Ошибка

      Королева Белоснежка прекрасно осознавала, что отец бы огорчился, а мама не одобрила. Что она опозорит оба своих рода, древних и славных, сплетённых между собой не одной сотней лет родственных связей, торговых договоров и военных союзов. По крайней мере документы, которые она раскопала в архивах, указывали на то, что Срединное Королевство и Южные Острова были между собой куда ближе, чем можно было подумать, глядя на карты. Её отец, можно сказать, приходился своей первой жене дядей. Пусть не родным, не двоюродным, а четвероюродным, но всё же. Белоснежка вытащила эти «интересные» подробности генеалогии на свет Божий, чтобы рыцарство и дворянство хоть как-то примирились с назначением на роль наследника чужеземца. И провела не один час, представляя принцев — Бартеля и Ларса — хорошеньким и не очень наследницам старых рыцарских домов. Если Ларс уедет на Южные Острова с женой или невестой, Бартель, которому доставался титул наследника, станет для местной знати своим. Она заботилась об этом, но знала, что мама сочла бы все её усилия недостаточными. Мама говорила, что думать о собственных желаниях недостойно, если уж ты родился в королевской семье. А отец… Он не был столь требователен. Но — нет никаких сомнений — Король Леопольд хотел бы видеть на своём троне прямого наследника, а не племянника первой жены. И Белоснежка исполняла волю отца и старалась соответствовать маминым ожиданиям. Она вернула себе корону — хотя тут не обошлось без помощи одного Тёмного мага, но в минуты отчаяния мысль об ответственности, доставшейся ей в наследство от родителей, удерживала её от того, чтобы бросить всё, куда сильнее, чем сделка с Румпельштильцхеном. Она заботилась о том, чтобы удержать власть. О своём народе. О землях, которые нужно было не растерять, а приумножить. Об отношениях с соседними государствами и вассальными герцогствами, которых немало собралось под её короной. Она не смогла оплакать собственного неродившегося ребёнка, потому что нужно было усмирить бунт на свинцовых рудниках, собрать урожай, спасти простонародье от голода и знать от простонародья: вчерашние ополченцы легко превращались в сегодняшних разбойников. Хватит ли у Принца Бартеля сердца и ума для того, чтобы принять на себя груз ответственности за судьбы всех жителей королевства? Хватит ли ему мудрости, чтобы прислушаться к мнению Тайного Совета? Во всяком случае, во время Осеннего Турнира её кузены с Южных Островов завоевали не только призы за меткость и доблесть в конных поединках, но и симпатии простых горожан, охочих до таких зрелищ. О Доброй же Королеве Белоснежке в переулках и на площадях говорили не самые добрые слова: весть о Проклятии Регины распространилась уже повсюду, и кое-кто считал, что эту беду навлекла на их мир Белоснежка. Мол, сначала не казнила Злую Королеву, когда та была у неё в руках. А потом ещё и уснула на несколько месяцев. Уж лучше бы ещё поспала, злить ведьму — себе дороже, — судачили её подданные. Возможно, те же самые, что приветствовали её победу, когда Белоснежка во главе войска ворвалась в столицу, и те, что совсем недавно оплакивали свою Добрую Королеву, пока она лежала в хрустальном гробу. — Прости, папа, — Белоснежка бросила взгляд на стоявший на столе маленький портрет, изображавший короля Леопольда в горностаевой мантии. За его спиной художник изобразил расстелившиеся до горизонта поля. Отец здесь казался не таким грузным, каким был в свои последние годы, и гораздо более молодым, чем запомнился Белоснежке. Портрет был миниатюрной копией картины, когда-то написанной к коронации Леопольда. — Прости. Она пододвинула к себе лежавший рядом с портретом кованный ларец с эмалевым гербом на крышке. Белоснежный горностай, выгнув спину, бежал по золотистому полю. Белоснежка надавила на небольшой гвоздик под днищем, и ларец со щелчком раскрылся. Внутри обнаружился скипетр и свёрнутый в трубку лист тонко выделанного пергамента. Отречение от престола — уже подписанное и ожидавшее своего часа. — Так будет лучше. Она сказала это вслух и снова взглянула на портрет. Её отец был добрым