Ошибка

Анита учила Красную Шапочку быть волком. Обходиться без красного плаща. Читать запахи и следы. Уметь отличать любого зверя и человека. Чуять страх, желание, голод и радость. Доверять зову и жить в стае. Всему тому, чему должна была научить её ещё в детстве — и научила бы, сложись их жизни иначе. Красная Шапочка тоже учила маму многому. Доверять людям и сражаться с ними бок о бок, плечом к плечу. Учила веселиться так, как умеют только люди. Добавлять пряности в вино и танцевать при свете солнца. И не только скалиться, но и улыбаться. Красная Шапочка доверяла матери безоглядно, и каждый раз когда чувствовала ответное доверие, исходящие от Аниты, это было её маленькой победой. Вопреки бытовавшим суевериям, оборотни могли перекидываться вне зависимости от фазы Луны, но полнолуние всё равно оставалось для стаи особенной ночью. Ночью, которую по традиции нужно провести со своими. Красная Шапочка и Анита вернулись к королевскому лагерю под утро, утомлённые, разгорячённые, со вкусом свежей крови на зубах, который остался даже после того, как мать и дочь приняли человеческий облик. Участие Аниты в королевской охоте было своеобразной дипломатической миссией — Белоснежка настаивала на том, что ей необходимо «свести знакомство» с новым наследником престола, чтобы упрочить союз между людьми и оборотнями. Красная Шапочка тоже в какой-то мере была наследницей престола, если, конечно, не учитывать тот факт, что в стае престола как такового не существовало, и Анита была вожаком, а не королевой. Но с людьми проще говорить, сводя сложную волчью иерархию к знакомым понятиям. Хотя, по правде говоря, Красную Шапочку не особенно заботила дипломатия, она просто радовалась поводу побыть с матерью и показать ей ещё один кусочек того мира, в котором она сама провела первые двадцать лет своей жизни. Анита полулежала в низком кресле, облачённая в белое платье, украшенное по подолу алой вышивкой. Красная Шапочка, пользуясь тем, что она здесь лицо неофициальное, одевалась как привыкла, в широкие крестьянские юбки и блузы с безрукавками. Сегодня она принарядилась, в надежде, что глубокий вырез отвлечёт внимание от посеревшего после бессонной ночи лица. Она полоскала рот мятной водой, но даже резкий запах мяты не смог перебить другого — Принц Бартель. Ещё не увидев его, она почуяла его тревогу. Красная Шапочка сплюнула, и полотнище, прикрывающее вход в шатёр, покачнулось и раздвинулось на две половинки. — Принц рыбья кровь, — склонилась она в преувеличенно почтительном поклоне. — Барышня Полосатая Юбка, — привычно парировал Бартель, продолжая игру, которую они вели уже несколько недель. На этот раз он ответил на её шутку нехотя, и весь его вид выражал крайнюю озабоченность. Светлые волосы принца выглядели так, точно оторвав голову от подушки, он не озаботился тем, чтобы хотя бы разок провести по ним гребнем, камзол надет нараспашку, и в вырезе рубашки виднелась бледная веснушчатая шея. — Что случилось, Ваше Высочество, — не смогла удержаться от колкости Красная Шапочка. — Ваш лакей запил, и вы не можете справится с пуговицами? Принц бросил на неё сердитый взгляд. — Прикуси свой перчёный язычок, детка, я пришёл поговорить с госпожой Анитой. — Благодари небеса, если я не прикушу что-нибудь тебе, — Красная Шапочка в карман за словом не лезла. — Право, не до того, — оборвал её Бартель. — Белоснежка пропала. И мне хотелось бы найти её прежде, чем её хватятся. — Королева и раньше уходила погулять без спросу, — волчица лениво потянулась в своём кресле. — Стоило ли тревожить меня из-за такой малости. — Уходила, — бледно улыбнулся Бартель. — Но прежде она не оставляла такого, — он протянул Аните пергамент, исписанный ровным, почти без наклона почерком. В самом конце листа красовалась красная сургучная блямба — оттиск королевской печати. Анита