Говорил что-то о цене магии… Кажется, хворая была эта его Мэриан, и хотя исцелили её волшебством, всё равно в скорости сгинула. Утренняя Регина не могла найти в этой банальной истории ничего трогательного и занимательного. Регина ночная, слушая о чужой потере, невольно вспоминала свою собственную, хрипло прочищала горло, чтобы что-то сказать, а когда так и не смогла найти слов утешения, положила ладонь на напряжённую, сжатую в кулак мужскую руку в попытке поддержать Робина таким нехитрым способом. Регина сжала ладонями голову, точно хотела выдавить из неё все оставшиеся воспоминания о ночной попойке с прислугой — а Робину, если только он осмелится показаться ей на глаза, голову хотелось оторвать вовсе. Хотя, улыбнулась своим мыслям Регина, такое наказание может быть слишком милосердным. Он пил вчера больше её, значит, сейчас его голова должна болеть ещё сильнее. И всё-таки ночью ей было хорошо, хорошо и просто, как не было очень давно. Регина стянула с себя амазонку, подобрала сапоги, свернула одежду в неопрятный ком и, поморщившись, засунула следы своей ночной слабости под кровать — пользоваться магией в таком состоянии она бы не рискнула. Дёрнув шнур звонка, Реджина как была, в неглиже, уселась перед трюмо. День выдался полным забот: она обустраивала новую комнату маленького Генри, наполняя её приятными, полезными и занимательными мелочами, принимала докучливые заботы Генри старого, кричала на заключённого в Зеркальном плену Джинна за то, что он в очередной раз не сумел уследить за передвижениями Белоснежки. Ходила с маленьким Генри по саду и собирала «деревянные» яблоки, подсаживала его, чтобы он мог дотянуться и самостоятельно сорвать тяжёлый плод: он вцеплялся в каждое яблоко обеими ручонками и тянул на себя так, что ветви трещали и гнулись. — Так не надо, мой принц, — поясняла Регина, пряча за осторожными, ласковыми интонациями металл — её всё же несколько раздражало, когда любимый сын проявлял бестолковость. Но отчитывать его прямо сейчас, когда мальчик заново привыкал к матери, не хотелось. — Поверни его, и черенок сам оторвётся от ветки. Генри так и поступил, но яблоко выскользнуло из детских ладошек и закатилось в кусты. Малыш тут же побежал его поднимать, а Регина еле удержалась, чтобы не кинуться следом в кусты. Беспокойство раздирало её, и хотя Охотник маячил где-то в саду, охраняя принца от всяческих неприятностей и покушений, Регина почувствовала почти физическую боль, когда сын скрылся из виду, присев на корточки за клумбой. Она подошла и выдохнула с облегчением: Генри сидел, прижимая левой рукой к груди яблоко, и наблюдал за шныряющими среди травы муравьями. — Мама, — поднял он на неё глаза, — что они делают? Муравьи тащили на спинах сухой покоробившийся коричневый листик. — Утепляют свой дом, чтобы не замёрзнуть зимой, мой принц. Генри подхватил листик, раскрошил его между пальцев в труху и раскидал муравьёв. — Теперь они замёрзнут и умрут, — сообщил он серьёзно. — Нет, — Регина принуждённо улыбнулась, — не умрут. Листьев много, они найдут себе другой. — А дядя Дуг умер? — Кто? — брови Королевы удивлённо поползли вверх. Она никак не могла припомнить, были ли у Георга братья. Но даже если и были — в гости они как-то ни разу не приезжали. — Дядя Дуг! — пояснил Генри настойчиво, — он меня в тележке катал, а потом эта тележка в воду упала. — А, этот… Я не знаю, Генри. — Это ты его убила? — тёмные глаза смотрели с детского личика с любопытством, но, кажется, без страха. — Нет, конечно, — Регина сжала кулаки, удерживая внутри себя поднимавшийся гнев. Что ж, Злая Королева это не титул, это судьба. Ей стоит привыкнуть к тому, что даже её сын, её мальчик, не видевший от неё ничего, кроме тепла и ласки, будет всегда считать её злой. — Пойдём, приготовим пирог с яблоками, которые мы набрали. — Как это — приготовим? — недоверчиво нахмурился маленький Генри. — Из муки, яиц и яблок. И ещё нужны ледяная вода и масло, — поспешила заинтересовать сына новым занятием Регина. — А разве королевы готовят пироги? — Я — готовлю, — Регина улыбнулась и наклонившись протянула сыну руку. — Пойдём, я и тебя научу. Когда