Ванильная смерть

      — Да, Молли, я понял. Это будет легче сделать, если ты перестанешь мне названивать. — сбрасывает Джаг звонок.        — Чертов кретин, — бубнит он себе под нос и в раздраженном отчаянии пинает камушек на асфальте.       У него остались сутки, чтобы вернуть долг отца размером в гребаную почти тысячу долларов, но больше фарса в и без того безвыходной ситуации добавлял чертов Молли — гнусный мужик с щербатым лицом, который терпением не обладал в принципе — за последние два дня он звонил Джонсу шесть раз. Почему возрастного владельца бара звали Молли, Джонс не знал, да и узнавать, в принципе, не хотел.       Настроение с самого утра было ниже нуля: Арчи узнал, что Джагхед ночует в школе и предложил перекантоваться у него — предложение было заманчивым, но Джонс все еще взвешивает на весах здравого смысла рассудочность и собственную гордость, поэтому принимать предложение друга не спешит.       Плюс ко всему, Джаг просто уверен, что Эндрюс слышал один из разговоров Джонса с Молли, а если Арчи, помимо ночлега, предложит Джонсу дать денег взаймы, Джаг повесится. Торчать на дне социальной жизни Джонс, конечно же, не хочет, но чувствует, что если пренебрежет собственным достоинством, то упадет на это самое дно уже во всех доступных смыслах, не только в материальном.       Джагхед выдыхает и расправляет плечи: его ждет встреча с Бетти и поездка в дом к сестрам милосердия. От этого настроение определенно поднимается — белая дверь аккуратного, светлого дома приветливо смотрит прямо на Джонса и парень коротко улыбается.       Бетти стала его единственным светлым пятном в жизни: при взгляде на нее у него внутри действительно что-то переворачивается. Бетти окутывала его собственным светом, смелостью и добротой: она была девушкой, которых рождается не больше пяти в столетие и Даггхед рад, что их отношения развиваются медленно, но верно. Ему в жизни в последнее время так не хватает правильности.       Дверной звонок отдается в ушах приятной трелью, но спустя ни минуту, ни две, никто не открывает, поэтому Джаг хмурится и толкает дверь — та оказывается не заперта. В голову сразу закрадывается неприятное предчувствие: ее не отпустили? Она уехала одна? Забыла о встрече? Нет, с Бетти такого быть не может — Бетти самая пунктуальная и ответственная личность из всех, что он встречал. Сомнения развеиваются через мгновение раздраженным криком из гостиной и Джонс чувствует, как в это же мгновение падает вместе с собственным настроением на дно и пробивает его. Чертова Эмма Купер не скупится на выражения.       — Черт тебя дери, Бетти, просто отвали от меня! Одного раза тебе недостаточно? Что ж, могу повторить: нет и еще раз нет! Просто иди нахер и не сворачивай, или куда ты там направляешься? И пойдешь ты туда в гордом одиночестве — без меня, это понятно? Так что будь добра, отойди, ты мне свет загораживаешь — то, что ты ходишь с отвратительным маникюром не значит, что все должны.       Джонс слышит тяжелый вздох, а через секунду в прихожей появляется Бетти. Она поджимает губы и натянуто улыбается:       — Все нормально, — отмахивается блондинка, будто действительно ничего не произошло.       — Такие спектакли часто случаются, она не со зла, — скомкано улыбается Купер. — Эмма хотела поступить на театральный…       — А поступила как сука, — перебивая Бетти, бубнит Джонс себе под нос, но оба решают сделать вид, что ничего не было.       Джагу обидно за Бетти: она не заслужила такого обращения, Бетти была преданной, бескорыстной и умной — Джонс никак не мог понять, почему, исходя из последнего качества, она просто не может послать сестру подальше. Наверное, ответ кроется в первом качестве Бетти — она ее сестра и Джаг старается это уважать, не высказывая Купер все, что думает о ее долбанутой сестре вслух.       