поднесла пергамент к лицу, втянула воздух расширившимися ноздрями. — Это писала королева, — подтвердила она ровно. — Сургуч застыл часов пять тому назад, — Анита свернула пергамент в трубку и протянула Красной Шапочке. Читать волчица не умела. Красная Шапочка развернула документ, бегло пробежалась по строкам глазами. — Снежка… Королева Белоснежка отрекается от престола в пользу Принца Бартеля, — резюмировала она. Подняла сердитый взгляд на принца: — Ну и что? Ты, кажется, должен радоваться? Какой ты там по счёту сын у своего отца-короля? Бледное узкое лицо Бартеля залилось краской. Красная Шапочка препиралась с принцем Бартелем с первого дня знакомства, но запах его гнева ощутила впервые. — Госпожа Анита, — Бартель отвернулся от Красной Шапочки и демонстративно обращался только к её матери. — Ваши уникальные способности… Вы же можете найти Белоснежку по следу? — Могу, — согласилась Анита, не меняя позы, — но не буду. Я клялась в верности Её Величеству Доброй Королеве. Не Вам. Я не должна выполнять ваши приказы. — Это не приказ, это просьба. И что, если Королеву Белоснежку принудили это написать. — Может быть, это как раз Ваше Высочество принудило её отречься, и теперь хочет заманить в ловушку и меня? — Госпожа Анита, — Бартель, и без того красный, чуть не побагровел от этого предположения. — Мама, — попросила Красная Шапочка. — Помоги ему. Анита встала и обняла дочь. — Я ничего не собираюсь делать ради людей, — проговорила она вполголоса. — Твой брат — исключение. Но я готова на многое ради своей стаи. И, — губы Аниты касались уха Красной Шапочки, и слова, которые она произносила, были не слышны больше никому, — я готова на всё ради тебя, — Анита отстранилась, посмотрела Красной Шапочке в глаза с лёгкой улыбкой. — Сделай это сама, ты сможешь. Я буду рядом и подправлю, если ты ошибёшься. Женщины обернулись к принцу Бартелю. — Итак, где же это произошло? — спросила Красная Шапочка так, словно ходила по следу каждый день. — Наверное, — принц взъерошил короткие волосы, — будет правильнее начать с её шатра. *** Дверь захлопнулась прямо перед носом у Румпельштильцхена. Он не сдержал смешок — такое жалкое препятствие вряд ли могло его остановить, но ни перемещаться внутрь в магическом дыму, ни сносить дверь с петель не стал. Демонстрация силы не всегда уместна. Уж точно не тогда, когда необходимо получить честные ответы. Под пыткой кто угодно расскажет вам, что угодно, но только, как успел убедиться Румпельштильцхен ещё за годы, потраченные на напрасные поиски волшебных бобов, совсем не обязательно правду. Страх вовсе не такой хороший союзник, как воображают некоторые глупые ведьмы. Иногда лучше сыграть по чужим правилам — или по крайней мере сделать вид, что готов эти правила соблюдать. То, что отшельница начала распоряжаться Снежкой, едва та показалась на её пороге, могло сыграть им на руку. Во многих смыслах. А нежелание пускать к себе мужчин подсказать природу её магии… Или, наоборот, сбить с толку. Румпельштильцхен обошёл дом, заглянул в высокое оконце — ничего волшебного ни внутри, ни в поросших мхом стенах не разглядел. Что-то в отшельнице настораживало. Ведьмой она не была — Тёмный в нём чувствовал такого рода магию за версту — но на банальную ведунью, изучившую действие трав и влияние положения Луны на женское здоровье, тоже не походила. И посетителей принимала без всяких церемоний, в её манерах, за нарочитой простоватостью, сквозило осознание своей силы. А вот в чём эта сила заключалась?.. Он был почти уверен, что его, рассчитанная на простецов, маскировка не помогла. Прежде, чем отшельница захлопнула перед ним дверь, он увидел в её взгляде узнавание. Насколько же нужно быть уверенной в собственной неуязвимости, чтобы так разговаривать с Тёмным? Румпельштильцхен стянул перчатку и ковырнул ногтем в стыке брёвен. Сруб