Аминь

Первое Соборное послание св. Ап. Иоанна Богослова (4:18) В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.

Что происходит с человеком, который каждый день делает то, что ненавидит больше всего на свете? Он становится психически больным. Интересно, а можно простить убийство, если до этого человек просыпался вот уже несколько месяцев подряд строго в шесть? Если бы Итачи был мировым судьёй, он бы прощал. Это мерзкое утреннее солнце. Отвратительное ощущение чего-то липкого в голове. Оно мешает открыть глаза, мешает думать нормально, оно плавит удовольствие от жизни. Что может быть хуже, чем ранний подъём? В сонного Учиху прилетела подушка, но это не сподвигло его открыть глаза и поднять свою несчастную тушку с кровати. — У тебя осталось сорок минут до выхода и всего час — до начала пары, — омерзительно бодрый голос. — Заткнись, Тоби. Денься куда-нибудь, — проворчал Итачи, прижимая к голове любезно подкинутый инструмент звукоизоляции от этой проклятой жизни. Однако стоило только окунуться в тишину, как подушку забрали. — Итачи, серьёзно, вставай, ты снова опоздаешь. Второй его сосед, впрочем, был не сильно лучше первого. Нудная зубрила и упоительно позитивный идиот, который, правда, учился лучше, чем весь поток. Сорок минут на сборы — это разве мало? Можно ведь и не завтракать. Умыться, расчесаться и найти одежду. Это можно сделать и за десять минут. — Если ты сейчас не встанешь, то конспекты по феноменологии ты будешь списывать у кого-нибудь другого. — Твою мать, какая тебе разница, опоздаю я или нет? — простонал Итачи, принимая сидячее положение. Голова ныла и пульсировала, умоляя хозяина тела лечь обратно. Сасори, уже давно собранный и прекрасно выглядящий, несмотря на то, что ночь у всех троих была ужасно короткой, пил свой утренний зелёный чай, в состав которого молока входило больше, чем самого чая. Нет, серьёзно, как он это делает? Как он встаёт каждое утро с настолько отвратительно прекрасным настроением? — Мне есть разница, — сообщил он тоном преподавателя. — Мне тоже есть разница, — зачем-то сообщил Тоби, который уже обувался. — Если тебе дать волю, то ты совсем запустишь учебу. А сегодня, между прочим, важное занятие. И если ты его пропустишь, то у тебя будут проблемы с зачётом. А ты не опоздаешь, Учиха, ты пропустишь. Так что хватит нежиться, вставай. — Господи, до чего же ты противный по утрам, — недовольно пробормотал Итачи и, всё же принимая относительно вертикальное положение, сел в кровати. — Или в принципе. — Чай? — А есть что покрепче? — Разве что кофе. — Нет, спасибо. — А ты знаешь, что лечение алкоголизма — весьма затратное дело? — поинтересовался он, всё же решив приготовить ущербному подобие завтрака. Его коллекция чая — это настоящее достояние, и образ высокоинтеллектуального британца он держал исправно. — А что же мы на алкоголизме остановились? Это всё, в чём меня можно обвинить на текущий момент? Включи воображение, я знаю, ты это можешь. На самом деле Итачи пил не то чтобы много, но и не сказать, что мало, на фоне людей, которые позиционируют себя как святые… Ладно, хотя бы хорошие. Волком в стаде овечек ощутить себя не вышло. Здесь было много людей, которые относились к теологии в целом как-то специфично. Именно как к науке. Были люди, фанатично относящиеся к ней, обожающие всё, что предлагали нынешние двигатели недалёкого человеческого разума, но при этом они так себе тянули на священников. Хотя они и не планировали. Мало кто тут действительно собирался отдавать себя храмам и прочим божественным домам. Но Сасори был один из них. И о намерениях Итачи он был в курсе. Нравилось ли это ему? Нет. Совсем нет. Пытался ли он что-то с этим сделать? Чёрт его знает, Итачи не замечал ничего, кроме укоризненных взглядов и попыток следить за его успеваемостью. Она, кстати, была в порядке. Да, он пропускал много, ещё на первом курсе помахал ручкой автоматам. Он мог всё, но не делал. Просто не делал, не считая нужным объясняться даже перед самим собой. Поступление сюда было менее интересным, чем он ожидал, но при этом и менее фатальным, чем могло бы быть. Просто скучно. Просто ни о чём. Уходить отсюда нет смысла, где будет интереснее? Девушек в их университете было мало. Намного меньше, чем хотелось бы. А те, что были, скорее пугали, нежели хоть каким-то образом привлекали. Люди в основном скучные, больные, фанатичные или ничем не заинтересованные. Шёл второй год обучения. К четвёртому, возможно, Итачи рискнёт покончить жизнь самоубийством. В этом хотя бы смысл есть. — А ещё у тебя тренировка вечером, — Сасори застегнул пальто и покинул комнату, оставив Итачи одного. Да, упасть обратно спать хотелось ужасно, но этот ублюдок прав: если он пропустит этот семинар, едва ли кто-то всучит ему все вопросы к зачёту за его очаровательную улыбочку. Кстати, здесь это не работало. Да, он понравился кому-то, но это были скромные единицы и в абсолютном большинстве — девушки. Сасори пропускал мимо любую попытку в флирт. Он или глупый, или просто понятия не имеет, как это работает. Но с ним играться сложно и неинтересно. Как-то Итачи заключил с Сасори пари и заявил, что Акасуна поцелует его, если проиграет. Он даже тогда бровью не повёл… Правда он выиграл, и теперь Итачи обязан три месяца посещать спортзал и отправлять ему по фотографии с каждого занятия, коих было три в неделю. Спорт Итачи никогда особо не любил, но сейчас уже было почти нормально. Финансирование их учебного учреждения было более чем хорошим, а потому хотя бы тренажёры там были человеческими. Ну, или около того. И… По правде сказать, к чёрту тренажеры, там был один весьма интересный кадр, который оставался каждый вечер, но ни разу даже не обернулся. Итачи раз за разом залипал на то, как этот юноша сперва старательно заплетает волосы в косу, а после почти уничтожает себя под тяжёлым грузом, пытаясь работать над телом. И да-а, оно того стоило. Но кто это, с какого он курса и, что важнее, какого факультета — Итачи не знал. И не был уверен, что хочет знать. Просто приятно за этим наблюдать. Было… А сегодня всё через задницу. Препод не приехал, можно было смело спать. Тест заменили на другой, с большей вероятностью Учиха его провалил, но плевать. Гори в аду, феноменология. А в спортзале было столько народу, словно сегодня и был тот самый «мистический» понедельник, с которого все решили начать новую жизнь. Итачи безразлично сфоткал скопление тел и отправил фотографию соседу, опустившись на одну из скамеек и блаженно прикрыв глаза. Его звезды с косой сегодня видно не было. Вероятно, Учиха просто просидит здесь час и уйдёт, чтобы Акасуна не выдвигал претензии. — Как насчёт пробежки? — Ненавижу бегать, — отозвался Итачи, не открывая глаз. — В этом будет больше пользы, чем в просиживании на месте… И, собственно, больше, чем во всём, что ты обычно здесь делаешь. Мне давно интересно, зачем ты здесь, если уже давно не повышаешь нагрузку? — Потому что. — О, как скажешь. А здесь ты зачем? Итачи недовольно приоткрыл глаза. Да, он догадывался, с кем говорит, но видеть его лицо так близко первый раз всё равно было забавно. — На один и тот же вопрос не резонно ли давать один и тот же ответ? — уточнил Итачи. Парень выглядел моложе, чем со спины. Может, даже первокурсник. Очень яркая и запоминающаяся внешность. — Ты же с теологического? Я видел тебя на кухне. Ты просто уничтожил всё, что пытался приготовить. Едва ли к нам заселяли с других факультетов, а для магистранта ты мелкий ещё. — Спасибо. — Да всегда пожалуйста. И всё же, что ты здесь забыл? — Я очень плохой спортсмен с очень хорошими амбициями. Так что вдохновляюсь, прихожу, смотрю и ухожу. — Я не про спортзал. — М-м, на теологическом? — Ты же из тех самых людей, которые высмеивают всё, что здесь происходит. Эдакая уродливая форма атеизма, которая процветает в СМИ. Может, всё же на пробежку? Я хочу познакомиться. Таких людей здесь мало. Итачи не раздумывал долго, просто поймал протянутую ладонь, поднимаясь с места. Выбраться из душного зала оказалось очень хорошей идеей, особенно с учётом того, что бегать никто и не планировал с самого начала. — Меня выдал надменный взгляд или я сказал что-то не то? — Да нет. Просто это видно. — Первый курс? — Второй. Почти обидно, что ты не обращал на меня внимание вне зала, я ведь довольно яркая личность, — самолюбия не занимать. Было в нём что-то особенное, возможно, во внешности, а может — в манерах. Резкие, но не грубые жесты, с долей пластики и манерности. Очень живые губы… Странное выражение, но именно оно пришло Итачи на ум. Он притягивал внимание, хочешь ты того или нет. Не совсем в сексуальном плане. Да, этот парень выглядел чудесно, его самомнение придавало ему определённого шарма, но было что-то ещё. Ощущение, словно соприкосновение их рук до сих пор существует и незримо тянет. Парень засмеялся. — Просто у нас не много геев учится, а они, как показала статистика, не лезут во всю эту муть и оказываются теми ещё претендентами на путешествие к девятому кругу ада. Это логично, в принципе, хотя я очень удивился, если бы повстречал такого. Здесь, — парень облокотился об ограждение спортивного поля. Людей здесь действительно не было, значит, просто приватный разговор. — Дейдара. — Я не гей. — О, да брось. Я не тот человек, кто воспримет подобную новость плохо. Это первопричина нашего знакомства, так что в этом нет ничего… — Отлично, но я не гей. — Ну и не натурал, солнышко. — Допустим. Но это скорее спортивный интерес, нежели что-то другое. Дейдара извлёк из маленькой набедренной спортивной сумки пачку с сигаретами и, поймав одну в зубы, протянул другую Учихе. — Спортивный интерес на то и спортивный, что работает по тому же принципу. Что ты можешь знать об этом, если уровень твоей спортивности стремительно катится к нулю? Речь о