Иеремия (33:3) Воззови ко Мне — и Я отвечу тебе, покажу тебе великое и недоступное, чего ты не знаешь.
Саске перечитывал один абзац уже раз шестой, но не понимал ни слова. Слишком длинные предложения, запутанные и лишённые смысла. Почти как его жизнь, только ещё хуже. От него требовалось всего ничего: просто переписать это и понять, что именно он написал, но даже это оказалось непосильной миссией. Вокруг него по всей кровати были разбросаны учебники, ручки, тетради с конспектами, какие-то графики и смятая бумага. Телефон мягко завибрировал, и Саске почти на автомате перевёл его в беззвучный режим и перевернул экраном вниз. Кто бы это ни был — не сегодня. Просто не сегодня. И, возможно, не на этой неделе. Прошло три дня с тех пор, как он сбежал из клуба, как Золушка, и заперся в этой квартире, игнорируя все входящие. Сперва он говорил себе, что и сообщения читать не будет, но, осознавая, что рано или поздно это сделать будет нужно, вынудил себя просматривать хотя бы их. Это были тяжёлые три дня. Решение, принятое под влиянием алкоголя и эмоций, было слишком радикальным, и сейчас Саске просто недоумевал, что вообще он намерен делать дальше. Он занялся учёбой, закрыл один зачёт, который являлся задолженностью ещё с прошлого года, и сейчас собирался закрыть ещё один. Но мозг плавился, не слушаясь хозяина, он возвращался к тому вечеру, к тем словам, что были сказаны так легко и просто. Горло передавливало леской отчаяния, и он снова читал предложение, надеясь в этот раз уловить его суть. Не думать, пожалуйста, это всё, что требуется, — просто не думать. Не видеть, не слышать, просто куда-то исчезнуть. Он звонил… Много раз. Больше двадцати. Саске не считал, так что, может быть, звонков было и больше. Сложно представить, о чём он хочет поговорить и что он думает после произошедшего. 13:22 «Сколько ещё ты будешь меня игнорировать?» 14:01 «Саске, возьми трубку» 16:46 «Ты издеваешься?» 16:47 «Зачем ты перевёл все деньги родителям? Мы же договаривались, что ты будешь делать это тихо. Что происходит, Саске? Какого чёрта?» 20:11 «Это начинает надоедать» 9:10 «Чего ты хочешь?» 11:53 «С тобой всё в порядке?» 11:53 «Мать звонила, перезвони хотя бы ей, она волнуется» 11:57 «Саске, я тоже беспокоюсь. Не хочешь разговаривать — отлично, просто напиши, что ты в порядке»11:58 «Я в порядке»
11:58 «Кодовое слово?» 16:45 «Саске, серьёзно, что за детская истерика? Я тебя чем-то обидел? Я не помню. Кажется, я выпил больше, чем следовало. Если что-то не так, тебе нужно просто сказать об этом, и мы решим эту проблему» 18:13 «Саске?» 18:15 «Мне нужно извиниться? Хорошо, я сделаю это, возьми чёртову трубку — и я скажу то, что ты хочешь услышать» 19:00 «Хорошо, прости меня, я ужасный старший брат, гореть мне в аду за это. Просто возьми трубку» 20:09 «Саске» Это было последнее сообщение, которое пришло вчера. Сегодня он не написал ни слова, да и звонки вроде не от него, но Саске не рисковал брать трубку. Он позвонил маме и сказал, что у него будет много дел, так что волноваться не о чем. Больше ни у кого нет причины срочно донимать его. Почему Итачи так настойчив — интересный вопрос. Обычно ему чуть меньше, чем плевать. Они часто не общались месяцами, а потом Итачи просил забрать его откуда-нибудь. Заканчивалось это всегда примерно одинаково: он засыпал в объятиях Саске уже чистенький, в заправленной кровати, и радовался, что всё так замечательно и его отото душка. Как-то раз Саске вытащил его из драки, а после весь вечер обрабатывал раны и просил остудить пыл. На следующее утро Итачи даже не помнил, с кем он подрался и почему. Он же ведёт себя как мальчишка. Слабее, чем кажется… Фраза почти полоснула по мозгу. В этом есть здравый смысл. Ему не так много до тридцати осталось, а он до сих пор на уровне развития подростка лет семнадцати. Никаких забот, никакой ответственности, только развлечения и вечная утопия, за которую нужно платить лишь скукой и потраченным на службах временем. Звучит слишком убого, чтобы быть правдой. Саске не хотелось это признавать, но он беспокоился. Серьёзно беспокоился. А что, если он не знает вообще ничего о своём брате? Что, если всё это время его пожирали проблемы, а Саске вёлся на всю эту чушь про разгульный образ жизни? Что, если Итачи как никогда нужна реальная поддержка, а всё, что может сделать его младший брат, — это отбрасывать глупые шутки? Что, если Итачи делал всё это просто потому, что это единственный способ привлечь внимание своего отото, чтобы тот хоть немного был ближе? Может, Итачи всегда знал о странных чувствах своего брата, а потому прошёл через всё это… Едва ли, но думать об этом всё равно было неприятно, может, даже немного больно. Это словно надышаться пылью в и без того отвратительно жаркий день. Отлично, Саске, давай, почему бы не добить самого себя? Снова