Ошибка

      Южные Острова на самом деле были куда Севернее, чем собственное Королевство Белоснежки, и располагались между Туманным Берегом, как моряки называли западную часть побережья Зачарованного Леса, и Эренделлом. В те времена, когда Белоснежки ещё не было на свете, королевство, расположившееся на Южных островах, чаще называли Северным Царством, что служило неисчерпаемым источником шуток при всех дворах Зачарованного Леса. Впрочем, когда принцесса Ева, стала королевой Евой, эти разговоры вскоре прекратились. Может быть, потому что Ева держала себя с неизменным достоинством, безупречно владела правилами королевского этикета и при этом была довольно остра на язык с равными и скора на расправу с подданными — так что желающих шутить над её родиной не находилось. После её смерти торговые и дипломатические связи между Островами и королевством Леопольда оборвались, и отец не спешил их возобновлять. В личном архиве Леопольда Белоснежка обнаружила лишь одно письмо, которое косвенно объясняло это обстоятельство: в нём её дед Бьорн Остроглазый гневно обвинял зятя в смерти дочери, и упоминал о дошедших за море слухах о том, что внезапная болезнь королевы Евы имела неестественную природу. Так или иначе, Белоснежка с детства не слышала никаких упоминаний о родине своей матери, никогда не встречалась со своими многочисленными кузенами и кузинами, и когда Регина узурпировала трон, опальной принцессе не пришло в голову обратиться за помощью к северной-южной родне. Она напрочь забыла о ее существовании! Что самое удивительное: такая избирательная забывчивость поразила не только Белоснежку. Даже Адриан, хранитель традиций и связей, с трудом вспомнил название Королевства, из которого приехала когда-то принцесса Ева. А в родословном древе самой Белоснежки эта ветвь была безжалостно отпилена, да и из рукописной летописи рода кто-то удалил страницу, предшествующую свадьбе Евы и Леопольда. И это уже не могло быть случайностью. Ведь по закону о престолонаследии, утверждённому ещё в незапамятные времена, занять трон после мужа могла не каждая королева, а лишь та, которая подарила супругу наследника или наследницу. Мало того, родня Евы вполне могла бы претендовать на опустевший престол, если бы, конечно, знала, что он пустует. Но хотя на похороны Леопольда собрали буквально «весь мир», островную родню никто не известил. Сопоставив все эти странности, Белоснежка пришла к выводу, что без магии тут не обошлось. Чья это была магия — Коры, планировавшей через брак дочери прибрать к рукам лакомые земли, или самой Регины, которой вовсе не нужны были многочисленные родственники, которые помешали бы ей изводить падчерицу — как знать. Но кто бы это ни был, вымарать все упоминания Южных островов — не смог. Да и забвение распространялось лишь на группу особо приближённых к трону вельмож. Что ж, пятнадцать лет назад, когда, выдержав положенный срок после смерти первой супруги, Леопольд взял себе в жёны юную Регину, и вправду никто бы ни стал прислушиваться к словам простого люда. Но Регина — сама того не желая — изменила сложившийся уклад. Изгнанная ей принцесса погибла бы в первую же неделю скитаний, если бы побрезговала хлебом и кровом того самого чёрного люда, который прежде никогда не обращал на себя внимание высочайших королевских особ. Да и война, вернувшая Белоснежке страну, стала воистину народной. Да, без советов Тёмного и поддержки волшебных существ Регину она бы не одолела. Но всё же основой её войска стало ополчение: вчерашние крестьяне и слуги, подмастерья и работный люд, который не мог больше терпеть гнёта Злой Королевы. Белоснежка успела усвоить, что простолюдины порой примечают и помнят больше, чем господа. Так что к охотничьему домику, где находилось посольство, Белоснежка пришла во всеоружии — во всех смыслах этого слова. — Ваше Величество, — поприветствовали её двое рослых, румяных, очень похожих друг на друга мужчин в одинаковых голубых сюртуках… В Зачарованном Лесу одежду подобного кроя носили разве что моряки. — Ваши Высочества, — склонила приветственно голову Белоснежка. — Если я не ошибаюсь, Ганс и Бартель? — Ларс, — поправил её тот, что был немного полнее. — Ганс сейчас под домашним арестом. — И что он натворил? — Не спрашивай, кузина, — отмахнулся