***
Остров Иннис-Мюир, два года назад
Иннис вышел на берег, когда над беспокойным морем встала полная луна. Его нежные сестры и сильные братья танцевали в полосе прибоя, их длинные волосы развевались по ветру, и волны обдавали их брызгами с головы до ног. Они сбросили тяжелые тюленьи шкуры, они кружились и пели, и никто из людей сейчас не осмелился бы подойти к ним близко. Только самые отважные рисковали подобраться к пляшущим шелки, схватить одну из шкур, унести ее в людской крохотный дом и ждать, когда на пороге появится темноглазая красавица, закутанная лишь в собственные волосы. Но такие людидавным-давно перевелись. Кто поверил бы сейчас в тюленей, способных на два дня и две ночи в месяце становиться людьми? Поэтому он был полон уверенности взять дело в свои ласты. То есть в руки, конечно. Его сестра Иннес танцевала вместе со всеми, он слышал, как она поет и смеется, видел, как она вскидывает ладони к луне, до краев наполненной серебряным молоком, как блестят ее темные глаза. Он улыбнулся, зная, что она не увидит, но почувствует, и сел на большой теплый камень вдали от всех. Он смотрел, как горит огонь в высокой башне, построенной людьми для своих тяжелых рыб-кораблей, он знал, что человек, который каждый вечер разжигает этот огонь, сейчас не спит. Иннис молча улыбался, думая о нем. Человек с белыми волосами и глазами цвета осеннего моря погасил свет в своем доме и смотрит в окно на полную луну. Скоро человек встанет и выйдет из дома, человек придет к морю и… Волна набежала на камень, плеснула белой пеной, прошелестела что-то. Иннис погладил ее по пенному гребню и задорно рассмеялся, запрокидывая голову к низко висящей перезревшей луне. Человек сделал то, чего ждал от него серебряный шелки. Джеймс сидел на камнях у моря и хлебал неразбавленный виски прямо из бутылки. Он долго не решался всерьез напиться — да что там, даже чуть-чутьвыпить! Все-таки маяк был его рабочим местом на ближайшее время, но… Тихий скрежет на крыше, шепот моря за стеной дома, полное и абсолютное одиночество, перебои с интернетом — все это медленно, но верно сводило Джеймса с ума. Когда ему в очередной раз примерещилась в углу непонятная белесая тень, он принял решение. «Вряд ли кто-то решит проверить, насколько смотритель трезв, — убеждал он себя. — Да и кому нужен этот маяк? За три — или две? или четыре? — недели ни одного корабля! Ни е-ди-но-го…» И вот сейчас он пил, плакал и пел, и волны набегали на камни, обрызгивая его с ног до головы. С каждым глотком, обжигающим горло, жизнь становилась невыносимо легкой и прекрасной, ему хотелось то ли взлететь к полной луне, слепящей глаза, то ли прыгнуть в море и плыть по воле волн далеко-далеко, ныряя, как дельфин. Он поднимал голову и видел, как сияет в ночи его маяк, и любовался им до тех пор, пока не начинали болеть глаза. А потом он снова пил и смеялся. Он вспоминал всю свою прошлую жизнь и приходил к выводу, что по сравнению с луной, морем и маяком она не стоила ломаного гроша. И мир был слишком хорош — даже на всеми забытом островке. Смеясь сквозь слезы, Джеймс вылил остатки виски прямо в море. Ему показалось, что в волнах кто-то возмущенно вскрикнул, но чего только не почудится, когда ты пьян настолько, что мир пытается перевернуться — небом вниз, морем вверх. Пошатываясь, он встал и сделал пару шагов, но потом небо под его ногами стало невероятно большим и потянуло его вниз, к огромным звездам, похожим на городские огни. И он упал, раскинув руки, и ничего больше не помнил. Солнце немилосердно жгло стянутую соленой водой кожу. Голову ломило так, будто по ней лупили бейсбольной битой. Джеймс со стоном приоткрыл глаза, приподнялся и увидел, что лежит на травяном ковре неподалеку от каменистого обрыва, рядом валяется пустая бутылка, а его ноги заботливо укрыты каким-то пушистым светлым одеялом. Он дотянулся, потрогал ее — шкура была мягкой и…настоящей. «Инспекция, — подумал Джеймс, и приступ головной боли скрутил его с новой силой. — Приехали. Вот и поработал… Но какого черта они не облили меня водой и не подняли на ноги за шкирку, а уложили, укрыли да еще и