Эффект тогруты

* * * - Добрый вечер, господин Канцлер. - А, Энакин. Проходи. Ну хоть кто-то сегодня настроен дружелюбно. - Ты чем-то расстроен, - констатировал Палпатин. – Миссия прошла неудачно? - Нет, на Бэлаваре все хорошо, - Энакин взял у дроида чашку с горячим кафом и опустился в кресло. Палпатин устроился в соседнем. - И тем не менее, ты не похож на победителя. Скайуокер пожал плечами. - Совет отобрал у меня падавана, а Падме устроила какую-то странную истерику. Не самый лучший день в моей жизни. Палпатин выдержал многозначительную паузу. - Я знаю, что тебя с сенатором Амидалой связывают далеко не дружеские отношения. Энакин с подозрением взглянул на Канцлера. - О нет, не думай, что я слежу за тобой, мой мальчик, - усмехнулся тот. – Да это и не нужно. Достаточно один раз увидеть, как ты на нее смотришь. И как она смотрит на тебя. Хотя, возможно, Совету джедаев это не так очевидно. - Они следят за мной, - вырвалось у Энакина. - Ничего удивительного, - все так же спокойно ответил Канцлер. – Совет – это прежде всего политический орган. И, как всякий политический орган, он играет по определенным правилам. Которые включают в себя постоянное наблюдение – как за противниками, так и за союзниками. - Я для них скорее противник, - пробормотал Скайуокер. - У тебя хорошее политическое чутье, мой мальчик. Но я бы скорее сказал – не противник, а… конкурент. Они боятся тебя. Боятся того, кем ты можешь стать. - Почему они забрали у меня Асоку? - Я не знаю, какие отношения связывают тебя и твоего падавана, - с сомнением в голосе произнес Канцлер. - Я… не знаю, как объяснить. Наши отношения изменились после того случая… - Когда Совет едва не приговорил твою ученицу к смертной казни? – вкрадчиво закончил Палпатин. - Да. - И как же они изменились? - Скажем… я перестал воспринимать ее, как ребенка. - Вот как? – Палпатин слегка приподнял бровь. - Нет, я… - Энакин смутился, - не в этом смысле! Просто… - Просто – что? – тон Канцлера не был настойчивым. Скорее, участливым. Энакин вздохнул. - Иногда мне кажется, что она одна во всем Ордене меня понимает. - Интересно… - тут уже в голос прокрались нотки плохо сдерживаемого любопытства, но Скайуокер, погруженный в размышления, их не заметил. Вдруг его осенило. - Может… может, Падме подумала то же самое? Что я и Асока… - он едва не выругался, но вовремя спохватился. - Вполне вероятно, - признал опытный политик. – Твоя ученица хороша собой и уже перестала быть ребенком, как ты правильно заметил. - Совет тоже так считает, - он снова с трудом сдержал забористое ругательство. – Так вот что Оби Ван рассказал ей! - Я смотрю, Совет довольно активно вмешивается в твою личную жизнь, - подлил масла в огонь Палпатин. - У меня не должно быть личной жизни. И секретов от Совета тоже, - по лицу и тону молодого джедая было очевидно, что он этих догм не разделяет и следовать им, мягко говоря, не собирается. Канцлер усмехнулся. Природное своенравие Скайуокера, его гордость, амбиции и упрямство, тщательно взращиваемые и умело направляемые, могли сделать его виртуозным орудием в руках правителя. Орудием не только военным, но и политическим. Определенно, он сделал правильный выбор. Но любое орудие нужно выковать, закалить и заточить. А чтобы выковать – его сперва надо раскалить. Две женщины, одинаково близкие Скайуокеру. Юная, следующая за ним тенью тогрута, глядящая на него снизу вверх - и сенатор, гордая и величественная, на которую он сам смотрит с благоговением. И Совет джедаев, который одной рукой пытается разорвать связь учителя и ученицы (а Сидиус прекрасно знал, насколько она крепка), а другой рукой вбивает клин между ним и его женой – беременной, между прочим – так опрометчиво выбрав на роль этого клина бывшего учителя Скайуокера. Возможно, последнего из Ордена, кому он еще хоть немного доверяет. Удивительная недальновидность. Пламя, до этого едва тлевшее вокруг Скайуокера, начинало разгораться. И ему придется пережить еще немало ударов, болезненных и даже жестоких, чтобы стать тем, кем он должен быть – Темным Лордом ситхов. * * * - Ты все не так поняла, Падме. И Оби Ван тоже. - Я не хочу с тобой разговаривать. «По крайней мере, в этот раз она не стала меня бить, - с сарказмом подумал Энакин. – Уже радует». - Я вообще не понимаю, с чего Совет решил, что я и Асока… - Я не желаю об этом слышать. - Ее забрали. У меня больше нет падавана. Что еще тебе нужно? - Мне ничего от тебя не нужно. Уходи. - Падме… - Не нужно мне лгать, Энакин. Оби Ван все мне рассказал. - Что рассказал? - Все. Что она живет в твоих покоях. Что вы с ней… Она оборвала себя на полуслове, подошла к столику, взяла деку. Сунула ему в руки. Там были голографии. С Ванкуо, Дрондари-Прайм, Селонии, Бэлавара. Год или даже два кто-то неизвестный собирал их. Вот он стоит, прижав Асоку к себе и склонившись над ней. Со стороны может показаться, что он целует ее. На самом деле – крепко, почти до боли стискивает, боясь отпустить хоть на миллиметр. Видно, как вдалеке пылает высокое, похожее на гору здание. Дрондари-Прайм. Он едва не потерял ее в тот день, попав в засаду. Вот он почти обнаженный, плескается в реке, стоя в воде по колено. Асока стоит рядом. Кто-то запечатлел их со спины, и на голографии не видно, как она протягивает ему бакта-пластырь. Зато, если приглядеться – можно увидеть, что вода в реке бледно-розовая от крови. Местный хищник успел когтями разодрать ему бедро, прежде чем упал, разделенный на две половинки энергетическим лезвием. Их довольно много, таких голографий. Наверняка гораздо больше, чем есть в этой деке. Война не знает ни приличий, ни стеснения. Когда твой товарищ ранен – ты не задумываешься перед тем, как стянуть с него штаны, чтобы оказать помощь. Или уснуть, прижавшись друг к другу поближе, когда за пределами палатки такой мороз, что топливо замерзает в баках, а обивку сиденья можно сломать, ткнув в нее пальцем. Но кто-то может посмотреть на все это по-другому. При желании. Он не стал ничего ей объяснять. Она уже выбрала, кому верить, и он не видел никакого смысла в унизительных оправданиях.