человеком, но прежде всего — королём. Он поступал так, как велели ему долг и здравый смысл. Рассчитывал и просчитывался: королева Ева умерла в цвете лет, и это поссорило его с Южными Островами вернее, чем могла бы поссорить разорванная помолвка. Вторую жену выбирал из соображений целесообразности, и эта ошибка дорого обошлась королевству, а сам он заплатил за неё жизнью. Какова бы ни была цена, уж лучше ошибиться, следуя зову сердца, чем в расчётах. Белоснежка сняла с головы золотой ободок с острыми загнутыми зубцами, положила корону в ларец и прикрыла крышку. Снежка благословляла того, кто придумал обычай, по которому сезон осенней охоты должен открывать действующий монарх. Из шатра ускользнуть гораздо легче, чем из замка. Она разрезала полотняную стену, бросила прощальный взгляд на портрет отца и, пригнувшись, проследовала к коновязи. Фелиция, белая в серых яблоках кобылица, подаренная Белоснежке на коронацию, нервно дёрнула шеей, потянулась губами к хозяйке, ожидая привычное лакомство. Белоснежка только потрепала её по холке: угощения она не припасла, да и ехать верхом на Фелиции не собиралась. Кобылица была слишком приметной, а Белоснежке нужно было выиграть время… Хотя бы до рассвета. Она оседлала одного из егерских коней. Тот норовисто поднялся на дыбы, почувствовав на себе чужого человека, но добиваться послушания от любого — даже не знакомого коня — Белоснежка научилась ещё подростком. Вскоре гнедой понял, что сбросить всадницу не удастся, и покорившись её воле, рысью потрусил по скрытой между деревьев, поросшей травой, давно нехоженой тропе, ведущей к тайному, давно заброшенному убежищу. Там, в полом стволе поваленного дерева, Белоснежку дожидались склянка со сонным зельем, лук, бьющий без промаха, и аккуратно сложенный мужской наряд. Здесь же, в коробке, лежала волшебная шляпа. Спешившись, Снежка первым делом убедилась, что всё на месте, и только после этого достала из поясной сумки плотный лист гербовой бумаги, чернила и перо. Она забыла прихватить огонь, но вечер был ясный и низко висевшая на небе Луна освещала заброшенную просеку. Белоснежка расправила бумагу на поваленном стволе и, немного отступив от края, вывела аккуратным наклонным подчерком: «Тебя я хочу поблагодарить отдельно от всех. Ты была на моей стороне даже тогда, когда никто ещё не был. Даже тогда, когда я была не права. Прости меня… Моë отречение и последнюю волю, которую я успела выразить в качестве королевы, завтра будут читать герольды на всех перекрёстках и площадях. Но с тобой я хочу проститься отдельно. Я не вернусь. Я уйду туда, где ни Проклятье, ни мачеха никогда не смогут до меня дотянутся. У Регины больше не будет причин проклинать этот мир. А тот, в котором укроюсь я, ей не найти. Шляпа не откроет ей свой путь — но в любом случае должна быть уничтожена. Что же до этого письма, ты прочтёшь его первой, и решать его дальнейшую судьбу тоже тебе. Твоя королева и друг — Белоснежка». Снежка дождалась, когда чернила подсохнут, запечатала письмо сургучом и надписала имя адресата: «Красной Шапочке».

***

Когда до заброшенных гномьих шахт оставалось около полумили, Снежка отпустила коня, и дальше пошла пешком. Затаилась в разросшемся напротив входа густом кустарнике, дожидаясь, когда сменится караул. Стрела уже лежала в направляющей, но тетиву она спустила только, когда убедилась, что прошлый наряд охраны ушёл достаточно далеко, чтобы не услышать и не увидеть, что творится у входа в пещеру. Стражники только что торжественно принявшие пост, похоже, дожидались того же. Едва удаляющийся топот всадников смешался со звуками леса и утих, они сняли громоздкие шлемы и достали припрятанные под плащами фляги и свёртки. — Так повеселее будет, — сказал один из них. Ночной сумрак всё красил в серый и не позволял разглядеть лица мужчин. Тем лучше. Стрела со свистом разрезала воздух. Белоснежка не целилась в голову или сердце. Выстрел лишь оцарапал запястье, с остальным должно было справиться зелье, в которое она окунула наконечники. Охранник оттёр руку о край плаща, сделал шаг в направлении Снежкиного