одеялко подоткнули?..» — В’рни мне-е мою шкуркху-у, — протяжно раздалось из-за огромного валуна. — В’рни, блакхоро-одный рыба-ак. — Я сошел с ума, — обреченно сказал Джеймс, поднялся с земли, взял в руки шкуру, зачем-то приложил ее к уху. Она была теплой. — Не сой-ти… не сош-ш-ъел, — снова сказало невидимое существо. — В’рни. — Да забирай, — ответил он, оглядываясь по сторонам. Но вряд ли нежданно нагрянувшая инспекция стала бы устраивать этот балаган. Может, это шуткакого-то из местных… или галлюцинации от похмелья, что вероятнее. Но с галлюцинациями спорить обычно бесполезно. — Ее тут оставить? За камнем озадаченно замолчали. Джеймс мог поклясться, что невидимый гость напряженно думает, и это не морские волны шуршат по камням, а поскрипывают извилины в его невидимой голове. — Нъе такой от-твет! — наконец зашипело существо. — Нъе так! — А как? — безнадежно спросил он. Галлюцинация оказывалась на редкость разговорчивой. — Ты должш’н сказа-ать нъет! Сказа-а-ать, что тепъерь И-иннис жи-ить твой дом, — сбиваясь и растягивая слова больше прежнего, пояснил невидимка и выразительно шмыгнул носом. — Знаешь что? Шутка неплохая, но как-то она затянулась, — сердито сказал Джеймс и двинулся к камню, за которой пряталась болтливая галлюцинация или малолетний шутник из городка, невесть как попавший на Иннис-Мюир. — Сейчас я… И тут существо поднялось из-за валуна — так плавно и медленно, будто бы в его теле не было костей. Джеймс замер и всмотрелся еще раз. Но высокий тонкий юноша, закутанный только в собственные темные волосы, никуда не исчез, как и серебряная шкура, которую Джеймс по-прежнемудержал в руках. Море глухо шумело за спиной, на редкость устойчивая галлюцинация молча смотрела огромными карими глазами, головная боль прошла без следа, а он, Джеймс Дж. Флэтт, сошел с ума от одиночества за три — или все-таки четыре? — недели. Отличный факт биографии, что говорить. «Сначала он не написал ни одной книги, а потом уехал работать смотрителем маяка, там тихо спился и тронулся рассудком. Конец». — Ты не сош-ш-ъел с ума-а, — негромко сказало существо, назвавшее себя «И-иннис». У него было странное, нечеловеческое лицо с широко расставленными раскосыми глазами и плоским курносым носом. На щеках и висках темнели пятна, больше всего похожие на разбрызганную краску. Существо опять шмыгнуло носом, смешно надуло щеки, и Джеймс понял, кого оно ему так отчаянно напоминает. Больше всего незнакомец смахивал на маленького серьезного тюленя. Тюленя, черт возьми. — Кто ты? — безнадежно спросил Джеймс, окончательно уверившись в своем сумасшествии. Говорящие люди-тюлени были тому верным признаком. — И-иннис, — юноша церемонно поклонился, прикладывая к груди широкую крупную ладонь, подозрительно смахивающую на ласту. — Остр’в И-иннис-Мю-у-уир. Я И-иннис. — Ты остров? — само собой сорвалось у Джеймса с языка. — Глу-у-упый! — засмеялся Иннис. — И-и-иннис не Остр’в. И-иннис вот. И он ткнул пальцем в серебряную шкуру. — Значит, ты говорящий тюлень. Из сказки. Понял, не дурак, — Джеймс пожал плечами, уже не удивляясь. — Чертов виски. — Чъертов, — согласился тюлень Иннис и снова хихикнул. — Съильно би-ить по голова-а. Го-ло-ве. Ты б’решь меня-а в свой дом? Я не взъять у тебя шкуру. Остаться-а. И-иннис хорошъо придума-ал, да? Он рассмеялся, пошатнулся и почти упал, но Джеймс успел подхватить его, чуть не выронив драгоценную шкуру на камни. Тюлень-галлюцинация весил, как самый настоящий тюлень, и от него пахло морской солью, водорослями и крепким виски — видимо, тем самым, выплеснутым вчера в волны. Джеймс тихонько взвыл сквозь зубы, а пьяный в доску тюлененок что-то пробормотал себе под нос и крепко обхватил живую опору за шею, нагло прижимаясь всем телом — мокрым и голым, между прочим. Почти сутки Иннис сладко спал на кровати, завернувшись в одеяло, как в кокон, изредка шмыгая носом во сне, и был вполне реален весь целиком — от длинных тяжелых волос, стекавших с подушек вниз, до свисавшей с кровати розовой пятки. Джеймс осторожно подходил, зачем-то поправлял ему одеяло и решительно ничего не понимал. Он уже достаточно протрезвел