Хотя, признаться, Джонсу кажется, что когда-нибудь такой момент настанет: пока это дело Бетти и никак не его, но они встречаются и скоро это станет совсем официально, так что дело станет личным. И Джонс не позволит кому бы то ни было делать больно своей Хичкоковской блондинке — ни морально, и физически.       Дом сестер тихого милосердия встречает их порочной мрачностью и пустыми глазницами окон: Джагхед никогда не верил в мистику, но сейчас будто чувствует, как это проклятое здание давит на него отчаянием. Навестить Полли разрешают только Бетти, но Джонс, как бы мелочно это не было, только рад. Он садится прямо на ступеньки парадного входа и достает сигарету: все равно территория вокруг здания будто выжжена химикатами — вокруг не видно ни души.       Дым неприятно горчит в горле, извращенным способом напоминая Джонсу о сладком поцелуе Бетти. В последние пару дней Джагхед часто думает о младшей Купер, отчаянно не хотя признавать, что движет им не чистая и светлая влюбленность или симпатия. Будто мыслями о блондинке он может перебить мысли о ком-то другом, о ком не хочет думать сутками.       Это, честно, было опустошающе: увидеть другую сторону медали Эммы Купер — пусть даже без объяснений и прочего, но он видел. Старательно вспоминал о том, какая Бетти страстная в любимом деле, целеустремленная и остроумная, лишь бы не вспоминать о пальцах с наверняка идеальным маникюром под глиняными мазками. Они были грязными не нарочито — руками работали, ими что-то создавали, но Джаг не хотел вспоминать, кому принадлежали эти перепачканные глиной ладони.       Джонс затягивается и думает о проницательных голубых глазах, о красивой улыбке Бетти, о ее наблюдательности и о том, как загорается ее взгляд при нахождении новой зацепки в их деле. Лишь бы не думать о серых, пустых, растерянных радужках той, кому принадлежали перепачканные глиной руки. Самое отвратительное, самое поганое было то, о чем Джонс совершенно не хотел вспоминать — он увидел в этих радужках человека.       Первая капля, срываясь с серых, тяжелых туч, падает на сгиб кисти, вторая — прицельно на зажженную сигарету. Джагхед морщится и швыряет бычок в кусты, вспоминая искреннюю улыбку Бетти и ее заливистый смех в те редкие минуты, когда она окружена понимающими людьми. Лишь бы не думать о непривычно спутанных платиновых волосах, небрежно завязанных в пучок, вместо обычных идеальных локонов, спадающих на плечи.       Это не одержимость и не симпатия: скорее, думает Джаг, это полное крушение устоявшейся картинки — он не понимает ее как человека, не знает, что стояло за их ночной встречей в коридоре. Она там была впервые? Что там делала? Но потом парень все же пожимает плечами и отмахивается от собственных мыслей — все дающие трещину в устоявшемся мнении вопросы разбиваются вдребезги о то, что он слышал сегодня, стоя в прихожей дома Куперов; разбивается о то, что непонятное хобби Эммы Купер не компенсирует всего, что уже сделано.       В общем и целом, вопросы разбиваются о то, что открывшаяся сторона медали ничего не меняет.       Бетти выходит из приюта сестер тихого милосердия в полнейшем раздрае: набирает номер телефона, ждет пару секунд, а затем задает один единственный вопрос в трубку:       — Ты знала?       Джонс видит, как после ответа мир Бетти рушится, как подкашиваются ее ноги и как поджимаются губы со скрытой злостью: Бетти разочарована и обижена, и Джонс на интуитивном уровне знает, кто ответил на ее звонок — иначе и быть не может.       Со скомканных слов девушки он узнает, что Полли, третья сестра — беременна и скоро должна родить. Она не знала о смерти Джейсона, Бетти не знала о ее беременности сестры, а Эмма Купер знала обо всем. Кто бы мог подумать — платиновая блондинка запустила свои мерзкие пальцы в душу каждого в этом городе.       Со слов Полли, на подъездной дороге возле леса они находят машину, на которой Джейсон и Полли хотели сбежать. Все соответствует истине — множество вещей, деньги, травка, куртка Джейсона — все аккуратно уложено в багажнике, будто приготовлено для семейной поездки.       