как сруб, такими нынче никого не удивишь, разве что, против установившегося в последние годы обычая, не тёсан и не белён. Но и такие встречались не так редко, особенно ближе к северу… Осень перевалила за половину, но на высоких грядках крошечного огородика ещё спели кочаны и зеленели травы. Обычный аптекарский набор из тысячелистника, эстрагона, крапивы и чабреца, никаких мандрагор. Неправильность заключалась в том, что для них давно был не сезон. Румпельштильцхен коснулся земли, растёр между пальцами жирный комок — не размякший, не холодный, не прихваченный недавним морозцем. Магия или удачно выбранное место? Какая-нибудь горячая река, протекающая недалеко от поверхности… Проверить это было несложно. Вода в колодце оказалась, как положено, ледяной. Всё-таки волшебство, — усмехнулся Румпельштильцхен про себя и снова надел перчатки, пониже натянул капюшон плаща — не столько, чтобы сохранить инкогнито, сколько в желании согреться… Жара магии порой оказывалось недостаточно. Особенно при соприкосновении с магией чуждой. Румпельштильцхен спрятал ладони в рукава и зашагал взад и вперёд по дорожке, ведущей от плетня до грядок. Необычная магия… Растущие не по сезону овощи и цветы… Что-то знакомое… Но откуда? Всё это больше походило на сказки, которыми забавляли детей. Во всяком случае сам он с таким не сталкивался, ни в бытность магом, ни прежде. В этом крылось странное противоречие — тем, кто обладает силой, вовсе незачем так тщательно её скрывать. — Вы, что тоже, значит, к лесной повитухе? — раздался у него за спиной хриплый, но не лишённый некоторой деликатности, мужской голос. Румпельштильцхен слишком глубоко погрузился в собственные мысли и позволил застигнуть себя врасплох. — К повитухе, — повторил он беззвучно. Это многое объясняло. И протяжные стоны, доносившиеся из избушки, и нежелание отшельницы пускать мужчин дальше порога, и даже крапиву, не росшую по обыкновению под забором, а заботливо высаженную на грядку. Эта часть головоломки решалась так легко, что Румпельштильцхену впору было упрекнуть себя в недальновидности. Впрочем, ничто из этого не приближало к разгадке магической сущности отшельницы. Румпельштильцхен развернулся на каблуках и окинул нежданного собеседника беглым взглядом. Им оказался мужчина за сорок, с выпуклым, слишком высоким лбом и лысиной на макушке. Одет незнакомец был на городской лад, но непритязательность наряда выдавала мелкого торговца или засидевшегося в подмастерьях неудачника. Штаны, протёртые на заду и отвисшие на коленях, похоже, уже несколько раз расставлялись и «росли» вместе с владельцем, короткая куртка явно знавала лучшие времена, а завершал облик намотанный на шею на манер платка шаперон. — Что вам угодно? — глухо произнёс Румпельштильцхен, склоняя голову в вежливом кивке. — Мне-то? Моя жена, значит, там рожает, — Мужчина махнул рукой в сторону домика и переступил с ноги на ногу, не решаясь попросить преградившего ему путь Тёмного мага. Хотя успевшие сгуститься сумерки и низко накинутый капюшон на этот раз скрыли личину Тёмного: похоже, незнакомец не подозревал, с кем имеет дело. Румпельштильцхен не стал дожидаться, когда мужчина скажет что-нибудь более внятное, и первый направился к домику и уселся на невысокий порожек: дверь открывалась внутрь. Незнакомец, чуть помедлив, уселся рядом. Широко расставил колени, сжал в руках небольшой пухлый мешочек из грубого полотна и устремил взгляд куда-то вдаль. — Жерар, — представился он не оборачиваясь. — Кх-кх, — только и смог выдавить из себя Румпельштильцхен. Жерар счёл это вполне удовлетворительным ответом и продолжил. — Ты не видел мою Лил? — поинтересовался он, неожиданно переходя на ты. Румпельштильцхен заподозрил, что Лил он слышал, говорить об этом не стал. Впрочем, Жерар настолько нуждался в собеседнике, что отсутствие