укрытия и осел на дорогу. Второй охранник склонился над товарищем, и новый выстрел ужалил его в шею. Снежка не стала останавливаться у распластанных тел. Бегом спустилась в темноту подземелья, глухую и холодную, и только поскользнувшись на мокрых камнях, сбавила шаг. Большую часть пути ей пришлось проделать ощупью. Чем ближе было к месту заточения Тёмного, тем более холодным и застоявшимся становился воздух. Наконец стало светлее: у камеры, чадя, горели факелы… Дым ел глаза, и на какой-то миг узилище показалось Снежке опустевшим. — Я пришла за тобой, — проговорила она звонко, и голос её отразился от стен и разнёсся по шахтам эхом. Ответом ей было хриплое шипение: — Тш-ш… — Румпель сполз со своей полки и подошёл к решётке. — Проклятие близится. Ступал он без прежней уверенности. Снежка напряжённо вглядывалась в сумрак, пытаясь разглядеть выражение лица Румпельштильцхена. — Уже не важно, — голос её дрогнул, но решение было принято. — Если ты не пойдёшь со мной, я останусь здесь. — Милая, — Румпельштильцхен обхватил ладонью зуб решётки, — мне нужно быть здесь. Если Регина придёт ко мне, а она придёт, и встретит тут тебя… — Тогда что? — с вызовом переспросила Снежка. — Она не сможет убить меня. Но тебе не обязательно быть здесь… Помнишь? Ты говорил, что проклятие тебе необходимо, потому что ты не нашёл другого способа добраться до сына… — Она замялась. — Я нашла. — Волшебный боб? — оживился Румпельштильцхен. В отблесках пламени его лицо казалось жутким и жалким одновременно. — Портал в мир без магии. Он ничего не сказал, и Белоснежка поняла его молчание по-своему. — Я не стала связывать тебя обещанием. «Но мне некуда отступать и некуда возвращаться», — не договорила она, удержала эти слова вместе с готовыми пролиться слезами. — Ты связала меня куда крепче… — возразил Румпельштильцхен, сосредоточено глядя то ли перед собой, то ли внутрь себя. — Но есть ещё кое-то. Будущее может измениться, и ты, — он упёр указательный палец ей в грудь, — приложила к этому руку. Слёзы всё-таки прорвались наружу. Снежка оттёрла щёки ладонью. — У нас не так много времени, я полагаю? — спросил Румпельштильцхен, и Снежка кивнула, не в силах больше произнести ни слова. — Тогда нам нужно поскорее выбраться из этой дыры. Вместо ответа она ухватилась за ручку ворота, навалилась всем телом, и зубья решетки начали раздвигаться: неохотно и туго — со времени её прошлого визита, цепь успела проржаветь. Румпельштильцхен, отступил на шаг вглубь камеры, извлёк откуда-то квардратик пергамента, дунул и толстые прутья просто растворились в воздухе. Румпельштильцхен выскользнул из камеры, текучий, плавный, быстрый как вода. И такой же мокрый, поняла она, когда он её обнял. — Перенесёшь нас в твой замок? — проговорила она, возвращая объятие. Это место наводило на неё тоску, и мысль о том, что Румпельштильцхен провёл здесь так много времени, заставляла её сердце болезненно сжиматься. — Отсюда не могу, — с сожалением пробормотал он. — Проклятые феи постарались… — и отстранившись от Белоснежки, Румпельштильцхен выдернул из бра чадящий факел и уверено направился к выходу. Всю дорогу Румпельштильцхен держал её за руку, точно она могла свернуть не туда или исчезнуть в другой миг. На пороге они едва не споткнулись о распластавшихся охранников. — Твоя работа?.. — губы Румпельштильцхена расплылись в кривой усмешке. — За тех кого любишь, стоит бороться, — проговорила она с вызовом. Он только крепче сжал её руку, но прежде чем вихрь багрового дыма подхватил их, Белоснежка успела уловить мелькнувшую на лице Румпельштильцхена растерянность. Они очутились в небольшой, заставленной мебелью комнате. Посреди стоял верстак, полностью заваленный бумагами, рядом столпились несколько разномастных стульев, вдоль стен стояли шкафы с застеклёнными дверцами. Во время перемещения факел погас, но света в помещении было достаточно: колбы, выстроившиеся на полках, испускали мерцающее сияние. В одной из стен было прорезано большое, выше человеческого роста окно. Всё здесь казалось немного припыленным… — Моя лаборатория. Ты просила перенести