вибрация телефона, но на сей раз короткая. Саске вздохнул, отложил конспект и перевернул дисплей. Сообщение с незнакомого номера. Ну что ж, удиви. «Город Токио, район Сугинами, блок 17-22, дом 76, квартира 12». Саске приподнял бровь, озадачено глядя на дисплей. Это ведь… Это же его адрес. Кто это? Зачем это? Что происходит? Это Итачи? Впрочем, кто бы ещё это мог быть. Это он так показал, что выяснил, где именно живёт его младший братец, и сейчас состоится разговор? Кажется, трубку всё же придётся взять. Саске медленно выдохнул и прикрыл глаза. А после набрал короткий ответ. «Хорошо сработано, но приезжать не надо. Я не хочу тебя видеть». В душе теплилась надежда, что это хоть немного его остановит. В конце концов, можно просто не открыть дверь или уйти куда-то прямо сейчас. Господи, он придумает, что делать. Телефон ещё раз завибрировал. «А жаль, потому что я хочу. Приезжай в мой бар немедленно, нам есть что обсудить. Адрес я ему ещё не отправила, но отправлю, потому что он просил, а отказывать друзьям просто так у меня привычки нет. Если тебе есть что сказать, я хочу это услышать». Саске усмехнулся. Значит, Кицу? Окинув печальным взглядом конспекты, он опустил крышку ноутбука. И это тоже не сегодня. Сосредоточиться всё равно не вышло; к чёрту учёбу, может, он даже выпьет сегодня, если досидит до открытия. Итачи просил найти его адрес? Почти льстит. В какой-то момент Саске почувствовал себя маленькой истеричкой, бегущей от ответственности, закатившей истерику из-за очевидной всем мелочи, которая всегда была и будет. Но назад повернуть было поздно. Он уже дал понять, что для него это важно, что всё не в порядке, и это нужно будет как-то разрешить поиском компромисса, просто чуть-чуть позже. Саске приехал меньше, чем через час. Охраны на сей раз не было, а в главном зале горел верхний свет. Возле сцены сидела девушка, которая в прошлый раз работала с картами. Помнится, тогда она была в кожаном платье, сейчас же — в шортах и майке с открытыми плечами. Рядом на сцене лежал целый инструментарий, которым она ловко подкручивала новый неоновый ряд внизу сцены. Среагировав на звук, она обернулась и улыбнулась гостю, продолжая крутить отвёртку. — Если вы ко мне, я освобожусь через пару минут. — В прошлый раз я имел совесть сбежать, не рассчитавшись, — улыбнулся Саске, смещая тяжесть тела со стопы на носок. — Повздорил с братом и умчался в закат. Этот же вопрос с вами решать? — А, — девушка убрала за руку выбившуюся прядь волос, — один из Учих, да? Расчёт был покрыт, так что это не ко мне. — Это радует. А где я могу найти Кицу? — Шестая комната — та, где двери прикрыты. Я думаю, ты услышишь раньше, — девушка махнула в сторону знакомого коридора, а Саске, больше не найдя, что сказать, направился в указанную сторону. Девушка была милой. Этот коридор оставил многовато воспоминаний: у этой стены они целовались, у этой Итачи высказывал за поведение, а у этой Саске пообещал себе, что это конец идиотской игры. Среагировал он действительно на звук. Ритмичных ударов. Звук был незнакомым, но Саске догадывался, что это такое. Слишком глухо для плети, бьющей кожу, но что-то явно из этой серии. Саске приблизился к двери, коротко стукнул и заглянул внутрь, отодвигая штору, прикрывающую вид. Это была так называемая игровая комната без интимных подсветок, которая порядком мало на неё походила. В центре стояла та самая хозяйка клуба в потёртых джинсах и майке, которая явно была ей велика размера на три; её волосы были беспорядочно собраны на затылке, а потому отовсюду торчали пряди. Она кивнула один раз и вернулась к делу. На полу валялись коробки и целлофан, на одной стороне кожаной кровати в ряд лежали все возможные штучки, существующие для того, чтобы делать больно, а вторую сторону она использовала… Вместо человека. Она просто била двумя мощными флоггерами по кожаной обивке вновь и вновь. — Чтобы я ещё хоть раз у него что-то заказала, — выдохнула девушка. Саске слышал когда-то, что эту штуку сперва отбивают как следует, прежде чем она коснётся кожи человека. Интересная, однако, рабочая атмосфера. Саске прикрыл за собой дверь и замер, переместив взгляд чуть вправо. Здесь ещё находилось кресло, которое занимал гость, явно не ожидавший внезапного появления Саске. — Да ладно, — тихо простонал младший Учиха и развернулся на каблуках, не намеренный задерживаться тут более. — Стоять. Удары прекратились, и Учиха осознал, что подчинился, не сразу. Он касался рукой двери, которую так и не толкнул, и смотрел на свою белую ладонь, не понимая, что ему мешает сделать это короткое движение. — Ты никуда не уйдёшь, пока я не скажу тебе, что ты свободен. Я бы простила тебя, если бы ты не приехал, но раз уж ты здесь, то ты заткнёшься и сделаешь то, что я тебе скажу. Я понятно выразилась? — Условия были не такими, — тихо