Аминь

Святое Евангелие от Луки VIII, 18 Кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь.

Саске жевал еду, и она казалась ему пенопластом. Поесть стоило хотя бы потому, что он не съел за день ничего. И если вечером он идёт в ночной клуб — а он идёт, — если он будет пить — а он будет, — то стоит что-то уложить в желудок, чтобы не затошнило. Вот такой практический подход, хотя не было ни малейшего желания что-то класть в рот. Зачем он согласился? Глупостью это решение начало казаться только сейчас. Ничего не произошло, верно? Вот только… Произошло. Проблема восприятия, разумеется, но Саске был чуть более нормален, а потому воспринимать подобное естественно не казалось ему простой миссией. Сложно будет смотреть в глаза. Сложно будет смеяться. Сложно будет даже говорить. Но едва ли он может просто не пойти. Почему? Чёрт знает… Просто. Устроить сейчас кульминацию всему, что длится уже несколько лет? Вот так вот глупо? Саске отодвинул тарелку, допивая горячий чай. Он всё равно пойдёт. Он знал это с того момента, как дал первый отказ, и знает это сейчас, глядя в зеркало на собственное отражение. Может, к чёрту всё? Признаться? Это всегда можно списать на очередную несмешную шутку. — А ты никогда не думал, что я могу быть серьёзным? — спросил Саске у своего отражения и горько усмехнулся. Слишком размыто. — Я люблю тебя. Он тоже любит. Этого мало. — Почему ты… Почему ты не мой? Это смешно. Он выглядит жалко и глупо. Кому нужны эти признания? На этот раз Саске высушил волосы, осторожно отделив гелем каждую прядь. Ему шла именно такая причёска. Это было немного дерзко, но определённо красиво. Возможно, её безбожно сломают сегодня… Даже думать страшно, что будет — и будет ли? — сегодня. С одной стороны, Саске боялся чего-то серьёзного, с другой — боялся, что Итачи вообще не придаст значения произошедшему. Ну, подумаешь, кончил в его руках; он не первый и явно не последний. Всё, что могло произойти или не произойти, являлось причиной паниковать. Чёрная рубашка, верхние три пуговицы которой не застёгивались принципиально, светлые джинсы, которые, правду сказать, уже были маловаты, зато красиво смотрелись со спины. Саске много не нужно было, чтобы выглядеть хорошо. Он был прекрасно осведомлён о том, какое впечатление производит. Только какая к чёрту разница, если не на тех людей? Объектом его самых страстных желаний был человек, которому плевать, как он выглядит, как он себя ведёт, что говорит, что любит. Понравиться? Как ему можно понравиться? Сложно. Саске убрал бумажник в задний карман джинсов, накинул на плечи кожаную куртку и вышел из дома. Наруто вслед крикнул ему что-то о ключах и позднем возвращении, но едва ли он вернётся ночью. Не в этот раз. Не в те вечера, когда он с Итачи. Квартира брата снова была открыта. Однако внутри всё выглядело иначе. Кажется, домработница успела навести здесь шик и блеск. Саске осторожно снял с плеч куртку, повесил на крыло ангельского дитя и прошёл в квартиру дальше. Гостиная была пуста, в спальне тоже никого не оказалось. Оставалось проверить кухню, но Саске столкнулся с братом раньше — когда тот выходил из душа, заматываясь в полотенце. — Уже семь. Опаздываешь, — сложил на груди руки Саске, оценивающе оглядывая физические данные своего брата, который тщательно вытирал волосы. — Я думаю, раньше восьми там всё равно делать нечего, — пожал он плечами. — Чаю? Виски? Меня? — Тебя мне хватило, чаю я выпил дома, для виски рановато. Но спасибо за гостеприимность. — Меня может хватить? Какая печальная новость, — почти искренне расстроился Итачи, проходя на кухню. Его интересовал кофе, который Саске в принципе не пил никогда. — На сегодня лимит исчерпан определённо точно. — Кто сказал? — Жертва твоих грязных домогательств. — Справедливо. — Ты снова откосил от вечерней службы? — О, я поехал только из-за праздника. А так за меня уже неделю молятся и переводят впустую воск. Я не так болен, как они считают, но и не настолько здоров, насколько бы мне хотелось. А ещё мне оформляют перевод. Возможно, меня поставят первым у новой церквушки. Не сказать, что я горю желанием, зато никто не будет больше душить меня, когда я в очередной раз возьму дополнительные заработки на стороне. Контроль в принципе дело приятное. Господи, когда мне отстучат эти проклятые тридцать пять. Саске занял своё любимое место на подоконнике, любуясь, как старший брат готовит себе кофе. Со спины он выглядел едва ли не лучше. Его тело — это воистину шедевр генетики и работы над собой. Особенно сейчас, когда оно влажное и по спине то и дело соскальзывают капли воды, срывающиеся с волос. Можно фотографировать и использовать кадры в очень грязных целях. По ночам преимущественно. — Ну, ты же понимаешь, что, пока ты молод, ты как минимум привлекательнее? — О, я обещаю, к моим сорока ты будешь хотеть меня не меньше. Как и все остальные, кого будет волновать не только воротничок, — эта насмешка раздражала, и Саске сжал зубы, чтобы не поменяться в лице. — Как-то на префектурном собрании кто-то обмолвился о том, что я настолько — цитирую — «честен и прекрасен в олицетворении того, что должно стать идеей юного ума», что они рассмотрят вариант дать мне сан в тридцать. Господи, кто из них положил на меня глаз — это большой вопрос. — И многое у вас через постель делается? — приподнял брови Саске. — А ты как думаешь? Я бы сказал, чуть меньше, чем в шоубизнесе, но не уверен, что в таких вещах вообще можно конкурировать. Люди, взращенные на законах и правилах, воистину звери. Они хотят того, что нельзя получить так просто, того, что достойно их необыкновенности. Правда, почти все профессионально шифруются. Но определённо, патриарх имеет всех своих приближенных священнослужителей. — Господи, ему не пора уже концы отдать? Это же мерзко, — Саске натурально скривился, но в ответ получил лишь усмешку. — Ты думаешь? Лучше, чем растление. Слышал, сколько людей посадили за насилие над детьми? Я в восторге от того дела. Хотя я подозреваю ещё парочку знакомых в том же грешке, но не мне в это влезать. Как по мне, такое не заметить сложно: дети сильно меняются после насилия, даже если «так хотел Бог», а потому, если мамаши не кидаются разбираться, почему должен я? К слову, патриарх хотя бы берёт тех, кто сам себя предлагает. Если слухи не врут, предложений много. — Ты бы переспал с ним? — Зачем? Епископ — мой потолок, дальше я не пойду. Меня и так в теневом интернете пытаются скомпрометировать, а я так себе значимая фигура. Представляешь, как мне придётся следить за собой дальше? Возможно, мне даже придётся отказаться от тусовок за пределами своей квартиры. А это прискорбно. — Что ты будешь делать, если твои игры вскроются? Меня беспокоит этот вопрос с тех самых пор, как ты пошёл в семинарию. Что скажут родители? Куда ты пойдёшь? Как ты будешь жить с этим? Итачи сделал небольшой глоток, плавно