я была маленькой, как ты, я росла в этом самом замке. И у нас была кухарка, её звали Агнешка. Она очень вкусно готовила пироги. И меня научила. Регина прикусила язык. Главное, чтобы Генри не спросил, где старая кухарка сейчас. Её мать, Кора, сожгла Агнешку заживо, когда заметила, что маленькая принцесса проводит слишком много времени на кухне и марает свои руки, предназначенные исключительно для того, чтобы носить кольца и тонкие ажурные перчаточки, готовкой. Но Генри не спросил. Его интересовала не кухарка, а пироги. — А ты меня научишь? — Ну, конечно, мой принц. Когда они пришли в кухню, нынешняя стряпуха побелела так, что даже её чепец казался более румяным, чем её щёки. — Чего прикажете, Ваше Величие, — она не сделала книсен, как положено порядочной прислуге в знатном доме, а по-простецки поклонилась в пояс. При других обстоятельствах Регина дала бы ей небольшой урок хороших манер, но Генри и без того слишком много пережил за прошедшие два дня, и лекарь, доставленный в замок на всякий случай, сказал, что мальчика следует беречь от волнений. Так что Регина только выложила яблоко и распорядилась: — Нам с принцем нужна доска для теста… Скалка… Мы будем готовить пирог… — Из яблок, — важно пояснил принц Генри. Вокруг засуетились поварята, достававшие нужные ингредиенты, печь растопили так, что в кухне стало душно, и у Регины снова заломило виски. Регина видела, как у стряпухи дрожит подбородок, как прячет глаза кухонная прислуга. Ни одного знакомого лица: она с юности не бывала в этой части замка. Пока еда была сносной, ей не было дела до тех, кто её приготовил. Этих слуг нанимал её отец. А её они боялись… Генри этого, впрочем, не замечал. Он был увлечён новой игрой: из всех силёнок наваливался на скалку, пытаясь раскатать тесто, а потом устал и только отщипывал кусочки от края, и пока Регина раскатывала пласт, лепил из остатков какие-то крошечные, кривые булочки. Зато после он собственноручно разложил по пласту мелко-нарубленные яблоки. Пирог отправили в печь. — Его подадут нам к чаю, — сказала Регина, протягивая руку, чтобы потрепать сына по тёмным растрепавшимся волосам, но он уклонился, вжал голову в плечи, не то со страхом, не то с неприязнью. — Я хочу тут, — проговорил Генри одновременно капризно и немного неуверенно. — Мой принц, — Регина слегка приподняла уголки губ, чтобы смягчить строгость тона улыбкой, — дедушка Генри ждёт нас к чаю. Будет невежливо не прийти. — Скор-р-ро будет готово? — Генри ткнул пальчиком в сторону печи. — Скоро, мой принц. — Я хочу тут, — губы Генри изогнулись подковкой. — Хорошо, — нахмурилась Регина. Она девочкой и за меньшее бы получила по губам. Ей, конечно, ни в коей мере не хотелось повторять воспитательные приёмы Коры, но с манерами принца придётся что-то делать, потом… когда он заново привыкнет к ней. И забудет все те гадости, которые ему о ней наговорили. «И все всё позабудут в один миг, и будут помнить только то, что ты им разрешишь», — всплыл откуда-то из памяти мяукающий голос учителя. — Мы можем подождать. Но после — сразу переодеваться и пить чай с дедушкой. Генри кивнул, залез на высокий кухонный табурет, положил на стол сложенные перед собой ручонки. Надул щёки и уставился на печь. Регина села напротив, кинув стряпухе, чьё лицо теперь пошло алыми пятнами: — Не обращайте на нас внимания, лучше следите за пирогом. Генри положил голову на сложенные руки, сощурившись глядя на рыжие отблески огня, мелькавшие в прорезях чугунной заслонки. А Регина глядела на него и думала о том, как много времени они провели в разлуке, как изменился её Генри: тяжелее оттягивал руки и не вцеплялся в неё уже так доверчиво, как когда-то. И за весь день ни разу не назвал её мамой. Вообще никак не назвал. Неужели Румпельштильцхен прав, и она не сможет завоевать ничьей любви, даже любви собственного сына — без колдовства? — Готово, Ваша Великость, — доложила стряпуха, доставая из недр печи жестяной противень с пирогом. Регина поджала губы: что за грубый выговор, как бы Генри не перенял его! — Генри, — окликнула она сына и обнаружила, что глаза мальчика уже не сощурены, а закрыты. Генри