Пейзаж с морем и яблоками

***

      В крохотном доме горел слабый неверный свет. Морна куталась в шаль, заваривала в фарфоровом чайнике горькую полынь и запирала покрепче окна. Ветер, никогда не стихавший, бился в стекла, завывая, тревожил старческий покой. Она тяжко вздыхала, ежилась, но никогда не откликалась на зов. Ее время давно прошло, и смерть должна была скоро постучаться костяным кулачком в хлипкую дверь ее крохотного дома. Морна встретила бы ее как дорогую гостью и угостила полынным отваром, прежде чем взяться за костлявые пальцы и переступить порог навсегда. Она устала, износила слабое человеческое тело, как за годы изнашивают красивое и дорогое платье, и ей хотелось снять его, потрепанное, с вылезшими нитками и полинявшей вышивкой, сбросить и стать легкой, как чаячье перо, полететь по ветру и больше никогда не вернуться.       Морна неспешно пила отвар из большой чашки, треснувшей по краю, смотрела, как за окном медленно темнеет, и надеялась, что ветер вскоре утихнет. Он беспокоил ее — в груди будто бы открывалась дыра, а в ней плескалось холодное море. Но она не хотела думать о море. Ей хотелось пить горячий отвар, согревающий дрожащее тело, смотреть по телевизору вечерние новости и засыпать в тишине. И больше всего ей не хотелось снова думать о том, какие беды навлечет на их головы глупый городской мальчик, решивший поиграть с морскими чудовищами в прятки-догонялки. Она, как никто другой, знала, что не стоит злить добродушный с виду морской народ.       Ветер наконец стих, и старуха легла в холодную постель, закрываясь с головой колючим шерстяным одеялом. Она провалилась в тягучую дрему почти сразу, и забытье накрыло ее пустой и гулкой темнотой. Морна, дочь морского царя и человеческой женщины, давно не видела снов.       Но в этот раз в ее сон пришел тот самый беспокойный ветер. Она стояла на пустынном берегу моря, и к ней из непривычно спокойных волн вышел юный Иннис, укутавшийся волосами, как плащом. Он был бледен, тих и устал. Даже пятна на его лице будто выцвели. Морна протянула к нему морщинистые руки, бугрящиеся роговыми наростами, но он не сдвинулся с места, будто бы был для нее совсем чужим.       — Здравствуй, сестра, — сказал он, глядя на нее бездонными темными глазами.       — Здравствуй, маленький усталый брат, — отозвалась она. — Зачем ты пришел?       — Я хочу просить тебя о великой милости, — проговорил он, отчего-то отводя взгляд. — Я приду к тебе наяву, жди меня с солеными ветром и темными облаками. Мне не к кому пойти, кроме тебя, старшая.       — Приходи, — закивала она, и сон прервался. Морна по-прежнему лежала в своей постели, к пяткам исподтишка подбирался холод, а за окном завывал порывистый ветер. До утра она глядела в темноту, ворочалась с боку на бок, пытаясь уйти снова в потревоженный сон. Когда за окнами забрезжил рассвет, старуха встала, зевая, закуталась в шаль и уселась в кресло, включив телевизор. Яркие движущиеся картинки успокаивали ее и заставляли забыть обо всем, кроме них. Она так и задремала в кресле, не вслушиваясь, о чем рассказывает ведущий какого-то очередного шоу. Громкие веселые голоса далекого мира заглушали тоскливый зов ветра.       Морна проспала до полудня, и никто не приходил к ней во сне — потому что он пришел наяву, как и обещал. Она услышала шаги гостя, когда он только ступил на мокрые доски причала, покачала встрепанной головой и пошаркала на кухню ставить чайник. Остатки полынного отвара она выплеснула в раковину, чтобы даже слабый запах не мог оскорбить сына ее отца нелепым подозрением. Кого-кого, а юного Инниса она нечистью не считала. Старуха укуталась поплотнее в теплый платок и вышла на крыльцо дома, напряженно всматриваясь вдаль глазами, давно утратившими молодую остроту. Но она была уверена, что ни с кем не спутает своего нежданного гостя.       Иннис показался на узкой улочке так внезапно, будто бы сам собой соткался из тумана и морской пены. Но он был одет вовсе не в туманный шелк, а в обычную человеческую одежду и выглядел в ней так странно и нелепо, что Морна было фыркнула себе под нос — мол, понабрался у городского мальчишки всяких глупостей. Но потом она вспомнила про шкуру, надежно спрятанную этим самым мальчишкой, и скривилась от бессильной злости. «Конечно, не будет же он ходить по городу голым, — мрачно думала она, глядя, как Иннис идет к ней, совершенно по-детски засунув руки в карманы джинсов, — а шкура под замком, а больше и нет ничего, откуда бы…»       Брат подошел и торжественно поклонился ей, прижав к груди широкую ладонь. Морна открыла перед ним дверь, пропуская вперед себя. Иннис улыбнулся ей — совсем не так бледно и страшно, как во сне, — аккуратно снял у порога кроссовки и прошел на кухню, где по-хозяйски плюхнулся на стул, жалобно скрипнувший под его тяжестью.       — У тебья-а те-оплый до-ом, сесштра-а, — протяжно сказал он, любопытно вертя головой по сторонам и принюхиваясь. — Хоро-оший. Он тебья-а лю-убит.       — И я его, — ответила Морна, присаживаясь на соседний стул. — Скажи мне, что случилось? Зачем ты приходил ко мне во сне?       — Я-а хоте-ел проси-ить, — Иннис поднял на нее глаза, полные той же тоски, что звучала в вое вечно беспокойного ветра за окнами. — То-олькхо ты-ымо-ожешь…       — Я просто человек, Иннис, — Морна обхватила себя ладонями за плечи, с трудом удерживаясь от того, чтоб зажать уши. Зов ветра все нарастал и нарастал, угрожая перерасти в ураган. — Полубезумная старуха, которая никак не дождется благословенной смерти. Что я могу из того, чего не можешь ты? Или твой отец? Я не могу вернуть тебе шкуру, я слишком слаба…       — О, не-ет! — шелки вскинул ладони, будто пытаясь защититься от чего-то. — Не-ет, не шкху-уру! Я не хочу-у уходи-ить в море… оди-ин. Не хочу-узабыва-ать. Я хочу-у…       Он взял уродливые ладони Морны в свои и приблизил к ней лицо так, что она даже своими подслеповатыми глазами смогла рассмотреть каждое пятнышко на его светлой коже — и сказал ей то, от чего ее сердце сорвалось вниз и заколотилось, как безумная птица в клетке.