повёл плечом и ненадолго завис, вглядываясь в тарелочку с шоколадным печеньем. — Я думаю, ответ проще, чем тебе хотелось бы услышать. Мои игры не вскроются. На этом и закончим. — Ты, конечно, очень уверен в себе. Я понимаю, ты осторожен, скрываешь следы, выбираешь людей. Но ты вообще замечаешь, что иногда не всё зависит от тебя? Я бы… — Саске перевёл дыхание, сожалея, что начал эту тему. — Я бы мог подставить тебя сегодня. Случайно. — Не смог бы, — улыбнулся Учиха. — Во-первых, всё было под контролем. Во-вторых, я лучше знаю, что бы случилось, даже если бы ты в голос застонал моё имя. Ничего. Так хочет Бог, помнишь? Они глупы и ведомы. Кто побежит жаловаться? Ты бы побежал? В-третьих, в тебе я уверен даже больше, чем в себе. Как видишь, не зря. Ты всегда оправдывал доверие, почему я должен был засомневаться сейчас? И ты с блеском справился. Я смеялся громче, чем ты… — Да, я понял. Спасибо. Но это всё равно тупо. Безрассудно и нелепо. Не делай так. Ни с кем. — Да я и не планировал, однако… Не ревность ли это? — Естественно. Найду и вскрою. Тебе же не хочется, чтобы твой маленький глупый братишка пачкал руки кровью из-за необоснованного чувства детской ревности? У Итачи на языке явно крутился какой-то ответ — или даже несколько, но в попытке выбрать самый острый он потерялся настолько, что не ответил совсем. — Ты отлично выглядишь, — заметил он, отпил ещё немного кофе и направился вон из кухни. Зацепив полотенце, он скинул его на пол в коридоре, проходя дальше, возможно потому, что так и было запланировано. Это нормально вообще? Ну давай ещё совсем голыми будем тут ходить, действительно, кого стесняться? Саске закатил глаза и перевёл взгляд на небольшую улочку. Итачи жил на первом этаже в хорошем районе. Квартира принадлежала ему. Машина тоже. Он уже добился всего, чего бы хотел среднестатистический житель любой развитой страны. Он заработал деньги на молитвах… Потрясающе. Вернулся Итачи уже в одежде. Белые брюки, белый джемпер с огромным вырезом, открывающим плечи. Контрастные украшения на руках и шее, отдающие блеском явно не дешёвых камней. Хотя безделушки выглядят и просто, всё на самом деле стоит куда дороже. Учиха ловко орудовал расчёской, прочёсывая мокрые волосы. Никакой жалости к себе. — Обещай, что сегодня без наркотиков, иначе я иду домой прямо сейчас, — Саске плавно положил пальцы на руку брата, осторожно забирая у него расчёску. — Как скажешь, — ответил тот, не сопротивляясь. Саске управлялся легко, ловко и безболезненно. — Мне завтра на учёбу, так что вернёмся мы… Скажем, до двух. Но это крайний лимит. Если мы пьём, а я так понимаю, мы пьём, давай на такси? Я знаю, как ты водишь, когда не в себе. И последнее. — Господи, что ещё? — Если ты уходишь с кем-то, то будь добр… — Не сегодня. Кицу отдаст мне кое-что, я хочу увидеть программу, и, так и быть, вскрываюсь, мне нужна гарантия, что дома я окажусь раньше утра. Кто кроме тебя мне это устроит? Но в угоду твоим планам я могу отступить. Так что если ты решишь уйти с кем-то, моя квартира в полном распоряжении: ключ я дам и не потревожу до утра. Я надеюсь, всё? — Кто такой Кицу? — состроил недовольное выражение лица Саске. Итачи отложил расчёску, допил кофе и открыл приложение в телефоне, чтобы вызвать машину. — Организатор вечера. Близкий друг. — Насколько близкий? — Не ближе тебя, солнце. Вскрывать нет нужды. На этом увлекательная беседа была закончена. Машина подъехала быстро, но вот избежать пробок не вышло. Саске всю дорогу ехал в наушниках, иногда краем глаза цепляя движения старшего брата. Тот с кем-то переписывался, постоянно усмехался, порою даже вслух, а иногда отвечал на реплики водителя, подсказывая или даже советуя более короткий путь. У него ногти накрашены. Забавно, но с маникюром его пальцы всегда выглядят более утончёнными. Какие-то порнографические мысли пронеслись перед глазами Саске, и тот с трудом отвёл взгляд. После конфессионала машина кажется таким тривиальным местом для развлечений, однако и об этом Учиха тоже успел подумать. Как же сложно находиться рядом с ним, особенно сейчас. Саске сидел довольно близко, он ощущал запах его парфюма и шампуня для волос. Аромат выходил мягким, но немного горьким. Наушник вылетел из уха, и Саске обернулся. Брат протягивал ему карточку пропуска. — Оперативно, — улыбнулся Саске, принимая подарок. На ней было изображено полуобнажённое женское тело, затянутое чёрной сбруей. Карта была выполнена в тёмных тонах, на одной стороне был четырёхзначный номер, а на другой — правила пользования и все преимущества владельца. — Тематический вечер? — Не совсем, хотя я не удивлюсь, если что-то подобное будет. Особая слабость Кицу. Меня пытались привлечь к этому всему, но я слишком нежный. — Прости? Нежный? А..? — Саске провёл пальцем в воздухе несколько раз вверх и вниз. — О, нет. В качестве актива. Не хватает природного садизма. Поиграться, может быть, но в итоге я не в состоянии довести дело до конца. А для пассивной роли нужно иметь определённые наклонности, которых у меня никогда не было. А вот тебе бы могло понравиться… — Какие к чёрту наклонности? — начинало раздражать. Итачи невинно пожал плечами, глядя в честные глаза Саске. Неужели всё недостаточно очевидно? — Речь же идёт необязательно о боли. — Я понимаю, но при чём здесь я? — А скажешь, тебе не нравится ломаться под воздействием чужой воли? Я давно заметил, что у тебя особая слабость на повелительный тон. — Чушь, — буркнул Саске, забыв сделать вдох. Внутри всё мелко затряслось, и он отвернулся, надеясь, что освещения недостаточно, чтобы осветить его лицо, которое немного пекло. — Если тебя это так смущает, мы можем закрыть эту тему. — Меня это не смущает. Просто это бред. Ничего такого. А Кицу… Ну, он? — Она. — Это девушка? — Да. И поверь мне, более жестокого в обращении Мастера ты не найдёшь. Она очень хороша, так что я не рекомендую тебе даже пытаться с ней познакомиться. А желание, возможно, будет. Элементами её игр часто является кровь, это должно тебя сдержать. — Кровь? — уточнил Саске. — Да, порою увечья могут кровоточить. Степень мазохизма у всех людей разная, кому-то это по вкусу. Почему бы и нет? Как-то Кицу имела близкие отношения с одной леди, чье мировоззрение было крайне своеобразным. Она наказывала себя так во имя Его Святейшества. И это доставляло ей удовольствие. Я умолял Кицу, чтобы она отправила её ко мне. Но нам так и не удалось познакомиться. Как же я люблю людей, у которых вера имеет такое необычное воплощение. Разговоры с ними всегда приходят к тому, что они правы и в этом есть какой-то непостижимый простому смертному смысл. Старая песня. На улице уже было темно, когда машина подъехала к небольшому со стороны заведению, чья серебристая вывеска с белым неоновым контуром гласила: «White thread». Итачи одет соответственно, даже забавно — быть может, какая-то традиция? Впрочем, с