какой-либо реакции со стороны, его не останавливало. В ближайшие полчаса Румпельштильцхен узнал, что Лил успела произвести на свет уже полдюжины детишек, все на подбор — мальчишки, так что о приданном беспокоится не придётся, старшенькие уже приставлены к делу, а младшие совсем крохи… Румпельштильцхен пропускал мимо ушей имена и успехи многочисленного потомства Жерара, но не перебивал, в надежде выцепить из мутного потока его излияний хоть что-то ценное. — Прежде-то не случалось такого, — сокрушённо жаловался Жерар. — Родить — не велика хитрость, обычное женское дело. Как пришёл срок, бабку повивальную позвали, а она упёрлась. Говорит, и дитя ваше помрёт, и мать помрёт, а я у вас виноватой буду. Доктор сказала нужен. Жерар повертел в руках мешочек, поскрёб лысину покрасневшей от холода пятернёй, и замер, прислушиваясь к доносившимся из-за двери звукам. — И что, позвали доктора? — впервые за всю беседу проявил какое-то участие Румпельштильцхен. Его волновал вовсе не доктор, а отшельница, которую Жерар называл лесной повитухой, но выдавать свою неосведомлённость он не хотел. — С доктором, знамо дело, надо серебром расплачиваться, — оживился Жерар. — И ещё — после докторов этих… На гроб тратиться. Уж навидались. У цирюльника нашего, кривого Денье, жена так первыми родами померла. Тоже доктора назвали… Ты с Денье не знаком? Румпельштильцхен издал отрицательный звук, и его собеседник продолжил своё словоизвержение. После подробного рассказа о кривом Дэнье, Жерар начал ругать докторов, которые вместо того, чтобы спасать честных матерей, вспарывают им животы, а потом, по какой-то странной логике, перешёл на мясников и цены на вырезку. Румпельштильцхен едва не растерял остатки терпения, когда Жерар наконец коснулся интересовавшей его темы. — Ну я сюда Лил мою и повёз. Нельзя нам без мамы, Клод и Готье мелкие совсем: к делу не приставишь, одних не оставишь. Куда деваться. Оно, конечно, страшно. Говорят, повитуха, — Жерар снизил голос до шёпота, — ведьма. Сама не порченная, в девках весь век. Дьяволова невеста. Только это на вид она такая молодая да упругая. А на деле — ещё у моей бабки роды принимала. Разговор принимал интересный поворот. — И что за столько лет не донёс на неё никто? — подал голос Румпельштильцхен. — Доносили, было, — Жерар оглянулся. — Вот третьего года — каменщиковой дочке дитя вытравила, так бы с рук и сошло, но лесная повитуха, за такие дела плату не малую требует. Залезла девка, значит, в своё приданное, так всё и открылось. У каменщика рука тяжёлая, призналась во всём. А тот, нет бы, прикрыть позор, пошёл и донёс в канцелярию. Целый отряд снарядили, да только ведьму так и не нашли. Сама каменщикова дочка и вела их, но ни тропинки, ни дороги, ничего не нашли. Только лес непролазный, будто и не было никогда лесной повитухи. Румпельштильцхен проглотил просившуюся реплику о людской неблагодарности и только сплюнул себе под ноги. От болтовни Жерара слюна во рту приобрела привкус тухлой горечи. — Говорят, значит, путь к ней найти может только тот, у кого до неё нужда есть, — добавил Жерар веско, и, с внезапным вниманием оглядев тёмную фигуру Румпельштильцхена, поинтересовался: — А тебя-то что к ней занесло. Жена, любовница или, — в голосе Жерара впервые прорезалось что-то похожее на любопытство, — хворь какая по этой части? — Видишь ли… — Румпельштильцхен вовсе не собирался отвечать откровенностью на откровенность, но вовремя отворившаяся за их спинами дверь избавила его от необходимости что-либо выдумывать или оставлять сиротами шестерых отпрысков словоохотливого горожанина. Мужчины встали, поспешно обернулись и увидели вышедшую на крыльцо хозяйку дома. Лицо её блестело от пота, а на руках она держала маленький пищащий комок, завёрнутый в свежие пелёнки. — Познакомься, папаша… Вот твой новенький сын. Жерар