нас в замок… — Прежде ты меня сюда не пускал. — Ради твоей безопасности. Он откинул факел, и обнял Белоснежку крепко, как человек имеющий на это полное право. На неё пахнуло тюремным смрадом, но Снежка не стала морщить нос или отстраняться, а положила голову ему на грудь. В лаборатории было немногом теплее, чем в подземелье, грудь была жёсткой, рубашка Румпельштильцхена засаленной и липкой, но впервые за последние месяцы Снежка чувствовала себя счастливой. Он зарылся лицом в её волосы: — Я тебя не заслужил. Ужасно несправедливо. Принцессы должны любить принцев, а не злых старых колдунов. — Поэтому ты отправишь меня домой? Румпель напрягся в её объятиях. — Поэтому я тебя никуда не отпущу. Я же злой, забыла? — Это хорошо, — произнесла Снежка, прижимаясь щекой к его жёсткой груди, — после всего, что я натворила, мне уже и некуда возвращаться. — И что же? — Румпельштильцхен отстранился, усадил Снежку в стоявшее посреди лаборатории полукресло. Белоснежка могла сложить любую речь: словом она владела лучше, чем мечом или иголкой. Но сейчас красноречие отказывало ей. Слова путались, а предложения оставались незаконченными. — Тот портал, про который я тебе говорила. Я украла его… у Голубой феи. — Ты украла портал у Голубой Феи? — Румпельштильцхен наклонил голову так, что лицо скрылось за завесой засаленных волос, и рассмеялся низко и хрипло. Всё ещё хохоча, он согнулся пополам и опёрся о собственные колени, взглянул на Снежку с весёлым восхищением. — Ты украла портал у Голубой Феи? — Ну да, — Белоснежка неуверенно улыбнулась в ответ. Её слегка потряхивало от холода и пережитых за последние несколько часов потрясений. Это не укрылось от Румпельштильхцена. Он оборвал смех, коротким жестом извлёк из воздуха пропылившееся пуховое одеяло, накинул ей на плечи, подоткнул с боков. — Так лучше? — Да, — одеяло было прохладным, как и всё в башне. — А так будет ещё лучше, — пробормотал Румпельштильцхен, и висевший на нём чуть не клочьями, измочаленный костюм сменился на красноватого оттенка кожаные штаны и красный же сюртук, из-под которого выглядывала серая шёлковая рубашка. Румпельштильцхен на несколько мгновений прикрыл веки, точно прислушиваясь к собственным ощущениям: — М-м-м, магия, — он облизнул губы, точно речь шла не о способности колдовать, а о каком-то изысканном блюде. — Ты скучал по ней? — Снежка поудобнее замоталась в одеяло. — Было бы глупо отрицать, — Румпельштильцхен осклабился, обнажая тёмные неровные зубы. — И по магии, и по свободе, по дневному свету и горячей ванной… Но по тебе я скучал больше. — От ванны бы я тоже не отказалась, — Снежка улыбнулась чуть свободней. — О-о, — Румпельштильцхен пошевелил в воздухе пальцами, — мы могли бы принять её вместе. Может, — он подошёл и коснулся её щеки тыльной стороной кисти, — чуть позже? — Может, — отозвалась она, с трудом заставляя себя поддерживать разговор. Она так скучала по его прикосновениям. — А сейчас… — Ты расскажешь мне, как украла портал у Голубой Феи, — он не спешил отрывать руку, перебирал пальцами её волосы. — Я бы хотел это послушать. И Снежка рассказала, как выведала тайну Волшебного Шкафа. Как склонила Джепетто на свою сторону — здесь она упустила некоторые неприятные подробности — пообещав укрыть и его, и Пиннокио от Проклятия, Злой Королевы и Добрых Фей в Стране Чудес. Как она разыскала Грейс и не ошиблась, угадав, что ей передался дар её отца. «Наверное, я так долго общалась с тобой, что научилась чуять волшебство». «Не так-то долго» — «Зато близко». Она рассказала о Руби, что помогала ей во всём, Робин Гуде, укравшем для неё Волшебную Шляпу. «Конечно, не бесплатно?» — «Не совсем» — «Так я и знал, слухи о бескорыстии этого разбойника сильно преувеличены» — «Почему ты так думаешь?» — «Старая история». Румпель нахмурился, и Снежка не смогла удержаться от того, чтобы разгладить глубже обозначившиеся морщинки поцелуем. Румпельштильцхен поцеловал её в ответ, и Снежке пришлось приложить усилие, чтобы вернуться к своему повествованию. Она продолжила, уже сидя у Румпеля на коленях, и пока она рассказывала — про