спал, то ли уставший от множества впечатлений, то ли разморенный духотой кухни. Регина перевела взгляд на безмолвно подпиравшего стенку Охотника: — Что смотришь? Неси его в спальню, и не спускай с него глаз, пока не проснётся. Мужчина поднял ребёнка на руки. — И не забывай, что ты несёшь принца, а не мешок с репой, — процедила Регина ему вслед. Сама она отправилась в залу, где висело Волшебное Зеркало. На ходу осклабилась парящему в фиолетовой дымке джинну и зазвонила в колокольчик. Принц Генри-старший появился почти сразу, хотя шёл как-то боком, пришаркивая подошвой левой туфли. — Что будет угодно моей королеве? — Папа? Почему вы приходите сами, а не присылаете мажордома? — Ты сама говорила, что он на редкость бестолков… — Когда это я такое говорила? — Регина повертела в руках стоявший перед зеркалом флакончик духов, на всякий случай проверила его на присутствие чар и только после этого откупорила пробку. — Перед тем, как раздавить его сердце. — Да, что-то такое припоминаю, — рассеянно усмехнулась Регина, касаясь холодным душистым стеклом пульсов за ушами и на запястье. — Надо завести нового, потолковее. А где лекарь? Или ему я тоже что-нибудь раздавила?.. — В темнице, моя королева, — отец слабо улыбнулся ей в ответ. — Туда, куда ты его отправила. — Ну и правильно, — кивнула Регина собственным мыслям. — Пусть живёт. Когда Генри проснётся, прикажите ему его осмотреть. — А потом? — Отправите его обратно. Попьёте с Генри чай с пирогом. Не забудьте похвалить, он тоже приложил к нему руки. — Конечно, моя королева. Я помню твой пирог, он тебе всегда замечательно удавался. А сама ты будешь к чаю? — Только не вздумайте спрашивать у меня отчёта, — резко отрезала Регина. Она и любила отца, и стыдилась того, что он стал таким. Даже сына она назвала не столько в честь отца, сколько в пику мужу, настаивавшему на том, что мальчика следует назвать Джеймсом, как старшего умершего сына. — Мои дела не касаются никого. Даже вас. — Прикажете заложить карету? — опустил глаза принц Генри-старший. Вот так же он опускал глаза, когда говорил с её матерью. Любил ли он Кору? Хоть когда-нибудь? — Не надо, я хочу пройтись. Оставьте меня. Отец пятясь вышел и закрыл за собой створки двери, а Регина прикрыла глаза. Там, куда она собиралась, карета никак не могла ей пригодиться. Она посмотрела в зеркало, и плавающая в синем дыме голова джинна угодливо заулыбалась. — Могла бы я ради разнообразия увидеть в зеркале своё лицо, а не твою бесполезную физиономию, — раздражённо выплюнула Регина. Вместо того, чтобы скрыться с глаз, джинн начал рассыпался в извинениях и комплиментах, расцвеченных уже давно приевшимися сравнениями с алмазами, сапфирами и прочим драгоценным хламом, а потом и с некоторой обидой — надо же, осмеливается показывать характер, — заметил, что вовсе не так он бесполезен. Даже Белоснежку сегодня нашёл. — Но так и не выяснил, где она была двое предыдущих суток. И не говори мне, что за эти дни она ни разу не смотрелась в зеркало. Всё-таки она женщина… — Но до вас ей далеко, — маслено вставил джинн. Регина топнула ногой, джинн, наконец, соблаговолил исчезнуть, и она осталась наедине с собственным отражением. Придирчиво оглядев его, королева хлопнула в ладоши, дополняя свой наряд богато украшенным плащом с высоким жёстким воротником. В одном джинн был прав, что бы там не пели в своих куплетах ушлые менестрели, Белоснежке никогда не бывать ни милее, ни элегантней своей мачехи. Комнату заполнил фиолетовый дым, и Регина растворилась в его клубах, чтобы появиться совсем в другой части Зачарованного Леса. *** На этот раз Румпельштильцхен не почувствовал волн чужеродной магии, не услышал звука шагов. Злая Королева выдала себя лишь запахом — терпким и сладковатым ароматом дорогих духов, столь неуместном в этом затхлом подземелье. Ещё неделю назад маг даже порадовался бы её приходу, как и любому событию, вносящему хоть какое-то разнообразие в похожие друг на друга словно близнецы ночи и дни. Но сейчас… Он не вышел к ней навстречу, не выскочил из тьмы, не сотворил какого-то эффектного фокуса ради прихода своей ученицы. Он по-прежнему