тем, насколько ему идёт этот цвет, неудивительно, что он его так любит. Саске вошёл в помещение следом за братом; лестница уходила глубоко вниз, возможно, даже не на первый этаж подвала. Стены выглядели немного жутко, изрисованные фигурами, чьи бледные вытянутые лица отталкивали своей остротой. Они все целовали друг друга: женщины, мужчины прикасались к рукам, плечам, ногам. В отличие от подобных изображений прошлого, эти были весьма анатомичны, но всё же привлекательного тут было мало. Это страсть? Интересная интерпретация. В самом низу находились двое охранников, выглядевших строго по классическому канону, и девушка в расклешенном кожаном платье. Довольно милая, кажется, что даже юная. Она поприветствовала гостей, открывая им двери после того, как считывала код карты. Вероятно, картой был расчёт за алкоголь и эскорт услуги, а после накопленные кредиты нужно было оплачивать. Едва ли в таких заведениях имеют место быть сомнение или недоверие. Ведь, насколько понимал Саске, здесь исключительно проверенные люди. В зале было намного темнее, чем он ожидал. Единственный источник света — сцена, на которой располагался стол и несколько стульев. Играла тихая музыка. Понадобилось время, чтобы Саске разглядел людей, которые занимали диванчики на довольно большом расстоянии от сцены и втором этаже, выполненном как бельэтаж в зрительном зале, только много меньше. Это не походило на тот ночной клуб, о котором думал Саске. Он ожидал услышать громкую музыку, увидеть множество извивающихся тел, яркого бармена, заливающего стол горячим абсентом. Людей было немного — человек двадцать от силы, — они заняли свои места, красивые бархатные диванчики вокруг небольших столов, на которых блестели в полумраке бокалы с вином. — Это неожиданно. — Ночью тут будет шумно. А пока торжественная часть. Это всё-таки мероприятие. День Рождения, помнишь? Саске ощутил мягкое прикосновение к плечу и резко обернулся, словно это могло быть опасно. За его спиной стояла молодая леди, которая так и не убрала руку. Её пальцы, обтянутые светлой тканью вероятно шёлковых перчаток, аккуратно поправили воротник. — А вот и мой незарегистрированный гость, — улыбнулась она и кивнула, и этот короткий жест был удивительно похож на поклон. — Добрый вечер, — попытался улыбнуться Саске, делая вид, что ни чуточку не взволнован. На второе плечо легла рука брата, а рядом и его подбородок. — Не-а, — протянул он. Саске перевёл взгляд с брата на девушку и обратно. Было действительно похоже, что они знакомы много лет. Девушка была ниже Итачи сантиметров на двадцать, но при этом она всё равно смотрела на него сверху вниз, хотя это было скорее ощущение взгляда. — Кицу? — словно переспросил Саске, глядя на брата. Серьёзно? Вот уж бы точно не подумал. После описания брата он видел высокую мощную женщину, которая будет затянута кожей и латексом, представляя из себя ядовитую смесь садизма и высокомерия. Но видел он девушку, едва ли старше его самого, в лёгком белом платье, покрывающем её руки и шею. Светлые вьющиеся локоны были осторожно собраны в хрупкую причёску, причудливо переплетающуюся до самых висков. Ни каблука, ни изыска в косметике, ни украшений — ничего вообще. Разве так выглядят «верхние» леди? — Кицуна-сама, — поправил Итачи. — Не стоит так сокращать имена таких важных личностей. — Кицу, — кивнула девушка, — остроты твоего брата становятся всё менее и менее привлекательными. — Я в любом случае прошу прощения, — оправился Саске, — я просто удивлён. Не то чтобы что-то было не так. Просто Итачи рассказывал о вас, и я поймал небольшой диссонанс. Не ожидал, что вы настолько привлекательны и… В общем, да. — Не надо, — повторил Итачи. — Серьёзно, Саске, не надо. — Может, ты заткнёшься? — Может, тебя заткнуть? — вопросы были заданы одновременно, но их разница показалась Итачи забавной. — Зачем так грубо? Я же за благое дело выступаю. Спасаю юношеские умы от твоего нездорового влияния. К чему такое одеяние? Не моя ли привилегия носить белое? — Размечтался, — девушка сложила руки на груди, и всего один мимический жест (взметнувшаяся бровь) — и весь невинный образ коту под хвост. — Твоя привилегия носить чёрное и твой блядский воротничок. — Я всегда знал, что это его официальное название, — согласился Саске. — Почти обидно. Девушка протянула руку, указывая на один из столиков на первом этаже. Он был достаточно близок к сцене, но при этом в тени и на хорошей удалённости. — Я рекомендую ром, вчера завезли партию Максимо. Будешь вести себя как хороший мальчик — я угощаю, — она легонько потрепала Итачи за щёку, а после поймала взглядом новых гостей. — Располагайтесь. Выступления начнутся минут через десять. Программа на час где-то. А после уже можете попытаться сорвать мне вечер. — Ты порадуешь сегодня своим присутствием там? — Ну разумеется, — улыбнулась она напоследок, и было в этой улыбке что-то опасное. Господи, вот это женщина. Саске смотрел ей вслед, не зная, как оторвать глаз. Она передвигалась плавно, крайне женственно для девушки в обуви на плоской подошве; в движениях её рук было что-то особенное. Она казалась такой лёгкой и нежной, но вместе с этим давала понять, насколько обширный у неё потенциал. — Это как страсть к девственницам. Я говорю не о тех ублюдках, которые боятся облажаться, а о тех, кому нравится заводить в мир разврата людей там не бывавших. — Что? — Саске наконец смог отвлечься от её хрупкой фигуры и посмотреть в глаза брату. — Она любит нежных и ручных созданий, которые подписываются на игры с дьяволом, а потом в ужасе понимают, что это зависимость. И дело в том, что ты из таких. Но, возможно, из детского чувства собственничества я не хочу отдавать тебя тому, кто настолько переломает тебя и поставит на колени, где ты будешь ощущать себя счастливее, чем когда бы то ни было. А может, мною движет простая логика. Существовать в таких отношениях сложно, но, испытав это раз, едва ли ты сможешь справиться без этого. Так зачем же пробовать тяжёлые наркотики? — Я не из этих, — с лёгкой полуулыбкой ответил Саске. Ему могло показаться, но… Почему он так озабочен тем, чтобы у его братца не появилось желание познакомиться с кем-то? Это льстило. Тешило больное самолюбие, давно забитое противоречивыми чувствами. — Не сопротивляйся, просто доверься мне. И она полигамна. Насколько я помню, год назад она развелась потому, что её муж решил, что её потребности преувеличены и ей не нужно столько женщин и мужчин. Кроме него, — Итачи опустился на своё место, Саске сел рядом. — Она не стала спорить, просто пообещала, что не станет ни с кем встречаться, если у него выйдет удовлетворить все её желания за раз. Как ты можешь догадаться, это невозможно в принципе. Дата развода была назначена в тот же день. — Это весомый аргумент, — согласился Саске. — Но, в принципе, ты не сильно отличаешься. Зря он это. Нужно было промолчать. Глупая