Пейзаж с морем и яблоками

***

      — Мррррау? — раздалось под самым ухом, и Джеймс вздрогнул от неожиданности, выныривая из воспоминаний. Рыжий музейный котяра невозмутимо запрыгнул на скамейку, с видом налогового инспектора обнюхал сумку с яблоками и улегся рядом с ней, довольно жмуря единственный глаз. Кот выглядел так грозно, что никто не решался его гладить, пока он сам не тыкался под руку залихватски разлохмаченной головой. Видимо, сегодня он был не в настроении, и человек его уже перестал интересовать. Джеймс докурил и подумал о том, что если на скамейку пришел кот, то скоро появится и его хозяин, и придется разговаривать о делах на маяке и отшучиваться насчет того, какой медный тюлень утащит за собой в море очередного незадачливого смотрителя. «Главное — снимите чайник с плиты, мистер Флэтт, — посмеивался в седые усы мистер Макферсон, — а то, сами понимаете, вашему следующему коллеге будет неудобно без чайника…» Нет уж. — Ну, до встречи, Томас О’Мелли, — сказал Джеймс коту, поднимаясь и подхватывая сумку. Тот не удостоил человека даже взглядом, продолжая лениво дремать в лучах солнца. На самом деле кота, кажется, звали Пиратом, но ему было все равно, как презренные двуногие к нему обращаются, он одинаково не отзывался на Пирата, Кота, Рыжего и даже на Томаса О’Мелли. Кот знал себе цену.       С пристани остров Иннис-Мюир было видно особенно хорошо. Джеймс постоял на нагретых солнцем досках, бессмысленно глядя на башню маяка и думая о том, что Иннис сейчас, скорее всего, сидит на камнях у моря и болтает ногами в воде, а волны ластятся к нему, как огромные урчащие коты. Интересно, бывают ли водяные коты? Такие же наглые и довольные собой, как Томас О’Мелли, только серые, как волны холодного моря?       Джеймс размеренно греб, тщетно пытаясь думать о заполнении вахтенного журнала или хотя бы о морских котах, но мысли упорно возвращались к одному и тому же. Остров приближался, яблоки в сумке пахли летним солнцем, море недовольно ворчало за кормой лодки, дома в сундуке лежала серебристая тюленья шкура, и решение, которое нужно было наконец принять, было чертовски тяжелым.       Память снова затягивала его в бездонный омут. Он порой ловил себя на том, что толком не может разобрать, где его собственные воспоминания переплелись с рассказами Инниса, и потому представлял себе все так ярко, будто бы видел своими глазами — как шелки прячется за большим камнем, как выходит из волн на берег, как…