Оба пораженно выдыхают, в мгновение открывая для себя новую грань этого дела об убийстве и Бетти коротко улыбается: Джонсу на сердце от этого легче становится, но со сменой выражения лица блондинки колет и чувство горечи.       — Я за шерифом Келлером, постережешь тут машину? — Купер плотнее кутается в плащ и поднимает воротник, чтобы капли усиливающегося дождя не попали за шиворот.       — Ты уверена? — с участием заглядывает Джонс в глаза цвета берлинской лазури и Бетти отрешенно кивает.       — Да, все хорошо, — она поднимается на цыпочки и невесомо касается губ парня своими, только в доказательство того, что он здесь не при чем.        — Мне просто нужно побыть одной.       Она скрывается за деревьями и Джагхед качает головой, раздраженно ведя плечами: ему тошно видеть Бетти такой раздавленной и уязвимой, и еще хуже от того, что он ничего не может сделать — была бы проблема из вне, он мог бы кого-то побить, убедительно объяснить что к чему, но тут дела семейные и Джонсу остается только беспомощно терпеть и наблюдать за болью ставшего уже близким человеком со стороны.       Джагхед ходит из стороны в сторону словно бойцовский пес, готовый в любую секунду броситься в атаку и разорвать глотку: негодование мешает дышать и здраво мыслить, а чертова беспомощность вынимает силы не хуже нокдауна. Джонс сплевывает и вдруг замирает на месте: судьба, похоже, решила вознаградить его за прилежность, выталкивая из-за стволов деревьев прямо на подъездую дорожку причину всех его последних проблем. Долбаную Эмму Купер.       — Ты, — со всей злостью шипит Джагхед, приближаясь к недоумевающей девушке. Она небрежно отряхивает капли грязи с белых джинс и высоких ботфорт и незаинтересованно смотрит на парня.       — Ты-то здесь что забыл, — цокает она, скрещивая руки на груди. Из-за сильного дождя волосы давно прилипли к лицу, а от укладки не осталось и следа. Купер делает вид, что они встретились первый раз за долгое время.       — Если вы тут развлекаетесь, то это прям жутко, — презрительно морщится девушка и посмеивается, заглядывая за спину Джонса.       — Не надейся, ее здесь нет, — победно цокает Джонс и криво усмехается: замечает, что Купер на самом деле нервничает и только хочет казаться незаинтересованной — она напряжена и хочет, чтобы от нее отстали, но он не доставит ей такого удовольствия. — Думаешь, что можешь говорить все, что вздумается и вести себя как последняя мразь, но не в мою смену, Купер. Я теперь рядом с Бетти и советую тебе вести себя с ней нормально, — наступает он, давя жесткой интонацией, от чего Эмме приходится отступить на шаг.       — Почему ты вообще это делаешь? — хмурится она, недовольно кривя губы. — Не легче ли просто отвалить от меня? — хмыкает девушка, а у Джонса лопается терпение.       — Да потому что ты ее душишь! — взрывается он громким выкриком, эмоционально всплескивая руками. — Давишь и душишь свою родную сестру! — кричит он на девушку, от чего она ошарашено отшатывается от парня, в недоумении выслушивая его претензии, а потом во взгляде Купер что-то меняется: после неуверенности из глубин души наружу просится обида, а зрачки загораются злостью, так что она поджимает губы и делает шаг вперед, яростно тыча указательным пальцем в грудь Джага.       — Как ты смеешь! — ненавистно сверкает глазами она. — Знаешь, последние несколько месяцев я то и дело выслушиваю от тебя тонны дерьма и выдерживаю косые взгляды просто потому, что ты считаешь меня сукой. — Сжимая челюсти, смахивает она с лица мокрые пряди волос.       — Нет, я этого не отрицаю, но почему бы тебе просто не отстать и жить своей жизнью? А, Джагхед Джонс Третий? — язвительно улыбается Купер и вздергивает подбородок, произнося почти обидное из ее уст имя.       Джагхед недобро сверкает глазами и понимает, что его уже ничего не остановит — он выскажет этой суке все в лицо.       — Потому что Бетти моя девушка и я вижу, как ты из раза в раз делаешь ей больно! — зло сплевывает он, борясь с желанием окропить эту несчастную тачку кровью еще одного отродья. Эмма Купер стоит своего бывшего парня.       — В самом деле, Джагхед Джонс Третий? Это все твои оправдания? — насмешливо выгибает бровь блондинка и смотрит на Джонса так, будто он сморозил самую наивную глупость на свете. Реакция под стать ей — он же говорил про ее родную сестру.       — А ты хочешь сказать, что это не так? — в отвращении кривится парень, дерзко ухмыляясь одним уголком губ. — Ты же сама считаешь себя лучше других.       — А чем ты лучше меня, если считаешь также? — пораженно разводит руками Купер, считая себя явно правой.       — Скажи мне, Джонс, если ты такой детектив, то какие у тебя улики? — ликующе хмыкает Купер, а у Джага желудок в клубок сворачивается от презрения к собеседнице. Ну вот бывают люди просто мразями и все тут. Только почему Эмму это вообще волнует? Плюнула бы на мнение окружающих как обычно и пошла дальше. Но нет — она стоит здесь и поджимает губы, пытаясь как будто оправдаться перед Змеем.       Джонс замечает, как ее потряхивает: руки Купер трясутся от напряжения и злости и вдруг он понимает — Эмме обидно. С какого перепуга, правда, такое может быть, но это не меняет настроя Джага — он готов размазать ее здесь и сейчас.       — Ты сегодня кричала на Бетти, — зло щурится он.       — А ты слышал лишь конец разговора, — небрежно плюется словами она, пожимая плечами.       — Бетти каждый раз сжимается при виде тебя, я это вижу, — Доказывает Джонс, но Купер перебивает его почти на полуслове.       — О, правда? — сплевывает яд на кончике языка Эмма. — Ты это видишь? Слышал о том, что когда кажется, креститься надо? — язвительно улыбается Купер и складывает руки на груди.       Джонс шагает вперед на своих словах, потому что ему кажется, что он никогда никого в жизни так ненавидел. Кажется, до этого момента он принципе не испытывал этого черного, ядовитого чувства, потому что оно слишком сильно для бытовых ситуаций. Но сейчас — особый случай.       — Твоя скорбь больше похожа на то, что ты хочешь отомстить мёртвому человеку, — достает он еще один довод из арсенала, но усмешка на губах Купер перестает быть ядовитой и становится горькой.       — А ты не знаешь, что он мне сделал, — отводит взгляд от Джонса девушка и переминается с ноги на ногу, кажется, сдерживая ком слез.       — Ты как стерва и плачешь из-за сломанного ногтя и хамишь всем подряд, — озвучивает не самый острый аргумент Джагхед, чуть сникая от странного поведения Купер, и вдруг понимает, что все вещи из списка ненависти к Эмме Купер вдруг испарились из памяти или стали какими-то глупыми.       — А ты ведешь себя как сноб и не знаешь других причин, по которым я могла рыдать в тот день, — кидает она отчаянный взгляд на парня и в мозгу Джагхеда происходит миллион и один нервных соединений, чтобы вспомнить о том, ради чего он все это затеял. Раньше казалось, что это было ради защиты Бетти, но оказывается, его претензии к старшей Купер зародились задолго до этого. Но несмотря на это, Джонс в таком не признается даже себе.       — Ты убиваешь Бетти словами каждый раз, когда вы разговариваете, — так осуждающе сплевывает парень, что у Купер холодок по коже пробегается, а из глотки рвется новая порция злости и обиды. Чертов Джонс!       — Ты не знаешь, что у нас произошло! — яростно вскрикивает Эмма, убийственным взглядом приковывая парня к месту. — Я полагаю, Бетти тебе ничего не говорила? Я так и думала. — Картинно довольно цокает Купер и расплывается в едкой улыбке. — Ты не знаешь меня, но думаешь, что имеешь право судить? С какой стати? — возвращает она в тон осуждение и презрение, которым Джонс окатил ее минуту назад. — Ты такой же как все, Джонс, но в добавок к посредственности, еще и лицемер. Ты судишь по обложке, перед тобой только помахай манерностью и розовой помадой — ты тут же вешаешь клеймо «сука». И знаешь, ты прав, — будто опоминается она, мгновенно прирастая к старой маске безразличия. — Только тебя отчего-то это заботит больше меня, Джагхед Джонс Третий. — Самодовольно хмыкает девушка. — Пойми, сынок. Твое эго выписывает чеки, которые твое тело не может оплатить.       — Лучшего времени для цитат не смогла найти, серьезно? — осекается Джонс, не веря, что она так быстро смогла перескочить с обвинительной речи на пустые метафоры.       — Говорю не лезть ко мне без железобетонных доказательств — можешь обломать коготочки, — фальшиво улыбается Купер и отбрасывает за спину мокрые платиновые волосы, собираясь уходить.       — Увидимся в аду, — цедит сквозь зубы Джонс, недовольный исходом событий.       — Только если это будет свиданием, — подмигивает Эмма и растворяется в ночи.

***

      Эмма кружится в танце с Вероникой, пытаясь попасть в ритм: в клубе душно и громко, и каждый здесь за своим. Джози — покрасоваться, еще раз убедиться в том, что некрасивой себя считает только она сама и это все комплексы — девушка соблазнительно двигается и наслаждается пожирающими взглядами мужской половины клуба.       Казалось бы, когда ты выступаешь на сцене с самого детства, ты уверена в своей неотразимости на все сто, однако, с одиночеством и негативом можно справиться и в двадцать пять и в сорок пять, но только если тебя любили в пять. У Джози с этим туго: мать ссорилась с отцом, а отец всегда хотел от нее больше, чем она могла дать. Поэтому девушка впитывает в себя атмосферу восхищения и старается запомнить это чувство — отсутствие вины за то, что она недостаточно хороша. Она прекрасна.       Кевин в лучах софитов улыбается парням и пытается отделаться от мысли, что честность сделала его несчастным. В фильмах всегда проблема стояла только в том, чтобы рассказать о своей ориентации родителям и одноклассникам. Все крутилось вокруг момента истины. Когда герой собирает волю в кулак и объявляет о своих чувствах к своему полу, и это действительно подвиг — пойти на риск ради честности, не зная, как это воспримут. Кевин смог. Отец в курсе, и несмотря на это любит его, друзья все знают и всем хорошо. Но.       Никто не говорил, что отношения дальше будут складываться хорошо: Кевин остался белой вороной, которого приняли и сказали «все нормально», но на этом все — он также встречается с парнями в лесу и прячется как несколько лет назад, а все потому, что честный и смелый здесь только он.       Кевин знает про обстоятельства, знает, что некоторых выгоняют из дома или те не хотят портить отношения с родителями, и он никого не винит, но от этого больно. Больно в итоге оставаться один на один со своей честностью и все равно не иметь шанса на счастье. Поэтому Кевин танцует в клубе в странной компании, улыбается парням и говорит, что он с друзьями, потому что так потом не будет больно.       Вероника хватает за руку Купер и кружит вокруг своей оси. Эмма улыбается и сверкает глазами, а затем повторяет тот же маневр с Лодж: кружит ее в танце и останавливает, прижимая спиной к своей груди. Кожа Вероники смуглая, блестящая, отражается блеском каких-то масел в ярком клубном свете — на ее фоне запястья Эммы кажутся болезненно белыми. Обе, опьяненные яркой атмосферой вечера и вседозволенностью зависают в пространстве, смотря на переплетение рук друг друга и завороженно смотрят в одну точку, думая каждая о своем.       Вероника давит за счастливой улыбкой обиду и злость на мать: ее преданность отцу и вера в него не знает границ, но даже ради спасения собственной шкуры он бы не заставил Ви переступить черту, это Лодж точно знает. Какие бы дела не были у отца, хотя она до сих пор уверена, что он не виновен, он бы не позволил дочери такое сделать — не против собственной воли. А мама взяла и разрушила эту возможность на честность Вероники — теперь ее имя запятнано фальшивой подписью, а ведь имя — все, что у нее осталось. Лодж танцует, пытаясь вытрясти из грудины ядовитое чувство обиды и смотрит на свое переплетение рук с рукой Эммы — темное и светлое, прямо как ее жизнь.       