произнёс Итачи и отставил чашку чая, переводя, наконец, взгляд на Кицу. — Условия? — Саске развернулся, злостно глядя на брата. — Какие к чёрту условия? Я сказал, со мной всё в порядке, неужели я не имею право на то, чтобы какое-то время провести без тебя? Просто пару дней! Какого чёрта ты устроил? — Заткнись, — процедила Кицу и махнула рукой в сторону кресла напротив. Хвосты плети красиво колыхнулись в воздухе по направлению кисти. — Сядь. Если бы он ушёл сразу, может, было бы проще, но он уже принял часть условий — что толку сопротивляться теперь? Саске опустился в кресло, не сводя глаз с брата. — Как бы печально это ни было, — блондинка убрала чёлку с лица, — но он прав. Извини, но сбежать он имеет право, так что из всех возможных вариантов я выбрала самый адекватный. Я даю вам возможность поговорить. Ты скажешь всё, что должен. А ты выслушаешь и не испугаешься ответить, а после можете выметаться отсюда. Саске нахмурился, но прежде, чем он успел переспросить, Итачи засмеялся. — Я, конечно, понимаю, что это твоё дружеское желание помочь, но ты сильно ошибаешься, если думаешь, что подобная атмосфера способствует душевным разговорам. — Полчаса назад ты хотел его убить, а теперь ты называешь это душевными разговорами? Ты же и нагнетаешь эту чёртову атмосферу. — Так не пойдёт. — Нет, Итачи, только так и пойдёт. Мне надоело смотреть на твоё скисшее лицо и гадать, что на сей раз жрёт тебя изнутри. У меня много догадок, но если ты решил, что я буду просто молча ждать, когда ты созреешь для беседы со мной, то ты очень плохо меня знаешь. — Не будет никакой беседы, потому что обсуждать нечего, — уголок губ Итачи заметно дрогнул. — Если бы это было так. Ну что, поиграем без добровольности? Ты всё равно сломаешься, Учиха, как и всегда. — Кицу… — Он тебя смущает? О, так ему полезнее всего будет услышать это всё от тебя. Или мне принести бутылку? Что такое, неужели тебе стыдно? Боишься отвечать за слова, когда трезвый? Давай! Итачи злился, но молчал, это было видно очень хорошо, хотя он до сих пор не сказал ничего такого, что могло бы продемонстрировать его истинное состояние. Эта их встреча хорошо не закончится. Итачи снова бросил взгляд на Саске, и он был таковым, что выйти захотелось ещё больше. Словно он тут лишний, и именно из-за него придётся говорить то, что не хочется, и молчать о том, что нужно. А после, видимо, у Итачи сдали нервы. Он не собирался слушать это дальше и мог себе позволить встать, но Кицу махнула рукой, чтобы остановить его попытку. Правда, про девайс в руке она забыла. Один из кончиков хвоста плети звонко стеганул парня по лицу, и тот, резко выдохнув, сразу же приложил ладонь к месту удара, недоумённо глядя на подругу. Вся его злость мигом сошла на нет. — Сиди смирно. До тебя дойдёт очередь. Начнём с того, что ты, Саске, редкостный уёбок, и, будь ты моим братом, без достойного наказания я бы тебя не оставила. Ты вообще свой нос из уютной норы вытащить можешь и хоть на секунду вообразить, как это всё выглядит? Ты съёбываешь куда-то посреди ночи, а после включаешь такую королеву Драмы, что Голливуд едва ли найдёт кадр выразительнее. Ну и? Что делать? — Хватит, — уже спокойнее произнёс Итачи, обнимая себя за плечи. А ему явно не по себе. — Нет, не хватит. Я научу сейчас тебя потрясающей вещи. Твой язык тебе дан не только для того, чтобы лакать алкоголь и трепаться о печалях. Если ты смеешь закатить истерику, то как минимум должен оповестить о причинах назревшего конфликта. — Я не… — Ты уже сейчас, заявившись сюда, поставил претензию! Ах, тебе не дают побыть одному? Поверь мне, дорогой, если бы ты сказал, что тебе нужно время побыть одному, никто бы не дёрнулся. Но, конечно же, нужно демонстративно игнорировать любые попытки до тебя достучаться, пафосно считая пропущенные. Ты мог просто сказать, что случилось и что тебе нужно? — А я обязан? — А ты считаешь, что нет? Да мне страшно вообразить, сколько человек мне нужно будет оповестить, если я решусь исчезнуть на пару дней, чтобы побыть одной. Ну, может, потому, что я не настолько эгоистичная мразь и в состоянии подумать о том, что за меня можно волноваться. А ещё — важный такой моментик — оставаться одному после конфликта — очень херовая идея, особенно если конфликт был с тем, кому ты дорог. Выключи свою страдалку и подумай о том, насколько это безответственно и глупо… — Кицу, хватит, — намного жёстче прервал Итачи. — А мне интересно, — Саске закинул ногу на ногу, — это же, я так понимаю, она с твоих слов выводы делает? Я хочу знать, что обо мне думают за моей спиной. — Саске… — Господи, и я ещё что-то пыталась тебе говорить о твоём брате. Ты же вообще его не знаешь. А вот это было неприятно. Саске почувствовал, как дрогнула мышца лица, но придавать этому значения он не стал. Он не мог улыбнуться и не мог быть