засуетился, подхватил ребёнка на руки, а Румпельштильцхен посмотрел в проём за спиной у повитухи, надеясь высмотреть там Снежку. — Мэри-Маргарет, — уточнила повитуха, — выйдет скоро. Пока я её к делу приставила. — А Лил? — встрепенулся Жерар. — Лил поспать надо. Поутру заберёшь их. Обещанное-то принёс? Не переставая покачивать на руке младенца, Жерар протянул повитухе тот самый суконный мешочек, который всё время теребил во время разговора. Повитуха взвесила его на ладони, ослабила завязки на горловине, сунула внутрь круглый вздёрнутый нос. — Это за мать, — сказала она удовлетворённо. — А за ребёнка я отдельно плату потребую. О том столкуемся. Малого-то не тряси, — покровительственно проговорила она. — Чай, не бурдюк с вином. Повитуха сунула мешочек в карман передника и забрала ребёнка с рук Жерара. — Ему сейчас с матерью лучше будет. А поутру придёшь, столкуемся. Повитуха вернулась в дом, оставив на крыльце уже порядком раздражённого Румпельштильцхена и незадачливого папашу. — Что ж она у тебя потребует, — поинтересовался Румпельштильцхен, изображая панибратское сочувствие. — Да кто ж её знает, — уныло сообщил Жерар. Радостное возбуждение, охватившее его было, когда повитуха вынесла его очередного наследника, сменилось усталым смирением. — Сегодня чуть ноги не обломал, пока собирал для неё золотарник по оврагам. Может, хоть цветочек аленький потребовать, или сыну в крёстные набиться… Каждое новое предположение Жерара казалось всё больше фантастичным и похожим на те слухи, что ходили и о Тёмном — правда, последние Румпельштильцхен распускал сам, в надежде, что это хоть как-то уменьшит количество охотников решать свои проблемы с помощью волшебства. — Тю, — Румпельштильцхен хлопнул молодого отца по спине, чуть пониже лопаток. — Цветы сейчас только в оранжерее и сыщешь, а что до имени, пообещать, что угодно можно… — Вреднее совета трудно было придумать, но бедолаге в любом случае вряд ли представится возможность им воспользоваться. Румпельштильцхен достал из-под плаща небольшую металлическую фляжку. — Выпей за наследника, папаша, — маг протянул мужчине флягу, и когда их ладони — затянутая в чёрную кожу перчатки — Тёмного — и покрасневшая от холода ладонь Жерара соприкоснулись, глаза Жерара расширились от ужаса — наконец он сумел разглядеть прятавшееся в тени плаща лицо. — Пей, — приказал Румпельштильцхен, и мужчина, не в силах оторвать взгляда от чернильных зрачков, обрамлённых полоской золотистой радужки, медленно поднёс флягу к губам, слишком напуганный, чтобы возражать. Сделав глоток, он зажмурился и чуть не выронил флягу из рук — Румпельштильцхен по обыкновению наполнил её гномьей водкой — с непривычки этот напиток валил с ног. — Давай, — подбодрил Румпельштильцхен мужчину, и тот сделал ещё глоток. Этого должно было хватить. Румпельштильцхен забрал фляжку из ослабевших пальцев Жерара, отсалютовал ей в воздухе, но пить не стал. Проверять, сможет ли магия Тёмного нейтрализовать дополнительный ингредиент — несколько капель зелья забвения — совершенно не хотелось. А вот в том, что Жерар наутро проснётся без воспоминаний об их знакомстве Румпельштильцхен был уверен. Жерар неровной походкой пошёл к выходу. Дождавшись, когда он скроется из виду, Румпельштильцхен забарабанил в дверь повитухи. Приоткрылась узкая щель, в которую высунулась голова отшельницы. — Мы не договорили, дорогуша. — Хочешь поговорить со мной? — полные губы изогнулись в усмешке. — О чём же? — Не через порог, — ответил Румпельштильцхен ей в тон, сдерживая рвущееся наружу раздражение. Из дома веяло теплом, медовые запахи трав мешались с медным запахом крови и дымным очага. Румпельштильцхен слышал покрякивание младенца, бульканье воды и глухой стук глиняной кружки по деревянным доскам стола. — Если доверяешь мне, доверяй и ему, — послышался голос Белоснежки. От