ревность, бессмысленные осуждения — как теперь это прятать? — В плане? — Сколько людей удовлетворяют твои потребности? — можно же было просто съехать с темы, но Саске дерзко продолжал, словно ничего плохо из этого выйти не может. Итачи был озадачен и выглядел так, словно на самом деле пытался посчитать. Он серьёзно никогда не думал о том, что сам плохо знаком с моногамностью? — Это другое. — На самом деле нет, — возразил Саске. — Тут, скорее, ты ошибся. Полигамность подразумевает влюблённость в несколько человек одновременно. Или не любовь, но привязанность, равноценное желание, проявляющееся одновременно. Если бы она любила всех, едва ли отпустила бы хоть кого-то. Она же отказалась от всех, и от него в том числе, ещё и демонстративно дав понять, что он мало чего стоит. Не думаю, что это действительно были чувства. У тебя это работает так же. Ты просто не любишь никого, а потому пользуешься всеми, кто покажется тебе привлекательным. Это не полигамность, а распущенность. — Но я могу быть с одним человеком, она — нет, — отвечал он серьёзно. Серьёзнее, чем можно было бы ожидать. Неужели это его каким-то образом задело? — Откуда ты знаешь? У тебя нет в этом опыта, может, у неё тоже. Вдруг всё окажется совсем наоборот. Вдруг она отдаст себя однажды кому-то одному, а тебе не хватит свободы? Ты очень любишь расправить крылья. Это было бы неудивительно. — Нет. Саске, нет. — Был опыт? — ехидно спросил Саске, зная, что не было и никогда не будет. А вообще, было бы до ужаса смешно, влюбись его братец в какую-то прихожанку, которая изменила бы его жизнь, полностью переписав его. Чушь… Но было бы смешно. — То есть ты о себе тоже подобного сказать не можешь? Ты ведь тоже не был влюблён. — Был. Мне, в отличие от тебя, не чужды простые человеческие слабости. И да, все мои отношения, даже самые несерьёзные, всегда несли обязательное условие. Верность. Она мне знакома. Зал постепенно наполнялся людьми. Они все были разного возраста, по-разному одеты — довольно просто, без каких-либо намёков на тематику вечера. Это казалось странным. Саске разглядывал девушек и видел в них самых простых сотрудниц офисов, студенток, официанток, но никак не роковых леди, не больных извращенцев и горячих красоток. Всё меньше и меньше похоже на клуб: если бы не та вывеска и охрана, Саске бы решил, что это какой-то мини-театр современного искусства. Когда же он хотел пошутить об этом и повернулся к брату, выяснилось, что тот внимательно на него смотрит, словно ожидает ответа на вопрос. Но он же не спрашивал, верно? — Что? — Когда это было? — Что было? — Как я мог пропустить твою влюблённость? Кто это был? Как же он заинтересован. Настолько, что даже не давит и не задаёт лишних вопросов. Просто во взгляде такое любопытство, словно Саске пообещал открыть ему принцип работы вселенной. Забавно, он не подумал о том, что говорит, до того, как ляпнул это. Ты вообще-то. Но теперь придётся врать о том, чего никогда не было, а этот ублюдок очень хорошо чует ложь, как натренированная ищейка. — Есть смысл это обсуждать? Что ты хочешь услышать? Имя? Рост? Вес? Возраст? Это не имеет никакого значения, просто я чуть более сентиментален, чем ты. Ничего удивительного. — А была ли? Может, и есть? — Итачи подвинулся ближе. — Ты же понимаешь, что ты обязан выложить мне всё; если ты откажешься, я выпытаю всё сам. Перед глазами снова замелькали кадры утренней службы и ощущение его губ повсюду. Жарко. Он слишком близко. Нос дразнит его запах. — Тривиальней истории не существует. Меня отшили бы. Я не признался. Цаца была невысокого обо мне мнения. А мне понравилась. — Ты же понимаешь, что это было глупо? Молчать, я имею в виду. Одно твоё желание — и ты бы мог подчинить себе любую леди, неужели ты в себе сомневаешься? — ладонь Итачи мягко легла на щёку младшего брата, поворачивая голову и вынуждая смотреть в глаза. — Природа наделила тебя невероятными данными. Ты образован, целеустремлён, воспитан. Образ не из легкодоступных. — Зачем мне кто-то, если у меня есть ты? — усмехнулся Саске. — А если немного серьёзности? Саске, за чувства нужно бороться. Даже если ты понимаешь, что это не тот, кто тебе нужен, если она не такая, как тебе хотелось бы… Если ты что-то чувствуешь, есть смысл идти до конца. — Зачем? — впервые Саске ощущал, что они поменялись с братом местами. Этот вопрос всегда принадлежал Итачи. — Потому что влюблённость — это одна из причин жить. Одно из удовольствий, которое не доступно каждому. Ты не заменишь это ничем другим. А тебе просто не хватило смелости признаться? — Ты слишком близко, — пожаловался Саске, но слова его всерьёз не восприняли. — Если я знал, что это бессмысленно? Я знал, что из этого ничего не выйдет. — Откуда ты это знал? Ты же так и не услышал её ответ. Свет на сцене резко поменял оттенок с белого на ярко-красный. Итачи перевёл взгляд на сцену, а Саске продолжал смотреть ему в глаза, не готовый поверить в то, что только что услышал. Неужели человек с такими ценностями, с таким образом жизни может верить в любовь? Более того, ценить её так высоко? И как он обычно реагирует на признания? Таковые были? Неважно. Это всё равно особенный случай. Саске так же перевёл взгляд на сцену, где за столом сидело пять человек в обтягивающих комбинезонах, перчатках и странных платках, покрывающих всю голову, кроме лиц, которые прятали за венецианскими масками. Музыка заскрипела. Это были какие-то готические цирковые мотивы, создаваемые неизвестными инструментами. Жутко, но специфичность скорее была привлекательной, нежели отталкивающей. Движения фигур были резкими и точечными, под данный аккомпанемент казалось, что их руки просто ломаются, что без хруста движение невозможно в принципе. Саске пробрало. Он действительно ощутил себя в театре, и все планы на этот вечер стали казаться какими-то размытыми и детскими. Что это, если не искусство? А если же это оно, что оно здесь делает? Саске снова перевёл взгляд на брата, который смотрел на сцену с какой-то почти нежностью. Ему нравилось. Так будет выглядеть программа? Мимо прошла официантка, она маневрировала между столиками так, чтобы ни на секунду не прикрыть кому-то обзор сцены. Это было не слишком сложно с учётом того, что на первом этаже Саске насчитал всего семь таких вот столов в окружении диванчиков. Люди за ними ютились небольшими группами по три-четыре человека. Они постоянно перешёптывались, иногда смеялись, но исключительно беззвучно. На втором этаже кто-то стоял у самого ограждения, почти свесившись с перил, а кто-то занимал такие же места. Где-то там сияла неоновая подсветка бара. Что за место такое? Фигура на сцене опустилась на все четыре конечности, жутко прогнула спину и тут же опрокинулась, прижавшись лопатками к полу, подняв центральную точку тела максимально высоко, касаясь пальцами широко разведённых ног сцены. Она испытывает боль. В