серьёзным. Кажется, что-то уже поджигало его, хотелось кричать в голос, спорить, доказать ей, что всё совсем не так, но он молчал. Потому что, вполне вероятно, она была права. — Ты сбежал у меня на глазах, а спустя несколько дней твой брат просит меня найти твой адрес, потому что это единственная возможность поговорить с тобой. Мм, дай-ка подумать, как же я смогла сделать вывод, что ты чёртова эгоистичная мразь? Ведь, может быть, между вами произошло что-то серьёзное и твоё поведение совершенно обосновано, ты имел право на такую реакцию… Да. Возможно. Но что я вижу? Тебя утомляют звонки, — девушка начала демонстративно загибать пальцы, — ты готов кусаться, и всё, что тебе не нравится в данной ситуации, — то, что я прямо в лицо тебе говорю о том, что ты ублюдок. Вуа-ля! Справились без Шерлока. Итачи прикрыл лицо ладонями, а после руки скользнули выше, пальцы сжали волосы, но он всё ещё молчал. — Тебе бы серьёзно подумать о своём поведении, Саске. Я не понимаю, как вообще можно держаться за такого отморозка, как ты. Но с тобой разобрались — дальше. Истеричная принцесса номер два, решившая, что я аки мафиози буду искать тебе людей под землёй. Ты знаешь, что половину проблем можно решить, если просто их озвучить? Ты хоть понимаешь, что твою кашу в башке никто присутствующий не пробовал? Как-то рано для кризиса среднего возраста, но ты похож на депрессивного госслужащего, которого ежедневно трахает начальство, жена, трое детей и собака — и все в мозг. Но, что самое забавное, ни начальства, ни жены, ни детей, ни собаки у тебя нет. Так скажи на милость, как окружающие должны понять, что именно с тобой не так, если твой царский язык не для ушей простых смертных? Я беспокоюсь за тебя так давно, а ты отмахиваешься от меня, а потом упиваешься едва не до соплей, потому что жизнь такая штука сложная. Ну охренеть, открытие к… Сколько там тебе? Ох, ну не двадцатка, пора бы уже перестать удивляться. Ты не меньший отморозок, чем твой брат, и весь тот ад, который крутится вокруг тебя, твоих и только твоих рук дело. Напряжение Саске несколько сменило характер. Спорить? Да зачем, сперва она была права, но вот это уже явно переходит границы. Итачи всё это время не отнимал рук от лица, молча слушая, а это на него было совершенно не похоже. — Я знаю, — наконец, ещё тише прошептал он. — Ну так может пора искать успокоения не в бутылках и наркоте, а в том, что тебе реально нужно? Если, конечно, маменькин сынок знает, что, кроме соски, ему вообще нужно. — Кицу, — мягко попытался влезть в разговор Саске и тут же поймал на себе два взгляда: жёсткий, горящий блондинки и мягкий, но дьявольски усталый старшего брата. — Тебе я слово не давала. — А мы здесь не для того, чтобы поговорить? — уточнил Саске, глядя на неё с вызовом. — Я должен говорить только тогда, когда ты мне разрешаешь? Мне кажется, или это не похоже на диалог? — Детка, — Кицу мягко провела ладонью по его лицу. Она была горячей, а кожа флоггера, хвосты которого невесомо коснулись руки, холодными. — Если бы тебе было что сказать. Ему. Не мне. А пока молчи. Я ещё не закончила. Больше Итачи взгляда не прятал, но и на девушку не смотрел, хотя она сказала ещё несколько неприятных вещей, на которые сложно было реагировать даже младшему. Всё это время он смотрел на брата, словно пытался найти в его глазах что-то отличное от того, что слышал. — Я отчитывала его, но, поверь, он ещё душка на фоне того, какой ужасный у него перед глазами был пример всю его жизнь. Тебе интересно, что грызёт его? А ты хоть раз говорил ему, что грызёт тебя? Хоть раз ты пытался довериться ему, чтобы после он доверился тебе? Отвратительные односторонние продажные связи — это всё, что ты умеешь. И после этого ты будешь мне доказывать, что это не со всеми одинаково работает? Что ж, пусть так. Но будь внимателен к тому, что я сейчас тебе скажу. С ним. Это. Работает. Именно. Так. — Я просто не хочу продолжать, — произнёс Саске, не понимая, как выдержать этот взгляд ещё хотя бы пару секунд. — Я ведь не должен, верно? Всё. Мне надоело. Если тебе нужно что-то, просто скажи, просто позвони, попроси. Но… Без этого всего. Кицу словно расслабилась, она не перебила снова, она дала говорить потому, что наконец появилось что сказать. — Без чего? Вопрос прозвучал низко, с какой-то горечью и сдавленностью. Кицу перевела взгляд с одного брата на другого и вновь сложила руки на груди. Саске неловко посмотрел на девушку, понимая, что при ней совсем уж откровенно говорить будет сложно. Но не похоже, что она планирует оставить их наедине. Саске вдохнул побольше воздуха, и именно в этот момент в дверь постучали. Между тяжёлых уплотнённых штор показалась голова той милой леди, что управлялась с отвёрткой как настоящий профессионал. — Мне приглашать мастера пилонов или сегодня их не будет? Кицу откинула девайсы