прокачке всего того, что ты умеешь, о постоянных результатах и личных рекордах. Заглядывание на мальчиков — это не спортивный интерес. Итачи приподнял бровь, складывая руки на груди. Сигарету он принял, но курить на территории спортивного комплекса казалось ему слишком отчаянным решением. — Я не заглядывался на тебя. — Спорно. Но в это я ещё могу поверить. А в то, что ты способен на что-то другое — пхах, прости, нет. Ты не представился. — Учиха Итачи. — Приятно наконец познакомиться. Странная выходит беседа. На самом деле ты явно из категории интересных людей, поэтому мы должны были рано или поздно познакомиться. Всех подобных я могу пересчитать по пальцам во всём университете, и они все близко знакомы со мной. Знаешь, ущербные держатся вместе. — Как мило. — Я не со зла. Сегодня вечером в нашей комнате будет небольшое мероприятие, и я был бы искренне рад, если бы ты присоединился. Серьёзно, одному с такими взглядами прожить столько лет сложно. Чем не ущербность? — Не сложно, — слишком короткие и простые ответы. Он мог бы показаться незаинтересованным в беседе, но, кажется, Дейдара понимал, что дело не в этом. — Звучит так, словно я пытался тебя недооценить. Нет. Хорошо… Тебе не скучно? Что-то звонко щёлкнуло внутри Итачи. Это самое главное слово всей его жизни, которое не покидало его уже огромное количество лет. Сколько всего он пытался сделать, чтобы избавиться от этой скуки? В одно время он верил, что ему уготована какая-то роль в этой большой игре под названием жизнь. Кидаться из крайности в крайность в её поиске оказалось бессмысленным. Он перестал в это верить. После он пытался найти что-то, что принесёт ему настоящее удовольствие от жизни. Ведь люди живут ради хобби, ради других людей, ради целей, ради чего-нибудь. У Итачи этого не было. Он придумал себе цель, но воспринимать её не как очередную галочку выходило плохо. Вся его жизнь представлялась ему стопкой бланков, где ему просто нужно ставить галочки. Это было, это было, это было, это тоже было. Но вкус вина не так чудесен, как о нём говорили, женщины не так восхитительны, как о них отзывались. Алкоголь, лёгкие наркотики, бессонные ночи — это тоже странное увлечение. Всё проходило как-то мимо в каком-то смыто-растянутом состоянии, словно это просто киноплёнка с кадрами, на которые ему нужно посмотреть, дабы безразлично поставить ещё одну галочку. Было и что-то хорошее. Скрипку он бросил, фортепиано он бросил, шахматы он бросил, рисование… Да это смешно. Фото, вокал, боевые искусства, игры на спор… Секс. С мужчинами, женщинами, с экзотическими практиками… Новые галочки. — Это хроническое, — устало потёр виски Итачи, присаживаясь рядом, принимая в руки зажигалку. Да плевать, ничего ему не сделают, даже если схватят за ручку. — Едва ли, — было в его улыбке что-то особенное, словно он прекрасно знал обо всех проблемах Учихи и понимал, как их решить. Наивно в это верить. — Думаешь, это поправимо? — Не знаю. Хочется верить, что да. Ты ничего не теряешь от того, что попробуешь. Они говорили о совершенно разных вещах. Дейдара просто хотел затащить ещё одного человека в компанию, а Итачи в очередной раз почти с болью понимал, что обретает тяжёлые оковы надежды. Ну а вдруг? Компания была приятной. До ужаса приятной. Проводить вечера этажом ниже, игнорируя злящихся соседей по комнате, было воистину восхитительно. Итачи был уверен, что эти люди похожи на группку школьников, которые забиваются в свободный угол, дабы насладиться прелестями взрослой жизни. Но у них это всё выглядело совершенно иначе. Итачи любил разговаривать. Кажется, это единственное, что он по-настоящему любил в этой жизни. Он любил, когда его понимали. Когда его слышали, когда люди не проглатывали всё, что он им сообщает, когда они переваривали это. За все годы обучения в этой комнате было столько горячих споров, причём не редко инициатором был сам Итачи. Но никогда он не уходил с обидой или злостью, он всегда чувствовал, что какая-то особая шкала энергии, которая не должна быть полна, расходуется именно здесь. Да, порою это всё происходило под вино. Да, пару раз это скатывалось в пьяный бред. Но эти люди были особенными. Они обсуждали лекции, строили какие-то сумасшедшие теории. И, что самое главное, они все не были увлечены теологией как наукой. Они все хотели работать, хотели денег, хотели внимания, хотели гулять по острию ножа, не меняя своего отношения к тому, чем им придётся заниматься всю жизнь. О нет, Итачи не ошибся, в этом и вправду было какое-то своеобразное удовольствие и вечный элемент экстрима. Что будет, если он оступится? Насколько многое он потеряет в одночасье? Это невозможно предсказать. Люди были приятными. Да, они не смогли бы при всём желании дать Итачи то, чего просила его душа, дать ему смысла, дать ему наполненности. Но скрасить время они могли — и уже это было хоть чем-то. А Дейдару Итачи просто любил. Его позитивность, жизнелюбие, полная вера в себя и свои силы, постоянная игра на рисках, уроки «превознесения себя» к месту и нет — это всё было потрясающим. Тсукури стал почти родным. Маленькой частью этой жизни, без которой существовать слишком сложно. Именно с ним всегда было интересно, потому что тот умудрялся удивлять себя, Учиху и даже саму жизнь ежеминутно. Как он закрывал курс — это искусство. Как он лажал на экзаменах — это комедийная драма. Ещё один человек, который украл у Итачи доверие, не поинтересовавшись, можно ли. — Ты отвратительно выглядишь, — буркнул Дейдара как-то вечером, распивая ром соседа. — Я знаю, как я выгляжу, — нисколько не обиделся Итачи. — Тебе ещё работать и работать с постановкой мотивации. Оба валялись на кроватях вечно пустующей комнаты, разглядывая потолок. Только что закончилось очередное собрание, после полуночи все расползлись по своим комнатам, а Итачи было слишком лень уходить. Сосед Дейдары ночью уже явно не явится, можно уснуть здесь и это едва ли будет криминалом. — Твоя взяла. Но ты положил большой такой болт на всё то, чем наградила тебя природа, ты в курсе? Любое тело требует ухода и любви. Любви хозяина. Как бы это… В общем. Учиха. Пока ты не хочешь себя, никто тебя не захочет. — Да нет, желающих достаточно. — Ну, потому что у тебя смазливая мордашка, интересная улыбка и… Окей, порою ты говоришь очень классные вещи. Самопроизвольный пикап какой-то. Но ты сдуешься, как только тебе понадобится кто-то конкретный. Ты выбираешь из тех, кто нашёл что-то в тебе, а работать нужно не по этому принципу. Ты должен выбирать из всех. Вообще. Ты запросто сломаешься… М-м, например, о преподавателя. Итачи тихо засмеялся, переворачиваясь на один бок и подминая под себя подушку. — На слабо ты меня не возьмёшь. Итак, я простой человек, который не понимает всех прелестей подобных навыков. Ты их понимаешь. Может, тебе стоит устроить демонстрацию? — Спор? — коварно изогнул бровь Дейдара, улыбаясь так, что очевидность дальнейших событий зашкаливала. — Я выбираю жертву. — Но, если я справляюсь, потом я выбираю тебе жертву. И если ты не вытягиваешь, я тебя прокачаю. Просто серьёзно, Учиха, мне бы твои данные! — Сасори Акасуна. — Кто это? — Это мой глубоко верующий сосед по комнате, который мнит себя святым апостолом. Я искренне люблю его, но отказаться от просмотра такого шоу просто не в силах… И… Ты серьёзно сделаешь что угодно, чтобы заставить меня заниматься? — Чтобы заставить тебя любить себя настолько, насколько ты того заслуживаешь. Твоя самооценка вполне себе адекватная… Для среднестатистического жителя мира. Но ты явно редко смотришься в зеркало, дорогой. — Разве в самолюбии есть хоть что-то привлекательное? Господи, это какой-то бред. Итачи никогда не доверялся людям настолько, насколько доверялся ему. Казалось, что это вообще первый человек, которого он был готов принять за учителя, советчика… Может, друга? Ох, дружба — больное явление, безумно сложное и совершенно не понятное. Но Дейдару было приятно называть другом. — Ты поймёшь однажды. Я в этом уверен. Что ж… Не сказать, что это было прямо такой неожиданностью для Итачи, но вот для Сасори было. Серьёзно? Неделя? Учиха просто стоял в дверном проёме и не мог поверить, что его целомудренный и до ужаса воспитанный сосед в состоянии так жарко обнимать другого мужчину, на котором почти не осталось одежды. А ещё, оказывается, Акасуна мило заливается краской. И эту картину даже не испортили его полные ужаса глаза. Неужели стыдно? — С тебя все конспекты по феноменологии до самого экзамена — и я могила, — усмехнулся Итачи и вышел из комнаты, прикрыв за собою дверь. Интересно, а куда они сплавили Тоби? Условие сделки Итачи помнил хорошо, и играться ему хотелось меньше всего. Что за детский сад? Все эти попытки затащить кого-то конкретного в постель походили на синдром старшеклассника. Да он через всё это уже прошёл в школе, и снова искать что-то особенное в этом казалось потерей времени. Намного проще согласиться на его условия. Привести тело в порядок не самая плохая идея. Чёрт знает, что ему это даст, но… Вроде это действительно красиво. Ещё он знал, сколько насилия переживут его волосы, потому что уж кто-кто, а Дейдара знал, что такое настоящий уход за таковыми. Ногти держать в порядке всегда, хмуриться — отвратительная привычка, волосы могут быть только там, где им позволяет хозяин, а не там, где они физиологически должны быть. Подобных вещей было много, но, в принципе, почему бы и нет? — Моя взяла, Учиха Итачи, — Дейдара ловко перепрыгнул через достаточно высокий забор, ограждающий территорию общежития. Он ещё и пластичный. Довольно сильный. Во всяком случае, сильнее Итачи. Возможно, именно поэтому он такой неотразимый? Он знает, что довёл своё тело до его максимально возможного уровня привлекательности. Как много это даёт человеку? Что значит захотеть самого