лежал в выдолбленной нише и созерцал серую в ржавых подтеках стену. Вслед за запахом пришли и звуки. Кто-то, нетерпеливо постукивал носком сапога. — Румпель… Румпельштильцхен! Его улыбки Регина увидеть не могла. — В какую щель ты забился, старый бес? Мне что, произнести твоё имя трижды? Он сполз с койки, демонстративно повернулся к Регине спиной и лениво, по-кошачьи потянулся. — Кому-то хватает одного раза, дорогуша… Всё дело не в том, — возвысил он голос — как громко и сколько меня позовёшь, а в том, что ты можешь мне предложить. — С чего бы мне что-то предлагать тебе? — Потому что я тебя не приглашал, дорогуша, — последнее слово Румпельштильцхен почти промяукал. — Ты сама ко мне пришла. Он резко развернулся на каблуках и внимательно оглядел гостью. Обычно все эмоции Регины можно было прочесть на её хорошеньком подвижном личике: за годы жизни без присмотра дражайшей маменьки она совершенно разучилась их скрывать. Да и спектр чувств не отличался разнообразием, и по мере превращения забитой принцессы в Злую Королеву всё сужался… Ненависть к мужу, ненависть к падчерице, лишь появление в жизни Регины приёмного ребёнка неожиданно добавило красок… Но, к счастью для Румпельштильцхена, Регина была из тех, для кого и любовь оказывается дополнительным топливом для ненависти к окружающим и жалости к себе. Сейчас же Румпельштильцхен увидел в ней что-то новое, не высказанное. Регина стояла, напряжённая как струна, пряча нос в чёрный кружевной платочек. — Хочешь в очередной раз пожаловаться, что проворонила проклятье, которое я тебе дал? Самая могущественная магия за слабенькое снотворное — обмен явно оказался не равноценным. Думаешь, я буду утирать тебе слёзы, дорогуша! Аж платочек припасла? — Принесла тебе в коллекцию, — Регина наконец убрала руку от лица и скривила губы в алой усмешке. — Говорят, ты заделался любителем галантерейного товара… Что и не удивительно, — она снова поднесла надушенную ткань к носу. — Тут воняет. — Что ж, весьма похвально, дорогуша, навестить бедного узника, — Румельштильцхен сделал шаг по направлению к решётке, но так и не приблизился к гостье. — От злодейств к делам милосердия… Возможно, даже Белоснежка оценит эти перемены и простит тебе твои пустые угрозы. — Они не пустые, — Регина аж выронила свой дурацкий платочек. — Проклятие у меня, и я в любую минуту могу их осуществить. Румпельштильцхен с удовольствием созерцал перекошенное злостью лицо Злой Королевы. Вот такую Регину он любил… хотя бы потому, что управлять ей было гораздо проще. — Так почему же не накладываешь? Цена высока? — А стоит ли её платить?.. В то время, как ты тут принимаешь делегации светлых… Даёшь советы… О том, как снять Проклятие… Принимаешь оплату платочками… Регина пнула изорванный комок надушенной ткани, и тот отлетел вглубь камеры. — Любое проклятие можно снять, — Румельштильцхен, наконец, соизволил приблизиться к своей собеседнице. — Если знать как. — И как? — Регина забыла о былой брезгливости и ухватила учителя за засаленную манжету. — Видно, ты плохо учила уроки, дорогуша, если задаёшь такие вопросы, — рассмеялся он. — И потом ответы имеют свою цену. А что ты можешь мне дать? Твой платочек уже у меня, — хихикнул Румпельштильцхен. — Свободу, — прошипела Регина. — Разве ты бы не хотел выйти из этого места? — О, — смеющаяся физиономия Тёмного вытянулась в жалобную гримаску, — я этого даже опасаюсь. Боюсь, стоит мне выйти отсюда, ты набросишься на меня — а вдруг не с поцелуями?! — Да… Ты… — ноздри Регины раздувались от гнева. — Полегче, Ваше Злейшее Величество. — Румпельштильцхен перехватил вцепившуюся в его манжету руку. — Я уже дал тебе подсказку… И так и быть, прощу твою запальчивость, — в благодарность за платочек. Регина разжала пальцы, и Румпельштильцхен в свою очередь отпустил её запястье. — Ты не мог бы выражаться яснее? — проговорила Регина, потирая оставшиеся на нежной коже алые следы от чужих пальцев. — Возможно, — Румпельштильцхен склонил голову к плечу. — Тогда, когда ты придумаешь, чем меня заинтересовать. И тогда, когда я буду уверен, что ты в состоянии воспользоваться столь драгоценным знанием.