какой-то момент Саске захотелось засмеяться с того, что его больное воображение пытается найти в этих хаотичных движениях какую-то историю. Эти люди — не персонажи, они фигуры, которые всё же могут что-то показать, но при этом они часть единого организма. Больного, отчаянно желающего жить, не справляющегося с соблазнами, но пытающегося противостоять себе. Очень странное выступление. Отсутствие выражений лиц, разница в их комплекции и одежде сыграли свою роль. Они действительно не воспринимались по отдельности. Музыка набирала обороты, вытягивая дрожащие тревожные ноты, которые скрипели с той же мощью, хотя и с большей интенсивностью. Их руки переплетались, соскальзывали, снова цеплялись друг за друга, а после вновь теряли пластичность, со скрежетом разламывая конструкцию. Шоу закончилось точно так же внезапно, как и началось: они просто расползлись по углам и свет на сцене вновь приобрёл белое свечение. — А это что-то новенькое, — прокомментировал Итачи. — Это красиво, — Саске ещё раз оглядел зал. Теперь можно было поверить, что здесь семьдесят с лишним человек. Впрочем, всё же казалось, что это очень мало. Он не привык видеть пустые места у бара, он привык к тому, что если клуб открыт, то полон. Саске только сейчас обнаружил на столе бокалы с чернильным содержимым. Да, официантка. Вероятно, она оставила что-то, пока он зачарованно смотрел на сцену. Если бы Итачи не потянулся к своему напитку, едва ли Саске вообще бы их увидел. — Это вообще для употребления пригодно? — уточнил Саске, глядя в бокал. Поверхность была затянута зеркальной плёнкой и чем-то отдалённо напоминала ртуть. Итачи отложил трубочку и сделал небольшой глоток, не считая нужным отвечать на подобные вопросы. Вряд ли ему, конечно, стало обидно за труды его подруги, но Саске и самому показалось, что вопрос был грубым. Напиток оказался на грани между острым и кислым, дьявольски терпким, но потрясающе вкусным. Алкоголь ощущался совсем слабо. Вероятно, тут процент не больше, чем в светлом пиве. Место начинало нравиться ему всё больше и больше. Возможно, вечер пережить будет не так сложно, как ему казалось ещё днём, когда он терзал себя сомнениями относительно согласия поехать. Снова заиграла музыка. Нет, это и вправду театр, а не клуб. На сцене показались женщины с разрисованными телами, затянутые в тугие корсеты из тёмной кожи, их руки были оплетены цепями, которые плотно впивались в кожу. Все такие разные и такие красивые, едва ли можно было среди них выделить одну. Рыжие, блондинки, брюнетки, с пышной копной и коротко стриженные, по-своему красивые, совершенно не похожие друг на друга. Они танцевали под мелодичные басы тяжёлого рока, выворачивая руки, сгибаясь пополам, резко падая на пол сцены и тут же поднимаясь. Изгибы тонких тел завораживали в ослепительном светло-голубом неоне. Наверное, стоило сразу сказать, что Саске вытаскивают на концерт, а не на пьянку. Было ещё порядка пяти номеров, в каждом из которых горела своеобразная энергетика, которую не встретишь на концертной сцене. Последний номер Саске засел в душу особенно глубоко. Кицу пела. И голос её был неузнаваем. Она пела низко, и иногда в её голосе звучали почти рычащие вибрации. Язык был Саске незнаком, но он был почти уверен в том, что она поёт о чём-то личном. Всё так же в белом, но на ней было не то самое лёгкое платье, а высокий корсет, придавливающий, казалось бы, рёбра до невозможности сделать и вдох. Но она его делала, когда вновь брала тяжёлую ноту. А рядом были всё те же девушки, возле её ног. Она мягко касалась их обнажённых плеч, скользила пальцами по волосам, жёстко оттягивая головы покорных дам, которые, подчиняясь, выглядели так, словно получали свою порцию любви и ласки. Кицу производила довольно сильное впечатление. Саске не мог избавиться от ассоциации с каким-то Бурлеском. Но ему тут нравилось, нравились эти номера, эти девушки, эта атмосфера. Он бы наверняка ещё не раз сюда вернулся, если бы имел такую возможность. Но об этом нужно будет договариваться с Итачи… Хотя зачем ему Итачи? Когда номера закончились, Саске заявил, что хочет осмотреться. Общая масса людей потянулась вниз. Свет померк, и темноту небольшого клуба разрезали всё те же неоновые лазеры; на сцене засияло название клуба. Наконец заиграла та музыка, под которую даже можно танцевать. Саске поднялся на второй этаж, стараясь идти не слишком быстро. Здесь, позади таких же, как и на первом этаже, столиков, он увидел большой бар, где уже бармен разливал напитки, не забывая красоваться перед гостями. Что-то вспыхивало, растекалось, звенело… В общем, классика барменского дела. Возле бара сидела Кицу, выслушивая что-то от мужчины, которого с трудом можно было назвать молодым. Он явно был восхищён, не меньше, чем сам Саске. Шоу было зрелищным, это правда, хотя и показалось коротким. Заметив парня, Кицу махнула ему рукой, и тот, чувствуя лёгкий невроз, подошёл ближе. Кицу сразу же передала ему бокал с янтарной жидкостью. — А это Саске, мой новый гость. Его привёл Итачи. Он вечно балует меня интересными людьми. Саске, познакомься. Это Хидан, мой близкий и верный друг вот уже более десяти лет. Саске занял место рядом, приветственно кивнув мужчине, который, впрочем, должным образом на приветствие не отреагировал и поспешил удалиться под предлогом необходимости совершать великие дела. — Как тебе наша скромная программа? — Если уж кто-то здесь и скромен, то это вы… — Ты. — Да, верно, ты. Я впечатлён. Не ожидал увидеть что-то такое. Итачи не говорил мне ничего о шоу, так что я ожидал обычную пьянку и столпотворение тел. — Так в итоге и будет, — немного разочарованно произнесла Кицу. — Люди под расслаблением подразумевают алкоголь и танцы, даже те, по кому и не скажешь. Но мне приятно, что ты счёл авторскую часть вечера лучшей. — На самом деле… Я не хотел идти. Не люблю проводить вечера с братом, он бывает чересчур… навязчив. — Итачи редко посещает мой клуб. Лица все знакомые, его утомляет подобное. Он жаловался на то, что у меня отличные комнаты развлечений, а я не позволяю ему ими пользоваться в полной мере. Но я не люблю открытые вечера. Люди и так что-то ломают, крадут, портят. В городе у меня три бара и ещё одно большое заведение, я устаю разбираться с теми проблемами, которые там происходят каждые две минуты. Здесь я отдыхаю. Кицу потянулась к сумочке и достала оттуда небольшой серебристый кошелёк. Внутри лежали визитки, как сперва показалось Саске, но она протянула ему карту, похожую на ту, что он получил от Итачи. — У меня есть правила, которые необходимо выполнять. Во-первых, я не предоставляю "плюс один". Никогда. О каждом госте нужно договариваться индивидуально. Мы плохо знакомы, поэтому пока я не смогу распространить доверие на любого человека, которому ты доверяешь. Придётся смириться с тем, что первое время гостей с твоей стороны я не одобрю. За порчу