Купер бесстыже проводит руками по фигуре, не заботясь о попадании в ритм, пытается удержать равновесие на высоких каблуках и улыбается только губами. Вероника рядом отсвечивает своим черным блестящим платьем на соблазнительной фигурке, и Эмма завидует ее жгучим формам — так, на всякий случай.       Эмма душит в себе горечь третьей стопкой текилы подряд и с трудом выдерживает гул в ушах от громкой музыки: Вероника говорит о мести матери, много пьет и Эмма целует ее в уголок губ. Брюнетка замирает в пространстве, и Купер усмехается — ее сестру она целовала бесстыже, владея ситуацией: так, конечно, проще воспринимать происходящее.       Сейчас она поддается: у обеих отчаяние плещется на дне зрачков и привкус горькой текилы на языке — поцелуй прерывается под всеобщий шокированный вздох, и они смотрят в глаза друг другу неотрывно. Обеим бы хотелось, чтобы это что-то значило: смущенные взгляды на следующий день в школе, признание симпатии или вроде того — так было бы проще.       Только подростковые проблемы и больше ничего. Но и Эмма и Ви слишком поломанные для банального «просто»: у одной мертвый парень и чернота прошлого, скрываемая фальшивой улыбкой, у второй отец по локоть в крови и мать, знающая об этом. У них не будет ничего «просто» — обе видят это в отражении глазах друг друга: смотрят и даже не улыбаются. Завтра они также перекинутся приветливыми фразочками в школе, с улыбкой вспомнят сегодняшнюю ночь и будут чуточку понимающе относиться к друг другу, но не более. Поломанные хорошо понимают друг друга и этот поцелуй был всего лишь пятисекундным островком безмятежности.       Эмма поджимает губы и на изломе выдыхает: здесь слишком громко. Градусы в крови бередят закопанные эмоции, и Купер скомкано со всеми прощается, отправляясь домой. На такси нет ни лишних денег — пачка плотно свернутых купюр нужна для другого; ни желания ехать, поэтому разгоряченная кожа босых ног с удовольствием касается асфальта — Эмма шествует по дороге в неприличном вечернем платье, что под светом фар проезжающих мимо машин и вовсе кажется прозрачным.       В глазах закипают слезы от передозировки эмоциями, Эмма зло фыркает и стирает соленые дорожки с щек одним махом, но через несколько минут не выдерживает и садится на бордюр, заходясь рыданиями. Дрожащие пальцы зарываются в волосы, и Купер сама себе объяснить не может, почему.       Может, догнало все то, от чего она бежала? Воспоминания со скоростью испорченной киноленты появляются перед глазами, заставляя взвыть громче прежнего: в груди что-то трескается и ломается с хрустом, что-то, на что не положить гипс и не помазать мазью — от такого помогает только спирт внутривенно или пуля в висок. Эмме кажется, что ей соврали — чертово время ничего не вылечило.       — Спасибо, что помогаешь нам, — коротко улыбается Джейсон, с остаточной нежностью смотря на Купер. Она складывает руки на груди и чересчур долго выдыхает, пытаясь остановить загнанное сердце. Желательно, остановить насовсем.       — Не обольщайся. — Тихо шипит Эмма, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе: после всего дерьма, что они пережили, ее коленки и сердце до сих пор предательски трясутся в присутствии этого ублюдка и она ничего не может с собой поделать, кроме как скрыть постыдное волнение за ядом в голосе.       — Я это делаю только для того, чтобы вас обоих больше не видеть в своем городе, — вскидывает подбородок она и Блоссом опять снисходительно улыбается.       Эмму чертовски бесит то, что Джейсон знает о ее слабости к нему даже после всего, через что она прошла. Он грациозно взмахивает рукой, подзывая официанта и просит обновить напитки. Дорогой ресторан — как плевок в лицо их отношениям. Здесь было их первое официальное свидание, вон за тем столиком, а в том туалете за углом потрясающий секс. Купер не знает, специально он ее пригласил именно сюда или совсем забыл об «их местах», так сильно увлекшись ее сестрой.       — В своем городе? Не слишком самонадеянно, принцесса? — снисходительно хмыкает парень. Эмма моргает. Как можно испытывать два таких сильных и противоположных чувства к человеку? Потому что да, она все еще его любит и да, она бы задушила его собственноручно, потому что до смерти ненавидит. Метр восемьдесят богатства, лицемерия и надменности смотрит на нее с пост-нежностью, уповая на общее прошлое. Нет его — перечеркнули парой болючих поступков.       — Нет Джей, не слишком. Раз у тебя была кишка тонка все сделать, я решила проблему сама и знаешь, на юге, оказывается, живут очаровательные люди. Я пообщалась со Змеями, поплакалась им в жилетку и теперь они готовы растерзать любого, кто меня обидит. Стоит мне только указать пальчиком. — Дерзко улыбается Эмма, стараясь не думать о том, что это наглая ложь. Наглая, бесстыдная, отчаянная ложь, лишь бы задеть его побольнее.       Потому что у Купер до сих пор болит сердце с того момента, как Джейсон нашел ее в баре. Он был в прострации, бубнил что-то о том, что не готов к ответственности. Они уже были не вместе и Эмме показалось, что он поссорился с Полли, раз прибежал к ней — Джей извинялся и целовал ее, а сердце Эммы таяло с каждым прикосновением и исцелялось, несмотря на боль, что он ей причинил. Такое не прощают, но Купер сделала исключение.       А на следующее утро она увидела на кухне сестру, светящуюся от счастья: на пальце блестело кольцо, а рука придерживала живот: «мы решили их оставить». Мир Эммы Купер умер в этот момент.       — И все равно спасибо, — мягко улыбается Блоссом, но Эмма только чувствует поворачивающийся нож в сердце от парня и в спине от родной сестры.       — Вы даже этого не заслуживаете, — устало бросает она, хватая со стула сумочку. Сил больше нет находиться здесь — будто ее мертвую душу вынули и уксусом облили.       — Я — да, но она твоя сестра, — с неким сожалением тихо произносит Джей, хватая девушку за запястье, когда она уже собирается покинуть помещение.       Эмма останавливается и заглядывает в родные глаза. Не видит там ничего кроме собственной боли и качает головой:       — Это больше ничего не значит.       Эмма горько хмыкает и не обращает внимания на мелкие камни, впивающиеся в голые ступни — в груди болит слишком сильно. Купер добредает в прострации до «Попса» и не успевает удивиться, когда видит у обочины сидящего на бордюре Джонса: плюхается рядом и не смотрит на парня, только безысходно зарывается пальцами в волосы.       Джагхед кидает на Эмму косой взгляд и ничего не говорит — он слишком устал.       Джонс вспоминает, как работал на стройке за гроши, а также в кинотеатре и даже драил унитазы в доме престарелых, чтобы расплатиться за долги отца. Сутки Молли вышли три дня назад, но Джаг умудрился притащить найденную под диваном бутылку виски и выбить с помощью нее еще три дня отсрочки. Потом разрешил сломать себе ноги. Только вот срок истекает сегодня в полночь, а у него до сих пор нет денег. Все же Джонс не собирался воровать или преступать закон ради этого, а иначе достать такие деньги школьнику не так-то легко. Вернее, невозможно.       Джонс помнит, как выгонял наркоторговцев из дома ссаными тряпками (скорее всего, даже в прямом смысле), помнит, как еще несколько дней назад ночевал в школьной кладовке, пока Арчи почти силой не заставил перебраться к нему домой; помнит тщетные попытки помирить родителей и воссоединить семью, встретиться с сестрой.       Самое главное, что объединяло эти ситуации — у Джага тогда были силы. Были силы сломать лед между ним с Арчи, были силы не повеситься от безысходности, когда отец проиграл в карты подписку Рэя Брэдбери, подаренную Джагу мамой на четырнадцатый день рождения ровно четыре года назад.       