себя? — Я придумал тебе жертву, — Дейдара даже курил красиво. — Дай угадаю, это преподаватель. И мы оба знаем, какой у меня любимый предмет. Нет, Дей, я не хочу. Я сдаюсь. Учти, мне надоест через пару месяцев и тогда придётся очень хорошо поработать над мотивацией. — Оу. Ладно, — парень пожал плечами, в принципе довольный таким раскладом. — И кого ты всё же придумал? — Меня. Итачи никогда не испытывал к Тсукури ничего даже отдалённо похожего на влюблённость. Он никогда не желал владеть этим человеком или отдавать ему себя. Он просто ценил его. Все эти годы он просто верил ему. Сперва было сложно. Потому что признать кого-то авторитетом для себя — та ещё задача. Но Итачи смог перебороть свое пренебрежение к подобным отношениям и позволил этому очаровательному блондину отдавать приказы, давать задания, глумиться, когда тому хотелось. Тело Итачи оказалось в разы выносливее, чем он думал. Оно менялось медленно, но заметно. Хотеть себя… Едва ли это было желание, но смотреть на себя в зеркале было на самом деле приятно. Рельефы дают мужчине ту эстетичность, за которой люди гонятся со времен античности, а может, и раньше. Забавно… Ведь теперь не особо важно, насколько он умён, насколько он подкован и начитан, как легко он обходится словами, как улыбается или даже прикасается… Можно хотеть только за это. За тело. Льстило. Волосы — отдельная история. Лучше бы он их отрезал ещё в старшей школе. Дейдара раз за разом объяснял ему как ребёнку, что уникальность в разы привлекательнее чего бы то ни было. Слишком много процедур, масел и кремов, масок и прочего. Ужасно утомляло, но Тсукури просто боготворил волосы Итачи. Жестоко было бы лишить этого ублюдка его маленького кинка. Какая-то история про начинающую модель в жестоком мире шоу-бизнеса. Разве это нормально, когда мужчина уделяет столько времени своему внешнему виду? Первое время это было сверхненормальным. К концу учёбы Итачи не осознавал, насколько это стало привычным и родным. Он многое перестал осознавать. Кроме нарастающего как снежный ком желания вырваться… Но куда? Его не смущала изоляция общежития и университета в целом. Это что-то внутреннее. Состояние ожидания. Бесконечного. Раз за разом ловить себя на мысли, что ты готовишься к своей жизни, а потом осознать, что эта подготовка и была твоей жизнью? За что-то схватиться, что-то поймать, что-то ощутить. Руками, лёгкими, губами… Любовь. Это вообще реально? Чёртов миф, который витает между людьми подобно слуху. Сколько об этом было прочитано, сколько услышано, но это слабо отличалось от того же самого Бога. Вот только в любовь верить хотелось чуточку больше. Искать в глазах окружающих что-то особенное, замечать их мельчайшие жесты, пытаться видеть больше, чем они показывают… Как надоело. Интересно, а существуют ли люди, которые в принципе не умеют любить? Дейдара не раз говорил, что он из таких. Но это не убеждало. Дей и не хотел. Никогда не хотел. Для него ответственность — опасное дело, а не связывать чувства с отношениями сложно даже теоретически. Влияет ли желание? Невзаимная любовь — это больно. Сложно представить, что такое душевная боль от неразделённых чувств, но у Итачи более или менее получалось. А вот представить, что кто-то отвернётся от него, было сложно. Отыгрывать свои роли раз за разом выходило всё лучше. Сегодня ты олицетворение добра и света, ты тот, кто до последнего будет держать за руку грешника, дабы он не потерялся на своём сложном пути, тот, кто в силах понять и простить всё. Завтра ты антихрист, змей-искуситель, игрок и падший в одном лице. А послезавтра ты ничего не чувствующая пустота, не осознающая, зачем она существует и чего вообще хочет. Плыть по течению, всё ещё слабо хватаясь за жалкие попытки привязаться к чему-то, — всё, что оставалось. А впрочем, не самая плохая перспектива на жизнь. Нет, серьёзно, бывает и хуже. Куда хуже. Вот только объективное «хуже» воспринимается куда более размыто, нежели субъективное, а плакать за тем, что уже потеряно — бесполезная трата времени. Очень своевременное умозаключение. Когда Итачи только вернулся домой, первое время он был действительно рад этому. Новая обстановка, родные люди, много сна и минимум проблем и забот. Ещё два месяца полной свободы, прежде чем он возьмётся за практику, где его ждут с финальных экзаменов, переломавших ему нервную систему. И первая встреча была грандиозной. Хотеть человека за тело. Звучит не очень, согласитесь? А вот любить родного сына за его образование — как? Никогда Микото себя так не вела. С какими глазами она его слушала, как она его обнимала, как хвалила, как восхищалась, она почти плакала от счастья. Но никогда подобного не было. Всё время над ним висело клеймо «не очень». Не очень умный, не очень спортивный, не очень амбициозный. Всё не очень. А теперь… Блядский цирк. А как он должен был себя чувствовать? Словно собака, которую хозяин наконец решил погладить, радоваться любому проявлению любви и ласки, которое столько лет было чуждым? Любить людей за их достижения. Саске так любили в детстве, и он ужасно был этому рад, а всё, чего хотел Итачи, — это отойти от этой темы максимально далеко. Фугаку тоже весьма поменялся за эти годы. Во-первых, он постарел. Значительно постарел. Что его так измотало — большой вопрос. Он выглядел слабым, уставшим и безразличным ко всему, но даже в его глазах плескалась гордость. Это просто университет. Не более того. К чему столько эмоций? Да, Итачи догадывался, как это на них повлияет, но не ожидал такой интенсивности просочившихся чувств. Но ни Фугаку, ни Микото не удивили его так сильно, как удивил младший брат. Честнее будет сказать, что встретил его кто угодно, но не отото. Итачи ужасно было любопытно, как выглядит его смышлёный и до ужаса общительный мальчик, который наверняка должен был повзрослеть за это время. Переходный возраст давно прошёл, гормональный всплеск уже должен был утихнуть, оставив на его теле отпечатки. Но… Это был не Саске. — С возвращением. Почему-то Итачи был уверен, что Саске кинется ему на шею, как редко, но все же бывало в детстве. Младший брат был опечален тем фактом, что его аники не останется рядом на время учебы, что он уедет ужасно далеко и надолго. Однако что-то поменялось в нём за это время. Было бы странно, если бы этот человек позволил себе такую детскую искренность. Итачи почти зачарованно смотрел на молодого мужчину и пытался разглядеть там оставленного некогда ребёнка. Где его огромные честные глаза, которые так забавно щурились, когда он заливисто смеялся? Где лохматая голова с прядями, торчащими во все возможные стороны? И голос… Он сломался. Да, пока дети маленькие, невозможно предсказать, какими они вырастут, но Саске должен был быть ниже, тоньше, забавнее, всё с такими же огромными глазами. А этот человек не подходил под описание. Саске? Это правда ты? Аккуратная стрижка, где каждая прядь лежала там, где должна, а не там, где ей хотелось, хотя без элементов хаоса всё же не вышло. Крепкое телосложение с весьма выразительным корпусом тела и далеко не узкими плечами. И сколько же взрослости в этих глазах, какой-то почти комичной серьёзности. А можно этого сдать, а ребёнка вернуть, пожалуйста? Итачи прилично растерялся, не представляя, как себя вести с этим человеком. Он чужой. Будет странно обнять его или сказать что-то милое. — Я дома, — ответил Итачи, отдавая вещи матери. Он разберётся с этим позже. Возможно. Сложно улыбаться родителям, что-то отвечать и стараться не смотреть на Саске, потому что взгляд отчаянно хотел ещё раз охватить это тело и это лицо, но это всё выглядело глупо и странно. Семейный ужин прошёл гладко, насколько это возможно. Итачи практически пришлось на ходу выдумывать истории, а всё, что являлось правдой, — это факты об экзаменах, зачётах и преподавателях. Ведь не рассказывать им, что главные уроки он получал не в аудитории, а в небольшой комнатке общежития, где его учили врать, улыбаться, слушать и играть, причём последнее выходило у него куда лучше, чем всё остальное. — Мы надеялись, что Саске последует твоему примеру. Итачи бросил короткий взгляд на брата, который устало, но очень сдержано вздохнул, но не стал отвечать. А ведь точно. Они всё это время наседали на него вдвойне, потому что главная кукла для битья уехала. — Он не потянет, — пожал плечами Итачи. — Нет, Саске очень… — начала Микото, но закончить ей не дали. — Ему будет нечем дышать. Учёба учёбой, но ему будет мало развиваться в одну сторону, а альтернатив там нет. Кроме того, очень тяжёлые режимы. Порою мне было тоскливо, а уж у меня запросы маленькие. Даже если бы он хотел, я бы отговорил. В глазах Саске промелькнуло подобие благодарности, и на мгновение Итачи снова ощутил, как натягивается между ними та особая ниточка доверия. — Ему бы не помешала дисциплина. — Режим и контроль не одно и то же. Вот с контролем там туго, — усмехнулся Итачи. — Каждый воспитывает себя сам, согласно своей совести и своим моральным установкам. Никаких ограничений, комендантских часов и прочего. А куда ты хочешь? — Тодай, — сразу же отреагировал Саске, снова поразив Итачи тем, насколько поменялся его голос. — Красивое было бы достижение. А ты потянешь? — улыбнулся Итачи, удовлетворённо отмечая в этих глазах смену эмоций от удивления до яркой решительности. — Без сомнений. — На стипендию? — всё ещё недоверие. — За кого ты меня принимаешь, Учиха? — усмехнулся Саске и получил тёплую улыбку в ответ. А вот это уже было родным, это уже было знакомым. Просто в это родное намешали чего-то ещё. Это что-то незнакомое, но вызывающее странное чувство. Итачи смотрел на Саске и какая-то мысль назойливо крутилась возле его сознания, но, стоило хотя бы попытаться за неё ухватиться, как она ускользала. Это напрягало. Словно он забыл что-то важное, словно