и вышла за дверь, оставив за собой угнетающую тишину. — Без чего? — переспросил Саске. — Ты перешёл черту, и ты знаешь, где и когда. — Знаю, — без тени улыбки согласился Итачи. — Как мне нужно было себя вести? Делать вид, что всё ок, всё смешно, продолжаем в том же духе? И как скоро бы после этого ты опрокинул меня на лопатки? — Я не… — Я не могу сказать тебе «нет». Ты ведь знаешь это. Ты понимаешь. Каждый раз мне что-то мешает, поэтому я говорю это сейчас. Нет, всё, хватит. Это ненормально. Да, ты прав, это не смешно. — Почему? — Почему не смешно? — Почему ты не можешь сказать мне «нет»? Саске раздражённо дёрнул плечом, словно это был красноречивый ответ. — Ты не знаешь? А с чего ты тогда взял, что об этом знаю я? Саске… Не исчезай. Хочешь игру в нормальную семью — хорошо, так и будет, — отчего-то младшего всё больше и больше напрягало спокойствие этого голоса. Как редко можно увидеть его таким серьёзным, внимательным, настроенным на исключительно важный диалог. Сейчас должен родиться компромисс, в противном случае оба потеряют слишком много. — Я не хочу играть… — А я не могу по-другому. Кицу вытравила в обоих братьях способность шутить и играться, надавив на что-то личное. Прекрати говорить так. Это давит намного сильнее, чем если бы он кричал. Улыбнись, это необходимо, иначе это напряжение в воздухе задушит. — Начерти мне эти рамки, покажи, где они находятся, и я буду их соблюдать, если это цена за наличие тебя в моей жизни, — Итачи, наконец, оставил в покое свои волосы, сцепив руки в замок. Закрытая поза — минимум желания идти на контакт. — Какие к чёрту рамки… — Я должен знать, что мне можно делать, а чего — нет… Хотя тут ещё просто. Но что мне можно говорить? Думать? Чувствовать? Я столько лет жил как выходило, а сейчас ты просишь меня стать кем-то другим. Нет, Саске, в нормальность теперь выйдет только играть. Меня ничего не напрягало, я никогда и не думал о том, чтобы однажды сказать «нет». Как я, по-твоему, всё исправлю? Что мне для тебя сделать? Я понимаю, что это было слишком с моей стороны тогда… Но мне захотелось, и я не понимаю до сих пор, почему я должен был отказать себе в этом? — Потому что мы братья, — вырвалось у Саске, хотя он и понимал, что это последнее, что он должен был сказать. — То есть всё то, что было «до», в твои рамки входит, а это было слишком? А чем я отличаюсь от любой девчонки, которая затащила бы тебя за угол клуба и встала бы перед тобой на колени? Как в твоей голове отличаются контакты? Почему я могу размять тебе уставшие плечи, но не могу… — Потому что! — мозг начал плавиться. — Я не понимаю, Саске. И если тебе не хватит терпения, чтобы это всё преподнести так, чтобы я понял, мы не придём к компромиссу. — Почему я? — вспылил Саске. — Потому что нельзя? Потому что порицаемо, ужасно, мерзко, отвратительно? Всем нельзя, тебе можно — это свобода? Так это работает? Так почему я? В эту схему влезет что угодно другое! Твоё воображение закончилось на братике? О, наверное, дети не подходят потому, что у вас и так педофилов много, а повторяться — скучно. Подкинуть идей? Может, инвалиды? Тоже неэтично. Животные? Какая разница: они или я? Это же ужасно! Почему не заводит? Чем не свобода? Итачи покачал головой, позволяя себе первую улыбку за вечер. — Это тебя зацепило? — Пожалуй. Итачи помедлил, а после поднялся с места, приблизился и опустился на колени перед братом. — По-твоему, я не придаю значения тебе, а только тому, что ты делаешь для меня? Саске ощутил дрожь в ногах. Итачи не может сказать, что это не так. Потому что это так! Это всегда так было! Это очевидно! Обидно было не осознать это, а просто услышать, ведь осознанием этого Саске жил с детства. — Не надо, — прошипел он, зачарованно глядя, как кисти Итачи ложатся на его руки, как переплетаются их пальцы. — Это не так, Саске. — Это так. — Нет, это никогда не было так. Саске неровно выдохнул, отказываясь услышать это. Слишком много ложных надежд может родиться в эту самую секунду, он даже не понимает, что он сказал. Губы Итачи мягко прикоснулись к ладони брата, развернули её, чтобы прижаться к запястью. — Ты любишь меня? — дрожащими губами спросил Саске. — Меня? — Риторический вопрос. Ладони Саске выскользнули из рук Итачи и мягко легли на лицо брата, заставляя смотреть себе в глаза. — Нет. Нет, Итачи, не риторический. Ты вообще слышишь, что ты говоришь? — голос Саске предательски дрогнул. — Я слышу. — Я не про те чувства, что естественны в любой семье, ты мне совсем в другой любви признаешься, ты осознаёшь? — как же сложно выдавливать слова, ну почему он не понимает? — Откуда ты знаешь, что естественно, а что — нет? — Ты разграничить семейные чувства и любые другие не в силах? — зло спросил Саске. — Или с мамой, папой… Там всё было бы так же? Итачи засмеялся, и этот смех был неуместен