имущества придётся оплачивать полную стоимость. Драки, ссоры, непристойное поведение — и мы больше не увидимся. Я глубоко уважаю и по-настоящему люблю Итачи, поэтому мне хочется верить, что с тобой у меня сложатся не менее приятные отношения. — Так очевидно, что я пришёл просить разрешения оказаться здесь снова? — Да. Саске взял в руки карту, рассмотрев на ней те самые VIP-символы. — Так просто? — Ты не человек с улицы. Иногда, возможно, я буду просить об одолжениях, и я привыкла, что мне их оказывают. Не разочаруй меня. Саске был дьявольски польщён; он осторожно убрал карту и попробовал угощение. Любопытно, сколько обычно будет стоить ему данное удовольствие? — Как он? Саске не сразу понял вопрос, однако было очевидно, о ком она говорит. Итачи? А что с ним? Ах, ну да, он же у нас до ужаса болен, даже не может работать. — Поправляется. Кицу отставила бокал и наклонилась ближе, настолько, что Саске смог разглядеть тушь на её ресницах. — Саске… Он нуждается в заботе, сейчас больше, чем когда бы то ни было. Он не позволяет влезать в его жизнь и уж тем более в его голову, но тебе ведь доступ открыт? Что за разговор? Саске медленно кивнул, плохо понимая, к чему она клонит. — Он сам не свой. Уже довольно давно. Когда он только появился здесь, он просто пылал энергией, желанием что-то делать, доказать всему миру, чего он стоит. Хотя уже тогда он боялся всего, что его окружает. Людей, мнений, оценок. Он ведь намного слабее, чем пытается казаться, ты в курсе? Саске ощутил себя не в своей тарелке. Что за… Она знает его настолько хорошо, что готова сообщить то, о чём сам Саске не знает? Нет, знает, конечно знает. Не может не знать. — У него сложное ремесло, оно давит на него каждый день. Он уже больше ничего не хочет. Но к тридцати мы все к этому приходим. Только обычно у людей есть чуточку больше, чем есть у него. Дом? Это притон, где не бывает еды, близких и тепла. Семья? Я наслышана о ваших родителях. Да и с тобой у него довольно странные отношения. Но ты представляешь для него больший авторитет, чем все, кого я когда-либо знала. И о ком он упоминал. Я не раз слышала о тебе, в основном он рассказывает о том, какой ты чудесный и самостоятельный, а когда упивается… В общем, я давно хочу спросить тебя. Знаешь ли ты, насколько он нуждается в тебе? Саске усмехнулся, допивая алкоголь из своего бокала и отставляя его в сторону. — Я знаю. Забрать его откуда-то, разбудить, сделать что-то, дабы его показательная ответственность в глазах людей не пострадала. А ещё я его развлекаю. Благородная нужда, не так ли? Кицу разочарованно вздохнула и погладила Саске по руке. — Его образ трескается. Последние пару месяцев он играет самого себя, но теперь уже очевидно, что выходит плохо. Я не знаю, что случилось, ты, видимо, тоже. Он сломается, Саске. Ему нужна опора, независимая поддержка. О, вот только не надо видеть в нём маленькую убитую жизнью жертву! Сегодня утром он никак на неё не походил, пока стоял перед Саске на коленях, круша остатки его самообладания. — Ему скучно. И на этом всё. — Ты сам в это веришь? Было бы удобно это признать. Мне в том числе. Но лично я не могу, как выходит у тебя? Ты же проводишь с ним больше времени. Неужели не замечаешь? Когда-то он действительно был тем, кем пытается казаться сейчас. Присмотрись к нему. Ты правда ему нужен. Иногда он ведёт себя странно… — Иногда? — ... Просто потому, что никто не объяснил ему, что нужно по-другому. Либо объясняли неправильно. Он грубый не потому, что хочет обидеть, а потому, что не понимает, как грубость может зацепить. Он особенный человек, совсем другой, ни на кого не похожий. Оттого одинокий и беззащитный. Хотя бы это ты видишь? Зачем она лезет к нему в душу? Саске начинал нервничать. Разговор заходит в ту степь, которая уже ей не знакома. О, она увидела любимого младшего брата, который может помочь разобраться со спутанными струнами души падшего священника? Ох, мало ей известно, слишком мало. Ему нечего сказать. Выкладывать всё — не самая разумная идея, а без этой информации продолжать диалог нет смысла. Она быстро почуяла заминку, мягко улыбнулась и покинула его, сообщив, что ей нужно кого-то найти. Саске был благодарен. Разговор неприятно зацепил что-то внутри. Может, потому, что Саске впервые ощутил себя настолько слепым эгоистом. Друг, с которым Итачи видится в разы реже, видит и ощущает всё то, чего Саске никогда и не замечал за спесью улыбочек и всяческих фразочек. А может ли быть, что брат просто был осторожнее именно с ним? Что он позволял увидеть больше другим людям? Доверие. Заслужил ли его Саске? Да, Итачи говорил сегодня, что доверяет ему даже больше, чем самому себе, но насколько эта информация честна? И как проявляется это доверие? Нет. Саске не знал. Нет. Не видел. Нет. Не замечал. И это колючим комом сидело в его горле, мешая нормально дышать. Его брат всё так же спал со всеми подряд, принимал лёгкие наркотики, пил, много шутил, строил образ аморального ангела и снова спал со всеми подряд. Да, за его личностью кроется больше. Но это не маска. Он такой и есть. Всегда таким был. Что увидела Кицу? Что она придумала? Какие к чёрту трещины? Саске отошёл от бара, прислонившись к краю балкона. Найти Итачи в толпе людей на первом этаже было несложно — его одежда выделялась. Он сидел за чужим столиком, беседуя с его хозяевами: двое молодых ребят и женщина средних лет. Женщина выглядела элитно, едва ли она будет танцевать, когда молодёжь насытится талантами бармена и со второго этажа переберётся вниз. Ребята же явно поактивнее будут. Особенно тот, с очаровательными тёмными кудрями, который сидит ближе всех и очевидно строит глазки. И что, Учиха, душа у тебя болит? С чего бы? На столе перед ними уже стояла пара пустых шотов. Итачи любил пить агрессивно. И любить он наверняка тоже предпочитал агрессивно. Этот парнишка вполне мог бы узнать это сегодня ночью. Он в твоём вкусе? Молодой, подтянутый, с очаровательной улыбкой до самых ушей. Весь сияет приветливостью и невинностью. Чем не завтрак для католического священника? Только вот чем ты отличаешься от других, малыш? Тебе пора домой. Саске спустился вниз, обошёл столик позади и крепко обнял брата за плечи, перевалившись через спинку дивана. — Так ты ещё жив? — искренне удивился Итачи. — Это мой спутник на вечер. И, возможно, на всю оставшуюся жизнь. Он смущается, когда вокруг много новых лиц, а потому может нести чушь. — Серьёзные отношения? — уточнил кудрявый парнишка. Саске позволил себе почти мерзкую усмешку. — Серьёзнее, чем можно вообразить. Где моё кольцо, дорогой? Саске перемахнул через спинку, заняв место между братом и парнишкой. — Значит, украшения ты примешь? Я могу перейти на побрякушки, если это избавит меня от головной боли слушать твои сказки о… — Кицу сказала, что ты считаешь меня самостоятельным. Это правда? Потому что если это правда, я стану