ищет то, что у него прямо перед носом. Странное ощущение. Незнакомое и потому неприятное, вызывающее беспокойство. Но это определённо точно любопытно, рефлексия лишней не будет. — Ну, Тодай, значит, Тодай, — вздохнула Микото так, словно сейчас приняла окончательное решение, которое вынудило её смириться, а не принять выбор сына. — Я думаю, он вправе выбирать, если работает на свой выбор сам. Но если облажаешься, ты уже знаешь, что тебя ждёт. — Поменьше надменности. — Саске, — одёрнул Фугаку, и младший послушно замолчал. Ох, а Итачи уже успел забыть, какая тут жёсткая дрессировка. Уж с тем, что было привито ему Дейдарой, точно стоит следить за речью максимально внимательно. Едва ли этим двоим стоит знать, что у Итачи появилось множество новых талантов: например, опошлять фактически любую фразу. В его личной комнате ничего не поменялось. Кажется, за всё это время здесь лишь иногда вытирали пыль. Итачи не успел разложить вещи, когда услышал, как дверь в его комнату с характерным звуком закрылась. Обернувшись, он застал своего брата с самым страдальческим на свете лицом. — Я больше так не могу, — произнёс он, возводя глаза к потолку. — Пожалуйста, скажи мне, что ты всё тот же и я могу спрятаться здесь от них? — Саске, — с укором посмотрел на брата Итачи, едва сдерживая улыбку. — Нельзя говорить так о родителях. Ты ведь понимаешь, что они желают тебе только добра? — Ты серьёзно? — Совершенно серьёзно. Ты ведёшь себя неподобающе. Саске приоткрыл рот, но что сказать — не придумал. И, прежде чем хоть один звук сорвался с его губ, Итачи засмеялся, чем вызвал невероятное облегчение на лице своего отото. — Ненавижу тебя, — выдохнул Саске. — Ты не представляешь, насколько это страшно. Тебе пять лет зомбировали мозги, откуда я знаю, каким образом и как сильно? — Я тебя умоляю. Всё то же самое, но в масштабе побольше, — Итачи достал из сумки некоторые книги, но, прежде чем он успел убрать их на полки, он вздрогнул, ощутив крепкие объятия со спины. Его запах тоже изменился… — Тебя ужасно не хватало в этом доме, — тихо произнёс Саске, уткнувшись лицом в спину брата. Он был ниже, но всего на голову, а ведь когда-то он утыкался макушкой Итачи в живот и не мог достать предмет в вытянутой руке старшего брата. — Я всегда был и буду здесь лишним. При первой же возможности съеду на другое жильё. — Аналогично, — усмехнулся Саске, но всё ещё не отпустил брата, который так и не придумал, куда деть книги из рук. — Ты так изменился. Мне даже сперва показалось, что ты совсем другой человек. Ты… Выглядишь лучше. Итачи наконец выбрался из объятий, чтобы обернуться… И увидеть на губах Саске ту самую улыбку, которая отличает его от всех миллиардов других людей. — И это мне говоришь ты? Где там моя мелкая и шумная бестия? — Оу, ну, — Саске скромно опустил взгляд, — да. Я прилично набрал за последние полгода, но, если честно, едва выдерживаю нагрузку. Это вроде как классное ощущение, мне нравится. Когда я не умираю… Мой тренер — жестокий человек. Неважно, расскажи мне что-нибудь интересное. И это началось снова. Вся ночь ушла на истории Итачи о друзьях, падкого на мужчин великомученика в лице Акасуны, о Дейдаре, о пропущенных парах и самых идиотских пранках в истории университета. Саске слушал с интересом, не отмалчивался, вставляя забавные замечания. Они успели пройти за ночь путь от историй про еду до смысла жизни. Но беседа всё равно была немного странной. Именно для Итачи, потому что он всё ещё ощущал беспокойство, засевшее в горле. Что-то не так. За Саске было приятно наблюдать. Сперва старшему казалось, что он просто пытается разглядеть в нём своего мелкого отото, но после он признался себе, что ему просто нравится наблюдать за ним. Поменялось что-то в мимике, жестах, взглядах — везде понемногу. Постепенно Итачи привык к голосу, привык к этой причёске и с удовольствием отметил, что смеётся его младший брат всё так же. Но что-то было не так. Видимо, осознать, что именно, будет не так просто. Итачи раз за разом пытался сравнивать то, что помнил и видел, в надежде, что, наконец, поймёт, что именно его так напрягает, но получалось плохо. Чем больше он смотрел на него, тем больше стирался из головы образ пятилетней давности. Утро было тихим и спокойным. Родители решили дать ему пару дней на то, чтобы полностью восстановить свои силы и выспаться настолько, насколько позволит его тело. Завтрак он пропустил, но на обед попал. Саске активно обсуждал с родителями преимущества тех или иных факультетов, круг собственных интересов и причины, почему ему стоит уехать из дома. Микото не хотела ничего слышать о подработках, но Саске уверенно заявлял, что хочет. Опять конфликт зреет. Влезать в это всё Итачи не хотел, хотя видел, что его брат на грани. Однако сдерживал он всё, что полыхало в нём, достаточно хорошо, чтобы можно было предположить, что он просто в не очень хорошем расположении духа. Нет, серьёзно, он же взорвётся сейчас. Итачи положил голову в собственную ладонь, тоскливо наблюдая за разворачивающейся сценой, помешивая свободной рукой чай с, мать его, молоком. Акасуна — страшный человек. — Я так хочу, — процедил Саске, прикрывая глаза. В голове Итачи что-то щёлкнуло. Это выражение лица… Эта поза… Господи. Всего одно слово, которое поставило на место всё. Слово, которое Итачи не смог бы применить к Саске никогда, просто билось об его голову всё это время, а он не мог его прочитать, потому что оно само по себе казалось слишком абсурдным. На мгновение отпустило, потому что загадка разгадана, беспокойство ушло. А следом по спине промчались мурашки, извещая, что это не конец. Итачи медленно отставил чашку с чаем, стараясь не смотреть на парнишку, который, набравшись терпения, начал пояснения сначала. Это слово… Сексуально. Саске выглядел дьявольски сексуально. Настолько, что до его уровня не дотягивал в принципе никто и никогда. Хотелось бы вспомнить Дейдару, но у того было слишком много манерности, искусственности и надменности. А в Саске не было ничего из этого. Зацикленность на чужой внешности — отвратительная вещь, безусловно, но от него невозможно оторвать глаз, особенно когда он перекипает внутри. Стоило бы влезть в разговор и помочь ему, но Итачи застывшим взглядом сверлил брата, словно видел его в первый раз. Впрочем, в подобном виде он предстал перед ним действительно первый раз. Да, Саске весьма красивый, это неудивительно, исходя из тех параметров, что заложены в его теле и доведены до безупречного состояния. Но это не та оценка… Итачи перевёл взгляд на мать. Она тоже выглядела весьма приятно, но… Это другое. Саске смотрелся именно горячо, именно, чёрт возьми, сексуально, не как человек в принципе, а как объект чьего-то теоретического желания… Наверняка очень сильного. Наверняка… Кажется, обедать Итачи не хотел. Стоило только остаться наедине с этими мыслями, которые как рой насекомых бились о черепную коробку, создавая больше шума, нежели осмысленности, как Итачи испытал непреодолимое желание заглушить это всё чем-то извне. Лучше всего было бы снова провалиться в сон, надеть наушники или на крайний случай просто уйти в текст. В этой комнате осталась хоть одна книга, которую он не читал? Нет, вот что-что, а обдумывать глупую шальную мысль он не будет. Да, Саске хорош, что в этом такого? На свете много красивых людей. Это же хорошо, что его родственник один из таких, много профитов по жизни и… Не настолько — маленькая поправочка краем сознания. Допустим. Саске выглядит куда лучше, чем ожидалось, но разве… Дело не в красоте — ещё одна правка. Какая разница, в чём дело? Просто… Ох, ладно, это не играет никакой роли, просто в нём есть что-то особенное, и это прекрасно, что оно привлекает людей. Даже если эти люди — ты? Начинало раздражать. Итачи упал на плохо заправленную кровать и достал что-то из его дорожной литературы. Однако именно в этот момент открылась дверь, из-за которой появилась лохматая голова. — Можно? — Когда-то было нельзя? — Просто вежливость, — фыркнул Саске, проходя в комнату со школьной сумкой. — Мама согласилась со всем, но продолжает… Я не знаю, как она это делает, но она это делает! Знаешь, мы вроде как всё обсудили, сошлись на каком-то решении, но потом она так вздыхает, ничего при этом не говоря, что я начинаю чувствовать себя конченным ублюдком. Это моя жизнь, имею же я право на своё решение? Ох, он хочет поговорить? Давно Итачи не служил никому жилеткой, а именно это от него и требуется. Очень не вовремя, потому что разбирать чужие проблемы он умел, но не тогда, когда у него самого в голове овсянка. — Ты же знаешь, что я согласен с тобой, а не с ней. Ты вправе поступать как хочешь, отвечать ведь за свои поступки не ей, а тебе. Принципиальность в подобных вопросах — очень важный момент. Твоя жизнь — это череда выборов, и, если они не твои, является ли жизнь твоей? — Ты это ей скажи, — фыркнул Саске, извлекая из сумки какие-то тетради, книги и письменные принадлежности. — Я и сказал. Но…. Кхм, Саске. Дело не в том, чтобы озвучить что-то. Если тебя мучает совесть, это значит, что решение ты не принял. Если её печальные вздохи и несчастные взгляды как-то на тебя влияют, значит, неважно, что ты ей сказал, ты всё ещё не определился. А пока ты не определился, на тебя очень легко давить. Ещё немного — и ты будешь обречён всю жизнь ходить с ней в храм под ручку. Саске закусил губу, потупив взгляд. О, да ладно? — Ты всё ещё играешь роль невинной овечки? — уточнил Итачи, расплываясь в улыбке. — Ты тоже. — Это другое. Я делаю это не для того, чтобы выглядеть в чьих-то глазах хорошим. Я собираюсь строить на этом карьеру, и, как любая другая профессия, эта требует сноровки, лживости и большого труда. — Какая карьера может быть у священника? Разве там вообще есть куда развиваться? Да и я искренне