совершенно. — Было бы забавно, если бы ты ревновал меня к отцу. — Мерзко. — Немного. Это сложный вопрос, Саске. Я никогда не пытался делить, зачем? Пустая трата времени и нервов. Я люблю тебя — ты это знаешь, ты любишь меня — я это знаю. Зачем перебирать оттенки тех или иных чувств? Неужели тебе мало того, что ты и так знаешь? Мало того, что для тебя мне ничего не жалко? Мало того, что я готов отдать за тебя жизнь? Я должен описать словами всё так, чтобы до тебя дошло, где в иерархии классических и неклассических чувств ты находишься? Что тебе это даст? — Больше, чем ты думаешь. — Намного меньше, чем ты себе навыдумывал. Саске отвёл взгляд. Ну что ж, видимо, время пришло. Рано или поздно этот разговор бы состоялся. Саске горько усмехнулся и убрал руки от лица брата. — Разница есть всегда, и, если я говорю, что она мне нужна, это значит, что она мне нужна. Замолчи со своими вечными «зачем» и просто пойми, что я… Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Кицу. С учётом того, что она увидела, выводы наверняка были поспешными. — Как мило. Пол грязный, — улыбнулась она. — Ты извинился? Итачи покачал головой, а после произнёс: — Но теперь я точно узнаю, как ведут себя люди в нормальном мире. Нет! Подожди! Саске не сказал главное! Он не успел. Но, может, и не стоило.? Это что-то вроде судьбы и так далее? Саске убрал руки от лица, борясь с желанием сжать ладони в кулаки. Нет, ему нужно всё это сказать. Сегодня. Сейчас. — Я не закончил, — произнёс Саске, поднимаясь из кресла, крепко перехватывая руку брата за предплечье, помогая ему встать на ноги. В нём рвалось два противоречивых желания. Одно заключалось в том, чтобы разобраться до конца, рискуя навсегда лишиться возможности банально сказать хотя бы «привет». А второе строилось на безопасности, ведь нужно просто принять этот вариант, ограничить Итачи во всех этих прикосновениях и получить его в полное пользование, но в качестве брата — и только. Саске вытащил брата из комнаты, затаскивая его в соседнюю. Её стены были увешаны зеркалами, а под потолком натянута переливающаяся ткань. Света мало, один сияющий фиолетовым цветом ночник, от которого расползались, как паутина, неоновые нити. Прикрыв дверь, Саске осторожно закрыл защёлку. Он не мог говорить при Кицу, слишком сложно. Просить её выйти хлопотно: она могла сказать «нет», и после проблем было бы ещё больше. Он и так ощущал себя раздетым, задавая подобные вопросы, ещё свидетелей не хватало. — Зачем? — загадочно улыбнулся Итачи, окидывая взглядом своеобразную систему освещения. Опустившись на опять же кожаную кровать, он пронзил взглядом брата. Играть в нормальность сложно, когда тебя затаскивают в комнаты, созданные для сексуальных развлечений. — Если… Саске оборвался на полуслове, понимая, что не знает, как сказать то, что хочет. Но это необходимо сделать. — Если — что? — кажется, он приходит в норму, в своё обычное состояние, когда его губы непроизвольно сами изгибаются в двусмысленных усмешках. — Ты не понимаешь или просто не хочешь понимать, что есть нормально? Я не понимаю, что норма для тебя. Я могу объяснить всё то, чего мне следует потребовать… Но, может, ты попробуешь первый? Насколько далеко ты можешь зайти и зачем? Если бы Саске не опирался спиной о дверь, слабость в ногах могла бы уже дать знать о себе. Сложно вот так просто смотреть на то, как играет свет на его коже, на его волосах, разгоняя фиолетовые блики, как он улыбается, таким образом соглашаясь это обсудить, и пытается выбрать слова. — Зачем — некорректный вопрос. На него я всегда хочу ответить одинаково. Почему нет? Я хочу, значит, мне можно, я отдаю себе отчёт в том, что будет, если я позволю себе это и что — если нет. Система приоритетов. Если что-то стоит риска, значит, я рискую, если что-то стоит того, чтобы взять, я беру. А вот насколько далеко я могу зайти… Я не знаю, если честно. Далеко — понятие относительное. — Ты переспишь со мной — что дальше? Итачи вздёрнул бровь, выждал паузу и откинулся на кровать. Ткань на потолке завораживала. Да и вообще атмосфера здесь явно не для серьёзных разговоров. — Я не знаю. — Но этого будет мало или тебе хватит? Это ведь не то же самое, что любые другие отношения. У тебя своеобразная потребность, так расскажи о ней. Чего ты хочешь от меня? Допустим, просто гипотетически, я согласен продолжать это безумие и дальше, ты ведь всё равно рано или поздно пойдёшь дальше, чем… Чем то, что было в церкви. А развитие таких отношений никак не может быть шаблонным. Я должен буду удовлетворять твои вспышки «а почему бы и нет» — и на этом всё. И при этом ты говоришь, что тебе важен я, а не то, что я для тебя делаю… Или, вернее, ты делаешь со мной. — Как всё свелось к интиму? — кажется, он серьёзно удивлён. — Я хочу отказать тебе только в нём, поэтому мы об этом и говорим. На всё, что