Ларс. — Отчего же, кузен? — подхватила его лёгкий тон Белоснежка. — Она и без того узнает, — вмешался Бартель. Насколько Белоснежка помнила, он был моложе. — Лучше от нас. Белоснежка улыбнулась новым-хорошо-забытым-старым родственникам: — Рассказывайте уж, что там у вас произошло. — Ну, Ганс едва не захватил трон Эренделла, — помрачнел Ларс. — Ему очень повезло, что его не казнили. — Но домой он вернулся в кандалах, — сообщил Бартель. — Надеюсь, дорогие кузены, эта черта не семейная, — Белоснежка светски щебетала в той манере, которую этикет предписывает королевским особам, когда они говорят с равными. — Мой трон уже пытались узурпировать, и второй такой попытки я не потерплю. — Кузина, эти подозрения даже оскорбительны, — буркнул Бартель обиженно. — И совершенно напрасны, — закончил Ларс. — Вы всегда договариваете друг за другом фразы? — Мы до шестнадцати лет делили одну комнату, — пояснил Ларс. — А я до недавнего времени даже не знала о вашем существовании. Пора это исправить! — Значит, — уточнил Бартель, — вы позвали нас, чтобы познакомиться? — Разве это не стоит того, чтобы пересечь океан? — Белоснежка постаралась придать своему голосу особенную сладость и еле удержала смешок, глядя на разочарованные лица братьев. — Когда-то наши государства торговали друг с другом, — сказал Ларс прямолинейно. — Нам нужен лес для постройки кораблей, и мы готовы заплатить за него серебром и золотом. — А чтобы не идти порожняком, наши купцы могли бы привозить вам соль и лучшие мечи. В ваших краях не делают такой стали. — Если ваше предложение принесёт доход казне, то я с удовольствием его приму, — согласилась Белоснежка, — но прежде мне нужно произвести кое-какие расчёты. — Я смотрю, — усмехнулся Бартель, — голова у нашей кузины не только, чтобы корону носить. — Что ты себе позволяешь, брат, — одёрнул его Ларс с притворным возмущением. — Кузина может решить, что мы какие-то неотёсанные мужланы. Белоснежка рассмеялась: — Слухи об изнеженности обитателей срединных земель сильно преувеличены. Но — к делу. Она посерьёзнела, и братья тоже перестали дурачится. — Какие же дела, если не торговые, мы можем обсудить? — поинтересовался Ларс. — Вопросы престолонаследия, — Белоснежка внимательно следила за выражениями лиц братьев, пытаясь уловить их реакцию на это заявление. — Я не замужем и в ближайшее время это вряд ли изменится. Поэтому мне нужен наследник. Я не хочу, чтобы моя страна погрузилась в войну и смуту, как это случилось после кончины моего отца. Он ушёл, так и не обозначив своей последней воли. И поэтому — покуда — я прошу одного из вас стать наследником моей короны. Ларс и Бартель переглянулись. — А если, — Бартель перешёл на вы, словно забыв, что происхождение давало ему право на фамильярность в обращении с королевой, — вы измените своё решение и всё же выйдете замуж? — В этом случае назначенный мной наследник будет вынужден уступить свою очередь на трон, но не окажется ни в обиде, ни в накладе. Своё место при моём дворе он сохранит, и к тому же, в случае такого поворота, я предоставлю ему — то есть одному из вас — хороший надел земли. — Справедливо, — кивнул Бартель. — Но, разумеется, — продолжила Белоснежка, — тот кто примет на себя эту роль, должен будет отказаться от короны Южных Островов. Если ни один из вас не согласится — я пойму. — Не буду притворятся, что этим мы сделаем вам одолжение, — проговорил Ларс, оглянувшись на брата. — Нас у отца тринадцать, острова слишком малы, чтобы поделить их на всех, так что, несмотря на королевскую кровь и благородное воспитание, большей части из нас остаётся надеяться лишь на собственную доблесть. — Только не тебе, — возразил Бартель и пояснил: — Отец назначил Ларса своим преемником. — И хотя злые языки говорят, что Южные острова это просто куски камня посреди океана, я не откажусь от этой чести, — серьёзно заметил Ларс. — Но вот Бартель… Что скажешь, брат? — Меня учили тому же, что и тебя, — проговорил младший принц медленно. — Я думаю, что смогу принести пользу при любом дворе. И если понадобится — удержать власть тоже. — У нас тут двор играет королём, не меньше чем король играет двором, — Белоснежка улыбнулась, тонко и сдержанно, не разжимая губ. — Моей матери пришлось нелегко, до того как она стала здесь своей.