сомневаюсь, что это хоть в какой-то степени прибыльно, — Саске удобно расположился в кресле, в котором, судя по всему, проведёт много времени, так как он уже раскрыл книгу и тетрадь. — Ты удивишься. — Возможно, — пожал он плечами. — Ты собрался готовиться к экзаменам? Здесь? — А я мешаю? Он же специально? Сейчас в его глазах мелькнуло что-то до ужаса милое и чудесное, словно, если его сейчас выгнать, он уйдёт тихонько страдать в самый тёмный уголок дома. — Нет, но… Почему здесь? — Потому что сюда никто не войдёт. Никогда. А в мою комнату можно. Саске, помоги, Саске, сделай то, Саске, сделай это. Саске, папа хочет поговорить, Саске, уже девять, сколько можно писать. Саске, помоги мне с ужином, Саске, ты идёшь есть… И так каждый день. Да я тихонько, не беспокойся. Ну, в целом, доля истины в его словах была. Пусть остаётся. Итачи снова углубился в чтение, но уйти в строки с головой как-то не получалось. Взгляд то и дело открывался от книги, чтобы на короткое мгновение остановиться на парне, который сидел в двух метрах от него. Тот внимательно читал, не выпуская при этом ручку изо рта. Тишина не была естественной, хотя должна бы. Итачи ощущал, как она сгущалась, а шум в голове наоборот усиливался. Саске до и Саске после. Нет, в целом, многое осталось таким же. Уже нет желания сомневаться в том, что это другой человек. Но это… Не глупый маленький брат — в этом проблема. Это молодой обольстительный юноша, который наверняка даже не представляет, в чём выражается эта его самая обольстительность. В данный момент в губах, которые касаются ручки. — У тебя есть девушка? Ауч. Как неловко. Итачи не собирался спрашивать, вопрос слетел с губ сам и теперь уже поздно как-то выкручиваться. Это вполне нормальный вопрос, да? Нормальный же? Дейдара, господи, зачем ты такой. Слишком много вещей, которые люди не воспринимают адекватно, стали для Итачи нормой, и думать перед каждой фразой, насколько она вписывается в рамки приличного мира, ужасно утомительно. — М-м, нет. У меня омерзительный характер, — безразлично дёрнул плечом Саске. — У меня и с друзьями-то не богато. А девушка — это сложно. Там вечно какое-то противостояние моего отношения к чему-то и к ней, и какого-то хрена мне постоянно нужно выбирать. А у тебя? — О, знаешь, в семинариях особый сорт девушек. В принципе, почему бы и нет, если тебя заводят молитвы, длинные юбки и полное отсутствие стремления выглядеть привлекательно. — Мало ли, вдруг там все, как ты. — Как я? — Ну… Ты… Кхм, похорошел. Вроде как. Не знаю. Может, мне кажется, и ты просто старше выглядеть стал, но тебе… К лицу. Вроде как, — всё это время он не отрывал взгляда от книги, но тот не бегал, а значит, он не читал. — Хн. Тебя смущает делать людям комплименты? — с едкой улыбочкой уточнил Итачи. Саске среагировал сразу же, оторвав взгляд от книги. — Что? — Оу. Ну… Это определённо плохо. Над этим стоит поработать. Потому что ты выглядишь как смущённый школьник. Ох, прости, ты же и есть смущённый школьник, — и под финал украденная насмешка Дейдары, которая кого угодно из себя выведет. Саске приоткрыл рот, но он не представлял, что на это ответить. А что тут можно ответить? В принципе, сложно что-то говорить, когда кто-то поддевает тебя за некую область, в которой ты на самом деле полное дно. Саске звонко захлопнул книгу и переменил положение, закинув ногу на ногу. — О, допустим. Не люблю, когда мои мысли выглядят как дешёвая лесть. С учётом того, что я редко говорю кому-то что-то приятное, если я всё же высказываюсь, это всегда выглядит подозрительно. И да, тебя сложно описать так, чтобы это не походило на лесть или какую-то форму фанатизма. Ты чертовски хорошо выглядишь, — последняя фраза была сказана не так ярко, как всё, что было перед этим. Начал парнишка хорошо, но выдержать в том же духе оказалось сложно. — Я знаю, спасибо. — Ты просто что-то сказал об отсутствии стремления выглядеть привлекательно, так вот тебе, судя по всему, его наоборот привили, потому что в тебе осталось мало от того Итачи, которого я знал. Хотя… Ты и тогда, помнится, идолом в школе был, и для этого тебе пришлось просто волосы распустить, но ты был ребёнком, а сейчас ты взрослый привлекательный мужчина… Это звучит чудовищно странно. — Вовсе нет, — от улыбки было сложно избавиться, но Итачи старался выглядеть не слишком самодовольно. — Мне приятно это слышать. Сейчас стоило бы сказать то же самое, потому что в Саске произошло куда больше перемен. Но… Итачи не мог. Он не мог заставить себя произнести подобное вслух. Словно тут было чего стыдиться. Если это переломить в себе и озвучить, наверняка стало бы намного проще и легче. Но вот Саске уже снова читал, и привлекать его к той же теме совершенно не хотелось. Именно с этого дня это и началось. Саске оставался в этой комнате ровно столько, сколько разрешал ему Итачи, а тот не особо справлялся с ролью одиночки, да и говорить «нет» не было необходимости, а потому зачастую младший оставался здесь до самого утра. Перестать наблюдать за парнишкой — не самая простая задача, порою Итачи вынуждал себя отвести взгляд, но выходило это редко. Есть ли что-то криминальное в том, что ты считаешь кого-то эстетически привлекательным, а потому рассматриваешь его изо дня в день? Он ведь не делает больше ничего, просто порою не может оторвать глаз от его шеи, от его губ, от рук или от блика, скользящего по плечу. Что в этом такого? Он просто смотрит, даже не касается. Так прикоснись, — подсказало вконец доставшее подсознание, которое не дало ещё ни одного хорошего совета. Эта мысль по-хозяйски устроилась в голове и уходить куда-то не планировала. Саске почти всегда занимал это кресло, и, когда он наклонял голову, его шея выглядела особенно… Кхм, эстетично, в частности выпирающий позвонок. Прикоснуться, да? Это всё слишком странно. Самое печальное, что Итачи осознавал: проблема не в том, что он делает и как он это делает, проблема в том, что он не может перестать оправдываться перед самим собой. Пока есть оправдания, есть во всём этом что-то ненормальное, сколько бы он ни пытался это анализировать. Хорошо. Пусть так. Ещё немного этого потока бреда в голове — и он сойдёт с ума. Хватит. Зачем оправдываться? Пойдём от обратного. Нужно признать. Признать что? Итачи улыбнулся уголком губ, осознавая, что вот уже минут пять, как смотрит не в планшет, а на чёртово кресло. Саске. Ему. Нравится. Стоило только попытаться произнести это в своей голове, как что-то там просто подорвалось с миллионом поправок, уточнений, противоречий и всё тех же оправданий. Нет, не нужно, к чёрту. Единственное место, где можно говорить что угодно, — это собственный разум, так почему бы и не сказать это? Будь это не Саске, а кто угодно другой. Скажем, какая-нибудь миловидная девушка. Неужели подобную зацикленность он рассматривал бы так же? Он бы давно познакомился с ней, сделал всё, что нужно, чтобы украсть её внимание, потому что обладать тем, что тебе нравится, — приятно. Если от неё невозможно оторвать глаз, если каждая её черта лица и тела заслуживает долгих часов разглядывания, неужели можно предположить, что эта девушка может не нравиться? Безусловно, нравится. И что с этим делать? Её нужно брать в оборот. Представиться перед ней в лучшем виде, выгулять её по самым привлекательным местам, а после наложить на неё ручки правообладателя и насладиться всеми прелестями её внешности уже физически, а не морально. И после этого интерес к ней должен остыть. Итачи отвёл взгляд, словно содержание его мыслей можно было бы прочесть по глазам, если бы Саске решил глянуть на брата. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Всё сходится, так это и работает. Вот только это не какая-то гипотетическая девушка. Это Саске. Всё с первого по финальный пункт классического плана действий катится к чёрту, потому что это, чёрт возьми, родной брат. И… Секс с ним? А вот это уже точно странная мысль, о которой — господи, нет, пожалуйста, — не надо думать. Но стоило только на мгновение допустить это в голову, как до ужаса услужливое воображение предоставило целый фотоотчёт того, что могло бы случиться. Итачи отложил планшет и крайне оперативно скрылся из комнаты, запираясь в ванной, и всё это под недоумённый взгляд младшего. Холодная вода малость остудила воспалённое воображение, но легче не стало. Никогда ещё не было так сложно смотреть на самого себя. О чём ты только что думал, Учиха?! Правильно воспитанная совесть не ест своего хозяина, и до этого момента Итачи был уверен, что у него с этим всё более чем в порядке. Пф, ещё бы! Будущий священник, пробующий наркотики с губ какой-то дамочки на территории семинарии, — тот ещё пример полного контроля своей светлой моральной сущности. Но сейчас… Любопытно, как много людей на этом свете допускали в свою голову мысль об инцесте? Просто мысль, которая никогда не будет озвучена и уж тем более которую никто и никогда не воплотит в жизнь. Самая тривиальная мысль, которую можно обдумать и удалить к чёртовой матери. Ага… Удали теперь это. День выпускного Саске пришёл как-то неожиданно. С самого утра каждый был занят какой-то до ужаса важной работой, поддерживая атмосферу суеты и какого-то мнимого празднества. Микото отглаживала костюм, Саске пытался выучить речь, Фугаку собирался сам. Чудесно. Идти в школу и смотреть на шарики с цветочками у Итачи желания не было, но его никто и не заставлял, поэтому ближе к полудню всё семейство укатило на торжественную церемонию, а Итачи по обычаю упал на первую попавшуюся горизонтальную поверхность, а именно ковёр в гостиной, и уныло сверлил потолок взглядом. Ужасающе скучно, отсюда нужно бежать, причём ещё быстрее, чем он хотел сбежать из семинарии. Прямо сейчас он бы не отказался от возможности забыться настолько, насколько это возможно. Но Саске