для того, чтоб не верить в людей-тюленей, но объяснить все происходящее как-тоиначе ему не удавалось. Он сидел в кресле, смотрел, как Иннис спит, гладил серебристую шкуру и думал, что в книгах попадание в сказку обычно выглядиткак-то… понятнее, что ли. Появляется старый мудрый волшебник и объясняет герою хотя бы что-то. Герой находит древний свиток и вычитывает там откровение. Но у него сейчас не было ни свитка, ни волшебника, а только спящий тюлень-оборотень. Джеймс дремал вполглаза в кресле — вторая кровать в домике была, но на чердаке, а туда уходить почему-то не хотелось. Рано или поздно Иннис должен был проснуться. И тогда, наверное, что-то прояснилось бы. Он не заметил, как крепко уснул, и увидел во сне море. Оно было теплым и ласковым, оно качало его на волнах, а рядом плыл, фыркая, большой серебристый тюлень. Джеймс ложился на воду, раскинув руки, и смотрел, как над головой раскидывается бесконечное синее небо. Казалось, что он может лежать так вечно, глядя на белые кучерявые облака, слушая плеск волн и довольное фырканье тюленя. Было тепло, спокойно — и пахло почему-то свежим кофе и жареным беконом. Джеймс недоуменно повел носом, принюхался и проснулся. Он полулежал в кресле, заботливо укрытый теплым пледом, в окна светило солнце, кровать, на которой вчера спал Иннис, была аккуратно застелена, а из кухни плыли невероятно вкусные запахи. Джеймс сглотнул и попытался подняться, но спина и шея затекли от неудобной позы, так что это было нелегко. Он охнул сквозь зубы, оперевшись на подлокотник. — Просну-улся? — раздалось из дверией в кухнию. Иннис выглядывал из дверного проема, широко улыбаясь. Длинные волосы, еще вчера струящиеся по подушке, были заплетены в косу, в руке он держал кухонное полотенце, а из всей одежды на нем был только дурацкий фартук с принтом какого-топсевдоисторического доспеха, который Джеймсу подарила теперь уже бывшая девушка. Он быстро отвел глаза. — Прости-и, — Иннис виновато шмыгнул носом. — Я-а зна-ать… знаю, лю-уди не ходъя-ат без оде-ежды. Ниче-его друго-ого я не нашъе-ел. — Не страшно, — сказал Джеймс, стараясь не коситься на торчащие из-под фартука острые коленки и не думать о перепонках и ластах. — Я найду тебе что-нибудь. Скорее всего, будет велико, но лучше, чем ничего. — Спа-асибо! — просиял Иннис. — Пойдъе-ем завт-ра-ка-ать? — Да, я… умоюсь только, — пробормотал Джеймс и поспешил скрыться за дверью ванной. Там он сел на бортик и подумал, что если поступать разумно, то надо выставить незваного гостя из дома… да что там из дома, с рабочего места! Он не обратил внимания, что сказано в контракте насчет присутствия на маяке посторонних людей, но был уверен, что ничего хорошего. К тому же, к нему в любой момент могли прислать такого же, как он, сумасшедшего напарника, желающего поработать в аномальном месте, и тогда… Стоп. Он уже всерьез начинал думать о том, что Иннис, тюлень-оборотень — или, черт возьми, просто поехавший крышей мальчишка! — останется здесь. «Нет-нет, — Джеймс помотал головой, глядя на свою помятую физиономию в зеркале, — сейчас мы выпьем кофе, а потом… Потом я его выставлю.Как-нибудь вежливо. Пусть, в конце концов, забирает свою шкуру и плывет к своим тюленицам… тюленихам… к ним, короче. Так и будет». Когда Джеймс выполз на кухню, Иннис разливал дымящийся кофе по кружкам, напевая себе под нос какую-то незнакомую мелодию. Откуда пронырливый тюлень выкопал вторую, он предпочел не задумываться. Уже разложенная по тарелкам яичница с беконом пахла так вкусно, что Джеймс сглотнул и подумал, что вести серьезные разговоры они точно будут после завтрака. С горлышка турки упала последняя капля кофе, и Иннис обернулся, улыбаясь от уха до уха. При ясном свете дня и на трезвую голову он был гораздо больше похож на человека, чем на надутого тюлененка. Джеймс быстро зажмурился и открыл глаза, чтоб окончательно стряхнуть все сонные мороки. Но Иннис, вместе со своей длинной темной косой, широкими ладонями и пятнышками на лице, и не думал никуда исчезать. Он стоял в лучах утреннего солнца и улыбался. Джеймс окончательно перестал понимать, как он