счастливее, чем обладатель всех подарков, которые ты только можешь сделать. Просто скажи уже, что я молодец. Неужели так сложно? — Нет, ты малолетка, который понятия не имеет, на что тратит бесценное время, — возразил Итачи. — Кстати, познакомься. Дьен, Юко, Сатаро. Я как-то рассказывал тебе про Юко: она выкупила те руины, которые годами пытались реставрировать, но ни один проект не был одобрен. Её проклинали все, а у неё теперь там коттедж. — Не помню, — честно признался Саске, — но звучит круто. Если стану богатым и буду строить свои апартаменты, тоже поищу оригинальное местечко. Но я не стану богатым. Так уж вышло, меня не любит Бог. — Бог любит всех, — улыбнулся кудрявый парнишка. — Ты это ему скажи, — указал на брата Саске. — Итачи-сан, всех ли любит Бог? — В теории всех, кроме суицидников. — Поэтому ты так страстно даришь людям свою любовь? Так желает твоё начальство? Уф, как это, должно быть, утомляет. На секунду повисла пауза, все были в какой-то степени сбиты с толку внезапным появлением парня и речами, которые он толкал. Однако пауза была прервана звонким смехом женщины, которую больше насмешило выражение лица юноши, нежели его слова. — Ты выпил? — поинтересовался Итачи. — Меньше, чем ты. — Я пойду найду Алисию, — наконец парнишка, который словно ощутил на себе всё недовольство Саске, решил удалиться. Кто бы не ощутил? Итачи потянулся за очередным шотом, но Саске перехватил его раньше. — Это пятый, — на всякий случай предупредил Итачи. — А сколько нужно? — приподнял бровь Саске. — Давай ты будешь делать это медленно? — Делать что? — Если выкинуть очевидный контекст, звучит дьявольски пошло. Напиваться, солнышко, напиваться. Потому что если ты сделаешь это быстро… Чёрт. В общем, неважно. Саске одним глотком осушил содержимое бокала и только после отдал его брату. Это и есть тот самый ром, который советовала Кицу? Горло обожгло, но Саске не позволил себе показать, что его напиток крепче, чем он рассчитывал. — Медленно значит медленно, — согласился Итачи, наклоняясь, чтобы украсть с губ брата жалкое подобие поцелуя. Но Саске отвернулся, избегая прикосновения. — А Дьен поверил, что вы любовники, — усмехнулся второй юноша. — Кто сказал, что нет? — улыбнулся Саске, поворачивая голову к собеседнику. — Ну, например, сам Итачи, когда полчаса назад говорил, что приехал с братом. — А одно другому мешает, Святой отец? Итачи всё никак не мог избавиться от улыбки, хотя, признаться честно, он был как минимум удивлён. Такое поведение было не свойственно Саске. Во всяком случае, трезвому. Он бы при всём желании не успел напиться за прошедшие полчаса, но выглядел так, словно хотя бы пытался. — Нет, — признался Итачи, — не мешает. — Надо же, как неудобно получилось. Впрочем, всё куда проще. Этот ублюдок уже положил на вашего друга глаз, хотя сам просил проследить за тем, чтобы вечер был исключительно культурным. Я плохо импровизирую. — Так вы..? — Нет, — усмехнулся Саске. — Мы всё же очень близкие родственники со специфическим чувством юмора. И, если он полезет меня целовать, это шутка. Честно. Итачи поднялся с места, подцепил руку брата под локоть и сдёрнул его с места. — Приятно было познакомиться, — всё, что успел произнести Саске, прежде чем его утащили. Коридоры в клубе были довольно длинными: один вёл в гардеробную, но она была закрыта, так как сезон слишком тёплый для верхней одежды, а второй — в уборную. Саске оказался зажат в одном из них. — Что ты творишь? — поинтересовался Итачи, отпуская руку парня. — Что я творю? Пытаюсь общаться. Ты верно заметил: новые люди на меня плохо влияют. Я несу чушь, но вроде бы никто особо… Ауч! Саске поморщился, ощутив, как натягиваются его волосы в том месте, где их сжали пальцы брата. Ну и к чему воспитание? — Я кого-то обидел? Может, тебя? Тем, что очередная сладость сбежала? Так ты вроде сам этого просил от меня, нет? — Ты говорил с Кицу? — Да, немного. Выпросил пропуск, мне здесь понравилось. Она сказала, что ты душка. Ничего такого. — Душка? — Что-то вроде этого… Ну, там была лекция про старую дружбу, безграничное доверие, все дела, и прочие прелести подобных отношений. Итачи немного поменялся в лице. Словно ожидал услышать что-то другое… Про трещины? Ох, едва ли. А что тогда? Что с твоим лицом? Рука ослабла, боль отступила. — Веди себя достойно, будь добр. Если уж ты взял пропуск, ты ещё не раз увидишь этих людей. Итачи отступил и, вероятно, собрался уже уходить, когда Саске поймал его за руку. Но он ничего не сказал, просто смотрел ему в глаза, словно сам ожидал какого-то вопроса. — Что? — У тебя всё в порядке? — спросил младший, не понимая, что именно в словах Кицу показалось ему настоящим. — Мне кажется, в последнее время ты немного сам не свой. — Я не очень здоров. — Нет… Я имею в виду не это. — А что же? — Итачи сделал шаг навстречу. — Что вызвало беспокойство? Я что-то сказал? Может, я что-то сделал не так? Итачи опёрся ладонью о стену, глядя в глаза брату, который ощущал себя очень маленьким и незначительным. Зря он задал этот вопрос, ох зря. — А может, тебе всё же кто-то что-то сказал? Например, одна очень надоедливая блондинка, которая знает меньше, чем ей кажется. Саске покачал головой, отрицая сей факт. Он принял позицию — он её не сдаст так просто. — Что тебе кажется, Саске? Он мялся. Он не знал ответа. Он не видел то, о чём говорил, но сейчас ему казалось, что он близко. Итачи странно реагирует на его слова. Всё не так просто. Неужели что-то и правда терзает его? Обида? Совесть? Скука? Что? Саске сделал короткий шаг вперёд, прижимаясь губами к его губам. Легко, без намерения превращать это во что-то пошлое. — Мне кажется, — прошептал он тихо, не отстраняясь более, чем на пару сантиметров, — что у тебя всё сложнее, чем ты пытаешься показать. Это грустно. Потому что ещё пару часов назад ты доказывал мне, что доверяешь. А сейчас мне кажется, что всё, что между нами есть, — это корявые шутки и ярлычки «семья». Итачи прикоснулся лбом ко лбу Саске и медленно выдохнул. — Так ты видишь наши отношения? Ты один из самых дорогих мне людей, и смеешь сомневаться в искренности моих чувств? Со мной всё в порядке, просто временами я не очень стабилен. Всем людям свойственно утомляться, но в этом нет ничего, что бы заслуживало такого внимания. Кицу не психолог, и доверять её интуиции необязательно. Ты знаешь меня намного лучше, так почему сомневаешься? — А что думает Кицу? Почему тебе так не нравятся те выводы, которые ты не считаешь правильными? Пусть думает что хочет, зачем так реагировать? — Я никак не реагирую, — процедил Итачи, и в его голосе мелькнуло что-то крайне тяжёлое и недовольное. — Просто пообещай, что я не останусь в стороне, если тебе на самом деле будет плохо. — Не останешься. Я хочу выпить… Прямо сейчас. Идём. Итачи снова поймал брата за руку, утаскивая на второй этаж. Что ж, возможно, потом будут