прав: он тоже играет роль хорошего мальчика, а потому придётся ждать. Снова ждать. В этой жизни он только и делает, что ждёт чего-то. Родители вернулись через пару часов, правда без Саске. Выяснилось, что тот уезжает отмечать вместе со своим классом, останется ночевать у друга и вернётся только на следующий день. Итачи было до ужаса любопытно, осознают ли они, что их младший сын уехал делать всё то, что они презирают и не понимают? Было бы забавно объяснить им это, но Саске имеет право развлечься. Хотя бы немного. Вечер близился к концу, скука становилась назойливой, как и жара за окном. Чем плоха прогулка, может, даже длительный телефонный разговор, ведь наверняка у его блондинистого дружка есть какие-то новости. Да и сам он хотел бы кое-что поведать, потому что Дей — единственный человек, который воспринял бы эту новость адекватно. Возможно, мог бы что-то объяснить или посоветовать. Забавно, Учиха, наверное, всегда будет воспринимать его как учителя. Но беседы не состоялось. Итачи не успел набрать номер, потому что недалеко от дома обнаружил спящее на лавочке тело, отдалённо напоминающее некогда счастливого школьника. М-м, что? Что ж, это как минимум странно. Саске, лохматый ещё больше, чем обычно, весь пыльный и помятый, кажется, серьёзно решил провести здесь ночь. Он вообще осознает, где находится? Почему не зайти в дом? Родители? А ничего, что стоит выйти из дома и вся эта красота первой попадётся на глаза? Опустившись на эту же скамейку, заботливый старший брат растрепал волосы младшего, вызвав слишком много негодования, которое не смогло выразиться в одной конкретной эмоции. Он вроде и спит, а вроде просто не хочет открывать глаза. — Что-то пошло не так? — тепло спросил Итачи, не удержавшись от улыбки. Они разберутся с этой проблемой, возможно, позже и будут нотации, однако не сейчас уж точно. Но выглядело это всё, мягко говоря, смешно. — Так точно, — буркнул Саске, щурясь от света ближайшего фонаря. — Точно так. — Ты же знаешь, что домой тебе в таком виде нельзя? — осторожно уточнил старший. Саске попытался принять сидячее положение, что выходило у него крайне плохо, но с миссией он всё же худо-бедно справился. Правда, сразу же завалился на плечо брата, которое оказалось замечательной опорой. — Это всегда так невероятно сложно? — Что именно? — Пить. — А раньше ты не пробовал? — усмехнулся Итачи, уже прорабатывая план действий. По-хорошему Саске бы уложить спать, но завести его домой в таком виде будет самой плохой идеей. Конфликт будет настолько большим, что после этого реабилитация даже в самой болезненной форме не пройдёт. Едва ли после этого его отпустят куда-то на самостоятельное обучение. Какой же он всё-таки глупый. — Не так. Не такое. Не так… Много. — Что ж ты сюда-то вернулся? Лучше бы ты остался у друга, серьёзно, у тебя есть его номер или адрес? — Итачи уже понимал, что ничего от Саске не добьётся. — Я туда… м-м… Нет, не поеду. Господи, как же всё шатает, — парень сполз головой на колени брата, и его вполне устраивала эта лавочка как место ночлега и эти ноги — как подушка. — Я так хочу спать. Едва ли у Итачи был хоть какой-то выбор в данной ситуации. Саске пришлось оставить на лавочке, естественно, ненадолго. Родителям же он сообщил, что хочет навестить одну свою знакомую и поэтому вернётся не очень скоро, но тех мало волновало, куда и почему он уезжает. Главное, чтобы отзвонился и не пропадал надолго. Забрав кредитную карту и несколько вещей на сменку, Итачи спустился на улицу, где Саске уже медленно сползал со скамейки на землю. Вот уж кому точно следует научиться ловить свои состояния при приёме алкоголя. Впрочем, а стоит ли с таким организмом вообще употреблять? Нашёлся человек для осуждений, ага. Такси подъехало через пару минут, и вот Саске уже мирно спал на все тех же братских коленях, но уже в машине, пока та ехала к ближайшему отелю. Рука Итачи всё это время гладила волосы парнишки, который как никогда был похож на глупого подростка. Помнится, когда старший был в его возрасте, их организованность была на куда более высоком уровне. Ему случалось пить больше положенного и больше разумного, но последствий не было никаких. Ну, разве что алкогольное отравление и несколько дней отхода от состояния, близкого к смерти. Саске упорно отказывался просыпаться. Он вполне мог передвигать ногами, но всё это в полусонном состоянии, при этом он висел на брате, даже не пытаясь открыть глаза. Номер Итачи снял самый дешёвый, а потому сразу ощутил, что здесь прохладно, несмотря на то, что окна плотно закрыты. Саске с огромным удовольствием упал на одну из кроватей, решив, что именно так он и уснёт и ему нет нужды шевелиться до самого утра. И всё-таки глупый школьник, как бы взросло и серьёзно он порою ни выглядел. Просто глупый ребёнок. — Скажи мне, что сможешь раздеться без чужой помощи. — М-м, могу, — Саске нащупал ремень брюк, каким-то образом смог его расстегнуть, но после этого руки бессильно упали на кровать, и он тихо засмеялся. — Ну, или… не могу. — Вещи нужно сдать в химчистку, так что смоги, будь добр. Но ответа уже не последовало. Когда Итачи обернулся, Саске вполне возможно видел второй, а то и третий сон. А потому не сложно догадаться, какая миссия стояла перед Итачи. Сложив руки на груди, Учиха тоскливо окинул взглядом спящего парнишку. Нет, лекция завтра всё же будет, а пока нужно решать проблемы. Пытаться разбудить его бессмысленно, да и странно, можно просто раздеть его… Всего-то. Кхм. Итачи опустился на кровать рядом с братом, приобнял спящее тело, чтобы приподнять и стащить с него пиджак, который тут же полетел на пол. От Саске не воняло перегаром или потом, он пах так же, как и обычно, что радовало. Значит, пил не редкостную дрянь и не в ужасающих количествах, просто слабенький организм. Его запах был очень тонким, немного горьковатым, а парфюм отдавал чем-то мятным. Кажется, такие ароматы могут вызывать зависимость, ведь дело, конечно же, именно в ароматах. Саске не реагировал. Пальцы Учихи достаточно бегло справились со всем рядом пуговиц, и в процессе стаскивания рубашки с плеч ладони мягко прошлись по горячей коже. Неважно, насколько это естественно и нормально, но он ощущал, насколько ситуация невообразимо не нормальная. Саске выглядел ужасно беспомощно в подобном виде. С ним кто угодно мог бы сделать что угодно. Но всё ведь в порядке? Его нашёл родственник, который может позаботиться о нём. Открывшееся бледное тело выглядело до неприличия хорошо. Его занятия действительно многое ему дали. Несмотря на то, что он не был худым, утончённость никуда не делась и на эти ключицы можно было смотреть вечно. Это тело, обработанное большой нагрузкой, просто просилось на камеру, но такой мерзости Итачи бы никогда не совершил. Потому что это было бы что-то, сделанное намеренно, а всё, что происходит сейчас, — чистая случайность, и он сам жертва обстоятельств. Прикоснуться к нему… Что там про работу над волевыми механизмами? Да, этим надо будет заняться как-нибудь, ибо с ними у него кажется всё очень и очень плохо. Потому что он не успел отследить, когда его ладонь легла чуть выше груди, невесомо касаясь кожи брата. Не успел он и заметить, когда дал ей разрешение скользнуть выше и остановиться на шее. Если ад есть, только что Итачи подписал документ о переводе туда после смерти на добровольной основе. Но эта мысль его больше забавляла, чем пугала. Он серьёзно удивился, когда осознал, что улыбается. Саске был ужасно горячим, возможно, у него даже температура, но это не беспокоило Итачи, которому казалось, что он на пороге великих открытий. Вторая рука легла на открытую часть груди и осторожно прошлась по рельефному торсу, остановившись в районе живота. Прикасаться к тому, на что ты так долго смотрел, оказалось куда приятнее, чем он мог себе вообразить. Он ощущал себя нездоровым архитектором, который просто хочет касаться своего шедевра, к которому чувствует безграничную любовь на эстетическом уровне. Но… Это брат. Это младший брат. Почему об этом нужно напоминать себе? Почему это так сложно просто знать и осознавать. Парень не реагировал совершенно, он слишком пьян, чтобы прийти в сознание. Пальцы Учихи очертили линию скулы Саске, коснулись подбородка, а после крайне осторожно опустились на приоткрытые мягкие губы. Кожу опалило горячим дыханием, и вместе с этим ощущением по всему телу Итачи промчалась стайка острых мурашек. Потрясающе. Кажется, его дыхание дрожало, а больное сердце набирало новый, незнакомый темп ударов. Этого нельзя делать. Нельзя! Господи, убери руку. И он убрал, чтобы тут же коснуться губами его губ и ощутить это горячее дыхание на своём лице. Короткое касание, едва ли похожее на что-то ужасное и противоестественное, но почти болезненно острое. Столь сильное впечатление — это что-то новое. Прерывать этот момент не хотелось никогда. Да и зачем? Он всё равно спит, он всё равно этого не вспомнит, а удовлетворить это ноющее состояние внутри необходимо. В какой-то момент прикосновение стало куда больше походить на поцелуй, пока не превратилось в него окончательно. Не думать. Не осознавать. Не знать. Хватит. Итачи отпрянул и тут же заметил, как Саске приоткрыл глаза, но тут же снова провалился в сон. Тело Итачи не двигалось, он с ужасом смотрел на брата, осознавая, что впервые в жизни настолько сильно боится. Ему на самом деле страшно. Но это не мешало ему улыбаться. Проснулся Итачи от того, что в комнату вошёл кто-то из персонала и оставил на кресле чистый, аккуратно выглаженный костюм младшего брата, которого на кровати не было. Впрочем, не прошло и минуты, как он вышел из ванной комнаты в весьма свежем виде с мокрой головой, закутанный в белый махровый халат. — Доброе утро. И где ты меня нашёл? — вытирая волосы, поинтересовался он. Итачи хотелось