не касается интима, ты имеешь право как мой самый близкий родственник и даже в какой-то степени друг. Ты серьёзно не видишь разницы? — Хорошо, — Итачи устало вздохнул, принимая частично сидячее положение, чтобы видеть лицо Саске. Впрочем, даже по голосу было слышно, что с ним не всё в порядке. Его немного трясло, и он никак не мог поймать хоть что-то взглядом, который просто скользил по углам комнаты, не фиксируясь ни на чём. — Во-первых, ты ничего не должен удовлетворять ни физически, ни эмоционально. Во-вторых, ничего я с тобой делать не собираюсь, это звучит так, словно ты продаёшь себя. В-третьих… — Я не смогу так. — … Что? — Я другой, я понимаю, что со мной происходит и почему. И то, что я испытываю к тебе, совершенно не похоже на то, что придумал себе ты. Ты убьёшь меня этим однажды. Я доведу себя до состояния, когда уже не смогу пережить то, что легко переживу сейчас. Итачи заинтересованно подвинулся ближе, но с кровати так и не встал. — Ты когда-нибудь спал с проституткой, которую убеждал, что любишь? Представь, что так, а если бы она поверила? Стрессовые ситуации и все дела, иногда они верят. Или ей нужно спать с тобой, повторяя себе раз за разом, что она просто материал, которым пользуются, чтобы не обнадёжить себя взаимностью? Я не хочу быть этой проституткой, прости. Я не хочу слышать то, что могу понять неправильно. Я не хочу надеяться на что-то. Я понимаю всё, что ты пытаешься объяснить, я просто не смогу это выдержать… Саске сделал глубокий вдох и поднял глаза к потолку. Нашёл же время. Кто виноват, что именно сейчас получилось сказать то, что давно следовало? — Я не хотел тебя видеть и слышать, а ведь ты всего лишь озвучил то, что я знал всю жизнь. Представь, что со мной станет, если я заиграюсь в эту твою свободу и поверю однажды, что значу для тебя не меньше, чем ты для меня? Что со мной будет? Я люблю тебя, чёртов ты ублюдок, и это те самые чувства, за которые и проклинают на муки в аду. Не порою, не временами. Постоянно. Каждую секунду. Ха! Да меня рвёт от ревности и неудовлетворённого чувства собственничества, меня распаляет от одного твоего взгляда так, что внутри всё сводит и, поверь, надолго. Я ни о ком другом думать не могу. Только о тебе… Каждый раз, когда ко мне кто-то прикасается, когда меня кто-то целует, когда меня зовут в бар, когда передо мной раздеваются… Когда просто произносят моё имя… Ты спрашиваешь, зачем разделять любовь на оттенки? Бесполезное занятие? Я не занимаюсь этим, это произошло без моего на то желания. Ты просто не уходишь из моей головы, ты у меня под кожей, я дышать без тебя не могу… Может, поэтому мне сложно сказать тебе «нет»? Может, поэтому я всё это зову «шутками», потому что где ты со своими свободами на фоне того, что убивает меня уже не первый год? Это потребность. Так скажи мне, Итачи, что со мной будет, если я поверю хоть на секунду, что это может быть взаимно? Саске дрожал… Он не ожидал, что скажет столько всего, он ожидал нелепое объяснение своего «люблю не как брата» в надежде, что его косноязычие не запутает всё окончательно. Но вместо этого он говорил и говорил, пока слова не встали в горле комом. Это не всё, просто сложно продолжать. Кажется, именно так подступают слёзы. Давно он не плакал. — Я твоя свобода… То, что радует тебя. И всё. А я? Что мне делать, если ты моё всё? — Саске зло стёр со щеки сорвавшуюся горячую дорожку слёз. Итачи слушал внимательно, за всё время он так и не поменял выражение лица. В нём было столько серьёзности и сосредоточенности, что просто жутко было смотреть в эти глаза. Правда, сейчас уже легче, из-за воды всё поплыло, чёрт разберёшься, укор там или недоумение. — Более же всего имейте усердную любовь друг ко другу, потому что любовь покрывает множество грехов, — усмехнулся Итачи. — Коротко о том, почему гомосексуальность и инцест не грех, если это искренне. — Ой, заткнись, а? — Саске ещё раз стёр следы своей сентиментальности с лица. — Подойди ко мне. — Зачем? — Просто подойди. Саске неровно выдохнул, но так и не двинулся с места. — Ты боишься, что я тебя оттолкну? Ударю? Что я такого могу сделать? Подойди. Саске, не бойся. Младший брат опустил голову, спрятав все свои эмоции за отросшей челкой, и сделал ровно семь шагов, пока не встал перед кроватью вплотную. Он не видел лица брата, но видел его руки, которые мягко скользнули по кожаной куртке, стаскивая её с плеч. — Не надо. — А теперь помолчи. Хорошо? — он обхватил Саске за талию, практически роняя его к себе на кровать, если бы тот не выставил колено, то на самом деле бы упал. Выбора немного. Забравшись на кровать, Саске расслабился, ощущая прикосновение его рук к лицу. Тот осторожно убирал пряди волос, прячущие глаза. — И не плачь. — Заткнись. Ладонь Итачи легла на шею Саске, чуть ниже затылка, и он надавил на неё, прижав парня