проблемы: едва ли Саске сможет завтра явиться на занятия. Ну и пусть. Их дуэт быстро разбавился людьми, которых он не знал, но Итачи знал их всех, поэтому с удовольствием что-то рассказывал, шутил, иногда даже немного флиртовал. В поле зрения снова появился кудрявый парнишка, но Саске больше не сделал и не сказал ничего. Он точно знал: что-то не в порядке, и Итачи не будет это обсуждать ни с кем. Кицу права, он пытается казаться сильнее и более независимым, нежели является на самом деле. Люди танцевали. Для ночного клуба это нормально, но Саске упорно казалось, что не для этого. Они все были какими-то другими, какими-то особенными, в их танцах было больше контактов, больше отдачи, прикосновений и взаимодействия. Очень специфичное место. Итачи очень быстро уволокли на импровизированную площадку, и, хотя тот явно не любил танцы, он с удовольствием составил парнишке компанию. Глупый ребёнок. Итачи не может не нравиться — это естественно, однако следует хоть немного включать голову и реально оценивать шансы на владение таким человеком. Бесполезно. Наверное, Саске погорячился, когда сказал, что платит за себя сам: выпито было много, а алкоголь здесь явно не дешёвый. Голова мягко кружилась, что-то внутри подстёгивало к приключениям, за которые, возможно, будет немного стыдно, но ведь жизнь скучна без таких вот решений. Саске познакомился с девушкой, имя не запомнил, не запомнил вообще ничего, кроме ощущения прикосновений её рук. Он видел Кицу, которая всё так же сидела за барной стойкой, беседуя с молодыми представительницами прекрасного пола. А брата он давно потерял из виду. Как и ощущение времени. Куда делась его дама? Он не успел осознать, кто прижал его к стене, и что это вообще за место — тоже. Но губы, прикасающиеся к шее, он узнал сразу же. — Мы едем домой? — сквозь смех спросил он. Его грубо развернули, прижимая уже спиной к горизонтальной поверхности, губы заткнули поцелуем, отдающим мятой. Ох, это коктейль? Понижать градус — плохая тенденция. Саске положил ладони на щёки брата, отстраняя его от себя. У него всегда немного краснеет лицо, когда он много выпьет. Маленькие минусы бледной кожи. Выглядел он растрёпанно, даже немного помято: одежда перекошена, украшение куда-то пропало, но его это, видно, не беспокоило. — Мы же договорись медленно? — произнёс Саске, убирая влажные пряди с лица. Тут и вправду жарко. — В этой жизни у меня нет ничего ценнее тебя, — Итачи говорил тихо, развязно. Господи, да, действительно чертовски пьян. — Я не переживу, если ты откажешься от меня, если не поймёшь меня, если хоть когда-нибудь ты пойдёшь против меня. Ты знаешь, сколько стоишь? Ты моя свобода, Саске. Только ты и никто больше. Никогда. По спине поползли мурашки, улыбка сползла с лица Саске. — Я всё понимаю, честно, и я знаю, насколько это эгоистично и жестоко, но я не смогу иначе. Почему ты позволил мне привыкнуть к тебе? Глупый… До чего же ты глупый, Саске. Ты осознаёшь, насколько ужасно самое безобидное моё прикосновение? Ты хоть когда-нибудь это осознавал? Саске опустил взгляд в пол, чувствуя жгучее желание уйти прямо сейчас. — Понимаешь ли ты, какова ценность того, что ты в силах мне дать? Понимаешь ли ты, сколько всего ты ломаешь во мне, в себе, в окружающем мире, поощряя моё отвратительное поведение? — его пальцы осторожно приподняли подбородок Саске, но тот отказывался смотреть в глаза. — Неужели ты думаешь, что не несёшь за это никакой ответственности? Неужели только меня поедает вина и страх? Так не должно быть. Даже для таких, как мы, это слишком. Ты так часто повторяешь шутки… Шутки… Шутки… Саске, кому смешно? — губы Итачи мягко коснулись виска Саске, тон его голоса понизился ещё сильнее. — Чувствуешь ли ты то же самое? Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос. Люди убивают, крадут, насилуют, но кого заботит выгода? Это экстаз — осознавать, сколько ты можешь… Тебе никто и ничего никогда не запретит. Ты выше всего, что существует в этом мире. Эта мысль пьянит сильнее, чем наркотики. Ты чувствуешь это? Ты можешь сказать мне. Ты можешь сказать мне всё, я в состоянии понять всё, что произнесут твои губы. Но только твои. Чего ты хочешь? Я всё сделаю для тебя. Только для тебя. — Я не твоя свобода, — Саске закусил губу, поворачивая голову к брату. — Я. Не. Твоя. Свобода. Сложно. Дышать нечем. Сейчас или никогда. Это бы случилось рано или поздно. Он выбирает разум. — Если это не игра, значит, на этом и закончим. Я не собираюсь быть для тебя источником вдохновения, я не собираюсь кормить твою веру в твои силы. Я не собираюсь быть объектом потребления. Итачи опустил руку, взволнованно глядя на младшего брата, который не знал, чего ему хочется больше: кричать или молча плакать. — Ты найдёшь человека, отношения с которым тебе будет строить так же приятно. Я думаю, на свете много вещей, которые будут пожёстче инцеста. Если так обстоят дела, я умываю руки. Это привычка. И меня не радуют твои поступки, переходящие границу абсурда. Я не собираюсь искать здесь что-то серьёзное, я не собираюсь брать на себя ответственность за то, что ты придумал. Греши в одиночестве, — едко закончил Саске, зная, что значат для его брата последние слова. Он скинул руку с плеча и быстрым шагом направился вон из коридора — или, может, это была комната, одна из тех самых, про которые говорила Кицу? Он не успел разглядеть. Глаза жгло, ему слишком плохо, чтобы задумываться о таких мелочах. Всё это Саске знал всегда, но никогда не думал о том, что услышать это от него вживую будет настолько больно. Да он болен… Нездоровый интерес к запретам — ха, да иди к чёрту! На входе его никто не остановил, никто ни о чём не спросил, не потребовал оплаты или обналичивания карты — его молча выпустили. Сколько времени? Что это за район? Какая к чёрту разница. Саске шёл быстро, спрятав руки в карманах, он матерился про себя, пытаясь выбрать самую лучшую тактику поведения. Отказываться от всего, что имеешь, легче, чем рисковать. Может, глупее, но значительно легче. Не переживёшь, да? Отлично! Восхитительно! Поживи так, как живу я. Каждый день, каждую секунду. Саске сильно сомневался, что Итачи хоть когда-нибудь будет так же больно, как было больно ему самому в данную секунду. Когда человек, которого ты любишь столько лет, которым ты живёшь, которому прощаешь всё, в лицо говорит тебе о твоём назначении… Ты мой братишка, а потому всё происходящее здорово, ух, какой я плохой мальчик. С детства делаю всё не как все, поможешь мне стать совсем уж отморозком? Не было в этом никогда ничего искреннего, кроме желания выебнуться перед обществом. Как можно было хотя бы на секунду допустить, что их чувства похожи? Самое потрясающее то, что Саске знал это всегда, с самого детства, но он никогда не слышал этого от него… Вот так прямо, откровенно, без попытки хоть немного завуалировать. Воистину, глупый маленький брат.