волнения он звучал высоко и звонко. Повитуха не обратила никакого внимания на её вмешательство. — Так что, пройдёшь не званным, не желанным? — в вопросе таилась угроза. — Что ты, дорогуша, — Румпельштильцхена эти игры уже утомили. Если загадочная лесная повитуха не желала впускать Тёмного к себе, то что мешало ей самой к нему выйти? Он принуждённо улыбнулся и продолжил церемонно. — У меня и в мыслях не было нарушать покой вашего жилища. Я всего лишь хотел пригласить тебя на небольшую прогулку, — он оттопырил локоть, приглашая за него ухватиться. — Ну раз так, — сменила гнев на милость отшельница, — только шаль накину. Дверь захлопнулась, и спустя несколько минут, показавшихся Румпельштильцхену вечностью, отворилась уже нараспашку. Повитуха вышла на двор, и впрямь закутанная в широкую и длинную пуховую шаль. — Ну, пройдёмся, кавалер. Румпельштильцхен с поклоном протянул ей руку. Проложенная между грядок дорожка была слишком узка для чинных прогулок, но едва они вышли за плетень, Румпельштильцхен снова пригласительно выставил локоть. Тёмные пухлые губы повитухи дрогнули в улыбке, и она с готовностью уцепилась за руку мага. — Узнала меня, дорогуша? — поинтересовался Румпельштильцхен тягуче. — Что-то не припомню. А с тьмой, что тебя пометила — знакома. Она и тебя до добра не доведёт. Румпельштильцхен сбился с шага, обдумывая услышанное. На вид повитухе нельзя было дать больше тридцати. И из разговора с Жераром, и из манеры держать себя Румпельштильцхен успел понять, что на деле она старше. Неужто это существо, бросавшее на него лукавые взгляды, знало Зосо? А, может быть, и не только его… — Тем лучше, значит, ты понимаешь, что лучше не вставать у меня на пути. Отшельница фыркнула: — Я твоими путями не ходила, ты сам ко мне явился. Что же тебе надо от меня, новый Тёмный? — Ничего, кроме ответов. Они остановились. Румпельштильцхен высвободил руку и достал из спрятанного под плащом кошеля баночку. — Где ты достала эту мазь? Как она действует? — Почему я должна отвечать? — пристально посмотрела на него повитуха. — Потому что, — в глазах Румпельштильцхена зажглись недобрые янтарные искры, — меня злить опасно для здоровья. До встречи с новым Тёмным можно и не дожить. Повитуха звонко рассмеялась. — Вот непонятливый. Барышня твоя задолжала мне желание, — повитуха смерила его таким взглядом, что Румпельштильцхен понял: притворяться, что судьба Белоснежки его нисколько не волнует, уже поздно. — Тебе ли не знать, что значат такие сделки. Так что это не я тебя, а ты меня бояться должен… — Если ты причинишь зло Бе… — он едва не проговорился, — …дной Маргарет-Мери, то на следующий день по твою душу придёт отряд инквизиторов из Анволии. Я уж прослежу, чтобы на этот раз они не заблудились. — О моей душе не беспокойся. Сначала нужно её найти, — на смуглых щеках повитухи заиграли улыбчивые ямочки. — Это не так просто. — А я и искать не стану, — свистящим шёпотом обещал Румпельштильцхен, — просто спалю сразу весь этот лес, — промелькнувший на лице его собеседницы ужас стал лучшим подтверждением его догадки. Что ж, теперь он был почти уверен, что знает, с кем имеет дело: — Ты ведь этого не хочешь, дриада? Не так… — Румпельштильцхен осёкся. Его сапоги опутали проросшие сквозь слой прелых листьев крепкие кленовые побеги, они оплетали его, точно вьюн, с каждым мигом становясь, всё прочнее и толще. — А чего хочешь ты, Тёмный? Войны?.. — Я, — Румпельштильцхен тяжело дышал, еле удерживая рвущуюся наружу злую силу, — хочу ответов. — Только ответы не даются даром. Не тем, кто несёт на себе Тёмное проклятье, — дриада улыбнулась чарующе простоватой улыбкой, — заключим сделку. — Хорошо, — согласился Румпельштильцхен раздражённо. — Чего тебе надо? Золота, серебра, какую-нибудь особенную травку для твоего огорода? — Я не настолько безумна, чтобы