~*~*~*~

Регина была не в духе. Джин рассыпался в сомнительных комплиментах, однако новости не приносили успокоения. Георг ошивался при дворе Белоснежки, да ещё в качестве свиты взял с собой лучших рыцарей. В лугах за столицей расставили шатры и назло погоде устроили потешный турнир… Пиво лилось рекой, рыцари вышибали друг друга из сёдел, срывали с шестов венки, сплетённые за неимением цветов из пожелтевших листьев, и, к восторгу одних дам и жгучей зависти других, водружали их на голову самым хорошеньким зрительницам. Для подобных увеселений был не сезон: обычно турниры созывали ближе к зимнему солнцестоянию, или перед майским праздником, а никак не дождливой осенью. Исключением могли стать лишь свадьбы, коронации, крестины особ королевского рода. На этот раз ничего из этого объявлено не было, а значит это было прикрытием для чего-то иного. Она слишком хорошо знала своего мужа: Георг не смирился бы так легко с потерей сына, стало быть не просто так согласился играть роль почётного гостя на этом неуместном празднестве, а готовит какую-то гадость. Ещё из какой-то дыры вылезли внезапные родственники Белоснежки, которые на этом турнире исполнили роль судей. Ларс и Бартель, надо же. Младшего из них, Бартеля, Белоснежка провозгласила своим наследником. «Ваша падчерица, — завёл Джинн старую песню, — верно, не надеется уже найти себе супруга. Королева подурнела…» — Королева здесь я! — возмутилась Регина. Джин заметался в зеркальном плену, и Регина невольно усмехнулась, выслушивая его сбивчивые оправдания. Все эти рассуждения о том, кто на свете всех милее, не имели для большого значения. Конечно, в том, чтобы связывать свою судьбу с Белоснежкой, был определённый риск: Злую Королеву опасались даже после того, как её сочли поверженной. Но тем не менее, среди жадных на богатых невест принцев должен был найтись хотя бы один завалящий, кто позарился бы если не на Белоснежку, так хотя бы на наследство Леопольда. Но её падчерица, наверняка хотела себе самого лучшего. Не понимала, что времена, когда ей достаточно было топнуть ножкой, чтобы венценосный папочка побежал исполнять её желания, давно остались в прошлом. Если до того, как Белоснежка погрузилась в волшебный сон, в мысли Регины порой закладывались сомнения: не встретила ли принцесса во время своих своих странствий по полям и весям какого-нибудь пастушка? Но Белоснежку спас не поцелуй любви, а тёмная магия. Что в каком-то смысле было даже обидно. Видимо, её падчерица оказалось попросту не способной на глубокие чувства и от заманчивой идеи дождаться, когда Белоснежка полюбит кого-нибудь всей душой, а потом лишить её этой любви, чтобы мерзавка испытала ту же горечь утраты, которую самой Регине пришлось испить до дна, пришлось отказаться. — Белоснежка что-то затевает, о услада глаз моих. — Скорее что-то затевается у неё за спиной. Регина видела, как росла эта девочка. Леопольд донельзя избаловал Белоснежку, но интриганкой та не была. А вот Георг… Косой дождь стучал в окно. Даже слуги передвигались по двору бегом. В такую погоду не то что выходить на улицу, вылезать из под одеяла - не хотелось, но… Так называемые «светлые» в любой момент могли сделать следующий ход. Регина помнила, как связанная стояла у расстрельного столба. Смесь облегчения и унижения, когда Белоснежка отменила казнь. Второй раз она не будет так опрометчива. Регина надела плащ и, не обращая внимания на колкие струи дождя, отправилась к склепу. Хлеставшая с неба вода заглушала звуки и мешала видимости. Поэтому только за несколько шагов Регина заметила скрючившуюся у двери фигуру. — Робин? Что ты тут делаешь? — Жду тебя. — И с чего ты взял, что… — Сердце подсказало, — не дал он ей договорить. Регина подумала, что ей стоит разозлиться. Слишком много этот лакей возомнил о себе. Но почему-то разозлиться не получалось, она чувствовала только усталость. — Мне сейчас не до нежностей. И не до тебя. — Ты уверена? — струи дождя стекали по его лицу и оттого самоуверенная