бегство Джеппето, Грейс и Пиннокио через портал открывшийся в волчьем логове, про поиски родни, турнир, отречение от трона и записку, оставленную для Красной Шапочки, он баюкал её, завёрнутую в кокон одеяла, точно младенца. Когда она закончила, Румпельштильцхен слегка подул ей на веки: — Устала? — Очень. — Ещё чуть-чуть, милая. Ещё чуть-чуть. Ты не сказала главного: где ты спрятала шкаф? — В лесу… Мне проще привести тебя, чем объяснить. Румпельштильцхен поморщился. — Чтобы перенести нас туда, я должен знать это место сам. — Тут и на карте не покажешь, — зевнула Снежка. — Ладно, — говорит Румпель то ли тревожно, то ли недовольно. — У меня есть одна идея. Но мне придётся сделать тебе больно… Она открыла слипающиеся глаза. — Есть одно заклинание. Ты могла бы сама перенести нас в то место, но для этого нам нужно смешать нашу кровь. Тебе не будет страшно? Снежка сглотнула. Румпельштильцхен не знал, что их кровь была уже смешана, куда сильнее, чем он может предположить. — Нет, — сипло ответила она и спрятала взгляд, опасаясь, что Румпель разглядит в нём боль и вину. Но, кажется, она волновалась напрасно. Румпельштильцхена уже больше занимали предстоящие сборы. Он снял Снежку с колен, и передвигаясь по лаборатории почти скачками, складывал в небольшой саквояж склянки, предметы непонятного назначения, тугие мотки золотой нити. — Нам нельзя сюда возвращаться, — пояснил он, не отрываясь от своего занятия. — Когда меня хватятся, в первую очередь будут искать здесь. Магическая защита на замке стоит, но никогда нельзя быть уверенным до конца… Особенно, если имеешь дело с феями. Наконец, он закончил и протянул ей руку, почтительно, как придворный. — Тебе будет немного больно, — повторил он, — но, может быть, и приятно. Белоснежка вкладывает свою ладонь в его, и Румпельштильцхен — в который раз за сегодняшнюю ночь — увлекает её в объятия, целует в губы, проталкивается внутрь рта языком, а когда у Снежки уже подгибаются колени, резко, до крови, кусает её за нижнюю губу и нежно посасывает ранку. — Прости, — отрывается он от неё, — когтем вспарывает себе кожу на запястье. Там она светло-серая и кажется более тонкой. — Твоя очередь. Снежка сцеловывает кровь с раны, и она — затягивается — по волшебству. — А теперь, — просит Румпельштильцхен, — держи меня за руку. И представь в деталях место, где ты оставила шкаф. Можешь даже глаза закрыть, если тебе так проще. Снежка послушно зажмуривается. — Сделай шаг. Это совсем не похоже на их обычные перемещения с Румпелем. Она словно проваливается куда-то и, ещё не открыв глаза понимает, что теперь они не в затхлой промёрзшей башне, а в заполненном запахами тления осеннем лесу. — Получилось, — шепчет она и показывает на ворох осенних листьев в овраге. — Там. Она думала, что Румпельштильцхен прибегнет к магии, но он разрывал кучу руками, откидывая в сторону охапки перепревших листьев. — А что, я теперь буду ведьмой? Румпель фыркнул, то ли на её слова, то ли отплевываясь от летящего ему в лицо крошева из мелких веточек и рассыпавшихся в труху листьев. — Нет, это только на один раз. Да и это — самая базовая магия. Чтобы сделать тебя ведьмой хотя бы на час, ритуал должен был быть гораздо более кровавым. А тебе понравилось? Наконец, шкаф предстал перед ними во всей своей безыскусной красе. Румпель провёл ладонью по одной из створок. — Я её чувствую, — он говорил о магии, Снежка понимает это без объяснений. — Ты возьмёшь меня с собой? — Если захочешь. — Я хочу. Он покачал головой, не отрывая взгляда от шкафа: — Тебе не обязательно принимать решение прямо сейчас. Снежка убрала со лба налипшую прядь, поджала губы. — Что же, ты предлагаешь мне отпустить тебя одного и остаться предаваться размышлениям? — А ты язва, — Румпель рассмеялся над её сердитым тоном. — Я не полезу туда прямо сейчас. Я должен проверить шкаф на ловушки, и понять как именно он работает. Это займёт какое-то время. Может быть, день или два. — За эти два дня нас не обнаружат? — Снежка подавила желание обернуться. — Нет. Есть одно место, про которое никто не знает. Там нас не будут искать.