брать твоё золото. — Оно ничуть не хуже любого другого, — заверил Румпельштильцхен. Ветки, молодые, но прочные, сдавливали его лодыжки, и от того, чтобы спалить проклятые побеги дотла, его удерживало только нежелание расстроить сделку. — Но если тебя смущает тёмная магия, то у меня есть и настоящие монеты. — Дело хорошее, но золотом мне платят те, кому нечего больше предложить. А у тебя есть кое-что… Румпельштильцхен напрягся. О дриадах или как ещё их называли в легендах — древесных феях — ходили всякие слухи, больше похожие на страшные сказки. Румпель слышал их ещё ребёнком. Если верить россказням старух, вырастивших его, дриады обладали особой природной магией, которая могла и подарить жизнь, и отнять её. Убить дриаду можно было лишь уничтожив дерево, в котором заключалась её душа. Впрочем, все эти истории, за которыми старухи коротали долгие вечера, заканчивались одинаково. Мол, священные рощи, в которых росли деревья, бывшие источниками бессмертия древесных фей, вырубили, и дриады перевелись на свете. Повитуха покачала головой: — То зелье, которое ты подлил мужу Лил. У тебя есть запас? — Вполне, — кивнул Румпельштильцхен. — Я отдам тебе зелье забвения, а ты освободишь Мери-Маргарет от обещания и честно ответишь на все мои вопросы. Сделка, — протянул он руку для пожатия. — Я не собираюсь отвечать на твои вопросы до конца времён, Тёмный. Я отвечу только на твои вопросы про мазь, — поспешила изменить формулировку дриада. — О нет, — в свою очередь возразил Румпельштильцхен, — на все мои вопросы про ту магию, что заставляет эту мазь работать. — По рукам! — согласилась повитуха. Румпельштильцхен сжал её твёрдую и гладкую ладонь, и побеги, сковывавшие его ноги, прекратили свой рост, уменьшились и исчезли под слоем листвы, точно их и не бывало. — Что ж, спрашивай. — Из чего сделана эта мазь, как она работает, что за магия в ней, — повторил Румпельштильцхен. — Мазь сделана из древесного сока, она отменяет следы предыдущего сотворённого колдовства, а магия в ней — моя. — Какого дерева этот сок? — Волшебного, — по смуглому лицу дриады пробежалась лёгкая тень, — моего. Того, в котором заключена моя душа. Я немногим даю его, а вот эту девицу пожалела. Не знала, с кем она дружбу водит… Румпельштильцхен пропустил мимо ушей последнюю фразу. — Я нашёл деревянный шкаф, от которого исходит такая же магия, как от твоей мази. Дриада помрачнела. — Что это может значит? — закончил Румпельштильцхен. — Значит, одну из моих сестёр убили, ради волшебства. — Какого? Что может этот шкаф? — Когда дерево дриады умирает, в нём, даже срубленном, остаётся её волшебство. Не много, хватает на раз или два. Оно может отнять магию или подарить её на какой-то срок. Один столяр вырезал из души моей матери куклу. Она ожила и даже стала настоящим мальчиком. А если из такого дерева сделать дверь, оно перенесёт первого, кто войдёт в неё, туда, куда он пожелает. В то время и место. — Даже в другой мир и в другое время? — переспросил Румпельштильцхен хрипло. — Даже в мир, где нет магии? — Магия жизни есть во всех мирах, — грустно улыбнулась дриада. — Во всех мирах, где растут деревья и травы, вылупляются птицы, рождаются дети. Даже в тех, в которых никакая другая магия не действует. — А могут через эту дверь пройти двое… — Хоть трое. Всё зависит от размера двери. Дриада зябко пожала плечами, запахнула шаль по-плотнее. — Что ж, если у тебя больше нет вопросов, пойдем. Я нужна Лил. — Постой, — Румпельштильцхен привык жонглировать словами, но сейчас не мог найти подходящих. — Зачем она… моя… Мери-Маргарет… Что привело её к тебе в тот раз? — Этот вопрос никак не касается моей магии. Задай его той, кому он предназначен. Только прежде, реши, кем она тебе приходится, — дриада зашагала в сторону избушки. «Самодовольная деревянная девка», — выругался про себя