фраза звучала донельзя комично. — А если найти место посуше? «А, к чёрту!». Робин навалился спиной на дверь склепа и сгрёб Регину в медвежьи объятья, сминая её многослойный наряд. — Не здесь. Только не в склепе, где покоится Даниэль. Чинно, рука об руку, они обошли замок. Робин привёл её не в её спальню и не в лакейскую, а на сеновал за людской. Наискось подпёр дверь вилами. Пахнуло летом, травами, защекотало в носу. Регина звонко чихнула. А Робин, тем временем, уже отщёлкнул застёжку у неё на груди, и одним движением сбросил намокший плащ с плеч своей королевы — прямо на дощатый пол. Обхватил её за талию, и легко, как пушинку, подсадил на вязанку сена. Регина заболтала ногами как девчонка. И он поймал одну из её ног за щиколотку, потянул к себе, аккуратно снял с ноги намокшую, испорченную атласную туфлю… «Надо было надеть сапоги», — мелькнуло в голове у Регины, — «в такой дождь». — Позволишь? — Регина через намокшую ткань чувствовала прикосновения его пальцев, поглаживающих свод стопы, щекотно, бережно. — Надо снять мокрое, пока ты не простудилась. Регина кивнула. Так далеко Робин никогда не заходил, и ей было интересно, у какой черты он остановится. Парень он был видный, но не молодой уже. Регина не спрашивала лакея о возрасте, но давно прикинула, что Робин уже успел разменять третий десяток. Так что вряд ли его можно было удовлетворить одними поцелуями и объятьями. Робин по-прежнему смотрел ей в глаза — она сидела на этом снопе, как на троне, а сам ощупью залез под юбки, в слепую справился с завязками — и стал снимать чулок… Медленно. Его пальцы, касавшиеся её бедра были холодными и мокрыми, но Регине стало жарко. «Как хорошо, что я не надела эти чёртовы сапоги». Закончив, Робин опустил глаза и какое-то время смотрел на зажатый у него в кулаке чёрный шёлк, точно не понимая, что делать с ним дальше. Наконец, не решившись сбросить этот предмет туалета на пол, к плащу, повесил чулок на те же вилы. Обернулся: — Я сниму второй? — Сначала ты. В глазах Робина мелькнуло что-то похожее на растерянность. — Я — что? — Разденься, — во рту у Регины пересохло от предвкушения. — Ты до нитки промок. И руки холодные. Робин встал на одну ногу и стянул сапог прямо вместе с чулком. — Теперь мы одинаково раздеты, — заявил он. Хотя с его ливреи до сих порт текло: она пробыла под дождём не так долго, и кроме ног и плаща, вымокнуть не успела. — Снимай с себя всё, — потребовала она. — Или ты ждёшь, что я тебя раздену? Когда Робин расстёгивал ряд пуговиц, пальцы его подрагивали. От холода или от страсти? И почему это волнует её сейчас? Ещё совсем недавно, она его промокшего и обессиленного, без всякой жалости отправила на запятки кареты. Ливрея полетела к смятому плащу. Влажная рубаха слегка сборила на широких, чуть сутуловатых плечах. Любоваться этим с недосягаемого расстояния Регине надоело, и она спрыгнула с копны прямо в объятья мужчины, потянулась губами к его губам и воскликнула от неожиданной боли, наступив босой пяткой на что-то жёсткое и острое. Регина вглянула на пол. Она стояла на смятой ливрее… — Что случилось? — отстранился Робин. — Так, — прошипела Регина сквозь зубы. — Я на что-то наступила. — Наверное, на пуговицу, — проговорил Робин как-то чересчур поспешно и снова потянул Регину к себе. — Постой, — попятилась она, выставив вперёд руки. — Подай мне вот это. Мужчина пожал плечами: — Если это то, чем действительно желает заняться Ваше Величество… — он не договорил, и быстро наклонившись, подцепил двумя пальцами мокрую ливрею, точно такую же, какую носили все её лакеи: дорогое сукно, вышивка, чёрная коленкоровая подкладка. Все пуговицы были на месте, а карманов прислуге не полагалось. Но всё-таки было что-то ещё. Булавка от сглаза? Регина скользнула пальцами по мокрой ткани и наткнулась на прореху… нет, на прорезь, край был слишком ровным. — Покажи мне, — потребовала Регина. В её тоне не осталось ничего игривого. — Что ты прячешь за пазухой? Нож? Робин не шелохнулся