залезть под одеяло с головой, и никогда оттуда не выползать. Как же чертовски стыдно. Если бы Саске помнил хоть что-то, явно разговор начался бы не с этого. — На лавочке во дворе дома. — Ауч. Восхитительно. Я твой вечный должник. А дальше Саске принялся подробно рассказывать, как так вышло, что он пил, почему он оказался в такой ситуации и за что он ненавидит своего одноклассника. Но Итачи почти не слушал, он продолжал смотреть на брата, с каждой секундой всё больше и больше пропитываясь чувством вины. Он не помнит. Это главное. Это все пройдёт однажды, определенно пройдёт. — Охренеть, Учиха, — протянул Дейдара, который давно отложил еду и во все глаза смотрел на друга, который на протяжении всей истории не мог оторвать головы от рук. Слишком сложно было это всё говорить, смотреть при этом кому-то в глаза он бы просто не смог. — Охренеть, — повторил он ещё раз, но с уже более весёлой интонацией. — Ладно, твоя взяла, подобного я действительно от тебя не ожидал. Но если откинуть всю ту шелуху, которая ни для тебя, ни для меня не является авторитетной, в конечном итоге, какая разница? Итачи приподнял голову, глядя на друга так, словно он последний идиот. — Ага. Значит, разницы нет? Ты вообще слышишь, что ты говоришь? Может, попробуешь вообразить, как часами залипаешь на собственную мать? Тоже шелуха? — О, шутки про мам, не думал, что ты так скатился. — Очень смешно. — Нет, серьёзно, а что такого? Ну, окей, брат. Звучит, конечно, кошмарно, пока не начинаешь думать. Помнится, когда-то для сохранения чистоты крови родственников и сводили. И в этом не было ничего криминального. Какую оценку даёт факту общество, таким и становится факт, а если её выкинуть к чёртовой матери, то даже копрофилия так себе странность, просто своеобразные вкусовые особенности. Потом кровосмешение опорочили просто потому, что дети больные рождались, но, по сути, согласись, криминалом это не считалось. По крайней мере, раньше. — Допустим, — ему бы сейчас не кофе, а виски глушить. — Не ты ли был тем человеком, который из раза в раз умудрялся отстаивать любую адовую хрень? Нет хорошего, нет плохого. Есть оценка, её к черту. И теперь ты будешь ныть как школьница, споткнувшись на неприятии обществом чего-то внутри тебя? Господи, не будь таким жалким. — Я это всё уже слышал. От себя же. Работает плохо. Это какая-то зацикленность. Я не знаю, я просто не могу перестать думать об этом. Ладно, допустим, это не так плохо, я вполне вписываюсь в этот странный мир с этими странными людьми, что от этого меняется? Я себя менее больным чувствовать не начинаю. Дейдара звонко усмехнулся, и то, что он собирался озвучить, было слишком очевидно и слишком страшно. — Добро пожаловать в клуб. Ты хотел полюбить? Получите, распишитесь. — Я не люблю его. Это другое. Вернее, люблю, но было бы странно не любить своего же брата, нет? Но это не то, о чём ты говоришь. Дейдара подпёр голову ладонью, со всей наигранной жалостью глядя на Учиху. — Ну, давай, расскажи мне, что любовь — это прекрасное светлое чувство, которое заставляет трепетать сердце и петь диснеевские песни. Нет, Учиха. Это работает не так. Во-первых, даже если тебе ответили взаимностью, это большая усердная работа над отношениями, это всегда ужасно сложно. Понимать, ощущать, воспринимать и быть собой? Чёрт возьми, да это невозможно. Это всегда проблемы и головная боль. А уж невзаимная любовь вообще не бывает приятной. — Это. Не. Любовь. — Похоть? Итачи медленно покачал головой. — Ну, либо одно, либо другое, дорогой мой, третьего не дано. Ты понимаешь, что это неправильно и падаешь в резкое отрицание. По-моему, крайне логичное поведение для влюбившегося человека. Или человека, который хочет то, что ему нельзя. Как бы диеты — стрессовый процесс, особенно если пироженки всегда рядом. Если обмазать губы кремом, можно ли их вытереть, а не облизать? — Господи, замолчи. Я не хочу его. Это просто… Помешательство. — То есть ты конкретно представлял себе всю эту ситуацию, и она тебя никоим образом не возбудила? — Дейдара сцепил ладони в замок. — Ты поцеловал его. А теперь скажи мне, что разочаровался бы, окажись он не спящим, ответь бы он тебе и укатись бы это дело в активную человеческую деятельность. — Я не хочу думать об этом, — Итачи потёр виски, устало прикрыв глаза. — Нет-нет, это важно. Подумай об этом, и чем детальнее ты себе это вообразишь, тем точнее будет вывод. Это не так сложно. — Это Саске. Чёрт возьми, я в жизни не смогу к нему прикоснуться… — Ты уже. — Я знаю, и я жалею об этом очень сильно. Этот ребёнок рос у меня на глазах. Это почти родительское чувство. Я убью за него, я умру за него, потому что… Итачи замолчал, зачарованно глядя на пепельницу. Они сидели в летнем кафе, где всегда было людно и шумно. В таких местах проще обсуждать дьявольскую аморальщину. — В чём дело? Итачи покачал головой, лишь ещё больше разочаровываясь тому, что осознал. Между ним и Саске никогда не было особо ярких чувств. Да, ему хотелось проявлять заботу, и он её проявлял, но, если вспоминать их детство, не так уж и много времени они провели вместе, не так уж и сильно он интересовался жизнью младшего брата. Убить за него… Да Итачи даже не знал, кто враги Саске, обижает ли его кто-то в школе, всё ли там в порядке с его друзьями. Кого убивать и за что? Он не знал этого и никогда не спрашивал. Откуда же сейчас столько стремления оберегать? Почему ему кажется, что так было всегда, хотя он отчётливо помнит факты, говорящие о том, что не было? — Это не любовь. — Хорошо, — Тсукури поднялся с места, прихватывая свою джинсовую куртку. — Пусть это не любовь, я не против. Но я хочу, чтобы ты понял самое главное. Даже если это она, в этом нет ничего страшного. И кстати. Невзаимные чувства остывают быстрее. В разы быстрее. Хотя знаешь, если он похож на тебя… Вау. Итачи сам поднялся с места, скептически глядя на друга. — Нет. — Почему нет? Можно подумать, ты сильно расстроился бы. Поиграйся с ним. Ни один здоровый человек не примет любого рода шутки от родственника как домогательства. Это наоборот будет отрицанием до последнего, даже если его, собственно, зажмут, разденут и… Ну, я не знаю, на что у тебя хватит воображения, всё равно человек попытается вывернуть это как шутку. А если нет, делай выводы, дорогой. — Очаровательно. Что ещё мне с ним сделать? — Я не знаю, что ты предпочитаешь делать с маленькими мальчиками. Ему хотя бы 16 есть? — Есть, — усмехнулся в ответ Итачи, выходя на одну из шумных улиц родного города. На кой чёрт он рассказал всё Дейдаре? На кой чёрт он выслушал его советы? И самое главное, на кой чёрт он обдумывает сейчас, как воплотить их в жизнь? Поиграть, да? Как? Но Дейдара прав: от родственников сложно воспринять что-то двусмысленное. Саске вновь проводил время в комнате брата, на сей раз он крутился перед зеркалом в новой рубашке, которая очень ему шла по цвету, но, кажется, всё же немного маловата. — Я могу, конечно, взять на размер больше, но я ведь знаю, что, когда поступлю, я снова сдуюсь, и оно всё будет мне большим. Сложно. Сложно. Итачи растянулся на кровати и решил, что именно сейчас. Да, он сделает это сейчас. — Раздевайся. Саске замер у зеркала, глядя в глаза брата через отражение. — Что, прости? — недоуменно спросил он и обернулся, явно пытаясь сообразить, что услышал не так или что пропустил перед этим. — Зачем? — О проблемах с одеждой стоит говорить так же, как и о других проблемах, с чуть менее счастливым лицом. Тебе же это нравится. Ну, так вперед, покажи уже всё, что ты сделал и так сильно любишь. Раздевайся. Саске завис секунд на двадцать, словно пытаясь понять, шутит Итачи или нет. Но в итоге он пришёл к выводу, что в этом нет ничего такого, а потому улыбнулся, почти пафосно фыркнув: — Дешёвая эротика, — пальцы потянулись к пуговицам под горлом рубашки. — Ясно, — сразу же отозвался Итачи, поднимаясь с кровати и выискивая в своем шкафу рубашку. Когда-то через всё это его провёл Дейдара и это не было пошло, может, сейчас для Саске это будет точно так же, как когда-то было для него самого? Стащив с тела домашнюю футболку, он накинул на плечи свою любимую черную рубашку, мгновенно застегнув её на все пуговицы, кроме верхней. — Во-первых, — протянул Итачи, распуская волосы и оборачиваясь к брату, который так и не тронул ни одной пуговицы своей рубашки, — дешёвым может быть только порно. Эротика — это всегда изящно. Во-вторых, публичное раздевание несколько отличается от обычного. Если ты собрался что-то демонстрировать, делай это красиво. Итачи сделал один шаг назад, плавно расстёгивая нижнюю пуговицу и поднимаясь пальцами выше. Это было просто, но медленно и как-то по-особенному выразительно. Каждый раз, когда пуговица выскальзывала из петли, пальцы Итачи замирали на секунду, а после так же изящно поднимались выше. Саске не смотрел в глаза Учихе, он следил за пальцами очень пристально, но не так, словно пытался чему-то научиться. Ему нравилось, что ж, отлично. Когда последняя пуговица оказалась свободна, Итачи мягко повёл корпусом и ткань оголила плечи, собравшись складками в сгибе локтя. Осталось только опустить руки — и рубашка упала к ногам. И только после Саске поднял глаза на брата, причём выглядел он так, словно несколько удивлён тому, что Итачи так может. — Хорошо, — достаточно тихо произнёс Саске. — Но это выглядит как… Как какое-то соблазнение. — Слабовато для соблазнения, если честно. Но даже если и так, думаешь, тебе это не пригодится в будущем? Саске как-то неловко повёл плечом, помялся ещё немного, а после всё же потянулся к пуговицам на рубашке. Первая не поддалась, потому что играть в подобное на глазах у человека, который делает это так хорошо, нервное дело. Саске тихо засмеялся, продолжая пытаться повторить движение рук, но выходило у него откровенно