Румпельштильцхен, отправляясь следом. Он терпеть не мог нравоучений, кроме тех, конечно, которыми сам щедро снабжал своих многочисленных просителей. Дойдя до плетня, дриада — так до сих пор и не открывшая своё имя — обернулась и протянула раскрытую ладонь: — Моя плата. Румпельштильцхен вручил дриаде пузырёк с бледно-голубой жидкостью. — Достаточно трёх капель, чтобы человек забыл весь предыдущий день. Одной — чтобы позабыл собеседника. В пузырьке шестьсот капель, но у этого волшебства не банальная арифметика, — нехотя пояснил он. — каждая следующая капля трехкратно усиливает действие предыдущей. — Я запомню, — рука с зельем скрылась под пушистой шалью. Румпельштильцхен не пошёл дальше, остановился и, облокотившись о невысокий заборчик, приготовился к ожиданию. На сей раз оно оказалось недолгим. Снежка почти сразу вышла, кинула на него встревоженный, вопросительный взгляд, и обернулась к хозяйке. — Спасибо за хлеб и за науку, — в её устах эта почти ритуальная фраза звучала искренне. Дриада порывисто обняла гостью. — Не шла бы ты к нему, со мной осталась. Я бы из тебя отличную повитуху сделаю. У тебя твёрдая рука. Что, Мери-Маргарет, пойдёшь ко мне в ученицы? — Не пойду. — Ладно, ступай тогда за своей судьбой, — согласилась дриада, провожая Снежку до калитки. — Неволить не стану. Только помни, — она в очередной раз лукаво улыбнулась, — ты мне ещё должна желание. Может, когда я его у тебя и стребую. — Дорогуша, — вмешался Румпельштильцхен с некоторым нетерпением наблюдавший эту сцену затянувшегося прощания. — А как же наша сделка! — А что сделка? — дриада взглянула на него с деланным удивлением, даже глазами захлопала. — Я обещала с Мери-Маргарет все долги списать. А насчёт этой должницы мы не договаривались, — дриада обратилась к Снежке. — Ты просила звать тебя этим именем, да только оно не твоё. Верно, милая? Снежка опустила глаза. — Верно. *** В ночь полной луны шёл дождь. Он растворял в себе запахи и следы, но этот запах Красная Шапочка узнавала из всех остальных. Она могла бы рассказать, где Белоснежка вела лошадь шагом, где переходила в рысь, где останавливалась. Красная Шапочка, Анита и Бартель шли тем же путём, только им он казался гораздо длиннее: пришлось выбирать — или ехать верхом, или брать след. День уже перевалил за полдень, когда лес вокруг начал казаться Красной Шапочке знакомым. Вот куда отправилась Белоснежка — в своё тайное убежище! Но останется ли оно тайным, если о нём узнают ещё трое? И ещё, Белоснежка умела скрывать следы и от людей, и от оборотней. Но на этот раз она не стала делать второе. Возможно, она оставила этот след нарочно для неё. Но никак не для тех, кто шёл с ней рядом. Слова матери о том, что принцу Бартелю нельзя доверять до конца уже не казались ей такими пустыми. Она остановилась. — Красная Шапочка, что-то случилось? — едва ли не впервые за время их знакомства Бартель назвал её правильно. Обычно он иронизировал над её именем и выдавал различные каламбуры, каждый раз связанные с чем-нибудь из её наряда. «Чёрный корсаж», «Белая блузка», «Шейный платочек». Принц был изобретателен в этой игре. — Случилось, — не стала отпираться она. — Мне кажется, Королева Белоснежка оставила этот след для меня. Я не уверена, что она хочет, чтобы её нашли вы. — И что же? — проговорил Бартель хмуро. — Вы говорили, что доверяете моему народу. Что мой народ может вам доверять, — правильные слова сами ложились на язык. — У вас появился повод это показать, Ваше Высочество. Она думала, что Бартель будет упрямится или настаивать на своём, но, как ни странно, он только кивнул. — Что же, это резонно. — Если мне будет что сказать вам, я скажу, — пообещала Красная Шапочка. — Мама, — обратилась она к Аните, — тебя я тоже попросила бы… — О, поверь, дорогая, — перебила Анита, — мне есть о чём поговорить с принцем.