и тогда она сама сунула в прорезь руку и достала из-за подкладки маленький свёрток. Повертела сверток в руках с брезгливым видом, точно это не она сейчас обнимала его обладателя. — Это… Регина развернула тряпицу, оказавшуюся на поверку платком с засохшими на нём бурыми пятнами крови и обнаружила связку грубо сработанных ключей, один из которых уж очень напоминал ключ от её кабинета, острой бородкой и рядом затейливых борозд. — Кровь на платке, полагаю, моя. — Я могу всё объяснить, — подался вперёд Робин. — Не трудись врать. Я всё равно не поверю, что ты хранишь платок с моей кровью из сентиментальных соображений. Значит, нашёл способ обойти запирающие чары и шарил по моему кабинету… А для того, чтобы пройти в склеп не хватило умишка? — Регина, я могу объяснить. — Я вернула тебе способность говорить, не для того, чтобы выслушивать твою ложь. Регина медленно обошла вокруг полураздетого мужчины. Она смотрела на него из-под полуопущенных век, высоко вскинув подбородок, и взгляд её карих глаз, ещё недавно тёплый и жаркий, казался ледяным. — Регина… — Молчать, пёс! Один взмах руки, и на шее Робина оказывается тугой ошейник, от которого к стене тянется цепь. — Регина, этот чёртов колдун заморочил тебя… — сглатывает Робин. — Тебе вовсе не нужно никакое проклятие, чтобы быть счастливой. Ты и так… — И так что?.. — невидимые путы обхватывают Робину щиколотки и запястья и он повисает в полуфуте от пола, точно муха в паутине. — Могла бы быть счастливой… — хрипит Робин и замирает. Не мечется и не рвётся, как металась рвалась она сама, попадая в силки — излюбленное матушкино заклятье. Гордый… — Может быть, ты не знаешь, но в этом мире нет такого волшебства, которое заставило любить… Или, — ещё один взмах рукой и Регина силой магии переоблачается в кожаный наряд, с высоким воротом, стягивающий её от подбородка до голенищ немного тяжеловесных сапог, — лишить памяти весь Зачарованный Лес. Так что, мне придётся его уничтожить. Нет другого способа сделать так, чтобы они… — … забыли всё то зло, что ты причинила? — встревает Робин дерзко. — Расплатились за то зло, что причинили они мне! — Это не ты… Это Тёмный тебя надоумил… Я его знаю… Приходилось иметь как-то дело… Он внушил тебе, что другого выхода нет… Что ты — злая… Если бы другие узнали тебя, так как узнал я, они бы поняли, что злости в тебе нет — только горе… — Так ты ещё и жалеешь меня? — рука, затянутая в кожаную перчатку, вцепилась в поросший светлой щетиной подбородок. — Люблю. Регину заколотило, точно это не Робин, а она промокла до нитки, точно волшебные силки терзают не его, а её… В кабинете Регина открыла спрятанный за гобеленом тайник. Не хватало только нескольких флакончиков поискового зелья и волшебной шляпы. Которая, без активатора, впрочем, была бесполезна. Остальное было не тронуто. «Надо же», — проговорила она вполголоса. Шляпу она взяла себе просто так, на всякий случай. Неужели Робин сам умел открывать проход? Вряд ли — магию в нём она бы почувствовала. Но то, что Робин — а действительно ли его так зовут? — не позарился ни на что более драгоценное, удивляло. Что же он искал в склепе. Он говорил про проклятие… Неужели перед ней очередной спаситель всего Зачарованного Леса? А по виду и не скажешь. Ей нужно было подумать… А вор… пусть подумает тоже… «Ты не оставишь его там надолго» — пришла в голову непрошенная мысль. Она знала, как больно и страшно бывает в магических силках. Сначала казалось что они просто сдерживают тебя от движений, но чем дольше ты в них остаёшься, тем сильнее была боль. Если не двигаться, она нарастала постепенно, уже через несколько часов становясь невыносимой, и заставляя жертву кричать. «Ну и пусть, — возразила сама себе Регина. — Этот смерд не заслуживает ничего другого, после своего предательства». Но как не убеждала себя Регина, что этот лакей не важен, в ушах у неё всё ещё звучало это дерзкое хрипловатое: «Люблю». И почему-то она не могла убедить себя в том, что это — очередной обман.