плохо, зато вот открывающийся вид был настолько хорош, что увидеть его ещё раз было почти наградой. Последняя пуговица тоже поддалась плохо, а вот спустить с плеч рубашку у него вышло красиво. — Не у меня тут комплекс Бога, я делал это в первый раз, так что не надо так улыбаться. — Что-то не нравится? — приподнял брови Итачи. — Учись, пока я жив. Или, по-твоему, я могу тебя только читать научить? — М-м, раздевание? Я должен уметь раздеваться? О, да брось. — Почему бы тебе не уметь хоть что-то. Саске уставился в пол, складывая руки на груди, и замер, словно серьёзно задумался над непростым жизненным вопросом. — Хоть что-то, да? — юноша мягко усмехнулся, почти нежно покачав головой. — Это твоя привычка думать, что я мало на что гожусь, и всё, чему меня можно научить, — это чтение. Я ведь глупый маленький брат, верно? Так вот новость. Я расту, учусь и могу… — Саске положил руку на плечо брата, сделав короткий шаг навстречу, — гораздо больше, чем ты думаешь. Вау. Кто-то добавил контраста в эту забавную ситуацию, в одно короткое мгновение превратив её во что-то до ужаса неприличное. И это был не Итачи. Взгляд Саске приобрёл какой-то незнакомый оттенок, в целом полностью изменив его выражение лица. Сложно. Почти больно. Чёрт возьми, маленькая бестия осталась всё такой же вредной, но по-настоящему выросла. — И, может, я не умею раздеваться на публику, но как знать, быть может, раздевать меня намного интереснее. Тебе так не кажется? Хорошо, да, это чертовски сексуально. И что с этим делать? На провокацию можно отвечать только двумя способами. И правильный — ответная провокация. Всегда. — А вот это уже похоже на соблазнение, — усмехнулся Итачи. — Серьёзно? — тихо уточнил Саске. — Надо же, как неловко получилось. — Нет, — слишком жарко. — У тебя не выйдет. Достойная попытка, но не продолжай. — А иначе? — ещё один короткий шаг, и расстояние до прикосновения тела к телу больше не осталось. — Почему бы и не продолжить, если у меня всё равно нет ни малейшего шанса… А? — Ты выбрал плохой объект для тренировки собственных способностей. Ты ведь это прекрасно понимаешь. — Быть может. Но ты беспокоишься. Интересно, почему. Чисто братское? — приподнял бровь Саске, всё так же несколько надменно улыбаясь. Выглядело так, словно он знает, какое впечатление производит, и знает, насколько Итачи сложно держать себя в руках в эту самую секунду. Это была целая композиция, профессионально сыгранная на нервах, но он не покажет это ни в коем случае. — Или, — продолжил Саске, уложив уже вторую руку на оголённое плечо Итачи, — мой смелый аники боится, что ему утрёт нос смущённый школьник? Слишком близко. Будь бы это кто угодно другой… Но не был. Слишком сложно, на мгновение Итачи ощутил, как у него дрожит уголок губы, потому что держать эту улыбку слишком сложно. — Нет… — прошептал он, понимая, что сказать в голос у него это просто физически не вышло. — Нет? — так же шёпотом произнес Саске, и его рука приподнялась с плеча, ладонь упёрлась в грудь, а после медленно поползла вниз. — Как жаль. Твоя самоуверенность всегда была… Итачи поймал ладонь брата, когда та коснулась ремня джинс. — Твоя взяла, — произнёс он, пытаясь сделать как можно более расслабленное лицо, но оно его не слушалось. Саске выждал долгих четыре секунды, не меняя при этом оттенка взгляда, а после звонко засмеялся, отходя на безопасное расстояние. Итачи смеяться хотелось меньше всего. Доигрался, блин. — Один ноль в мою пользу, — улыбнулся Саске. — И рубашку я всё же закажу на размер больше. Итачи уехал раньше, чем обещал. Квартиру ему нашёл Дейдара, и та оказалась очень ему по душе. Светлая, весьма уютная, с двумя красивыми комнатами и крайне привлекательной кухней, за огромным окном которой был приятный зелёный вид. Эта квартира настолько запала в душу Итачи, что он уже задней мыслью подумал о том, как бы её в будущем выкупить у хозяев. Сам же Дейдара известил, что уезжает на стажировку на два года и увидятся они не скоро. Это была сперва его квартира, и он обещал найти себе замену перед отъездом. Саске провожал брата крайне печальным взглядом, потому что его спасение от тирании собрало вещи и скрылось за порогом. Как только Итачи оказался полностью свободен, первое, что он сделал, — это уехал в клуб, где нашёл несколько «достойных» лиц, которые скрасили ему вечер, ночь и следующее утро. Снова алкоголь. Так прошёл месяц, а после ему пришлось выйти на работу. Первое время было чертовски сложно, но он смог втянуться в это весьма успешно. Шаблоны даже здесь играют ключевую роль. Он умел нравиться людям, а большего от него и не требовалось. Есть работа, есть жильё, есть основа для жизни. Осталось наполнить её чем-то… Бары? Клубы? Девушки? Руки опускались сами по себе. Ему нужно что-то другое, что-то сильное, что-то неконтролируемое, что изменит всё, что переправит всё, что он когда-либо хотел. И самое печальное во всём этом — то, что Итачи уже прекрасно понимал, что пора перестать использовать форму «что-то». Это весьма конкретный объект. За день до экзамена Саске приехал погостить. И, несмотря на то, что договаривались они об этом давно, это был огромный сюрприз. Кроме того факта, что в доме был разгром, а сам Итачи был с жуткого похмелья, в гостиной кто-то спал и Учиха не мог с точностью сказать, кто именно. — Доброе… М-да. Выглядишь помятым. Я тебе звонил раз шесть, но ты не взял трубку. Но раз уж я получил разрешение от тебя ещё чёрт знает когда, почему бы и нет, верно? — не уточняя, можно ли, он прошёл в квартиру. — От тебя до университета ехать десять минут, я говорил, что хочу остаться на ночь перед сдачей, потому что выспаться нужно, но решил, что подъеду раньше. Просто исходя из того, что я терпеть не могу нравоучения, а в последнее время мама… Оу. Здрасьте. Саске, уже скинувший сумку и обувь, замер в проёме гостиной, рассматривая полный хаос и не совсем одетые тела. Две девушки спали в обнимку на кровати, какой-то парень в кресле и чьи-то ноги виднелись под столом. Блондинка вяло помахала ладонью, но улыбалась она искренне, насколько это позволяла больная голова. — Прости… Я не думал, что могу настолько помешать. — Нет, ты ничему не помешал, они уедут через час или около того, — пробормотал Итачи и ушёл в душ. Это был крайне интересный и насыщенный день, когда у старшего перестала болеть голова, а младший закончил охреневать со всего происходящего. Было забавно наблюдать, как каждый уходящий на прощание оставил по поцелую. Ладно бы это были парочки, но… Прям вот так всё? — И мужчины тоже? — приподнял брови Саске. — И мужчины тоже. — М-м… Зачем? — Почему нет? Какая разница, кто? Ограничивать себя потому, что это плохо, неправильно, непринято и так далее, так же глупо, как запрещать себе что-то, потому что так сказал Бог. Дело личных вкусов. Если тебе лично не нравится, значит, в этом нет смысла, если ты не уверен — это дело времени. — То есть… Ты серьёзно спишь с мужчинами? — Саске подобрал под себя ноги, внимательно слушая всё, что ему говорит брат. Классика. — У них своеобразные прикосновения. Это стоит однажды попробовать. Но с женщинами я сплю чаще. Это проще, менее хлопотно. — Что ж, Святой Отец, на вас это похоже. Ты настоящий ублюдок. — Возможно, но ведь именно это делает меня настолько привлекательным? — усмехнулся Итачи, разливая холодный напиток с ягодами по стаканам. — Или тебе нравится что-то другое? — Да мне… Как бы… В общем, всё равно. Но да, это зрелищно. Смотреть, как ты любишь сам себя, — это как смотреть какое-то шоу. — Как я люблю сам себя… — с забавной улыбкой повторил Итачи. До Саске не дошло сразу, однако, когда дошло, он прикрыл глаза ладонью, медленно выдыхая. Зачем он вырезал контекст? Вот что-что, а опошлять простые вещи у Итачи получалось изумительно. — Как-то слишком… Чёрт. — И как? Воображение — страшная вещь, правда? — Неимоверно. Замолчи. — Ну так… Заткни меня, — Итачи занял любимое место на низком подоконнике, закидывая ногу на ногу. — Слабо? — Один — один. Вечер был прекрасным, они много готовили, шутили о том, о чём не стоит даже думать дома, Саске рассказывал теорию, которую ему завтра сдавать, и красочно описывал перспективы на грядущую жизнь. А Итачи с удовольствием слушал его, наслаждаясь этой манерой повествования, этими колкими замечаниями, этим смехом и… Этим телом. К двенадцати Саске начал страдать, что не хочет спать, но пора бы. — У меня есть чудесный диван в гостиной, но нет второго комплекта постельного белья. Я могу предложить тебе мерзнуть всю ночь или разделить со мной ложе, — ответ был очевиден, но спросить было нужно. — А ты дашь мне уснуть к утру? — поинтересовался Саске. — Я подумаю. И… Это была ужасная идея. Лучше бы Итачи ушёл сам спать на диван без ничего. Потому что, несмотря на свои жалобы, Саске вырубился почти моментально, а спустя короткий промежуток времени, видимо, в поисках тепла, прижался к брату спиной. В доме было действительно прохладно, одеяло маловато для двоих, а потому Итачи мягко опустил ладонь на талию Саске, приобняв его крепче. Так им будет обоим теплее. Запах Саске кружил голову. Кажется, этой ночью Итачи не уснуть, впрочем, это не самое плохое, что могло с ним случиться. Это приятно. Чувствовать его кожей, наслаждаться этим прикосновением и понимать, что едва ли это пройдёт. Будь это просто наваждение, то давно бы отпустило. Но это состояние лишь сильнее утрамбовывалось в голове, вновь и вновь запуская незнакомые механизмы в действие. Пусть так. Любовь, да? Чертовски не похоже, но кто вообще знает, как она выглядит? Помешательство — похоже больше, сумасшествие, паранойя, зависимость, мономания… Но не любовь. Впрочем, а есть ли разница? Губы Итачи мягко коснулись открытого участка кожи чуть ниже седьмого шейного позвонка. Если это и есть любовь, значит, пусть будет ею.