скажет этому странному существу, ведущему себя как дома: «Тебе, наверное, не стоит так себя утруждать и так долго задерживаться», — что в переводе означало бы простое «Убирайся вон». Он сел за стол, еле выдавив из себя дежурное спасибо, и молча принялся за еду. Иннис устроился на стуле напротив, подвернув под себя ногу, и тоже начал жевать, косясь на Джеймса погрустневшими карими глазами. Тому стало почему-то невыносимо стыдно. «Интересно, — думал Джеймс, стараясь не встречаться с Иннисом взглядом, — многие люди вот так же не могут выставить из своего дома незнакомца, который трогательно хлопает ресницами и готовит завтрак? А вдруг это маньяк, для которого все эти завтраки и россказни про людей-тюленей — просто часть игры с жертвой? Вот как это проверить? И… стоит ли проверять?» — Я-а чита-ал про манья-аков, — Иннис внезапно нарушил повисшее над столом молчание, виновато глядя на Джеймса. — Ста-атьи. Я-а понима-аю-у, чего ты бои-ишься. Но я-а не причиню-у тебе вреда-а. Я-а кляну-усь и-именем своего-о отца-а и его-о вла-астью. — Ты… ты только что прочитал мои мысли? — Джеймс уронил вилку и уставился на него, понимая, что окончательно сходит с ума. — О-очшень гро-омкхо, — ответил Иннис, смешно морща нос. — Гро-омкхо ду-умаеш-шь. Я-а не наро-очшно. Не прогхоня-ай меня, а-а? — Я не… — начал Джеймс и замолчал. Он решил, что подумает об этом не сейчас. В конце концов, этот странный человек-тюлень ему не мешал, а вот от одиночества можно было запросто свихнуться. «Пусть остается, — подумал он, и от этой мысли ему почему-то стало тепло и радостно. — Пока что». На третий день после того, как на маяке появился Иннис, к острову Иннис-Мюир пришел шторм. Ветер бесновался над бушующим морем, волны яростно вскидывались, как сказочные чудовища, и со злобным ревом бросались на скалистые берега. Джеймс на всякий случай поднялся проверить маячную лампу, но все работало без сбоев. С высоты буря казалась еще более впечатляюще-жуткой, и ему стало не по себе. Он вернулся в дом, закрыл бесполезный ноутбук — интернет, как обычно во время непогоды, отключился практически сразу. Иннис сидел за столом с книжкой, не обращая внимания на подмигивающие лампочки. Он поднял голову и широко улыбнулся Джеймсу. — Мо-оре сегодня-а злое, да-а? — он аккуратно закрыл книгу, заложив ее сложенным обрывком газеты, и лениво потянулся. — Све-ет гори-ит и в бу-уръю? — Да, свет горит, — Джеймс улыбнулся ему в ответ. — Я-а люъублю смотре-еть на не-его в бу-урю, — Иннис встал, подошел к окну, за которым почти ничего не было видно. — Краси-иво. Мой наро-одсейчха-ас танцу-уъет в во-олнакх, а све-ет гори-ит для них. А я-а смотрю-у из твоего до-ома и не вижу-у свет, зато-о вижу тебъя-а, Джше-ейми. Он обернулся и посмотрел так, что Джеймс вспыхнул до корней волос. — Я-а вижу тебъя-а, — повторил он. — И я-а смотре-ел на тебъя-а, когда-а ты то-олько поя-авился здесь. Но та-ак лучше-е. Когда-а бли-изко. Ты взя-алкра-асный колпа-ак и урони-ил в мо-оре семь слези-инок. Но ты на-а меня-а не смо-отришь. Три-и дня-а. Я некраси-ив? Ты-ы ожида-ал друго-ого? — Нет-нет, — запротестовал Джеймс, — просто… Я ничего не знал про колпак и слезинки. Я и о тебе ничего не знаю — кроме того, что ты тюлень-оборотень, и у тебя есть съемная серебристая шкура. Еще ты любишь читать и сгрыз почти весь мой запас яблок. Завтра днем придется плыть в город. Я несу бред, да? — Не бре-ед, — покачал головой Иннис и подошел к нему почти вплотную, глядя снизу вверх темными глазами, в которые можно было упасть, как волны, и никогда не выплыть. — Мо-ожшно я-а поцелу-ую тебъя-а? И не дождавшись ответа, наглый тюлень потянулся к нему, обнимая за шею, горячо прижимаясь и ластясь. На теплых крупных губах Инниса был привкус морской соли и яблочной сладости, а за окном бесился шторм, и морские волны захлестывали маячную башню. Но Джеймса обнимала своя маленькая волна — и прежде чем позволить ей все, и даже немного больше, он подумал, что иногда бури смывают старые маяки с маленьких островов. Возможно, так будет и сегодня. — Не бу-удет, — прошептал Иннис ему на ухо. — Я тебъя-а удержшу-у.