к своей груди. От него привычно пахло терпким горьким парфюмом, температура кожи на пару градусов выше, чем у Саске, и щекой можно ощущать тепло даже через одежду. И только потом Саске услышал… Очень ирреальное ощущение. Итачи был совершенно спокоен, немного улыбался, всё как обычно, а сердце билось с такой скоростью, словно только что он выиграл соревнования на забег в два километра. Но… Почему? Что происходит? Саске немного отстранился, поднимая взгляд вверх. Желание объяснить это чем угодно никуда не исчезло, но осознание медленно, но настойчиво начинало давить на плечи. Господи, не расплакаться бы снова. — Это шутка? — прошептал Саске, и его снова сгребли в объятия, только намного крепче, чем до этого. Итачи поцеловал брата в макушку и тихо засмеялся. — А теперь мне нужно быть немного честнее, наверное, — его шёпот почти обжигал кожу. — Я лучше тебя знаю, где проходят границы нормальности. Я черчу их каждый день. Работа у меня такая. Забавно, что для тебя это было не очевидно. — Я не понимаю. — Ты и не должен. Ты всегда у меня был немного недалёким, я привык, — пауза была достаточно весомой. — Мой черёд спрашивать, а понимаешь ли ты, в каких чувствах мне признаёшься? Осознаёшь, что говоришь? Потому что я тебя больше не отпущу. Уже никогда. А сейчас не хотелось прятаться, хотелось смотреть ему в глаза, чтобы точно поймать тот момент, когда он засмеётся и скажет, что это шутка. Но он ведь не скажет, верно? — У тебя никогда не будет семьи. Тебе никогда не получить одобрения ни у кого. Тебе придётся лгать постоянно, каждую проклятую секунду твоей жизни. Самые близкие и терпеливые люди и те будут кривиться при мысли о том, с кем ты связал свою жизнь. — Плевать. — Родители не поймут, ты будешь врать им в глаза, когда они начнут выворачивать тебе душу о том, что им нужны внуки, семья, почему же ты такой одинокий, Саске, когда же? — Это попытка меня вразумить? — Поздно уже для нотаций. Ты прошёл через то, через что я успел пройти, когда ты ещё не окончил среднюю школу. И если это всё было искренне, уже нет смысла объяснять тебе, в какой ад превратится твоя жизнь. Но… Готов ли ты к этому? Мне было страшно. Саске выпутался из объятий, ему нужно было увидеть глаза. Неужели он серьёзно? — Так… — Да. — Ты..? — Да. — Давно? — Да. Саске перевёл дыхание, оглядев комнату ещё раз. Он словно под наркотой, всё плывет, но всё такое чёткое, ненастоящее, но до ужаса похожее на реальность. — Почему? — Потому что это твой шаг, — губы Итачи коснулись щеки, — и нести за него ответственность я не имею права. Он ловко скрутил руку младшего брата и прижал его к тёплой поверхности кровати, нависнув сверху. — Слишком серьёзное решение, чтобы его принял кто-то, кроме тебя. — Я не принимал никакого решения. — Вот как? А приложить пистолет к виску и отдать мне право стрелять или пощадить — не решение? Или, может, ты считаешь, что что-то может не поменяться с этого самого момента? Саске… Я очень многое хочу сказать, а ещё больше — сделать. Но ужасно неподходящее место, время и ситуация. — Я… За дверью послышался стук каблуков, после кто-то дёрнул ручку двери и несколько раз стукнул в дверь. — Я, конечно, извиняюсь, но если вам нужно ещё время, чтобы поскандалить, вам лучше выбрать другое место, потому что через час мы открываемся, а влажную уборку ещё не провели. И да. Закрываться от меня в моём же клубе — это как минимум форменное свинство. — И у меня служба через, — Итачи глянул на руку с часами, — сорок минут. Поэтому мы поступим вот как… Не надо слов, Саске прижался к брату всем телом, впиваясь в его губы, игнорируя привычное чувство волнения за право на инициативу. Пальцы почти до боли сжали волосы, которые после подобного жеста явно нужно будет собирать в хвост по новой. Ему требовался не столько поцелуй, сколько это прикосновение, напористое и не терпящее возражений. Итачи ответил мягко, слишком нежно, если сравнивать любые другие его попытки приставать. В дверь снова постучали, но Саске было плевать, он хотел потерять способность дышать, хотел ощутить, как долбит пульс в висках, хотел отключиться от этой реальности, и никто другой, кроме Итачи, не был способен сотворить с ним подобное. — Учиха, завязывай, я серьёзно. Поцелуй был разорван, и это было самым печальным событием за сегодняшний день. Это странное ощущение в голове, теле, кончиках пальцев всё никак не растворялось. Слишком знакомое. Кажется, именно оно шесть лет назад сломало в Саске всё и именно оно сейчас вернуло ему ценность жизни. — Я еду на работу, — выдохнул Итачи, прикрыв глаза, словно ему сложно было вообще произносить звуки. — А ты едешь ко мне домой. Я вернусь через три с половиной часа и буду счастлив, если ты приготовишь ужин, а после я не дам спать тебе до самого утра. Идёт? — Идёт, — с глупой улыбкой несколько раз кивнул Саске.