Были силы во всем этом сумасшествии закончить полугодие без «неудов», но сейчас, когда его красавица Бетти, единственное светлое пятно в его жизни, устроила вечеринку сюрприз на день рождения своего парня, Джагхед понял, что сил у него больше нет. Потому что он отговаривал, просил провести все тихо и не резать лишний раз по сердцу воспоминаниями о счастливой семье — может, другими словами, но просил.       — Ирония — беспощадная сука, правда? — пускает усталый смешок Эмма, разрезая тишину.       — В один день родился самый прекрасный и самый паршивый человек на земле.       Джагхед дергает бровью, скашивая взгляд на сидящую рядом блондинку и устало усмехается. Странно, что она не истерит по поводу испачканного платья — только отдергивает ткань вниз, чтобы не отморозить зад. Еще странно то, что она не отмечает свой, по видимому, день рождения в шумной компании.       — Не слишком ли высокомерно называть себя самым прекрасным человеком на этой чертовой планете?       Джаг кидает слова почти безразлично и возвращает внимание к ночному небу. Чувство такое, что у него высосали все жизненные силы. Именно то, что внутри — в душе, как говорят фанатики — больше не горит.       Странно получается: его жизнь — сраная череда противоречий. Поэтому сейчас он сидит на обочине возле «Попса» рядом с сукой-Купер, протирает джинсами грязный тротуар и ловит себя на том, что при взгляде на блондинистое исчадие ада даже не испытывает должного раздражения — не осталось сил.       Безразличие накрывает с головой и Джаг закуривает. Ни на секунду не задумываясь, протягивает пачку платиновой принцессе. Эмма отрицательно качает головой и, смотря перед собой, с задержкой отвечает на вопрос.       — С чего ты взял, что это я о себе?       Риторический вопрос повисает облаком в черничных сумерках, заставляя Джагхеда переживать чувство, похожее на экзестенциальный кризис. Потому что разжеванный годами детальный образ Эммы Купер трескается при столкновении с последними словами и воспоминаниями о растерянном взгляде и руках, перепачканных глиной.       А ее уставший взгляд рядом с ним в ее, их день рождения добивает своей парадоксальностью и абсолютно не вписывается в образ стервы-блондинки.       — Почему Бетти тебя боится?       Усталые взгляды и потухший в глазах обоих огонь растворяет должную долю давления и значимости вопроса, оставляя вместо этого только слова. Вопрос значил бы больше и обладал в разы более сокрушающим давлением, если слетел бы с губ Джонса в школьном коридоре в обычный учебный день или возле машины Джейсона и Полли три дня назад.       Но рядом нет тех, кому нужно что-то доказывать, нет слухов, сплетен и коронного из ее уст «Джагхед Джонс Третий». Есть только тишина вечернего шоссе и две противоположности, так похожие друг на друга в своем отсутствии сил для борьбы.       — Интересный факт, — пространно отвечает Эмма, пожимая плечами, — ужимки страха можно легко спутать с симптомами вины. Бетти меня не боится. — Отвечает она так просто и обыденно, что мурашки по позвонкам пробегаются. Джонс хмурится, кидая непонимающий взгляд на Купер и она слабо улыбается. — Это не моя тайна, Джаг, — его имя звучит как-то особенно по-домашнему, — спроси у Бетти сам. Я давно ее простила.       Эмма поднимается на ноги, отряхивает короткое платье и кидает на Джонса нечитаемый и, кажется, теплый взгляд. — С днем рождения, Джагхед Джонс Третий. Не трать их на всякую бяку и считай это платой за невосстанавливающиеся нервные клетки.       В руки Джонсу прилетает плотно сложенная пачка купюр, которая на поверку оказывается тысячей долларов. Когда Джагхед отходит от удивления и шока, фигура Купер уже садится в машину кого-то из друзей, тусовавшихся в «Попс», и уезжает.       Вопросы сменяются прострацией — Джонс не помнит, как в кафе встречает Бетти, на автомате ей что-то говорит, отмахивается от извинений за испорченный праздник и улыбается. Затем внимательно смотрит ей в глаза и убедительно твердо произносит слова. Купер сразу понимает, что Джаг имеет в виду — это очевидно.       — Расскажи мне все, я должен знать. Все до последнего слова.       Бетти кивает.